С Лаци и Фери было легко и весело, словно с давними друзьями. Они шли красивой улицей, уходящей вверх по склону, между красивыми домами-коттеджами, с зелёными выкошенными лужайками, ровными рядами плодовых деревьев и виноградника. И очутились на вершине холма, с которого открывался чудесный вид на Балатон. Прямо перед ними была веранда со столиками у входа в кафе. Над дверью висело большое деревянной колесо от телеги.
– Керекеш, – сказал Лаци, указывая на него. – Колесо.
Они вкусно и сытно поели куриный пёркёльт, картофельные пончики, салат из баклажанов, а потом ещё и творожные блинчики с горячим шоколадным соусом, кофе со сливками. Рассказали друг другу о себе. Оба парня оказались студентами, учились вместе в Будапеште. Приехали на каникулы подработать именно сюда, потому что Фери местный, здесь живут его родители. Фери устроился официантом в ресторане при туристической гостинице, Лаци – механиком в яхт-клубе. Её профессия медсестры вызвала большое одобрение: "О, медик, это престижно!"
Марина, конечно, почти сразу поняла, что нравится она именно Лаци. Он не сводил с неё глаз, расспрашивал, смеялся каждой шутке, говорил комплименты, протягивал руку, чтоб подсадить, поддержать… Фери просто мило улыбался, кивал, что-то отвечал, но – никаких знаков внимания. Марина немного расстроилась вначале, а потом сказала сама себе: "Ну и пусть! Лаци отличный парень, тоже очень симпатичный. Умный. И уж точно серьёзнее. Механиком работает, а не каким-то официантом".
К официантам у неё давно было несколько брезгливое отношение. Хотя здесь всё по-другому: в кафе и ресторанах работали не девушки и женщины, как в её родном городе, а почти одни молодые ребята. Элегантные, улыбчивые, ловко снующие между столиками с уймой тарелок на сгибах рук, без всяких подносов. Симбиоз танцора и жонглёра. И чаевые они не брали, потому что чаевые вписывались совершенно официально прямо в счёт. Да, но всё же само слово "официант" не нравилось Марине. Конечно, хорошо было бы с красавчиком Фери жить в этом чудесном городе, у Балатона. Но ведь и Будапешт – это здорово! А Лаци родом как раз из столицы.
Стало смеркаться, и они пошли обратно, уже вниз, по той же улице. Теперь у каждого дома светили красивые фонари. Около одних ажурных ворот, как раз под фонарём, ребята остановились.
– Зайдём в гости? – предложил Лаци. – Это дом Фери. Родителей его нет, уехали в Австрию. Мы никому не помешаем. И нам тоже не помешают.
Мгновение Марина колебалась. Понимала, что последует дальше. Но очень хотелось посмотреть, как живут венгры, и коттедж этот такой красивый. Подумала: "Если не захочу, ничего не будет". Глянула на приветливые лица таких симпатичных ребят, и с усмешкой подкорректировала: "А, может, и захочу…"
Большая прихожая, встроенные в стены шкафы, экзотические цветы в вазонах. Гостиная с камином, стрельчатыми окнами, шикарными шторами, и снова кругом цветы, мягкие диваны-уголки. Огромная ванная комната, вся в плитке, и сама ванна – почти бассейн. Туалет как-то не принято было показывать, но ребята так непосредственно распахнули его перед ней, и девушка охнула: красиво, всё блестит, куча всяких приспособлений, приятный запах… Спальня внизу, спальня на втором этаже, небольшой спортивный зал, опять же душевая и туалет…
Прямо из гостиной был выход в уютную кухню. Там они посидели, ещё немного выпили токайского вина, посмотрели подвешенный чуть ли не к потолку телевизор: шла какая-то комедия, парни смеялись и переводили для Марины реплики.
Марине было хорошо, интересно, но чуть заметная дрожь напряжения не оставляла её. Вдруг она подумала: "Боже мой, а если они хотят оба со мной?.." Она вспомнила рассказ подруги ещё давно, в её родном городе. Два знакомых инженера пригласили трёх девушек на пикник, на дачу. А там разделись оба, и голые вышли к ним с предложением: давайте, девчонки, все вместе "пообщаемся". Групповуха! Девушки, конечно, убежали. Но если и у нас, в Союзе, такое может быть, то за границей – подавно. Она не раз слышала, что здесь хоть и соцстрана, но нравы очень вольные, распушенные.
