* * *
Андре хотел лететь один, но это было исключено. Высокая температура и плохое самочувствие отошли для меня на второй план. Я готова была бежать в этот чертов Авиньон пешком, ловить на трассах попутные машины, пусть и рискуя помереть, свалившись в какую-нибудь придорожную канаву. Я выкрикивала это прямо в лицо Андре, когда он, в ярости швыряясь вещами и моим телефоном, кричал, что это безумие, и что осложнения после поездки в таком состоянии могут быть ужасными.
– Последствия? – хрипела я, запивая свое возмущение новой порцией жаропонижающего. – Плевать мне на последствия. Она в коме! Ты же слышал эту французскую бабу-робота. Думаешь, можешь удержать меня здесь после того, как я отпустила ее одну неизвестно куда, оставила ее в незнакомой стране, без переводчика.
– Ты говоришь так, будто сама виновата во всем, даже в том, о чем не имеешь ни малейшего понятия, – прошипел Андре, вырывая у меня из рук телефон. – Прекрати себя терзать. У твоей мамы тяжелое заболевание, которое длится уже много лет, и именно поэтому я отказался оперировать ее – риск был слишком велик, понимаешь?
– Ничего не понимаю, – мотала головой я, пытаясь собраться с мыслями. Ударная доза парацетамола поставила меня на ноги, и я хотела забросить себя как можно ближе к Провансу за то время, пока действует препарат. Вспомнив, в каком состоянии я была ночью, теперь боялась не успеть. Что, если меня накроет раньше и я усну в зале аэропорта, не доберусь до мамы вовремя? Эта мысль заставляла меня заледенеть, а руки – покрыться холодным потом.
– Она в больнице, и ей уже оказывают необходимое лечение. Нет никакого смысла вгонять себя в могилу, – Андре схватил меня, прервав мои хаотические и почти бессмысленные сборы, развернул к себе и заставил посмотреть в глаза. – Успокойся, мы все решим.
– Ты всерьез считаешь, что я не должна ехать? – спросила я так спокойно, как только могла, решив про себя, что его ответ станет решающим… для нас. Здесь и сейчас, стоя босиком на желтом паркете, с трудом натягивая дрожащими пальцами полосатую водолазку, – я знала, что буду делать дальше, независимо от Андре. Наши жизни в этот момент могли разойтись навсегда. Мама – самый важный человек для меня, и если я забыла об этом, пока лежала на мягких простынях и наслаждалась вседозволенностью теплых сумерек, то теперь все встало на свои места.
– Я считаю… – Андре замер, сканируя меня мечущимися медовыми глазами. Затем он озадаченно взлохматил свои темные волосы и склонил голову. – Я знаю, что ты поедешь. И не отпущу тебя одну.
– Я не настаиваю на этом, – пожала плечами я и продолжила битву с водолазкой. Руки были такими непослушными, словно я снова стала маленьким ребенком. В детском саду я одевалась и раздевалась дольше всех – это мне рассказывала Шурочка. Мама редко забирала меня из садика. Она была звездой, нашим персональным солнцем, вокруг которого мы все вращались, притянутые и согретые ее теплом, силой и талантом. Ничто не могло изменить к ней моего отношения – ни ее истерики, ни непоследовательность, ни то, что она оставляла меня ради очередных съемок на недели, а то и на месяцы. Мы привыкли к этому. Такова траектория звезды на небесном своде…
А теперь мама в больничной палате, в коме. Это звучало странно и походило на небылицу. Она всегда была несгибаемой, все решала сама. Диабет. Чужое, колючее слово. Как это могло произойти с ней?
– Быстрее всего будет поехать на поезде, – сказал Андре, и на сей раз его интонация была деловой, а сам он – собранным и решительным. Я кивнула, застегивая джинсы.
– Как скажешь, дорогой, – ответила я.
– Я заказал нам два билета, поезд отходит в три часа.
– В три? А раньше ничего нет? – вздрогнула я.
Андре сжал губы и посмотрел на меня так, словно я невероятно утомила его своими глупостями.
