Он хорошо говорил по-французски, и потому сумел описать сюжет Ли Чангу. Да ещё набросал на бумаге рисунок. И попросил: "Надо сделать так, чтоб сердце и маска – понятно, а их каких знаков – трудно понять". И мастер сделал ему чудесную татуировку на руке, чуть пониже левого плеча.
Александр оказался во Вьетнаме в декабре 72-го года, и сразу включился в поединок противовоздушной обороны Вьетнама и военно-воздушных сил США. Эту операцию американцы назвали "Лайнбеккер-2": несколько дней шла массированная, "ковровая" бомбардировка Ханоя, порта Хайфона, всех промышленных и стратегических объектов. 700 боевых самолётов, стратегические бомбардировщики "Летающая крепость" В-52… "Двенадцать огненных дней и ночей" – так потом вьетнамцы назвали этот почти непрекращающийся бой. И Чаренцов был в самом центре его, у родных зенитно-ракетных комплексов С-75. И в том, что американцы потерпели поражение, его заслуга тоже была. 30 декабря операцию остановили, а через месяц было подписано Парижское соглашение о прекращении бомбардировок ДРВ и выводе войск из Вьетнама. Ненадолго уехав в отпуск, домой, он вернулся в Индокитай ещё на два года, уже в другом качестве – военного советника Патриотического фронта Лаоса. Воевал вместе с вооружёнными отрядами "Патет Лао" до 1975 года, вместе с ними вошёл в столицу – Вьентьян. А через два месяца уже был в Анголе с кубинскими добровольческими отрядами. Там, у вооружённых сил Народной Республики Анголы тоже были зенитные и миномётные батареи. Потом наступило время Афганистана…
Борис Андреевич Полозов был вдовцом, старше Марины на восемь лет. Умный, хороший человек, он сразу располагал к себе. И Марина, в первый же вечер, проведённый с ним в ресторане, рассказала ему всё о своей семейной жизни.
– Марина, вы должны разойтись с мужем, – сказал он, положив ладонь на её руку и крепко сжав пальцы. – Жить с нелюбимым и нелюбящим человеком аморально. А я вас люблю и буду любить всегда. Верите?
Заливаясь краской от счастья, с глазами, полными слёз, она кивнула, не находя слов. Борис поднёс её руку к губам.
– Вы знаете, у меня нет детей. Миша станет мне сыном. Вот поедем вместе в санаторий, там поймём – подходим ли мы с ним друг к другу.
В красивом загородном месте, в сосновом бору находился санаторий обкома партии. Марина с Мишей и Борис Андреевич взяли туда путёвки, конечно же врозь, но на один заезд. И Миша так сильно привязался к "дяде Боре", живущему на их этаже, через два номера. С мамой и дядей Борей они вместе ходили на лыжах, катались на коньках по залитому льду вокруг наряженной ёлки, а через неделю вместе встречали Новый год в большом банкетном зале – с музыкой, танцами, весёлыми викторинами. А Дедом Морозом был как раз дядя Боря, и он сразу выбрал себе в помощники Мишу.
После санатория Борис Андреевич стал приходить в гости к Марине и Мише, всегда с подарками. Мальчик радостно встречал его, долго не хотел отпускать. А если Борис засиживался допоздна, он укладывал Мишу спать, рассказывая ему интересные истории. Сам же никогда не оставался ночевать у Марины. Интимные их встречи проходили на его квартире. Они с Мариной решили: пока Александр в Афганистане, о разводе речь не пойдёт.
– Война там не на один год, – сказал Борис. – Столько мы ждать не станем. Но вот когда он вернётся хотя бы ненадолго, в отпуск, поговорим. Думаю, он поймёт.
Через три месяца, в апреле, пришло известие о гибели Александра. В военкомате Марине передали кое-что из вещей и орден Красного Знамени, которым подполковник Чаренцов был награждён посмертно.
Миша тяжело пережил смерть отца. Долгое время просыпался по ночам и плакал. Отказался петь в школьном хоре: у него был хороший голос, он солировал. Но мальчик не мог заставить себя петь весёлые детские песни.