Не успела Марина по-настоящему испугаться, как Фери встал, сказал:
– Мне завтра рано на работу, пойду спать. Развлекайтесь.
И Лаци развлекал Марину в спальне на шикарной кровати, при свете ночника, где-то с полчаса. Он был очень ласков, приятно целовался, умело гладил её тело, всё время улыбался. Она уже стонала от нетерпения, задыхалась, когда он повернул её к себе спиной, да так ловко, что она сразу очутилась на коленях и локтях, взял в ладони её груди и, наконец, сделал то, чего теперь она ужасно хотела. Она испытала, почти сразу, сильную вспышку восторга. Но так и не поняла, испытал ли Лаци такое же удовлетворение? Он недолго лежал рядом с ней почти спокойно, потом шепнул:
– Ты прелесть. Отдыхай, спи.
Встал и вышел из спальни.
Какое-то время, в сладкой полудрёме, Марина думала о том, что Василий, конечно, её любит, а Лаци – неизвестно ещё. Что Вася более страстный, а Лаци – нежный и… умелый, что ли? И вот она с иностранцем… Но это свой иностранец. И если выйдет замуж за Лаци, будет жить в Будапеште. А что Вася? А ничего! Не торопится с женой разводиться, ну и пусть…
Так она незаметно заснула, проснулась – ночник в комнате всё так же светил, часы на стене показывали половину третьего ночи. В постели она была одна. Удивилась: "Где же Лаци? А, наверное у них принято спать раздельно". Вспомнила, что здесь, на первом этаже, есть и вторая спальня. И туалет…
Ей захотелось в туалет. Марина пошла по коридору, как раз мимо второй спальни. Дверь была неплотно закрыта, пробивался свет ночника. И она заглянула, подумав: "А вот сейчас пойду и лягу с ним рядом".
Но на кровати рядом с Лаци лежал Фери. Парни спали, вольно раскинувшись на широком ложе: Лаци – обнажённый, лёжа на животе, Фери – на боку, прикрытый простынёй. Марина смотрела на эту картину с недоумением, потом пошла к туалету. На обратном пути вновь заглянула, пожала плечами и пошла к себе. Лежала и думала: "Может, Лаци не хотел меня тревожить, а спать ему больше негде? Нет, на втором этаже есть ещё одна спальня… Или они заболтались и уснули незаметно? А, может, Фери боится спать один, бывает же такое?.." И вновь уснула.
Утром Лаци сварил ей и Фери по чашечке кофе, сделал гренки с сыром. Ребята были такие же приветливые, весёлые. Марина не стала говорить о том, что видела ночью, неудобно было – подглядывала всё-таки. Потом она уехала с Фери на мотоцикле – ей тоже нужно было рано на работу. Лаци не торопился, проводил их, помахал от ворот рукой. О новой встрече речь не шла, но Марина подумала: он знает, где она работает, найдёт.
Фери высадил её у поворота к военному городку и умчался к высотному зданию гостиницы, хорошо видному издалека. А Марина побежала в дом, где у неё, как и у других гражданских работников гарнизона, была своя комната. Правда, туалет, душ и кухню она делила ещё с одной жилицей, своей лучшей подругой. И очень надеялась, что Раиса уже встала, но ещё не ушла.
И точно – в душевой Раиска умывалась и причёсывалась. Так же, как и Марина, она работала по найму, но не в санчасти. Рая окончила институт советской торговли и заведовала гарнизонным магазином: и продукты, и промтовары, и книги-канцелярия – всё под одной крышей. Хотя она и была старше Марины на пять лет, но они быстро и крепко подружились. Марина доверяла ей всё, как старшей сестре. Вот и теперь, на восклицание: "Ну и где же ты, подруга, ночку провела?" Марина ей тут же всё и рассказала, в подробностях. И, конечно, о том, что её поразило и чего она понять не могла: Лаци и Фери, спящие в одной постели. Раиса всплеснула руками:
– Ну, Мариша, тебя угораздило! Что же тут не понять? Мальчики-то, похоже, гомики!
