Дрожа от холода, я вхожу в помещение какого-то КП. О моем штабе у них нет никаких известий. Чтобы согреться, присаживаюсь на пол у большой печи.
Постепенно мы собираемся. До сборного пункта частей, вышедших из Черкасс, нам предстоит еще долгий и тяжелый марш сквозь ледяной ветер, стужу и метель. Длинные колонны уходят вдаль. Многие смогли пробиться сквозь огонь врага, воду и стужу. Но многих уже нет..."
Военнослужащий танковой дивизии СС "Викинг" (частично состояла из добровольцев стран Северной Европы (датчан, норвежцев, финнов), а также голландцев, бельгийцев и др. - Ред.) вспоминает:
"Зажатые на крошечном пространстве, мы ждали приказа на прорыв из котла.
16 февраляа На землю лег снег, превратив все пространство вокруг в бесконечный грязный саван... В полдень мы узнали, что сегодня ночью в 23.00 мы двинемся на прорыв.
Говорим вполголоса. Каждый погружен в свои собственные мысли... Все разговоры вертятся только вокруг прорыва. Удастся ли он? Паули, наш признанный остряк, пытается поднять настроение вымученной шуткой: "Ладно, пошли - пора писать завещание..."
Вечером над нашими головами внезапно раздался рокот самолетного мотора - но не обычной русской "кофемолки" или "швейной машинки". Кто-то догадался: "Да это же немецкий самолет. Будет сбрасывать снаряжение!" На какой-то момент нами всеми овладело чувство, что нас еще не совсем забыли и не списали в расход. Одна за другой машины над нашими головами переходили в пикирование, столбы света их прожекторов, словно призраки, скользили по выпавшему снегу. Снова наступила тишина, а потом поступил столь долгожданный приказ: "По машинам!" (артиллерийским тягачам).
На огневой позиции 7-й батареи краткая остановка. В эту ночь резко похолодало, и с каждым часом мороз все крепчал. Кожа моих сапог при каждом шаге издавала треск. Избежать обморожения было почти невозможно. Перед нами на мосту застрял танк. Все движение остановилось. На время остановки мы завели машину в какой-то сарай, сами сбились в кучу в углу, пытаясь согреться и поспать. Но там было так же холодно, поэтому вздремнуть никому не удалось. Вскоре пришлось выбираться наружу и снова под обстрел иванов...
17февраля. Около 2.00 снова раздался приказ: "По машинам!", и мы вместе с нашими тягачами медленно выдвинулись на единственную деревенскую улицу. Здесь царила полная неразбериха. Несмотря на строгий приказ следовать только на вездеходных и самых необходимых транспортных средствах, в общем потоке двигались подводы, автобусы, легковушки, тягачи и "лоханки". Нам с нашими тягачами приходится едва ли не силой вклиниваться в этот поток. Часто останавливаясь, вся эта масса рывками проходила несколько метров и опять замирала. Улица была так забита, что обычный пешеход мог бы спокойным шагом обогнать эту колонну. Мы прикинули ситуацию - она бесперспективна. Вокруг бегали и ругались офицеры, но это, естественно, ничуть не помогало движению. Я возвратился к своему тягачу и кое-как пристроился на ящиках и коробках. Скоро усталость так одолела меня, что я впал в полузабытье и начал клевать носом. Даже стрекот русской "швейной машинки" над головой не мог мне помешать, но тут внезапно два мощных разрыва вырвали меня из дремы. Комья земли и камни барабанят по крыше и бортам тягача. Через несколько секунд раздается еще один взрыв. Я выбрался наружу. Нам "повезло", бомбы упали немного впереди и позади нас, разнеся одну телегу. На земле билась, истекая кровью, раненая лошадь. Такая же судьба постигла легковушку и небольшой тягач. Санитары переносили раненых в деревенскую избу, спешно перевязывали их там и в конце концов погрузили в какой-то грузовик. Мороз с каждым часом крепчал.