Борис Андреевич всё время был рядом, помогал, поддерживал. Вызвал к себе в обком руководителя школьного хора, предложил ввести в репертуар военную песню из гайдаровского фильма "Судьба барабанщика" – "Эх, горною кручей, на бой неминучий, красный отряд идёт". Когда 9 мая, на городском концерте для ветеранов, ребята спели её, солист Миша Чаренцов заставил зал долго аплодировать…
В июле Борис Андреевич пригласил Марину с сыном поехать вместе с ним к морю, в Пицунду, в санаторий ЦК партии и газеты "Известия". Но перед этим он поговорил с Мишей.
– Я человек одинокий, – сказал, посадив мальчика рядом с собой. – Очень привязался к тебе, твоей маме. Знаю, как вам сейчас трудно, и хочу быть всегда с вами, помогать вам.
Десятилетний Миша посмотрел ему прямо в глаза, спросил:
– Вы хотите жениться на маме?
Борис Андреевич ответил дрогнувшим голосом:
– Да, очень хочу. Как ты на это смотришь?
Миша помолчал, тихо ответил:
– Раз папы уже нет, то вы самый лучший… – И тут же быстро, тревожно сказал: – Но я не стану называть вас "папой"!
– Ну конечно же, Миша! Папа у тебя всегда был и всегда будет один. Офицер, герой!
И Миша заплакал, крепко и доверчиво прижавшись к мужчине.
На море они уехали уже одной семьёй: Марина и Борис расписались. Она стала Полозова, но Мише фамилию не поменяли, он остался Чаренцовым.
Через год на работе у Марины раздался междугородний телефонный звонок. Хорошо, что трубку взяла она сама. Звонил Александр. Он сказал, что жив, что находится в Ташкенте, в госпитале.
– Давай поедем вместе, – предложил ей Борис. – Объяснимся. Я уверен, он поймёт.
– Поймёт, конечно. Но поеду я сама… Борис, сделай мне командировку в ташкентский кардиоцентр. Не хочу, чтоб кто-нибудь пока знал. Кто знает, как повернётся.
Александр встретил Марину на крыльце госпиталя. Он всегда был худощав, но сейчас… Она увидела запавшие щёки, коротко стриженные, с заметной сединой волосы, огромные от этой необыкновенной худобы глаза, и заплакала. Он обнял её за плечи, повёл в госпитальный сад, на уединённую скамейку. Разговор неожиданно для Марины получился душевный и открытый, как между очень близкими людьми. Она попросила:
– Расскажи…
И он сразу же сказал:
– Был в плену, бежал…
А потом уже подробнее. Поисково-диверсионная группа, которой он командовал, всего два дня как закрепилась на одном горном плацдарме – оттуда хорошо просматривалась главная тропа, по которой передвигались отряды душманов. Готовили им засаду, оказались сами в засаде. Ребята как раз садились ужинать, один из бойцов, по прозвищу Паша-повар, надел поверх формы белую куртку и стал разогревать кашу на сухом, без дыма, огне. Тут их и обстреляли из переносных миномётов почти в упор, потому что охрану сняли бесшумно. Как он, Чаренцов, выжил в этом аду, необъяснимо…
– Тебе это всегда удавалось, – вставила Марина.
Александр улыбнулся одними губами, продолжил. Духи, зная бойцов-шурави, не сразу вошли на плацдарм. За эти минуты Чаренцов сумел снять с убитого Паши-повара белую куртку, надеть на себя. А форма у них у всех была одинаковая, без погон.
– Я разыграл тронутого умом повара.
– Поверили?
– Наверное, хорошо играл. К тому же, перед ними был человек не слишком молодой, а когда окружили, поставили на колени и стали пинать, кто-то заметил сквозь волосы шрам на голове. Кинжалами обрили ту часть головы… Сама знаешь, шрам большой, внушительный. Поверили. Я был ранен в плечо, заставили самого себя перевязать, потащили за собой. А всех наших убитых ребят снесли в одно место, навалили друг на друга, облили бензином и подожгли… Знаешь, они меня спрашивали – где Чарен? Это я у них такое прозвище получил. Ну я и указал на одного своего бойца, которому полголовы снесло, не опознать… Жил в их деревне, там постоянно базировались вооружённые отряды, группы. Готовил, убирал, за скотиной ходил. У них своеобразное отношение к сумасшедшим, вроде как у нас когда-то к юродивым. Но всё же за мной строго присматривали. Лишь со временем, привыкнув и уже не сомневаясь, ослабили внимание. Вот тогда и ушёл. Хорошо, к этому времени подготовился, исподволь разузнал дорогу, расположение наших частей, едой запасся…
– Я рада, – сказала Марина и провела ладонью по ёжику его волос. – Но, Саша, я вышла замуж.