Марина задохнулась, её мгновенно бросило в жар. Картина, которую она видела буквально несколько часов назад, тут же встала перед глазами: спящий голый Лаци и рядом, наполовину прикрытый, но тоже наверняка голый Фери… Конечно, она слышала о гомосексуалистах, правда, никогда не видела. Но…
– Раечка, – воскликнула она с надеждой, – он ведь был со мной, как нормальный мужчина. Нет, не может быть!
– Может, ещё как, – кивнула Рая. – Ты, Марина, медичка, а таких вещей не знаешь. Есть уроды, которые и с женщинами, и с мужиками сношаются. Разнообразие, понимаешь, любят.
Марина приложила ладони к щекам – лицо у неё горело. Раиса обняла девушку за плечи, повела в комнату. Там села рядом на кровать:
– Да, подруга, приключеньице. Да не переживай ты! Считай, что тоже для разнообразия попробовала. И забудь этого Лаци.
– Уже забыла! – Марина с силой сжала зубы. – Раечка, ты ведь никому ничего не скажешь?
– Обижаешь! – мотнула головой Раиса. – Считай, что я ничего не слышала. Всё, мне пора бежать.
И всё-таки несколько дней Марина сильно переживала, ходила, как заторможенная. Всё думала: зачем так сразу согласилась остаться, почему не догадалась, увидев такое? Теперь ей казалось, что могла догадаться и раньше, по улыбкам, которыми парни обменивались, по тому, как Фери, ещё на яхте, обхватил Лаци за талию, а потом на холме у кафе "Керекеш" Лаци обнял Фери за плечи. Теперь она всё это явственно вспоминала, ругала себя. Ну формальная дурочка!
Восстановить душевное равновесие помогали встречи с капитаном Дробниковым. Как же ей теперь нравилось, что Вася такой традиционно-обычный в постели, что в самый страстный момент он бормочет глупые нежности, а потом они ещё долго болтают и, если он не торопится уйти, он засыпает, прижавшись к её спине всем телом и положив ногу на её бедро…
Поначалу Марина боялась, что Лаци и Фери станут её разыскивать. Если от ворот гарнизона доносился треск мотоцикла – вздрагивала. Перестала ходить на пляж, по городу шла с оглядкой, почти не сидела в кафе. Но её не искали, и она их не встречала. К тому же, хотя и стояла летняя погода, но заканчивался сентябрь, и она подумала: они уехали в Будапешт, ведь уже начинаются занятия в институте. И успокоилась. И как раз тогда-то обнаружила, что беременна.
– Ну вот и всё, подруга, – сказала ей с весёлой решительностью Раиса. – Твой Василий жаловался тебе, что жена у него больна и детей иметь не может?
– Ну да, – кивнула Марина. – Он оттого и тянет с разводом, жалеет её.
– Не только от этого, – усмехнулась Рая. – И начальства боится, и партийный он, а партком тоже разводы не любит. Но теперь другое дело! Ребёнок! – Она подняла палец, словно кому-то погрозила. – Тут всем ситуация будет ясна. Семья – это не муж и жена, а непременно ещё и дети. Ребёнка без отца не оставят, дадут добро на развод. Да ещё и поторопят с женитьбой, чтоб дитё законное родилось. Беги, радуй своего капитана, он счастлив будет.
Марина вздохнула. Она сидела в маленьком кабинете, в магазине, пила чай. Сюда, к Раисе, она первой прибежала. С новостью.
– Тут такое дело… – протянула и запнулась. – А вдруг ребёнок не Василия?
– Не поняла… – но, ещё не окончив фразы, Раиса охнула. – Да ты что! А сроки?
Марина невесело усмехнулась. Той единственной ночи с Лаци предшествовала ночь с Василием, да и потом, почти сразу, с ним же. А срок как раз от тех дней.
– Так. – Раиса подумала и хлопнула ладонью о стол. – Вероятность забеременеть от венгра – один процент. А от Василия – девяносто девять. Но даже если… Он ведь ничего не знает?