До рассвета мы продвинулись вперед едва ли на километр. Едва рассвело, как над нами снова стали кружить два русских самолета-разведчика. Выбравшись из тягача, мы прошли пешком до того места, откуда ясно была видна вся понижающаяся лощина, поперек которой шла улица. Стал виден поврежденный мост, по которому очень осторожно продвигались одна машина за другой. Чтобы всем преодолеть это препятствие такими темпами, потребуется уйма времени. За мостом, на полого поднимающемся склоне, были видны две бесконечные колонны пехоты, которые, то и дело поднимаясь в атаку, пытались овладеть высотой, несмотря на сильный артиллерийский огонь неприятеля. Если бы мы были сейчас там, наверху!
Чтобы избежать вражеского обстрела на мосту, мы приняли влево от улицы и, буксуя в глубоком снегу, продвинулись через поле до отрезка ручья, который еще не был под обстрелом. Однако, едва ручей остался метрах в двухстах позади нас, как на его берегу тоже разорвался снаряд. Мы быстро въехали по пологому склону, покрыв около двух километров. Даже не представляю, сколько раз на этом пути мы завязали в снегу, но все же выбирались из него, буксуя. Наконец, наверху мы остановились и перевели дух. Позади нас все так же вилась длинная войсковая колонна, продвигавшаяся по деревенской улице.
Впереди нас стала различима деревня, судя по карте, это должны были быть Хильки. В четырех километрах за ней находились позиции противника, запиравшие котел. Следовательно, нам предстояло миновать Хильки и пробиваться к первым деблокирующим германским частям...
Вправо уходила узкая протоптанная тропа, ведшая к оврагу, на дне которого мы рассмотрели сносную дорогу. Многочисленные следы ног свидетельствовали о том, что здесь до нас прошло множество людей. Чтобы избежать возможного русского обстрела, мы повернули направо. Однако, когда мы прошли менее 100 метров, у одного моего товарища возникли сомнения, в самом ли деле этот путь столь безопасен и спокоен. После короткого, но бурного обмена мнениями - некоторые все же хотели продолжать движение в этом направлении - мы вдвоем с товарищем вернулись на широкую дорогу. О судьбе других мне ничего не известно по сию пору.
Наконец мы добрались до деревни Хильки. Здесь воздух был напоен опасностью, никто не знал, куда надо идти. Кто-то метнулся в одну сторону, кто-то в другую, но русских нигде не было видно. Последние наши танки и тягачи, которые добрались до этого места, стояли разбитые, взорванные и сожженные. Нам предстояло двигаться вперед, через пологую возвышенность. На несколько минут мы остановились, чтобы набраться сил. Но тут пулеметная очередь заставила нас броситься лицом в снег. К счастью, все пули угодили в брюхо уже павшей лошади, туша которой валялась неподалеку. Но мы все же постарались как можно быстрее ползком укрыться в небольшой канаве. Сзади подходили все новые и новые солдаты, но идти через высоту не отваживался никто. Нами овладевало чрезвычайное беспокойство.
Мы осторожно выдвинулись на округлый гребень высоты... так и есть! Два Т-34 стояли на дороге и перекрывали нам путь - путь к свободе! Наконец, один раненый оберштурмфюрер из дивизии "Викинг" взял командование на себя. Все собирались вокруг него, а затем по команде в едином броске, размахивая оружием и с криками "Ура!" рванули вперед прямо на танки. Орудия и пулеметы тридцатьчетверок открывают огонь прямо по нас, но отчаяние заставляет нас бежать вперед. Я видел, как командир одного из двух танков, высунувшись из люка башни, отдавал какой-то приказ своим подчиненным. Однако никто из наших в него не стрелял, ни у кого не было на это времени, каждый желал только одного: как можно быстрее прорваться - к свободе!
Мы уже приблизились к танкам метров на сто, но русские все еще вели огонь по нашим рвущимся вперед рядам. И тут произошло такое, что мы не могли поверить своим глазам. Внезапно командир танка скрылся в башне, моторы обоих танков взревели, раздался лязг гусениц.