– Нормально. – Он кивнул. – Давно надо было дать тебе развод. Но ты об этом не заговаривала, а я… Считал не этичным, что ли, тебе предлагать.
– Просто я не встречала раньше такого человека, как мой муж… Борис.
– А как Миша? Он ладит с ним? Но ведь он будет рад…
– Нет! – резко оборвала его Марина, поняв, о чём хочет сказать Александр. – Я как раз об этом и хотела с тобой поговорить. Попросить тебя. Не воскресай для Миши. Прошу тебя, умоляю! Он так тяжело пережил твою смерть, если бы ты знал! Сейчас он почти оправился. Ты для него – герой. Борис эту мысль в нём просто культивирует. Он и Миша – большие друзья, полное взаимопонимание. И вот, он узнает, что ты жив. Конечно, будет счастлив. Но ведь захочет, чтоб мы снова стали одной семьёй! Бориса возненавидит, а, может, и меня. Господи, это такой стресс для мальчика! Такой слом характера. И чем обернётся потом – неизвестно.
Александр молчал, слушая её. Марина остановилась, перевела дыхание, успокоилась. Посмотрела ему в глаза, покачала головой:
– И ещё… Ты везучий, смерть тебя обходит. Но ты ведь сам её ищешь, правда ведь? Снова уйдёшь на войну. И однажды тебя убьют. Может такое быть?
– С большой вероятностью.
– А Мише что? Снова переживать твою смерть?
Марина смотрела на него, ожидая ответа, и вдруг не удержалась. Коснулась ладонью его руки у левого плеча:
– Это из-за неё ты в самое пекло лезешь? Это женщина? Твоя любовь?
Там, где Марина коснулась, под рубашкой, была татуировка. Александр глухо ответил:
– Этой женщины для меня не существует…
Когда он, с женой и маленьким сыном вернулся из Египта в Союз, два года сдерживал себя изо всех сил. Потом всё-таки навёл справки о Леночке. Он ведь знал и фамилию её, и адрес. Узнал, что она вышла замуж, только что родила дочь, её муж, как и она, музыкант. И понял, что Леночка для него навсегда потеряна…
– Ты не во всём права, Марина, – сказал, и взял её за руку. – Но я соглашусь с тобой. Не стану осложнять вашу жизнь. Пусть для Миши всё останется, как есть. Главное, он помнит и любит меня.
Александр вернулся в Афганистан и был там до конца, до 89-го года. Только его уже не называли по фамилии, только по позывным. Потому что задания он выполнял особенные, из тех, о которых не писали в прессе. Так что для афганцев легендарный Чарен тоже остался мёртвым.
Окончилась афганская эпопея, но для Чаренцова война продолжалась: в Нагорном Карабахе, Абхазии, Боснии – как обычно, под чужими именами. А потом началась война в Чечне.
Александр был там с первых дней, с декабря 1994 года. Попадал под обстрел у Долинского, вступал в Грозный при первом штурме и был среди тех, кто захватывал Президентский дворец, выбивал боевиков Шамиля Басаева из Черноречья. Потом начались затяжные бои в равнинных районах, в селе Самашки вновь пришлось схлестнуться с боевиками Басаева. В апреле 96-го, с колонной мотострелкового полка, Чаренцов направлялся в Шатой через Аргунское ущелье. Он ехал в головной машине. У села Ярышмарды их ждала засада боевиков полевого командира Хаттаба. Именно головная машина была подбита первой. А потом ещё несколько часов шёл жестокий бой, не всех убитых и раненных смогли вынести. И некогда было устанавливать личности, размещали в ближайшие медицинские пункты, потом – везли самолётами в Союз. Трое неопознанных бойцов не приходили в себя, находясь между жизнью и смертью. Александр Чаренцов был среди них. Но сам ничего не знал, не чувствовал – находился в тяжёлой коме.
