* * *
Рорк уделил Еве два часа, изучая в ее кабинете финансовые дела членов семьи Петтибоуна и администраторов его фирмы. Депозиты, изъятия, трансферты, счета, бонусы…
– Не вижу ничего особенно подозрительного, – сказал наконец Рорк. – Правда, пара его компаньонов по бизнесу могла бы лучше распорядиться своими акциями, а ежегодная прибыль в "Трибеке" могла бы быть и побольше. Поэтому я не удивлюсь, если какие-то суммы оседают в чьих-то карманах. Ничего серьезного, но, если бы это был мой бизнес, я бы постарался заткнуть дыры.
– Сколько денег, по-твоему, присвоено?
– В этом году тысяч восемь-девять. Для убийства недостаточно.
– Люди убивают и ради мелочи в кармане, Рорк.
– Я имею в виду, недостаточно, чтобы нанимать профессионала. Можешь побеседовать с управляющим этого магазина, но только для проформы. Он присвоил не так много, чтобы заплатить профессионалу и даже любителю, и к тому же не расходовал недавно значительные суммы из личных средств или денег цветочного магазина. Очевидно, у него проблемы с азартными играми или лакомый кусочек на стороне.
– Лакомый кусочек?
Рорк усмехнулся:
– Кусочки на стороне, как правило, лакомые, не так ли? Все же я думаю, что дело в игре, так как не вижу никаких трат, свидетельствующих о наличии любовницы. Ни отельных счетов, ни чеков за обеды в ресторанах, ни поездок за город, где мужчина может весело провести время не с женой.
– Похоже, ты много знаешь о том, как мужчины развлекаются на стороне.
– Дорогая, я не имею в виду ничего конкретно! Просто теоретизирую в чисто интеллектуальном, даже научном плане.
Ева взяла с подноса кусок пиццы.
– И почему только я всегда с тобой соглашаюсь?
– Для меня это великое облегчение.
– Я поговорю с парнем, который прикарманивает деньги. – Она встала и прошлась по комнате. – Конечно, деньги в качестве мотива выглядят вполне логично. Но я чувствую, что тут дело не в деньгах. Почему Джулианна Данн вернулась в Нью-Йорк и выбрала в качестве жертвы человека, с которым никогда не встречалась?
– Может быть, она познакомилась с ним, прежде чем ее отправили в тюрьму.
– Это произошло почти десять лет назад. Петтибоун тогда был женат… – Ева задумалась. – Хотя, возможно, он уже тогда был неудовлетворен своим браком. Жена, семья, близкие друзья ничего не замечали, но посторонняя женщина, которая искала нечто подобное, могла заметить какие-то признаки. Петтибоун мог фигурировать в ее перечне, как один из тех, кого она считала возможным отбить у жены, чтобы впоследствии выйти за него замуж. Возможно, это было для нее своего рода вызовом: сумеет ли она сбить с пути истинного такого честного и достойного человека? Мы ведь не знаем, сколько времени присматривалась Джулианна Данн к каждой из потенциальных жертв. Она могла наметить Петтибоуна на будущее, а потом угодить в тюрьму. За это время он успел развестись и жениться снова. Может быть, она убила его просто потому, что не имела шанса сделать это раньше.
– В твоей теории не хватает связующего звена.
– Зато есть мотив. Если Джулианна Данн убивает не ради денег, значит, деньги у нее уже имеются, так как она привыкла к роскошной жизни. Джулианна унаследовала деньги от своей жертвы в Вашингтоне, но не прикоснулась к ним. Я это проверила. Значит, у нее был другой доход, который ждал ее десять лет. Знать бы, что это за доход, тогда и Джулианну отыскать было бы проще.
– Если бы я копил деньги на черный день, то помещал бы не слишком крупные суммы на кодированные счета в банках в США и в других странах. – Рорк запивал пиццу превосходным каберне "Совиньон". – В таком случае, когда нельзя безопасно добраться до одного хранилища, всегда имеются другие.