Оба Т-34 отступали!
Прежние озлобленные крики "Ура!" звучали теперь уже облегченно - путь свободен! По-видимому, отчаянный бросок такой массы испугал даже русских, хотя у нас не было никакого другого оружия, кроме пистолетов и карабинов.
И все же столь желанная свобода длится не так долго: снова слышится гул танкового мотора - третий Т-34, до сих пор неразличимый в тумане, движется прямо на нас. Все мчатся вперед, чтобы выйти из зоны его обстрела... Метрах в двухстах за моей спиной он врезался в нашу колонну и принялся вминать своими гусеницами в почву всех, кто попался ему на пути.
Мы брели вперед через бесконечные сугробы, перебирались через старые траншеи и многочисленные трупы русских, оставшиеся после уже отгремевшего боя в месте прорыва. Наша колонна растянулась теперь насколько хватает взгляда - цепь темных силуэтов, без начала и без конца, среди бесконечной ледяной пустыни.
Снова появились русские танки, на этот раз шесть машин. Мы рассыпались цепью, стараясь держаться как можно дальше друг от друга, чтобы не представлять для них заманчивую цель, затем попытались найти укрытие в мертвой зоне у подножия холма, и хотя нам удалось в данный момент это сделать, но приходилось часто бросаться в снег. Справа от нас снаряд попал в группу наших товарищей.
Снова двинулись дальше. Тут и там наши спутники пытались утолить жажду снегом. Верные своему принципу "держаться подальше от больших толп", мы снова ушли в сторону по балке, которая так узка, что нас здесь вряд ли может поджидать новая неожиданность. Теперь мы начали чувствовать усталость. Судороги в бедренных и икроножных мышцах время от времени не давали мне возможности сделать и шагу. Молоденький ефрейтор предлагает мне: "Господин фельдфебель, может быть, пойдем дальше вместе?" Почему бы и нет. Он и его товарищ подхватили с боков меня под руки. "Ребята, только не присаживаться!" - "Но вы же не можете идти!" - "Ладно, - машу я рукой, - отдохнем пару минут и пойдем дальше".
После краткого привала снова пустились в путь. Этот отдых придал нам новых сил. В узкой балке широкой колонне пришлось сжаться, в ней перемешались солдаты самых различных частей. Нами снова овладело неудержимое стремление двигаться вперед. При каждом новом выстреле с неизвестных вражеских позиций все издавали буйное "Ура!", словно желая приободрить самих себя. Но как раз в данном случае это было в корне неверно, поскольку мы могли тем самым привлечь к себе внимание русских. И последствия не заставили себя ждать. На лесной просеке враг накрыл нас пулеметным огнем и реактивными минами "сталинских органов", так что мы не могли поднять головы из снега. И снова крики "Ура!"...
С громадным трудом мне удалось все-таки вырваться из этого дьявольского котла. А дальше - снова подъемы, спуски, напрямик через поле, не разбирая дороги, все время держа направление на запад. По-прежнему нигде не видно признаков наших деблокирующих частей. Звуки боя постепенно затихали, только время от времени высоко над нашими головами проносилась пулеметная очередь.
Внезапно дорогу нам преградил довольно широкий водный поток. Нигде не было видно моста. Многочисленные воронки от снарядов по обоим его берегам, трупы солдат, мертвые и раненые лошади, порой до половины лежащие в воде, а также разбитые телеги - все это ясно указывало на то, что эта местность недавно подверглась артобстрелу и в любой момент может снова оказаться под огнем. Ну и что нам оставалось делать? Бросаться в ледяной поток и плыть на тот берег? Но там мы не сможем просушить наше обмундирование, и оно замерзнет прямо у нас на теле! Однако некоторые, не раздумывая, бросились в воду. Мы все же прошлись по берегу в надежде отыскать какой-нибудь переход. Ничего не найдя, мы уже почти сдались и стали готовиться к заплыву, как вдруг заметили вдалеке наскоро сколоченный жидкий мостик. Здесь тоже берег, весь в воронках от разрывов снарядов, был усеян трупами людей и лошадей и разбитыми повозками. Один за другим, осторожно балансируя, мы перебрались на другой берег. Сразу у противоположного конца моста стоял, воткнутый черенком в песок, черпак полевой кухни. Каждый из нас брал его, черпал воду из реки, утолял таким образом жажду и снова втыкал его в песок для новых подходящих товарищей. Пил из черпака и я, кровь в воде ничуть меня не смущала. Если бы только еще не тащиться куда-то! Но самое плохое, похоже, осталось у нас позади.
