К слову, по официальным данным, его полк выполнил 5250 боевых вылетов, из них 456 - ночью. В воздушных боях уничтожил 59 самолётов противника. Свои потери составили 12 самолётов.
Здесь, под Москвой, при отражении массированных налётов на столицу Аркадий Фёдорович получил свои первые уроки тактического мастерства. И этот "московский" опыт впоследствии станет значительным плацдармом в освоении и совершенствовании мастерства в небе Сталинграда.
Имя командира эскадрильи станет появляться и во фронтовой печати. Так, в газете "Красный воин" корреспондент сообщал: "Командир эскадрильи старший лейтенант Ковачевич вылетел в условиях снегопада на разведку на самолёте МиГ-3. Пролетая на бреющем полёте, он обнаружил ранее неизвестную посадочную площадку, где находились более 20 бомбардировщиков Ю-88. Лётчик сообщил об этом на свой аэродром и просил использовать для налёта все самолёты полка. После посадки он пересел в подготовленный для него самолёт, поскольку только он смог бы найти вновь эту площадку из 16 самолётов на аэродроме врага. При подлёте к нему Ковачевич построил боевой порядок "круг самолётов", и лётчики-истребители, сделавшие несколько заходов, сумели сжечь 24 "юнкерса" из 25".
На Брянском фронте 27-й ИАП участвовал в оборонительных боях на Воронежском направлении. Лётчики полка вылетали на сопровождение своих бомбардировщиков и прикрытие боевых порядков наземных войск. Менее чем за 20 дней полк потерял 10 самолётов, уничтожив 17 машин противника.
По рассказу А.Ф. Ковачевича, у него неподтверждённых только на одном Воронежском было примерно четыре. Объясняет он это достаточно просто: "Почему? Потому что прибыли туда без штаба и никаких донесений и запросов не осуществлялось".
И действительно, в документах за июль 1942 г. значится: "Эскадрилья, которой командует тов. Ковачевич, на Брянском фронте сделала 48 самолёто-вылетов на прикрытие наземных войск, 23 вылета на разведку войск и мотомехчастей противника.
Тов. Ковачевич, лично сделал 6 вылетов на прикрытие войск и на разведку войск противника". Про сбитые ни слова…
Однажды, когда я спросил Аркадия Фёдоровича о том, сколько всего ему не засчитали за войну, то он ответил так: "На Воронежском, по-моему, 4. Там мы пробыли дней двадцать или меньше. И 4 не засчитали в последнем 44-м году. Потом мне не засчитали те, которые я отдавал своим ведомым. А что сделаешь, господи, это сейчас не имеет никакого значения. Что ж, судиться с кем-то?"
О том, как 27-й ИАП попал на Брянский фронт, А.Ф. Ковачевич рассказывает: "В сорок втором, когда немцы на Брянском фронте начали наступление, наш полк сняли из ПВО и отправили во фронтовую авиацию. Там я и остался. И не жалею, потому что ПВО - это ждёшь, а потом опаздываешь…
Я приведу пример большого генерала, который провожал нас на Брянский фронт. Я уже собрал лётный состав и вдруг, в предпоследнюю минуту, когда уже лететь надо, начальник штаба кричит: "Подождём, летит Осипенко!" Вот ждём его. Прилетел. Подходит к одному и говорит: "Как ты с "мессером" будешь воевать?" (на МиГ-3). Он ему: "На какой высоте?" - "На 2000". - "Я потяну его на высоту, потому что на 2000 делать нечего. На высоте 4000 метров я Бог". Осипенко: "Да не Бог, а дурак". Потом второго. Такой же ответ. Мы уже навоевались, слава богу. "Я на высоту, мне оттуда лучше будет воевать". Осипенко: "Ну и дурак. Вот полетите на фронт, и "мессера" научат, как воевать". Я не выдержал, скомандовал: "Кругом, по самолётам!" Он на меня смотрит: "Ну, мол, ты даёшь!" Вот такое отношение. Это 42-й год, когда уже было ясно, что скорость, высота, скорость - это главный выигрыш в бою. А он этих лётчиков оскорбляет".