– Я знаю, что Джулианна предпочитала акции, облигации и тому подобное. Но, заготавливая крупные партии ценных бумаг для рынка, вряд ли можно надеяться получить доход, если не прикасаться к ним почти десять лет. Как по-твоему?
– Конечно, нет, если у тебя работает голова. Нужно следить за ситуацией на бирже, котировкой акций, ценой их продажи и покупки и так далее. Или поручить это человеку, которому доверяешь.
– Джулианна не доверяла никому. Поэтому, я думаю, она нашла способ распоряжаться капиталом из тюрьмы. Это означает передвижение вкладов, которое можно проследить.
– Такое возможно, если подкупить нужного человека. С помощью "голубых фишек" ей бы не понадобилось много времени, чтобы контролировать вклады. Самое большее – несколько часов в неделю.
– Придется нам с Фини поискать, кого она подмазала.
– Ты планируешь вернуться домой в этом столетии? – усмехнулся Рорк. – Для поиска надзирателя, которого можно подкупить, нужно не меньше двадцати-тридцати лет.
– Ты слишком скептически настроен. – Ева облизала испачканный соусом палец. – Я буду дома к обеду.
– Ты имеешь в виду – завтра? Сделаю пометку на календаре. – Увидев, что она хмурится, Рорк осведомился: – В чем дело?
– Ни в чем. Я просто думаю…
Ева подошла к столу, чтобы взять еще один кусок пиццы, но отказалась от своего намерения. Хорошо зная свою жену, Рорк молча ожидал продолжения.
– Когда я сегодня беседовала с Шелли Петтибоун, она много говорила о своем браке. Похоже, она не переставала любить мужа, хотя он бросил ее ради девицы вдвое моложе и с большими титьками. Но она говорила о нем скорее как о брате, чем как о муже… По-твоему, с нами тоже так будет – страсть, секс и все прочее со временем потускнеет и увянет?
– Типун тебе на язык!
– Я имею в виду, что супруги не могут все время заниматься любовью в душе. А когда это прекращается, что их объединяет? Неужели они просто становятся двумя людьми, живущими в одном доме?
– Иди сюда.
– Я не нуждаюсь в уверениях, Рорк. – Как часто бывало, Ева уже жалела, что не держала язык за зубами. – Мне просто пришло в голову, что это хотя и печально, но вполне естественно.
– Все равно иди сюда! – Рорк взял Еву за руку, привлек ее к себе и усадил на колени. – Не могу представить себе ситуацию, при которой я бы не хотел тебя. Безумно, до боли внутри. Мне необходимо видеть тебя, ощущать твой запах, прикасаться к тебе. И даже если мы доживем до ста двадцати лет, а на это не так много шансов, ты все равно будешь нужна мне.
– О'кей. – Ева убрала прядь волос с его лба.
– Подожди. Помнишь, как я впервые тебя увидел – зимой, когда между нами стояла смерть?
– Да, помню.
– Я не признал в тебе копа. Потом это меня огорчало, так как я привык гордиться, что могу почуять полицейского в темноте за полмили. Но тогда я увидел перед собой Женщину, хотя и не сразу это понял. С тех пор для меня все изменилось.
Ева помнила, как он обернулся и посмотрел на нее поверх толпы присутствовавших на похоронах. Они не могли отвести глаза друг от друга, словно, кроме них, там никого не было. Этот взгляд потряс ее до глубины души.
– Я смотрел на тебя, дорогая Ева, и видел женщину, в которой нуждался так, как никогда не нуждался ни в одной живой душе. Единственную женщину, с которой хотел бы до конца дней жить, спать и просыпаться. И, кстати, с которой хотел бы состариться.
Ева прижалась лбом к его плечу.
– Как тебе всегда удается говорить то, что мне нужно услышать?
– Есть люди, которые проводят вместе всю жизнь не только ради привычки, удобства или боязни перемен, а в первую очередь ради любви. Возможно, любовь имеет разные стадии. Мы прожили вдвоем недостаточно долго, чтобы это знать. Но одно я знаю твердо. Я буду любить тебя до самой смерти.