– Никто не знает, кроме тебя.
– И не надо ему знать. Пусть радуется ребёнку.
– Нет, Раечка, я так не могу. – Глаза у Марины были печальные, но голос решительный. – Обмануть человека, заставить его растить, может быть, чужого ребёнка…
Марина представила: из-за её подлого вранья советский офицер носит на руках, целует, любит и считает своим ребёнка какого-то венгерского гомосексуалиста! Её передёрнуло от омерзения.
Она сделала аборт. Тяжело перенесла его, порвала связь с капитаном Дробниковым. А тут, как манна небесная, – предложение уехать работать в Египет, в госпиталь Каира.
Чаренцовы
Александра – Сашу, – Марина полюбила сразу. Сначала – как героя. Все в госпитале знали, как Чаренцов был ранен, восхищались им. Когда ещё неизвестно было, выживет молодой офицер или нет, у неё к нему была нежная жалость. Она ассистировала при операции, а потом хирург сказал:
– Ты, Марина, будешь у него личной медсестрой. Выходи парня, он того стоит.
Когда стало ясно, что Чаренцов будет жить, а он, к тому же, стал стремительно набирать силы, Марина увлеклась им уже просто как хорошим и красивым парнем. И решила: "Будет мой, никому не отдам". Это оказалось не трудно, потому что Александр сначала был сильно зависим от неё, а потом сильно привязался. Марина была уверена – полюбил её. Ничего плохого не видела она в том, что, помимо влюблённости, был у неё и расчёт. Женщина просто обязана заботиться о будущей семье! Чаренцов в двадцать три года – капитан, герой, орденоносец. Ясно, что ему широкая дорожка стелется по службе. Наверняка пошлют учиться в военную академию, в Москву. А там, даже если придётся немного покочевать, круг на Москве и замкнётся. Может, она ещё будет совсем не старой женщиной, а уже – генеральшей…
Александру и в самом деле предложили учёбу в военной академии. Но он отказался: "Я боевой офицер". Ни жена, ни товарищи, ни старшие командиры не смогли его уговорить: "После академии ты будешь ещё более боевым!" Он сказал, как отрезал: "У меня уже есть хорошее военное образование. А остальное я буду изучать на практике".
До начала 71-го года Александр, Марина и их родившийся сынишка Миша оставались в Египте. Александр продолжал обучать египетских офицеров работать на новейших зенитно-ракетных комплексах. В марте Чаренцовы вернулись в Союз, в гарнизон одного из небольших городов. Там Александр получил хорошую квартиру и должность. Но в Главный штаб уже пошёл от него рапорт: как офицер, имеющий опыт и боевой, и интернациональный, Чаренцов просил направить его туда, где этот опыт может пригодиться. Он знал, что советские военные "советники" действуют во многих горячих точках мира. В странах Африки, Азии, Латинской Америки шли национально-освободительные войны. И капитан Чаренцов, хлебнувший однажды незабываемое чувство "упоения в бою", пропал на военных тропах джунглей, саванн, пампасов…
Жена и сын почти не видели его. Они были хорошо обеспечены: повышенная зарплата мужа перечислялась на сберкнижку Марины, она пользовалась спецмагазином для офицеров высшего состава.
Марина видела мужа в короткие, всегда внезапные его появления, узнавала, что он уже майор, потом – подполковник. Скупо рассказывал он, что был во Вьетнаме, или в Анголе в составе кубинского отряда под именем Диего Родригеса.
– Разве там нужны артиллеристы-зенитчики? – спрашивала Марина.
– Там все нужны, – отвечал он. – Впрочем, я давно уже и десантник, и пластун, и снайпер…
Дважды ей сообщали о его тяжёлых ранениях, но через время он ненадолго появлялся, подтянутый, резкий в движениях, словно высушенный экзотическими ветрами.
– Он бессмертный, – говорила Марина подругам. – Ему любые ранения нипочём.
За эти годы она окончила медицинский институт, специализировалась в кардиологии. Мише было уже девять лет, он рос в постоянном ожидании отца-героя и в восторженных воспоминаниях о коротких встречах с ним.