СТАЛИНГРАД
Летом 1942 г. 27-й ИАП после ускоренного переучивания на Ла-5 убывает на Сталинградский фронт, где с 18 августа участвует в боевых действиях в составе 287-й истребительной авиационной дивизии.
Сталинград горел! "Горький запах горячих хлебов, перегретого железа и крови стоял над полями Дона. Тучи дыма и пыли на дорогах отступления поднимались высоко в небо", - напишет очевидец.
Другой назовёт Дон маленьким и жёлтеньким, затерявшимся "среди колёс, радиаторов, кузовов, голых, полуголых и одетых тел, среди пыли, гудков, сплошного, ни на минуту не прекращающегося гула ревущих машин и человеческих глоток".
В. Некрасов в повести "В окопах Сталинграда" напишет: "Сплошное облако пыли. Воронки. Вздувшиеся лошадиные туши с растопыренными ногами, расщеплённые деревья, перевёрнутые вверх брюхом машины. <…>
За Доном опять степи, безрадостные, тоскливые степи. Сегодня, как вчера; завтра, как сегодня. Солнце и пыль - больше ничего. Одуряющая, разжижающая мозги жара".
К тому же полное господство в воздухе принадлежало авиации противника, а эффективность действий советской авиации была слабой, и только этим можно объяснить её высокие потери.
Воевать они по-прежнему учились. А ведь это было лето 42-го!
Сотни бомбардировщиков под прикрытием истребителей люфтваффе порой в течение дня висели над жилыми кварталами города, сбрасывая как с горизонтального полёта, так и с пикирования фугасные и зажигательные бомбы.
Наши истребители находились в воздухе постоянно, а некоторые пилоты умудрялись подниматься в небо до семи раз в сутки. Взлетали полками, эскадрильями, звеньями и одиночно, чтобы в карусели воздушных схваток нередко приземлиться на первом попавшемся аэродроме для пополнения запасов боеприпасов, топлива и вновь подняться в воздух.
"Первые два года войны мы, как правило, вели бои с превосходящими силами противника. Противопоставляли ему внезапность, хитрость. Но главное - пилотаж, - вспоминает Аркадий Фёдорович. - До войны нас учили, я бы сказал, парадному пилотажу. Он был красив, однако в бою нередко бесполезен. Поэтому обстановка заставляла нас осваивать совсем другой пилотаж, продиктованный требованиями реального боя. Нужно было в любом положении самолёта уметь уходить из-под атаки, открывать огонь. Например, бочку положено было выполнять за 8 секунд. За это время лётчик, конечно, не успевал среагировать на какие-либо изменения обстановки. Мы делали бочку за 18 секунд, но в любой момент могли начать выполнять другой маневр, открыть огонь по неприятелю. В общем, правильно говорится: хочешь жить, умей вертеться. Не раз испытал эту истину на себе…
Сталинград был для нас самой лучшей школой. Никогда не забуду летние и осенние дни 1942 года. В небе господствовали асы эскадр "Мельдерс" и "Удет". Они не прощали ни малейшей оплошности в бою. И снова жизнь продиктовала свои условия: досконально знать возможности самолётов противника и своих, уметь выжимать из машины всё, на что она способна. В то время мы уже освоили Ла-5, оценили его достоинства и недостатки. Кстати, мне довелось летать на "МиГах", "Яках", на Me-109, "аэрокобре". Но Ла-5 и Ла-7 считаю лучшими машинами. Так вот, на "лавочкине" мы применяли новую тактику воздушного боя, успешно вели борьбу с противником на вертикалях.
Помню, рядом с нами посадили другой полк, укомплектованный в основном молодыми лётчиками, только что закончившими лётные школы. Они ещё не знали ни новой техники, ни новой тактики ведения воздушного боя. Через несколько дней боёв от этого полка почти ничего не осталось. Пришло пополнение, и снова началось буквально избиение новичков. Нельзя было спокойно смотреть на это. Пришлось нам взять "шефство" над молодёжью и восполнять то, чего не дали им лётные школы. Говорю это потому, что знаю: и сегодня в ВВС немало начальников, склонных к упрощениям боевой учёбы…
Победы к нам пришли тогда, когда лётчики стали знать тактико-технические данные своего самолёта и самолётов противника лучше, чем военно-политическую обстановку в мире".