Далеко впереди, на самом горизонте, я вдруг замечаю два небольших пятнышка, двигающихся взад и вперед. Это, вероятно, передовые дозоры деблокирующей группировки. Мы едва ли могли надеяться на такую удачу.
Во время следующего перехода я заметил раненого солдата, лежавшего рядом с тропой. "Пошли, нечего тут валяться, надо топать к своим", - сказал я ему. Лицо солдата было все в крови. "Я только передохну немного", - простонал он в ответ. Но этот отдых совсем недалеко от нашей цели вполне мог обернуться для него вечным покоем. Надо было взять раненого с собой, иначе ему конец. Я подозвал к себе шедших за мной солдат: "Давайте прихватим его с собой, нечего ему тут валяться!" Не говоря ни слова, солдаты подошли ко мне, и мы подняли раненого с земли. Наш темп движения сразу же резко замедлился, но раненый все равно не переставал стонать: "Бросьте меня, я больше не могу". Но после хорошего внушения он все же постарался собрать последние силы. Но тут вдруг, как посланник небес, перед нами появился всадник. Это был хиви, который как раз был послан спасать подходящих солдат. Он тут же по своей воле спешился, а мы посадили раненого на коня и повели его под уздцы, что сразу позволило нам идти быстрее. Счастливый и благодарный судьбе раненый качался в седле, крепко держась за гриву коня. Через несколько километров мы встретили группу солдат, стоявших вокруг лежавшего в снегу фельдфебеля, тяжело раненного в бедро, - они не знали, как его транспортировать дальше. И тут наш раненый, который сам еле держался в седле, сказал: "Давайте я спешусь, мне уже лучше, а фельдфебеля мы положим в седло" - и с трудом сполз на землю.
А потом мы все же добрались до наших позиций! Наши догадки оказались явью, обе фигуры на горизонте были дозорными деблокирующей группировки. Те якобы 5 километров, которые мы должны были с боем преодолеть, обернулись расстоянием от 25 до 30 километров, но мы их уже преодолели и теперь глубоко вдыхали воздух свободы. Хотя нас ждали впереди еще многие трудности, но от врага мы все же ускользнули.
Перед нами в лучах солнца расстилалась заснеженная Лысян-ка. Вскоре на ее окраине приземлился санитарный "Юнкере" и вывез тяжелораненых. Доставив обоих наших раненых на развернутые здесь перевязочные пункты, мы позволили себе сделать в Лысянке краткую передышку. Когда мы подошли к одной из убогих мазанок, оттуда как раз вышла другая группа солдат. Внутри хаты на столе валялось несколько кусков хлеба, на земляном полу стояло ведро с водой, а я достал из своего ранца банку рыбных консервов, чтобы спокойно перекусить. От холода содержимое банки почти замерзло, но мы нашли его превосходным, не идущим ни в какое сравнение со всем тем, чем нам приходилось лакомиться ранее, хотя на долю каждого и пришлось всего по паре небольших кусочков.
