* * *
Пока на меморандуме Риббентропа высыхали чернила, итальянцы тоже не бездействовали - на свой не слишком усердный лад пытались заново начать с союзниками переговоры о капитуляции, которые в очередной раз зашли в тупик. Итальянцы рассчитывали на то, чтобы выйти из войны еще в конце июля, когда министр иностранных дел Рафаэле Гварилья отправился в Ватикан, надеясь установить контакт с союзниками через аккредитованных при Святом престоле дипломатов Англии и Америки. Следующий шаг был предпринят 2 августа, когда Ланца д’Аджета был отправлен в Лиссабон, чтобы там выйти на контакт с западными державами. Два других эмиссара отбыли в начале августа, соответственно, в Танжер и Швейцарию, однако в конечном итоге так ничего и не добились.
Успехи д’Аджеты были столь же скромными. Прибыв в Лиссабон, он встретился с британским министром и попытался объяснить ему позицию Бадольо: Италия хотела бы выйти из войны, однако не может этого сделать ввиду все возрастающего присутствия немецких войск на ее территории. Пойти на разрыв с нацистской Германией он сможет лишь в том случае, если союзники окажут ему военную поддержку. Д’Аджета хотел знать, готовы ли союзники принять идею сепаратных переговоров (здесь следует оговориться, что сам он не имел полномочий на их проведение). Однако союзники - чье положение на Западном фронте так же было довольно шатким, по крайней мере на тот момент, - полагали, что Италия не имеет права диктовать им условия. Единственное, что они готовы были обсуждать, это безоговорочную капитуляцию, и в этом случае изъявляли готовность пойти на некоторые уступки.
Ничуть не обескураженный, Бадольо решил, что союзники будут сговорчивее, если визит им нанесут военные. Его выбор пал на генерала Джузеппе Кастеллано, обаятельного, остроумного сицилийца, служившего под началом главы Верховного командования Амброзио, чтобы тот предпринял новую попытку переговоров с союзниками. Кастеллано выехал поездом 12 августа и прибыл в Лиссабон через четыре дня. Кастеллано, который из соображений безопасности путешествовал инкогнито, вполне мог бы воспользоваться самолетом и прибыть в Лиссабон гораздо раньше, однако торопиться ему было некуда. Похоже, Бадольо по-прежнему тянул время, а все потому, что на пару с королем он пытался определить для себя, кто представляет для них большую угрозу, нацистская Германия или войска союзников.
Спустя несколько дней после прибытия в столицу Португалии Кастеллано встретился с представителем генерала Эйзенхауэра, начальником штаба генералом Уолтером Беделлом Смитом и английским бригадным генералом Кеннетом Стронгом, которые прибыли в Лиссабон, переодетые, по их собственному выражению, "в пестрые одежки". (Позднее, в 1950 году, Беделл Смит стал директором ЦРУ.) Мирные переговоры происходили в атмосфере жанра плаща и кинжала. "Считалось, что Лиссабон наводнен немецкими шпионами, - вспоминал Стронг, глаза эйзенхауэровской разведки, - поэтому чем меньше людей знало о нашем присутствии там, тем лучше".
Как вскоре выяснилось, генерал Кастеллано отнюдь не горел желанием сдать Италию союзникам. Как и д’Аджета до него, он даже не имел на то полномочий и, похоже, был больше заинтересован в том, чтобы выведать подробности секретной операции союзников по вторжению в континентальную Италию. То есть надеялся выудить из них ту информацию, которую они с особой тщательностью скрывали от своего потенциального союзника. (Во время переговоров возникло имя Муссолини. Беделл Смит поинтересовался у Кастеллано местонахождением дуче. Итальянец уклонился от ответа, но сказал, что этим же очень интересуется Гитлер.) "На самом деле Кастеллано хотел другого, - высказал свое мнение Стронг, - а именно - прежде чем прийти к окончательному решению, по какую сторону забора, так сказать, им свесить ноги, получить от нас максимум информации".
Как подозревали союзники, это странное, если не откровенно подозрительное поведение Кастеллано объяснялось царившей в Риме обеспокоенностью. Прежде чем заключать какие-либо соглашения с Западом, король и Бадольо хотели получить гарантии того, что союзники произведут в Италии крупномасштабную высадку, имея численное преимущество перед немцами, и вытеснят последних по ту сторону Альп. Как стало понятно позднее, вялый римский дуэт не имел ни малейшего желания противостоять немцам собственными силами, и это при том, что многие их соотечественники не исключали такой возможности.
Тем не менее поначалу бесплодный характер лиссабонских переговоров отнюдь не обескуражил Бадольо. В чем причина? За две недели своего пребывания в Лиссабоне Кастеллано не отправил в Рим ни одного отчета о ходе переговоров! По какой-то нелепой случайности он забыл захватить с собой даже радио. Итальянские спецслужбы располагали в португальской столице несколькими защищенными каналами связи, однако никто не удосужился поставить Кастеллано об этом в известность.