– Куда раньше, позволь поинтересоваться? Сейчас уже почти час дня. Если мы вызовем такси прямо сейчас – то окажемся на вокзале в районе двух. Через час поезд тронется. Или ты считаешь, что между Парижем и Авиньоном поезда ходят каждые пятнадцать минут? Это, между прочим, скоростной поезд, к тому же прямой. Если не ошибаюсь, он ходит два раза в день. На первый мы уже опоздали, как ни крути. И у меня нет возможности запустить машину времени, только чтобы угодить тебе, Даша. Не будешь же ты винить меня и за это? – Его слова, пропитанные сарказмом, были холодны, как сталь. Андре недобро усмехнулся и отвернулся к компьютеру, стоящему на кухонном столе.
– Извини, – пробормотала я. – Я неправа, прости, пожалуйста.
– Неужели?! – с деланым изумлением посмотрел на меня Андре. – Ты всерьез признаешь, что я не виноват? Тогда ты точно заболела. Потому что тебе это совершенно несвойственно. Если уж что-то и случается, то, конечно, только из-за меня. В крайнем случае, из-за тебя. Не так ли, Даша? – Он явно устал и оттого стал раздражительным, нервным. Андре почти не смотрел на меня, и я отчетливо поняла, что на сей раз я перешла всякие границы.
– Нет, не так, – тихо покачала головой я. – Спасибо тебе, что заказал билеты.
– Не за что, – бросил мне Андре, и это прозвучало как упрек, а не знак простой вежливости. Он снова уткнулся в компьютер.
– Я… я просто волнуюсь, – пробормотала я, но Андре даже не обернулся. Он посмотрел на часы, затем открыл свою почту – на экране появился знакомый логотип почтового сервера – и принялся читать письма, старательно делая вид, будто меня вообще нет. Тогда я поднялась по лестнице в спальню, чтобы забрать оттуда документы и мой видавший виды маленький дорожный рюкзачок, но, главным образом, чтобы не мешать Андре. В конце концов, зачем ему все это. Мои обиды, подозрения, проблемы. Ведь я практически обвинила его в убийстве Сережи на том основании, что увидела запись, где Сережа бьет Андре – отличная логика, ничего не скажешь! А еще потому, что моя мама видела Сережу в больнице, после чего он пропал. Андре прав, если со мной что-то происходило, я, так или иначе, находила причину связать это с ним. Но куда более важным был вопрос, почему я так делала, почему я искала эти связи, почему отбрасывала любые другие возможные объяснения, коих, если покопаться, можно было найти миллион. Сережа мог попасть под машину, уехать или просто пьянствовать где-то. Да что угодно могло произойти. И Андре был не виноват.
Я просто ему не верила.
Возможно ли влюбиться в того, кому не веришь? О, да! Я прямое тому доказательство. Его стремление захватить меня и подчинить себе – упоительная, редкая игра, в которой он так преуспел. Она обжигает, будоражит кровь. Такая любовь вызывает привыкание, хочется еще и еще. Но может ли любить человек, которому нравится смотреть, как ты вырываешься, бьешься, словно муха в паутине? Можно ли назвать это любовью? Сидя на кровати, я тихо, почти беззвучно плакала, чтобы не потревожить своего высокого сложного демона. Казалось, что после всего, что мы натворили и наговорили во время ссор, нет никакой надежды на совместное будущее. Да, нас притягивает друг к другу! И мне становится больно при одной только мысли о том, что я потеряю Андре. Где-то на подсознательном уровне я чувствую, что этого не избежать.
– Даша! Ты где? Такси приедет через пять минут! – Андре кричал снизу. Я в панике вытирала слезы, но они текли только сильнее, отчасти из-за температуры, которая – я чувствовала – снова поднималась. Дверь распахнулась, и на пороге возник мой мучительно любимый мужчина. – О, вот ты где!
– Иду, – прошептала я, отворачиваясь, но Андре заметил, что со мной что-то не так. Он подошел ближе и, взяв обеими ладонями мое лицо, бережно развернул к себе, а затем нежно поцеловал в обе щеки, умытые солеными слезами – результат попытки разобраться в себе.