Об одном из боевых вылетов под Сталинградом Ковачевич, во время учёбы в академии, напишет: "Сентябрь 1942 г. Бои под Сталинградом носили ожесточённый характер. Истребительная авиация немцев в этот период господствовала в воздухе как над полем боя, так и в нашем тылу. Каждый вылет сопровождался воздушным боем или даже рядом воздушных боёв.
Возвращаясь с разведки на самолётах Ла-5 со своим напарником лейтенантом Чиликиным, я заметил над Сталинградом 6 - 8 Me-109, которые в свою очередь тоже обнаружили нас. Уклониться от боя не удалось, пришлось вступать в бой. Первая атака немцев не была для нас неожиданной, развернувшись на 180 градусов, мы встретили атакующих в лоб. После 3 - 4 минут боя мой напарник неожиданно ушёл на посадку и я остался один против группы истребителей. Я знал, что продолжать бой, хоть и оборонительный, я обязательно должен, в противном случае меня собьют, как только я попытаюсь выйти из боя. Бой длился около 30 минут. В течение этого времени многочисленные атаки немцев я сводил на нет своевременным маневром своего самолёта. В любой момент я видел, где находятся истребители противника, своевременно разглядывал их замысел, уходя из-под атаки каждого из них всевозможными маневрами.
В итоге немцы оставили меня и ушли, расстреляв, по-видимому, все боеприпасы. Я произвёл посадку на свой аэродром без единой пробоины".
Аркадий Фёдорович как-то в одну из наших многочисленных встреч рассказал, что было дальше. Уже на посадке закончилось топливо. А потом остановился и двигатель. Какое-то время он ещё сидел в кабине, держась за голову и думал: "Где я был? Кто меня так хотел?"
Согласно архивным документам, 23 августа 1942 г. в групповом бою в районе г. Сталинград А.Ф. Ковачевич сбивает Хе-111;
23 августа лично сбивает Me-109;
7 сентября лично сбивает Ю-88;
9 сентября в групповом бою сбивает Хе-111;
12 сентября в групповом бою сбивает ФВ-108;
13 сентября лично сбивает Ю-87;
14 сентября лично сбивает в районе Бузиновка Сталинградской области Me-109;
19 декабря лично сбил юго-западнее Громославка До-215.
Там, под Сталинградом, по инициативе командующего 8-й воздушной армией генерала Т.Т. Хрюкина под знаменем 9-го гвардейского истребительного авиационного полка организуется сборная команда лучших лётчиков - истребителей Юго-Западного фронта для завоевания превосходства в воздухе.
К слову сказать, именно под Сталинградом, в сущности, впервые преимущество врага в качестве самолётов и лётчиков командование ВВС Красной Армии пыталось компенсировать созданием элитарных авиачастей - полков асов. Там же гораздо раньше начал действовать 434-й ИАП под командованием майора И.И. Клещёва.
Однако сразу сравниться с противником, а затем и превзойти его было невозможно. Для этого потребовалось много времени и ещё больше потерь.
В 9-й гвардейский собирали, что называется, "по сусекам" и "носик к носику". Условия отбора были по тем временам жёсткие: 5 - 10 сбитых самолётов противника, как минимум хорошая огневая подготовка и согласие ни нижестоящую должность.
Отбирал лично сам Тимофей Тимофеевич Хрюкин. С командиром эскадрильи Ковачевичем он познакомился летом 1942 г., когда Аркадий Фёдорович остался в 27-м полку за старшего. Несколько позже поступило и предложение о переводе в 9-й полк асов.
Несколько слов об истории этого полка. 9-й гвардейский истребительный авиационный полк был образован на базе 69-го ИАП приказом НКО СССР № 70 от 07.03.1942 г. Во время блокады Одессы он семьдесят три дня находился в окружении вместе с пехотой, располагаясь практически рядом с её боевыми позициями (в последние дни на футбольном поле). Тем не менее эти неудобства не помешали лётчикам-истребителям полка выполнять боевые задачи.
В те дни в полку родилось целых одиннадцать Героев Советского Союза: А.Е. Асташкин, А.А. Елохин, И.Г. Королёв, С.А. Куница, А.А. Маланов, Ю.Б. Рыкачёв, В.А. Сероградский, В.Т. Топольский, А.Т. Череватенко, Л.Л. Шестаков, М.И. Шилов.