В конце концов молчание из Лиссабона насторожило Бадольо, и он вслед за первым отрядил в португальскую столицу еще одного эмиссара, генерала Джакомо Занусси. Занусси, служивший в штабе итальянской армии, вылетел в Лиссабон самолетом и был там уже 26 августа. В подтверждение своих добрых намерений он захватил с собой одного британского военнопленного, однако вид этой странной пары привел союзников в еще большее замешательство.
"Цель второго визитера была неясна", - писал Черчилль о Занусси. Опасаясь, как бы итальянец не оказался самозванцем или, что еще хуже, немецким шпионом, один из приближенных Эйзенхауэра даже предлагал пристрелить Занусси. На его счастье, итальянца пощадили, однако ход переговоров остался по-прежнему в руках Кастеллано. (Обстановку еще более осложнило соперничество со стороны Дино Гранди, который стал еще одним представителем небольшой армии итальянских посредников, прибывших в августе на Запад. Гранди, являвшийся ключевой фигурой мятежников, проголосовавших на Большом фашистском совете против Муссолини накануне переворота 24–25 июля, прибыл в Португалию вскоре после Кастеллано. Хотя он практически не сыграл никакой роли в переговорах, немцы отслеживали каждый его шаг.)
* * *
В конце месяца Бадольо оказался в весьма щекотливом положении. В то время, когда генерал Кастеллано отбыл в Лиссабон на переговоры с союзниками, Бадольо отрядил других эмиссаров на проходившее в Болонье совещание стран "оси", на котором должен был обсуждаться план совместных действий на случай высадки войск союзников в континентальной Италии.
Гитлер положительно отнесся к идее очередной военной конференции, полагая, что в ее ходе выявятся реальные намерения итальянцев. Хотя до него и доходили слухи о мирных инициативах Бадольо - например, ему было известно о визите в Лиссабон Гранди, а 11 августа он заявил, что в том, что касается итальянцев, "все указывает на предательство". Тем не менее у него не было однозначных доказательств того, что Бадольо ведет двойную игру. Так что, хотя Гитлер и наращивал военное присутствие немцев в Северной Италии, 15 августа он отправил двоих своих самых верных приближенных в Болонью, поручив им "выяснить", каковы реальные намерения итальянцев. (При обсуждении обстановки в Италии на совещании 11 августа Гитлер заметил: "Все указывает на предательство. Сейчас самым необходимым является уточнение сложившейся обстановки. В переговорах должен принять участие Роммель".)
Немецкую сторону на конференции представляли командир Группы армий "Б" в Италии Эрвин Роммель и генерал Альфред Йодль. Итальянцы отправили на нее главу армейского штаба генерала Марио Роатту и нескольких его коллег. Встреча состоялась на окраине Болоньи на комфортабельной вилле, которая до этого принадлежала фашистскому функционеру Луиджи Федерцони, однако 25 июля была конфискована. Поскольку тема переговоров носила исключительно военный характер, то дипломатов с обеих сторон приглашать на конференцию не стали.
"С самого начала, - вспоминал Кессельринг, который также присутствовал там, - ощущалась некая напряженность". Но это еще мягко сказано. Роммель был заранее предупрежден, возможно, самим Гитлером, что нельзя исключать попытку покушения на его жизнь. "Предварительные встречи не предвещали ничего хорошего, - вспоминал сын Роммеля Манфред. - Моему отцу сообщили, что итальянцы собираются воспользоваться возможностью и избавиться от него, подмешав ему в пищу яд. Или же его просто схватят итальянские солдаты". Вследствие этих страхов немцы, со своей стороны, были вынуждены принять повышенные меры предосторожности.
Как только самолет с Роммелем и Йодлем на борту приземлился в Италии, их под охраной целого батальона войск СС отвезли на виллу Федерцони. По прибытии туда солдаты образовали вокруг здания заграждение, сделав вид, будто не замечают итальянских охранников. "С внешней стороны открытых дверей зала заседаний, мимо почетного караула итальянской гвардии, - вспоминал генерал Варлимонт, - прогуливались рослые эсэсовцы, которым итальянцы были в лучшем случае по плечо".
С этого момента дела покатились под гору. Хотя официально партнеры по "оси" прибыли в Болонью для того, чтобы выработать оптимальный план совместных действий перед лицом угрозы десанта союзников, вскоре встреча выродилась во взаимные упреки и обвинения. Обе стороны только тем и занимались, что пытались вычислить за предложениями партнера скрытую подоплеку или же узнать дислокацию тех или иных дивизий.