– Ну, что с тобой, девочка моя, ну почему ты такая беззащитная, такая хрупкая? – тихо бормотал он, зачесывая мои волосы назад. Я смотрела на Андре – его потемневшие глаза словно искали во мне ответ на какую-то сложную загадку. – Пожалуйста, не плачь, тебе нельзя, тебе так вредно плакать! Ты болеешь, птица, тебе нужен покой.
– Мне нужен ты, – покачала головой я. – Я не понимаю, что мне делать без тебя. Это ведь ненормально, да?
– Конечно, ненормально, – кивнул Андре, обнимая меня. Наши тела всегда становились неуправляемыми, стоило им оказаться в одном пространстве достаточно близко друг к другу. Внизу, в гостиной, надрывался телефон, а мы с Андре целовались до боли, так, что ныли губы, и не могли остановиться. Его щетина царапала и обжигала меня. Похоже, Андре не брился со вчерашнего дня. Он стянул с меня водолазку, и я запустила руки в его спутанные волосы, заходясь в истоме при одной мысли о том, что Андре прикоснется к моим грудям. До поезда оставалось два с небольшим часа, а мы предавались безумию.
– Что мы делаем? – я прикасалась губами к его виску, целуя в волосы. – Почему я такая?
– Потому что ты создана для меня.
– Я ни для кого не создана. Ты оставишь меня, как только узнаешь получше, – сказала я, позволяя Андре снять с себя остальную одежду.
– Ты такая горячая. Это безумие – ехать в Авиньон.
– Нет, не начинай, прошу тебя, – я прижалась носом к его груди, вдохнула его запах и простонала. А потом вдруг укусила Андре за плечо так, что он даже вскрикнул от боли, а затем схватил меня за плечи и вдавил в кровать, нависая надо мной.
– Ах, так? – нахмурился он. – Я не люблю, когда мне делают больно.
– А я люблю, – ответила я, глядя на него снизу вверх полными слез глазами.
– Любишь делать мне больно? – спросил Андре, остановившись перед тем, как войти в меня.
– Люблю… тебя, – ответила я тихо, но он, кажется, все равно услышал. На этот раз Андре не пытался удивить меня чем-то. Он вошел в меня быстро, резко, как запрыгивающий в поезд человек, когда счет идет на секунды. Я ахнула, разведя ноги чуть шире, позволяя овладеть собой, раскрываясь к пущему удобству моего любовника. Я знала, что у меня температура, она снова вернулась и заявила свои права, и ощущения от этого обострились. Я плавилась, чувствуя каждый удар члена внутри себя, и была как пьяная. Когда я облизывала сухие губы, Андре тут же впивался в них поцелуем, нимало не заботясь о том, что колет меня своей щетиной. Щеки горели, но я с жадной яростью отвечала на каждое вторжение его языка.
– Я… тоже… – прорычал он, совмещая свои слова с ударами члена. – Я… люблю… тебя… – он просунул руки под меня и ухватился за ягодицы, сжав их и придвинув еще ближе к себе, буквально разрывая меня напополам. Я закричала и засмеялась в один и тот же момент, а затем выгнулась всем телом, потянулась грудью вверх, подставляя напряженные бутончики сосков на растерзание Андре. Его небритые щеки царапали нежную плоть, оставляя покраснения, мелкие, но такие чувствительные следы. Он сжимал твердые бутоны губами, и мое тело тут же отзывалось – между ног будто просыпался вулкан. Меня жег огонь страсти, который пьянил как сладкое молодое вино, вызывая легкое головокружение. Я чувствовала, как сливаются наши тела. Все наши заботы отошли на далекий план, оставив лишь мысли о нас двоих в этой постели.
– Тебе… хорошо? – спросил вдруг Андре и замер. Я изумленно раскрыла глаза. Мой клитор пульсировал, мое тело было изранено его поцелуями, на плече Андре все еще виднелся след от моих зубов. Хорошо? Это совсем не то слово. То, что происходило, было мне жизненно необходимо, как нужен человеку воздух. Я была против того, чтобы он остановился хоть на мгновение.