Джульбарсы
Теперь, когда Саша не боялся плавать, Михаил вновь стал думать о поездке к морю, в Крым, Египет, на Кипр – куда бы сын захотел. Но тут уже врачи запретили: сейчас смена климата, долгие переезды мальчику противопоказаны. У него началось быстрое и явное улучшение, это надо было проследить, зафиксировать. "На следующий год конечно, и даже обязательно, – сказал Михаилу профессор, ведущий Сашу. – А сейчас создайте мальчику спокойную, благоприятную обстановку в привычном для него окружении".
И Саша с удовольствием играл с Барсиком в своём дворе. А последнее время пристрастился ходить с ним в близкий парк. Стояли прекрасные дни. В середине августа уже не было изнуряющей жары, но очень тепло и солнечно. Саша много ходил, но всё же необходимо было давать ногам отдых, и он присаживался по нескольку раз. Поначалу совсем ненадолго, потому что Барсик убегал, и он беспокоился – вставал, шёл за ним. Но скоро понял, что пёс надолго не исчезает, бегает поблизости и постоянно возвращается к нему. Тогда Саша облюбовал скамейку на одной из боковых тихих аллей, рядом с красиво раскрашенным деревянным ларьком. Оттуда так вкусно пахло жареной выпечкой – приятная женщина в белом халате прямо там пекла и сама продавала пирожки, присыпанные сахарной пудрой пончики.
Саша, в первый же раз как присел на эту скамейку, купил у неё два пирожка и четыре пончика – пополам себе и Барсику. Это умилило продавщицу. А Барсик ей понравился прямо необыкновенно. Она сказала, что её зовут тётя Вера, спросила имя у Саши.
– А как же зовут твоего красивого пёсика?
– Барсик, – ответил он. – А полное имя Джульбарс.
– Джульбарс, – воскликнула она. – Как красиво! – И тут же позвала: – Джульбарс, иди сюда, я тебя ещё угощу.
Она дала ему пирожок с мясом, который Барсик с удовольствием уплёл. Саша никогда не учил его: "Не бери у чужих, не подходи к чужим". Он считал, раз собака не бывает одна, всегда с ним, с хозяином, то опасности нет. Потому Барсик был не только доброжелателен ко всем людям, но и доверчив.
Теперь Саша, погуляв, садился на скамейку у ларька тёти Веры, Барсик убегал, возвращался, снова убегал. Когда он возвращался очередной раз, хозяйка ларька уже ему приготавливала угощение. Звала:
– Джульбарс, иди, возьми!
А Саше говорила:
– Да ты не переживай. У меня всегда случается неудачная выпечка, или подгорели, или скособочились. Людям продавать неудобно, а Джульбарсу в самый раз.
Саша при тёте Вере тоже звал свою собаку Джульбарсом – раз ей это так нравилось.
В этот день Саша и Барсик пришли в парк позже обычного. Конечно, никто для их прогулок специального времени не устанавливал, но чаще всего они гуляли с одиннадцати до двенадцати часов, потом отправлялись в обратный путь, домой. А тут папа не поехал утром на работу, сидел дома у компьютера, а Саше предложил:
– Хочешь подброшу до парка? Я поеду часов в двенадцать.
Вот они и ждали его. Михаил высадил их у входа, Саша с Барсиком ещё полчаса гуляли, потом свернули на любимую аллею. У тёти Веры Саша взял Барсику два пончика, которые тот мгновенно проглотил и умчался.
– Прибежит, – сказала продавщица, – я ему пирожок с мясом дам.
Саша купил свою порцию пончиков и сел на скамейку. Он не брал с собой книгу – и так много читал. Здесь, в парке, ему хотелось просто сидеть, смотреть на людей, птиц, деревья и цветы, разговаривать с тётей Верой, думать о чём-нибудь…
Он не успел ещё съесть пончики, как Барсик вернулся. Выскочил из-за кустов, перепрыгнул с разбега цветочный газон, и замер, не подбегая.