– Я верю тебе, так как чувствую то же самое. – По щекам Евы вдруг потекли слезы. – Мне было жаль ту женщину, потому что она потеряла это ощущение, даже не зная, когда и где. – Ева дважды глубоко вздохнула, чтобы избавиться от спазма в горле. – Я потом много думала о ее словах. Мне кажется, причина в том, что между ними все было слишком спокойно и гладко.
– Спокойно и гладко? – Рорк сжал ее в объятиях. – Ну, тогда волноваться не о чем. С этой супружеской проблемой нам никогда не придется сталкиваться.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Десятки пассажиров, шаркая ногами, продвигались к трапу. Вернее, как казалось Еве, их грузили в шаттл, словно трупы, работники Манхэттенской транспортной службы в красной униформе.
Терминал гудел как улей: шум, похожий на жужжание десятков тысяч насекомых, сливался с неразборчивыми голосами дикторов, плачем детей и писком мобильных телефонов в мощную какофонию. Еву интересовало, кому пришло в голову спланировать помещение с высоким потолком и белыми стенами таким образом, чтобы имевшие несчастье воспользоваться им чувствовали себя муравьями внутри барабана. Она ощущала запахи скверного кофе, пота, дешевого одеколона и пеленок, срочно нуждавшихся в перемене.
– Как в старые времена, – сказал Фини, когда им удалось протиснуться на два сиденья, словно предназначенных для узких задниц двенадцатилетних дистрофиков. – Думаю, ты уже давно не пользовалась общественным транспортом.
– Сама не помню, сколько времени. – Ева изо всех сил старалась уберечь лицо от столкновения с толпящимися в проходе пассажирами.
Фини достал из кармана пакет с засахаренным миндалем и протянул ей.
– Мы бы сэкономили время, воспользовавшись самолетом Рорка.
Ева взяла орех.
– Думаешь, я поступила глупо, отказавшись от этого?
– Нет, малышка. Просто ты всегда остаешься сама собой. Кроме того, нет худа без добра. В этой давке ощущаешь контакт с обычными людьми.
Когда уже третий кейс ударил Еву по голени, а парень, державший его, втиснулся на соседнее сиденье, прижав ее к Фини так тесно, что они превратились в подобие сиамских близнецов, она подумала, что без столь близкого контакта с обычными людьми было бы неплохо обойтись.
Шаттл взлетел с гудением и дрожью, от которых желудок Евы сразу провалился куда-то в бездну. Она сидела, закрыв глаза и стиснув зубы, вплоть до приземления. Пассажиры, выбравшись наружу, расходились в разные стороны. Ева и Фини присоединились к группе, направляющейся к восточному поезду.
– Было не так уж плохо, – заметил Фини.
– Нет, если тебе нравится начинать день с катания на американских горках. Поезд доставит нас почти к самому Докпорту – останется пройти полквартала. Фамилия начальника Миллер. Прежде всего нам придется иметь дело с ним, а уж потом пойдем по списку. Думаю, лучше разделиться, чтобы сэкономить время, но сначала нужно осмотреться на месте. Потом нам придется ублажать чикагских копов.
– Ты считаешь, что ее следующей остановкой будет Чикаго?
Ева вскочила в вагон и ухватилась за крюк.
– Я не могу влезть ей в голову. Знаю только, что в поступках Джулианны есть логика, пускай извращенная. Ведь вернулась же она зачем-то в Нью-Йорк! Может быть, Джулианна идет по следам прошлых преступлений? Если она хочет что-то нам доказать, значит, жертвы играют второстепенную роль. Тогда для нее главное – одержать над нами верх. – Ева покачала головой. – В любом случае, следующую цель она уже выбрала.
* * *
Докпорт напоминал маленький аккуратный городок со сторожевыми башнями, решетками и стенами под током. Но Ева сомневалась, что его обитатели в состоянии по достоинству оценить отличные дороги, подстриженные лужайки или пригородную архитектуру. Трудно этого ожидать, если любая попытка прогуляться за знаками ограждения чревата электрошоком, отбрасывающим вас назад на добрые десять футов.