– Пожалуйста, прошу… – простонала я, и слезы снова навернулись на глаза. – Не останавливайся….
– И не собирался, – улыбнулся Андре удовлетворенно, и глаза его сверкнули. – Просто я не хочу тебе навредить… в твоем состоянии.
– Если ты навредишь мне, я буду не против, – ухмыльнулась я не вполне адекватно, а затем откинулась на подушку и запрокинула голову. В тот момент, отдавшись его рукам, раскрыв свое тело его желаниям, его неутомимому, настырному члену, я почувствовала себя настоящей, не подделкой, а чем-то реальным. Я существовала по-настоящему только когда Андре брал меня, и я чувствовала эту ни с чем не сравнимую наполненность, почти невыносимую, предельную, как нечто самое важное, единственное, что имеет смысл. Сейчас это была не изысканная сексуальная игра, не искушение, а нечто куда более простое, природное – первобытное соитие на фоне таких вещей, как жизнь, страх, стресс. Мы жаждали близости, и каждый удар члена, каждый мой стон, его улыбка, горячий поцелуй, прикосновение его пальцев к моей промежности в желании усилить наслаждение – все это делало нас ближе, утихомиривая демонов, которые терзали нас в остальные часы.
* * *
Позже мы сидели в такси, а я продолжала прокручивать в голове каждую деталь этой быстрой, ошеломительной любви и оргазма, который и сейчас прокатывался волной по моему все еще возбужденному телу. Память воспроизводила это действо в подробностях, и мне было достаточно просто лежать на коленях у уставшего, улыбающегося Андре, чтобы снова и снова переживать недавно вспыхнувший жар. Между моих ног все горело, я была истерзана членом и губами моего безжалостного, требовательного любовника. Теперь же я старательно фокусировалась на этих ощущениях, пытаясь запомнить, каково это было. Чувствовать его член внутри – вот что заставляло меня глубоко дышать даже сейчас, стоило только подумать об этом. Я вспомнила, как Андре вдруг вышел из меня резко и неожиданно, заставив меня нахмуриться и приподняться на локтях. Без предисловий и вопросов он вдруг склонился и впился губами в мои и без того пульсирующие в возбуждении малые губки. Он целовал их, играл языком с моим клитором, заставляя меня стонать и вздрагивать, когда щетина касалась нежнейших моих частей. Восхитительная смесь боли и наслаждения пронзала меня насквозь. Андре доводил меня до предельной точки, а затем отступал и снова прорывался в меня своим твердым и безжалостным членом. Я позволяла все, даже когда его стремительный натиск было почти невозможно выдержать. Андре брал меня так, словно не хотел оставлять в живых.
Потом мы хохотали, одеваясь со скоростью пойманных на месте преступления воришек. Таксист смотрел на нас с осуждением. От нас пахло сексом, мы светились, как включенные настольные лампы. Андре, задумчиво глядя вдаль, в окно, прижимал меня к себе и невольно улыбался. А я представляла его обнаженным, со стоящим, торчащим вперед колом, и полыхала от этих мыслей. Я вовсе не собиралась тушить это пламя. Если именно так горят в аду, значит, я уже побывала в нем, и мне понравилось.
– Выпей таблетку, – попросил Андре, когда такси почти подъехало к Лионскому железнодорожному вокзалу.
– Еще одну? Как вчера? А потом я ходить не смогу, – скривилась я, но Андре погрозил мне пальцем и протянул бутылку со светло-розовой жидкостью, кислой на вкус. Витамин "C", сказал он.
– Пей, а то накажу, – пригрозил он, и не без удовольствия отметил, как на моих щеках снова появился румянец.
– Мне не так уж плохо.