В числе других вопросов на конференции обсуждалось требование итальянской стороны вернуть домой несколько итальянских дивизий, воюющих за пределами страны. Еще 11 августа Италия поставила Германию в известность о том, что выводит из Франции свою 4-ю армию и еще несколько дивизий с Балкан. Именно это заявление и послужило толчком к проведению Болонской встречи. В Болонье Йодль дал согласие на переброску домой итальянских частей, однако сразу после этого огорошил Роатту вопросом: против кого будут задействованы эти дополнительные войска, против союзников или немцев?
Вот как писал об этом впоследствии генерал Варлимонт:
"Йодль взял слово и, оставив любые потуги на учтивость, сопроводил согласие Германии на вывод итальянских войск с юга Франции вопросом, против кого будут брошены эти дополнительные дивизии, против англичан на юге Италии или же против немцев на перевале Бреннер". Роатта заявил, что оскорблен таким вопросом, и отказался на него отвечать.
Как и в Тарвизо 6 августа, в том, что касается самых главных проблем, прогресс практически не был достигнут. Встреча проходила в атмосфере такой напряженности, что даже совместный обед сторон и тот превратился в препятствие, поскольку Гитлер строго-настрого приказал Роммелю и Йодлю не садиться за один стол с итальянцами, если они не хотят, чтобы их отравили. Впрочем, в конечном итоге Роммель и Йодль уступили и согласились посетить банкет, накрытий по случаю конференции в отеле "Бальони", в центре Болоньи. Тем не менее на всякий случай немцы расставили вокруг отеля свою охрану, а в качестве личного телохранителя к главам немецкой делегации был приставлен офицер, который просидел весь банкет с заряженным пистолетом в руках. Впрочем, это вряд ли успокоило Йодля. Опасаясь, как бы итальянские хозяева не подсыпали ему яд, он отказался даже от кофе.
На следующий день Роатта прибыл с докладом к королю и Бадольо. В своем отчете он неустанно подчеркивал царившую в Болонье атмосферу недоверия. По его словам, его неприятно поразил тот факт, что немцы расставили вокруг виллы Федерцони вооруженных до зубов эсэсовцев. В ответ Бадольо призвал присутствующих обращаться с немцами не снимая лайковых перчаток, чтобы лишний раз не провоцировать сомнительного союзника. Потому что, по его словам, немцы готовы уцепиться за малейший повод и тогда нагрянут в Рим и всех арестуют.
Нацисты также были не восторге от встречи. Царившее на конференции настроение Йодль зорко подметил в коротком телеграфном сообщении, которое он отправил в Германию 15 августа. "Намерения итальянцев по-прежнему непонятны, - докладывал он. - И у нас есть все основания не доверять им".
Спустя несколько дней, 19 августа, адмирал Дёниц так описал мнение Гитлера:
"Ситуация в Италии: отношение фюрера в целом не изменилось. Встреча между Роммелем, Йодлем и Роаттой прошла в атмосфере формального добросердечия. Доказательств вероломства итальянцев по-прежнему нет, имеются лишь намеки на то, что этого, однако, нельзя исключать. По этой причине все идет своим ходом, мы по-прежнему перебрасываем в Италию Группу армий "Б" под командованием Роммеля, и итальянцы не строят нам препятствий. Безопасность наших войск и линий тылового снабжения обеспечивается самыми жесткими мерами, однако при этом мы не даем итальянцам поводов идти на открытый разрыв".
Взаимные претензии, высказанные в Болонье, лишь укрепили Гитлера во мнении, что Бадольо замышляет измену. Именно эта его убежденность и помогла сформировать стратегию обороны Италии в случае вторжения войск союзников. Стратегия эта исходила из того факта, что немцам невозможно удержать в своих руках всю Италию без активной поддержки со стороны итальянских частей, которые, по мнению Гитлера, вот-вот перебегут на сторону врага.
"Без итальянской армии, - заявил Гитлер на совещании еще 17 июля, - мы не сможем защитить весь Апеннинский полуостров. В этом случае мы будем вынуждены отступить, чтобы не растягивать линию фронта". В таких обстоятельствах его главной целью было защитить северную Италию, где сосредоточены итальянская промышленность и сельское хозяйство. При необходимости Гитлер был готов отступить до Флоренции, то есть примерно на сто пятьдесят километров севернее Рима.
* * *
План Гитлера по обороне Италии вылился в личную драму между Роммелем и Кессельрингом. Роммель стоял во главе Группы армий "Б" - так именовалось соединение немецких дивизий, которые в течение августа перебрасывались в Италию через альпийские перевалы (уже к середине месяца в Италию была переброшена половина Группы армий "Б").
Согласно замыслам Гитлера, как только союзники высадятся в континентальной Италии, а итальянцы "покажут свою истинную сущность", как он любил говорить, дивизии Кессельринга отступят с юга и перегруппируются в районе Рима. Если все пойдет согласно плану, они вольются в состав Группы армий "Б", в результате чего Роммель возьмет под контроль все немецкие части на территории Италии и Кессельринг, таким образом, останется не у дел. Уже ходили слухи о том, что его якобы собираются отправить командовать немецкими частями в Норвегию.