Теперь же в полк прибыли Герой Советского Союза М.Д. Баранов, будущие Герои Амет-Хан Султан, А.Н. Карасёв, И.Я. Сержантов, А.В. Алелюхин, П.Я. Головачёв, Д.Л. Лавриненков, А.Ф. Ковачевич и другие.
Всего же в этом полку воевали 28 Героев Советского Союза, а 25 из них были удостоены этого знания, воюя в составе полка.
Поистине легендарной личностью был для них всех их командир - Лев Львович Шестаков. Невысокого роста, плотного телосложения, с молодым лицом, Шестакова называли только по имени-отчеству, считая незаурядным лётчиком-истребителем. Его мастерство оценивалось только лишь так: "Летает как бог!"
Считается, что боевую лётную школу он прошёл в Испании, где проявил себя как тактик и мужественный пилот, а умелым командиром стал во время обороны Одессы. Полком он командовал с первого дня войны. А ведь было ему тогда всего 25 лет.
Одним из первых в стране командовал 9-м гвардейским ИАП в тяжёлых боях под Харьковом. В его аттестации подчёркивалась "целеустремлённость: всё узнать и всем овладеть…".
Обладая большой силой воли, Шестаков блестяще владел техникой пилотирования, был бесстрашен, умён и культурен. А по темпераменту ведения боя, чувству коллективизма и готовности идти на самопожертвование не имел себе равных. Себя не жалел и мог по восемь часов в день возить лётчиков на спарке и проводить по пять-шесть учебных боёв. Лично сам водил в бой необстрелянных лётчиков и даже в сложной обстановке, показывал им, как надо действовать. Будучи душой полка и дивизии, Шестаков был строг и требователен, не опускался до панибратства. И в то же время был внимателен и заботлив, умея с каждым задумчиво поговорить. В посвященных ему публикациях его называли "хозяином боя", "грозой фашистов" и "непревзойдённым асом-охотником".
О своём первом впечатлении по прибытии в полк Лавриненков В.Д. напишет в своих воспоминаниях так: "За ужином я увидел всех лётчиков полка, ветеранов и молодых. Держались они скромно, как и их командир, хотя почти все имели высокие награды. Командир и комиссар беседовали с каждым вновь прибывшим. Разговор вёлся простой, непринуждённый. Но после него каждый из нас почувствовал себя как-то уверенней. <…>
С подполковником Шестаковым я столкнулся неожиданно. Мы шли с лётчиком Дранищевым мимо домика, где жили командир с комиссаром. На крыльце как раз стоял Шестаков. Он подозвал Дранищева (мы подошли вдвоём) и сделал ему замечание за неопрятный вид.
Лейтенант что-то сказал в своё оправдание и быстро застегнул все пуговицы на вороте гимнастёрки. Но командир полка смотрел уже не на него, а на меня. Я прибыл в старой, куцей кожанке и к тому же ещё не успел побриться.
- А ты кто такой? - строго спросил Шестаков.
- Старшина Лавриненков, прибыл в ваш полк, товарищ подполковник.
- То, что прибыл, хорошо. А то, что небрит, плохо.
- Не успел, товарищ подполковник, - виновато сказал я, чувствуя, как проклятая щетина будто растёт на глазах.
- Нельзя в таком виде показываться в новой части. Правильно?
- Правильно, товарищ подполковник.
- Идите побрейтесь, разыщите недостающие пуговицы для вашей кожанки и завтра явитесь ко мне.
- Есть, товарищ подполковник…
Мы пошли дальше. Дранищев, оглянувшись, заговорил вполголоса:
- Следи за собой, будь всегда аккуратным. Наш командир всё помнит, всё видит, всё знает о каждом… Мы привыкли к этому, а новичку может показаться, что к нему придираются по мелочам.