– Ну вот, – сказала тётя Вера, – примчался за пирожком. Иди, Джульбарсик, иди, возьми.
Обычно Барсик подбегал и, в прыжке ловко брал у неё из руки угощение. Но теперь пёс стоял, не двигаясь.
– Надо же, застеснялся, – засмеялась продавщица. – Дай ему, Саша.
Саша взял пирожок и позвал:
– Джульбарс, иди ко мне.
Жулик стоял всё ещё в нерешительности. И женщина, и мальчик были ему незнакомы, но нравились. Особенно мальчик. Именно от него исходил тот запах, который заманил его сюда.
В своих путешествиях по парку Жулик сюда ещё не забегал. Это была противоположная, отдалённая часть от той, куда они заходили с Антонием. Там, недалеко от входа, Антоний садился на скамью, а Жулик убегал гулять по уже привычным местам, знакомому маршруту. Но сегодня, на одном из перекрёстков тропинок, он вдруг остановился. Он уловил запах. Очень лёгкий, отдалённый, но ведь у него был нюх охотничьей собаки. И запах показался ему почему-то знакомым, приятным и даже родным. Он побежал по следу этого запаха. И вот теперь от мальчика, сидящего на скамейке и зовущего его по имени – "Джульбарс", – этот запах шёл очень сильно.
Пёс медленно подошёл к мальчику и обнюхал его брюки. Запах от них был такой хороший, что Жулик взял и потёрся об эти ноги.
– Ты чего? – засмеялся мальчик, обхватил пса за шею, потеребил.
И Жулик почему-то с радостью позволил ему это сделать. А потом взял у него из рук пирожок с мясом и с этим пирожком рванул в кусты. А вслед ему нёсся весёлый смех женщины и мальчика, а мальчик ещё крикнул:
– Гуляй!
Барсик обычно не убегал далеко от аллеи, где оставались хозяин и эта хорошая женщина с пончиками и пирожками. Бегал кругами по полянам, между деревьями, появлялся им на глаза, опять убегал. Однако в этот раз, в одном месте, он с недоумением остановился. Привычная тропинка поворачивала к своей аллее. Но от другой, пересекающей её, шёл запах! Такой чудесный, такой привлекательный запах, что Барсику захотелось узнать – откуда он, что означает? Он уже довольно долго бегал, потому нерешительно повернул голову в знакомую сторону: не пора ли показаться хозяину? Но запах манил, и он, уже крупными прыжками, помчался в сторону незнакомую.
Антоний читал газету, когда услышал шорох листьев под быстрыми лапами. Недалеко, на аллее, показался Жулька, остановился, не подходя. Антоний сложил газету, снял очки.
– В чём дело? – спросил. – Что ты там стал? Иди ко мне… Джульбарс.
Конечно, он хотел сказать привычное "Жулик". Но как раз мимо, по аллее, шёл профессорского вида мужчина, с красивой тростью, в шляпе. И Антоний словно его глазами, со стороны, увидел стоящего у стройного, высокого тополя красивого курцхаара – такого же стройного, изящного, как статуэтка. Назвать такого пса Жуликом просто не повернулся язык.
Барсик услышал, как незнакомый мужчина позвал его. Именно от этого мужчины шёл притягательный запах. И он доверчиво, не раздумывая, в несколько прыжков оказался рядом. Положил передние лапы на колени человека, лизнул в наклонившееся к нему лицо.
– Ты мой хороший! – засмеялся Антоний.
Погладил шелковистую, шоколадного цвета голову пса, коснулся пальцами красивого ошейника, подумал: "Хорошо, что я купил ему такой. Очень идёт…"
– Ты что-то рано вернулся, – сказал ему. – Время ещё есть, беги, гуляй.
И Барсик тут же развернулся, умчался вглубь парка – пора было показаться на глаза хозяину. Он уже приближался к повороту на знакомую тропинку, когда ему навстречу выбежал другой пёс. Конечно, здесь, в парке, Барсику доводилось встречаться и даже играть с другими собаками. Но этого он никогда не видел… Или видел?