Безусловно, ни одна из этих перспектив не внушала Кессельрингу восторга. По его словам, он любил Италию и итальянцев и не оставлял надежды, что те будут до конца верны интересам "оси". Неисправимый оптимист, Кессельринг полагал, что лучше попробовать защитить каждую пядь итальянской земли, нежели без боя отдать врагу южную часть страны, если не больше.
Летом 1943 года между Кессельрингом и Роммелем возникло соперничество. И тот, и другой пытались перетянуть Гитлера на свою сторону. Роммель был сторонником вывода немецких войск из южной и центральной Италии. На самом деле соперничество было весьма призрачным, потому что Гитлер всегда отдавал предпочтение мнению Роммеля. Кессельринг, по его убеждению, был слишком изнежен долгим пребыванием под итальянским солнцем.
"Меня записали в "италофилы" и потому сочли идеальной кандидатурой на пост командующего тамошними военными частями. Правда, при условии, что мое присутствие там поможет поддержать дружеские отношения с королевским домом, - вспоминал Кессельринг уже после войны, - потому что как только настал момент заговорить на ином языке, как выбор тотчас пал на другого, а именно - на Эрвина Роммеля, чья Группа армий "Б" уже стояла у меня в тылу". В отличие от Кессельринга Роммель имел репутацию человека, не слишком жалующего итальянцев, с которыми он постоянно ругался во время отступления сил "оси" в Северной Африке.
И вот теперь, в середине августа - то есть примерно тогда, когда штаб вверенной ему Группы армий "Б" был переведен из Мюнхена на озеро Гарда в северной Италии, - Роммель временно стал одним из двух командующих немецкими силами в Италии.
"На тот момент район его полномочий был ограничен северной Италией, - писал генерал Варлимонт, - в результате мы имели в Италии два немецких штаба, к которым довольно хаотично была привязана вся организация командования нашими силами в этой стране".
Как мы увидим позже, через несколько недель это соперничество между Роммелем и Кессельрингом выльется в откровенный конфликт, когда Роммель потребует для себя контроль над всеми немецкими силами в Италии - причем с удивительным результатом.
* * *
Во второй половине августа немецкие соображения по поводу положения в Италии стали еще серьезнее, что не удивительно, если учесть, что союзники уже навели свои бинокли на итальянский берег. 17 августа после тридцати восьми дней сопротивления пала Сицилия. В течение недели, предшествующей этой дате, нацистам удалось перебросить через Мессинский пролив обратно на материк около сорока тысяч человек - внушительный шаг в тех условиях. Эти солдаты, которые также захватили с собой оружие и военную технику, еще примут участие в других битвах. Союзники же заплатят высокую цену за то, что позволили им так легко уйти. Невероятно, но никто даже не потрудился поставить Гитлера об этом в известность. Его позиция по Сицилии была столь расплывчатой и неясной, что Кессельринг и Йодль рискнули принять решение вместо него.
Впрочем, юг Италии так и не стал для войск стран "оси" местом отдыха. Несмотря на бесконечные переговоры с итальянцами, Черчилль распорядился, что, "пока американцы не возражают, война против Италии должна продолжаться". В течение всего августа и в начале сентября союзники постоянно бомбили итальянские города. Кварталы таких городов, как Милан, Неаполь, Турин, сильно пострадали от этих бомбежек. 13 августа Рим вторично стал целью авианалета - первый раз город подвергся бомбежке 19 июля, то есть в день конференции стран "оси" в Фельтре, что вынудило Бадольо на следующий день объявить Рим открытым городом. По мнению генерала Штудента, эти частые бомбардировки Италии свидетельствовали о том, что итальянцы вряд ли стремятся к сепаратному миру.
Впрочем, союзники наращивали давление не только на Апеннинах. На Восточном фронте, там, где части вермахта были сильно ослаблены переброской части дивизий в Италию, русские пядь за пядью отвоевывали назад свою землю. 23 августа был взят Харьков, спустя неделю - Таганрог. В этот день американцы предприняли массированный авианалет на Берлин, в результате чего в городе начались пожары, зарево от которых было видно более чем за сто километров. Будучи не в состоянии защитить столицу рейха, немцы были вынуждены эвакуировать из города около миллиона мирных жителей.
С фронтов одно за другим приходили дурные известия. Не удивительно, что Гитлера все сильнее мучили опасения по поводу повторения в Германии событий 25 июля. Чтобы этого не допустить, 24 августа глава СС Генрих Гиммлер (личность малоприятная) был назначен министром внутренних дел, сменив на этом посту престарелого Вильгельма Фрика.