Женская территория была достаточно обширной и снабжена баскетбольной площадкой, беговой дорожкой и даже столиками для пикников, выкрашенными в ярко-голубой цвет. Стены вокруг имели двенадцать футов в высоту и три в толщину.
Войдя в помещение, Ева отметила, что полы отполированы до блеска, а коридоры – широкие и просторные. Стеклянные двери были сконструированы таким образом, чтобы выдержать самодельную взрывчатку или автоматную очередь.
Охрана носила синие костюмы, а другие служащие – черные брюки и белые пиджаки. Заключенные были облачены в оранжевые костюмы спортивного типа с черными инициалами ДРЦ на спине.
У главного входа Еву и Фини снабдили идентификационными жетонами и браслетами и потребовали сдать все оружие.
Миллер выглядел щеголевато, несмотря на нелепый белый пиджак, и буквально излучал гостеприимство. Улыбаясь, он пожимал им руки, словно владелец фешенебельного дома отдыха.
– Спасибо, что согласились уделить нам время, начальник Миллер, – заговорила Ева.
– Директор, – поправил он с добродушной усмешкой. – Мы не используем устаревшие термины. Докпортский реабилитационный центр – абсолютно современное учреждение. Он построен двадцать пять лет назад и начал принимать клиентов в 1980 году. Здесь, в женском отделении, содержится полторы тысячи подлежащих реабилитации, а персонал насчитывает шестьсот тридцать человек плюс двадцать консультантов. Надеюсь, вы присоединитесь к нам за ленчем в столовой. Для посетителей и консультантов, остающихся на ночь, имеются фитнес-центр, тренажеры, кабинеты физиотерапии.
Они прошли через служебное отделение, где люди сновали по коридорам и сидели за столиками, отвечая на телефонные звонки. На некоторых были оранжевые спортивные костюмы.
– Заключенные допускаются сюда? – удивилась Ева.
– Клиенты, – поправил Миллер. – Им рекомендовано выполнять подходящую для них работу по прошествии половины курса реабилитации. Это помогает им приспособиться к внешнему миру и обрести цель в жизни после того, когда они нас покинут.
– Понятно. Ну, одна из ваших… клиенток покинула вас с вполне определенной целью. Ее любимая работа – убивать людей. Нам нужно побеседовать с вами о Джулианне Данн, мистер Миллер.
– Да. – Он сложил ладони, словно проповедник, призывающий паству к молитве. – Я очень расстроился, узнав, что вы подозреваете, будто она замешана в убийстве.
– Я не подозреваю, что Джулианна Данн в чем-то замешана. Я знаю, что она убийца. Такая же, какой была, попав сюда.
– Прошу прощения, лейтенант, но, судя по вашему тону, вы не верите в основополагающие принципы реабилитации.
– Я верю в наказание, благодаря которому некоторые преступники изменяются настолько, что перестают быть преступниками. Но есть такие, которые не могут или не желают меняться. Им нравится то, чем они занимались, и не терпится вернуться к этому. Джулианна как раз из таких.
– Она была образцовым клиентом, – чопорно произнес Миллер.
– Не сомневаюсь. И держу пари, она тоже обратилась с просьбой о работе по истечении половины срока. Где она работала?
Миллер втянул в себя воздух через нос. Его радушие заметно поубавилось.
– Джулианна Данн работала в координационном центре для посетителей.
– С доступом к компьютерам? – спросил Фини.
– Разумеется. У наших компьютеров надежная система безопасности. Клиентам не разрешена неконтролируемая связь. Непосредственная начальница Джулианны, Джорджия Фостер, давала ей самую высокую оценку.
Ева и Фини обменялись многозначительным взглядом.
– Покажите мне дорогу в этот центр, – попросил Фини. – Я поговорю с Джорджией Фостер.
– А я бы хотела побеседовать с заключенными по этому списку. – Ева достала из кармана лист бумаги. – Прошу прощения, с клиентами, – поправилась она, не удержавшись от усмешки.