Мы уже восемь часов были в пути, но и сейчас все еще не достигли цели. Из котла выходили тысячи солдат, и, конечно, все они не могли остановиться в этом не таком уж большом селении. Лишь раненые могли рассчитывать на ночлег под крышей. Так что мы снова двинулись пешком в следующее село - в восьми километрах от Лысянки. Уже начинало темнеть, когда мы наконец добрались до него. Но все пригодные для ночлега места были настолько забиты пришедшими до нас людьми, что втиснуться хотя бы одному человеку нечего было и мечтать. И что теперь? Снова куда-то брести? Но тут на самой окраине села мы отыскали какой-то насквозь продуваемый ветром дощатый сарай. И хотя в него до нас уже набилось немало народу, а во все щели между досками свистел ветер, все же это было лучше, чем ночевать где-то в снегу.
Лишь теперь я в полной мере ощутил, как же мы устали. Мы просто рухнули и втиснулись между уже спящими, не обращая никакого внимания на их яростные протесты.
Оказавшись в покое, мои ноги начали так болеть, что я, уже впавший от изнеможения в полусон, от боли несколько раз просыпался..."
Леон Дегрель, новый командир штурмовой бригады СС "Валлония", записал:
"Я был вызван к генералу Гилле (16 февраля). Все высшие офицеры из сектора Шендеровки также присутствовали на совещании. Длинных речей не было. "Только еще одно чрезвычайное усилие может нас спасти. Дальнейшее ожидание помощи извне бесполезно. Рано утром в пять часов 50 тысяч человек, окруженные в котле, пойдут на прорыв любой ценой в направлении на юго-запад. Прорыв или смерть. Ничего другого не дано. Сегодня вечером в 23.00 начнется движение войск", - только и сказал генерал.
Оба командующих армейскими корпусами и генерал Гилле весьма тщательно уклонились от описания сложившегося положения. По их данным, нас отделяли от деблокирующих сил только пять с половиной километров. На такое расстояние, по их словам, деблокирующая группа приблизилась за последний переход. На следующее утро они якобы предполагали продвинуться еще больше вперед. Если мы, 50 тысяч человек, своевременно нанесем удар, то враг не сможет его отразить.
Все офицеры и солдаты испытали нервный подъем. Надежда озарила нас, как вспышка молнии. Мы вернулись к своим людям, с тем чтобы поделиться с ними нашим воодушевлением относительно предстоящего прорыва.
Приказы, полученные штурмовой бригадой СС "Валлония", оказалось не так-то просто выполнить. Мы должны были в качестве арьергарда до последнего мгновения удерживать село Новая Буда. В 23.00 всех легкораненых, которые могли передвигаться самостоятельно, следовало отправить маршевой колонной на юго-запад. В 1.00 ночи валлонская пехота из состава бригады должна была начать отступление в направлении с востока на запад. Но до 4.00 утра 17 февраля мы должны были непременно удерживать наши позиции у Новой Буды. К этому часу 10 тысяч человек, сосредоточенные в низине, должны были быть в 3 километрах юго-западнее Шендеровки. И только тогда мы должны были начать отвод нашего арьергарда, который неприятель до последней минуты держал бы под ожесточенным обстрелом. Во время марша бригада должна была перестроиться и занять место во главе колонны, при этом она становилась авангардом соединений и частей прорыва.
В нашем положении любое действие было лучше, чем бездействие. Люди понимали, что они, оставаясь на месте, будут обречены. Наши солдаты просто не могли этого переносить. Они страдали от голода, едва стояли на ногах от усталости, мучились страхом. Сообщение, что следующим утром мы пойдем на прорыв, принесло всем им небывалый внутренний подъем. Даже самые обессилевшие вновь обрели волю к жизни. Снова и снова мы повторяли одни и те же слова: "Завтра мы обретем свободу! Будем свободными! Свободными!" Так или иначе, но котел под Черкассами завершит свое существование.
Как только над долиной опустились сумерки, германские колонны двинулись маршем на юго-запад. Их путь проходил через село Шендеровка и затем по мосту. За мостом простиралась голая степь до двух деревенек, которые находились к югу и западу в трех километрах друг от друга. Эти две деревни были заняты нами в тяжелых боях. Западнее должны были быть сконцентрированы все транспортные средства для дневного прорыва.