Утром я стоял у дома командира полка. Поздоровавшись за руку, он предложил сесть. Прежде всего я заметил, что подполковник Шестаков хорошо выбрит. Он с интересом расспрашивал меня о предыдущей службе. А когда речь зашла о полётах и боях, тон его круто изменился. Я почувствовал себя так, будто Шестаков советовался со мной о больших общих делах…"
"Когда мы пришли в 9-й полк, - рассказывает Аркадий Фёдорович, - Шестаков собрал нас в казацкой хате и говорит:
- Зачем мы вас собрали сюда? Вы должны дать бой немецким асам и должны сделать так, чтобы небо над Сталинградом было голубым. Что будем делать?
Он сказал нам, что немцы так же воевали в Испании, как и здесь. И мы так же воюем, как в Испании. Вот и всё. Надо делать что-то другое. А что делать другое? Воевать, как воюют немцы! То есть им противопоставить ту же тактику. Вот та же тактика была и выработана. Есть вещи, которые до конца войны наши руководители так и не поняли. Как нужно было изменить тактику! Мы действительно не были подготовлены к ведению группового боя. Мы встречались группа на группу, и через минуту всё это рассыпалось на одиночные бои. Это потом уже, в 9-м полку, у нас стало четко вырисовываться: это ударная группа, это группа прикрытия, а вот эта резервная.
Атакует ударная. А эта следит, чтобы её не трогали. Одна выходит из атаки, и по команде "удар" уже бьёт вторая группа. И это группа - единое целое. Она не рассыпается и хватается за что-то. Вот вам, пожалуйста, и управляемый бой".
"Мы, конечно, несли огромные потери, - продолжает А.Ф. Ковачевич. - Даже об этом можно и не говорить. Один только Сталинград что показал. Приходит полк полного состава - две эскадрильи. Его хватает на три дня. Три дня - полка нет. Комиссар знамя на плечо и поехали…"
"У нас никогда не было в 1942-м разделения, что идёт группа, и идёт она навстречу. Встретились, закрутились. Получилась карусель. Групповой воздушный бой тем характерен, что вот эти группы не рассыпаются. Они выполняли задачу. Одна атакует, выходит из атаки, и её подкрепляет вторая группа. А эта уходит на прикрытие. И когда мы в 9-м гвардейском полку это дело внедрили, нам было очень непонятно. Как это так? Всё идёт по какому-то графику, плану. Эти атакуют, эти прикрывают. Эти уходят, а резерв остаётся резервом".
Но всё это будет потом. А пока, во время беседы с лётчиками, Лев Львович говорил им:
"Много молодых лётчиков потеряли мы под Сталинградом. Молодые хуже переносят нагрузки. А бои предстоят тяжёлые. Говорю об этом не случайно. Наш полк не скоро начнёт боевую работу. Мы отдохнём, получим новые машины, одним словом, начнём всё сначала. У вас есть время хорошо подготовиться к предстоящим боям".
В.Д. Лавриненков: "Гитлеровская авиация безраздельно господствовала в воздухе, драться приходилось без устали, моторы ЛаГГа-3 практически целыми днями не выключались. Над полевым аэродромом Покровское не успевала оседать поднимаемая винтами пыль. Летали активно, а вот результаты были малоутешительными: счёт сражённых врагов почти не увеличивался, а сами потери несли.
Немец вёл себя в воздухе нагло, самоуверенно, как бы чувствуя свою полную безнаказанность. Это Шестакова приводило в ярость".
К слову, в самом начале боёв были потеряны сразу 6 самолётов. На соседнем аэродроме стоял полк Героя Советского Союза Н. Герасимова, участника воздушных боёв в Испании, на р. Халхин-Гол и в советско-финляндской войне. Так как его полк воевал здесь продолжительное время, Л. Шестаков решил навестить коллегу, поговорить с ним, с его пилотами и обменяться опытом. А задуматься было над чем.
- Во-первых, - сказал Герасимов, - у фашистов здесь впятеро больше самолётов, чем у нас. Техника у них более совершенна. Вы же летаете с пассатижами за голенищами? - обратился он к Шестакову.
- Да, приходится. Кнопку шасси на их выпуск иначе не вытянешь из гнезда, если заест, - ответил Лев Львович.
- Но это ещё полбеды. Сковывает нас по рукам и ногам приказ об ответственности за потерю прикрываемых бомбардировщиков.
Думаешь не о том, как уничтожить врага, а как не допустить его к своим подопечным.