В 1979 году подполковник Чаренцов с первыми советскими частями вошёл в Афганистан. В апреле 80-го года Марина получила сообщение, что её муж, вместе со всем отрядом, погиб при выполнении боевого задания в горах под городом Газни. Тела погибших вывезти не удалось.
В то время Марина уже заведовала отделением кардиологии в обкомовской больнице. Секретарь обкома Борис Андреевич Полозов наблюдался у неё – сердце пошаливало. Он не скрывал, что Марина ему очень нравится. А она… Поразительно, но при своей такой семейной жизни, Марина оставалась верна мужу. Хотя не раз могла бы иметь любовников. Что-то удерживало её: сынишка, а, может, какие-то давние воспоминания. Но не любовь к Александру – её уже не было. Как не было и его любви к ней…
Любовь у Александра прошла как-то мгновенно. Марина в это поверила не сразу. Но куда было деваться? И женской интуицией она поняла: что-то случилось именно на свадьбе. Оттуда идёт отсчёт его внезапного и необъяснимого охлаждения. А он ведь любил её, она не ошибалась. В госпитале у них была настоящая душевная близость, ещё до физической близости. А уж когда это случилось, Александр просто был неутомим и неистов. А после дня свадьбы – ну как отрезало! У них того, что называется "супружеская жизнь", практически не стало. Александр под разными предлогами избегал близости. Хотя иногда, с каким-то отчаянием и необузданностью, он брал её. Это случалось редко, обычно в его короткие появления между "боевыми командировками". И это был уже другой мужчина, не её Саша…
Не сразу, через годы, когда Марина была уже опытным медиком, она предположила… Там, на свадьбе, Александр что-то вспомнил. Кого-то. Скорее всего девушку, другую девушку, которую любил. И забыл после своей контузии. Он ведь вообще чудом выжил. Хирург, оперировавший его, потом ещё долго не переставал удивляться: выздоровел, даже без всяких осложнений! А они, видимо, были, эти осложнения: избирательная потеря памяти.
Марина даже рассказала об этом сыну, когда Михаил уже был студентом и собирался жениться на Людмиле. У них тогда такой душевный, откровенный разговор получился, и она не удержалась: рассказала Мише, что его погибший отец её не любил. Похоже, всю жизнь любил другую женщину. И сделал в честь неё у себя на руке татуировку. Спросила:
– Ты видел когда-нибудь?
Нет, Михаил тогда, мальчиком, ни разу этого не видел.
– Ну конечно, – усмехнулась Марина, – он скрывал. Специально наколол у самого плеча, никогда не ходил просто в майке. Небольшой такой рисунок, красивый, в два цвета – лиловый и красный, но не яркие, приглушённые. Я толком не разглядела, полумрак был, а там фигуры замысловато переплетались. Но мне показалось – что-то вроде маски, нотного знака, сердца… Он тогда, в семьдесят третьем, приехал из Вьетнама, я увидела наколку и спросила. А он сквозь зубы ответил: "Воспоминания молодости". Я, дурочка, стала было расспрашивать, что это означает. Он встал с постели, надел футболку с рукавами, бросил: "Тебе не понять", и ушёл спать в другую комнату, к тебе… Это какой-то шифр, наверное та женщина его понимает. Дай Бог! У меня всё хорошо сложилось, пусть и у него…
Эта последняя странная реплика матери заставила Михаила вдруг подумать: "А, может, отец жив?" Но это было нелепо. Конечно, маму разволновали воспоминания, она мысленно вернулась в то время. И Михаил почти сразу забыл эту свою догадку.
Александр и в самом деле сделал татуировку в Ханое, в мастерской мастера Ли Чанга. Худенький пожилой художник-татуировщик пользовался популярностью у военных. А когда один коллега показал Чаренцову сделанное под лопаткой изображение летящего дракона – чёткое, изящное, с прорисовкой деталей, в два цвета, – Александр вдруг решился. У него перед глазами как-то сразу возник этот рисунок, он словно услышал голос Леночки: "Хочешь, эти три ключа будут нашим тайным знаком? Скрипичный, басовый и баритоновый – сердце и маска…"
"Никто не поймёт, только она!" – подумал он с тоской.