– После того, что я сделал с тобой, тебе и так должно быть трудно ходить, – бросил он весьма довольным тоном, а я показала ему язык. Да я и не ходила – летала. Впрочем, устроившись поудобнее в кресле скоростного поезда, я тут же уснула – болезнь давала о себе знать, а Андре периодически прикладывал ладонь к моему лбу. Засыпая, я вдруг подумала – ведь это странно, что он едет со мной. Он бросил работу, оставил все свои дела и носится со мной, как с писаной торбой.
Он сказал, что любит тебя.
Отчего-то слова, сказанные тогда в ритме и такт нашей сумасшедшей скачке, когда Андре с изменившимся от желания лицом смотрел на меня – эти слова убеждали меня больше, чем все остальные. А ведь сказано их было немало. Совсем недавно Андре предложил пожениться. В шутку. Во всяком случае, я посчитала, что эти слова не были сказаны всерьез…
"Авиньон, остановка конечная. Поезд прибудет через десять минут!", – услышала я по громкоговорителю сквозь сон. Казалось, я только успела прикрыть глаза, хотя на самом деле проспала все три часа полета по рельсам. Удивительно, что поезда могут ходить с такой немыслимой скоростью, и иногда поездка на них почти равнозначна полету на самолете. Странно, как сильно я боюсь летать, и как спокойно и мирно засыпаю в поезде, хотя и тут, и там вероятность возникновения аварийной ситуации почти одинакова. Поезд несется так быстро, что любая оплошность может стать фатальной – примеров хватает. Но высота вызывает больше страхов. Находясь на земле, мы ощущаем себя как дома. И потому в поезде чаще видишь спокойные лица пассажиров, привычно снующих в суете, загружающих свои сумки наверх, в багажные отсеки.
– Просыпайся, спящая красавица, – ласково произнес Андре, и я улыбнулась в ответ, радуясь тому, что он здесь, со мной. Вдруг непонятно отчего меня охватило волнение. Я боялась, что может произойти что-то плохое, и воображение рисовало картины одна ужаснее другой.
– Ты пойдешь к ней со мной? – спросила я, и Андре молча кивнул. Сейчас мы были не просто любовниками, а парой. Мы были вместе, и теперь уже не в страсти, а в печали.
Мимо промелькнуло аккуратное бежевое здание Авиньонского вокзала. Мы снова взяли такси, но теперь ехали молча.
День катился к закату, и красный полукруг солнца выглядывал из-за золотисто-коричневых крыш старинного города. Погода стояла замечательная. Я никогда не была в Авиньоне, но многое знала об этом месте. Когда-то меня очаровала его сложная, богатая событиями история и Папский замок, служивший домом жадному до всего мирского Жаку д’Юэз, красноречивому Папе Иоанну XXII, при котором широкий размах получили торговля индульгенциями и охота на еретиков. Он внушал ненависть многим своим современникам, в том числе и миноритам, проповедовавшим аскетизм. При Иоанне XXII католическая церковь имела огромную власть, и в погоне за аргументами в пользу богатства Папа толковал священные книги, как ему вздумается, и писал свои законы здесь, в Авиньоне, в отгороженном крепостной стеной замке. Если прислушаться, можно и сейчас услышать скрип его пера. Французская история проплывала мимо меня, а мое сердце колотилось все сильнее, на сей раз от страха.
– Мы переведем ее в Париж, – сказал Андре и накрыл ладонью мои холодные пальцы. – Только помни, что тебе нужно беречь силы.
– Силы? Они давно иссякли. Люди мечтают о поездке во Францию, а для меня она – какой-то фильм ужасов, – ответила я, качая головой. Андре ничего не сказал, только отвернулся к окну и сделал вид, что сосредоточился на красивом пейзаже.
Мы подъехали к зданию, когда солнце опускалось за его белоснежные стены. Багряные блики освещали конусообразные колонны, расширяющиеся кверху. На этих толстенных ножках располагалось лаконичное прямоугольное здание в современном стиле, с ровными рядами квадратных окон. Когда водитель такси высаживал нас, мимо проплыли, беззвучно сияя синими огнями проблесковых маячков, две скорые. Они поднырнули под здание и скрылись за колоннадой.