– Я это устрою. – Миллер снова засопел, и Ева усомнилась, что приглашение на ленч все еще в силе.
* * *
Ева беседовала с заключенными в комнате для приема посетителей, снабженной шестью стульями, диваном с ярким рисунком, телевизором и музыкальным центром. На стенах висели натюрморты, и только табличка на двери, призывающая клиентов и их гостей вести себя пристойно, напоминала о том, что вы находитесь в тюрьме.
Ева поняла, что относится к категории гостей.
В комнате не было двухстороннего зеркала, но Ева заметила в углах четыре камеры слежения. Входная дверь была стеклянной, но снабженной защитным экраном. Ева не стала его включать.
Широкоплечая надзирательница, выглядевшая так, словно ей хватало здравого смысла не думать о заключенных, как о клиентах, привела первой Марию Санчес – соседку Джулианны по камере. Это была коренастая латиноамериканка с копной черных курчавых волос, завязанных на затылке в хвостик. Татуировка в виде зигзага молнии, судя по всему, была сделана, чтобы скрыть шрам с правой стороны рта.
Она вошла, небрежно покачивая бедрами, села на стул и начала барабанить пальцами по столу. Ева заметила браслеты с датчиками на ее запястьях и лодыжках. Хотя Миллер явно не блистал умом, но был не настолько глуп, чтобы рисковать, имея дело с крутыми личностями вроде Марии Санчес.
По знаку Евы надзирательница заняла место с другой стороны двери.
– Есть курево? – осведомилась Санчес хрипловатым, но довольно мелодичным голосом.
– Нет.
– Черт! Отрываете меня от игры и даже не можете угостить сигаретой!
– Прошу прощения, что оторвала вас от тенниса, Санчес.
– Какой, к черту, теннис? Я играю в баскетбол! – Она отодвинулась назад и заглянула под стол. – Ноги у вас длинные, но со мной вам не тягаться.
– Как-нибудь мы найдем время, чтобы сыграть, но сейчас я здесь по поводу Джулианны Данн. Последние три года вы делили с ней камеру…
– Здесь не употребляют слово "камера", – ухмыльнулась Санчес. – Они называют их "личными помещениями". Личные – как бы не так! Миллер – придурок!
В этом Ева была полностью с ней согласна.
– О чем вы говорили с Данн, находясь в личном помещении?
– Я не стучу копам! Не дождетесь! – Она подняла средний палец в непристойном жесте.
– В вашем сельском клубе имеется салон красоты – могли бы сделать маникюр, – спокойно заметила Ева. – Неужели вам с Данн было не о чем разговаривать?
– О чем с ней можно было говорить?! Эта сука считала себя умнее всех!
– Мне она нравится не больше, чем вам. Может быть, начнем с этого?
– Копы мне нравятся еще меньше! Ходят слухи, что Джулианна прикончила какого-то богатого ублюдка в Нью-Йорке. Ну а мне-то что до этого?
– Она на свободе, а вы нет. Разве этого не достаточно?
Санчес разглядывала свои ногти, как будто в самом деле подумывала о маникюре.
– Мне наплевать, где она, а вам, похоже, нет.
– По-видимому, вы тоже считаете ее очень умной. А между тем копы уже однажды отправили ее за решетку. И я, кстати, принимала в этом участие.
Уголки рта Санчес дрогнули в усмешке.
– Однако вы не удержали ее здесь.
– Это не моя работа. – Ева откинулась на спинку стула. – Вам ведь предстоит пробыть тут еще лет десять, учитывая вашу любовь вонзать острые предметы в чувствительные места других людей?
– Я не делала ничего такого, что другие не пытались сделать со мной! Женщине приходится защищать себя в этом проклятом мире.
– Может быть, но вы, похоже, не хотите подышать воздухом в этом проклятом мире хотя бы чуть подольше, судя по вашим здешним характеристикам. Вам явно не грозит досрочное освобождение за хорошее поведение.
– Чего ради мне стараться? Здесь можно делать что угодно – хоть стоять на голове и почесывать задницу.