Было ясно, что назревает резня. Начались аресты, сначала лиц, якобы причастных к подавлению предполагавшегося мятежа на Черноморском флоте в 1912 году. По приказанию комиссара, матроса Роменца, были арестованы адмиралы: Новицкий, Каськов, Александров; генерал Кетриц; капитаны 1-го ранга: Кузнецов, Свиньин; капитан 2-го ранга Салов и несколько других офицеров. Тогда же, за отказ идти с командой против Дона, были арестованы командир миноносца "Пронзительный" капитан 2-го ранга Каллистов и почти все его офицеры. Первым сигналом к расстрелу офицеров было убийство среди бела дня на миноносце "Фидониси" гулявшего по палубе мичмана Скородинского. Убит он был в спину из машинного люка.
В эти же дни командующий флотом адмирал Немитц с капитаном 2-го ранга Максимовым и флаг-офицером срочно выехал в Петроград на какое-то совещание, но на пути все они неизвестно куда скрылись. За день перед ними в Петроград выехал и комиссар Роменец. Уезжая, Немитц за себя оставил начальника штаба адмирала Саблина.
Вечером 15 декабря, в день похорон мичмана Скородинского, командой миноносца "Гаджибей" были арестованы и затем расстреляны на Малаховом кургане командир капитан 2-го ранга Пышнов и все офицеры миноносца, за исключением одного. Ночью же матросами, среди которых видную роль играли вернувшиеся с похода против Дона, были в экипаже расстреляны и все арестованные офицеры с адмиралом Новицким во главе. На следующий день происходили почти поголовные аресты офицеров, из которых в ближайшие ночи были расстреляны: капитан 1-го ранга Климов, капитан 2-го ранга Орлов, старший лейтенант Погорельский, лейтенант Дубницкий и другие. В большинстве случаев расстрелы производились из-за личной мести. Дня через два-три разными революционными организациями были приняты меры к прекращению расстрелов, которые, конечно, не помогли бы, если бы они не прекратились сами собой. Далее были лишь отдельные случаи убийств в других портах. Всего офицеров было убито человек тридцать пять – сорок. В это время Спиро и был назначен комиссаром флота.
В январе месяце выяснилось;,что несмотря на пресловутый Брест-Литовский мирный договор, немцы продолжают вести наступление и что целью этого наступления является завладение Черноморским флотом и портами Черного моря. Среди так называемой революционной демократии появляется обычный лозунг "борьбы до конца – до последнего снаряда". Появляется упорное желание, на словах, оборонять Крым путем создания Перекопского фронта. Эту идею особенно рьяно пропагандирует, вплоть до разрыва с Совнаркомом, комиссар Спиро.
Между тем, из Москвы приходят директивы – с одной стороны, военных действий не открывать, так как немцы в Крым не пойдут; с другой же, секретно предписывается приспособить Новороссийск для перехода туда флота, а сам флот, в том числе и все старые корабли, давно стоявшие уже у стенки без команд, готовить к эвакуации. От прямых ответов, грозит ли Севастополю и Крыму захват со стороны немцев, Совнарком уклонялся.
В середине января было спровоцировано наступление на Севастополь каких-то несуществующих Крымских войск. Дело в том, что после декабрьских событий большое число морских офицеров бежало из Севастополя. Часть их остановилась в Симферополе, где в это время, под призрачной охраной образовавшегося Крымского правительства, собралось значительное количество офицеров армии. Был образован штаб Крымских войск, но самих войск, кроме 2-3-х татарских эскадронов на весь Крым, не было. Штаб этот повел дело очень легкомысленно и, быть может, даже иногда "бряцал оружием". Конечно, это был достаточный повод для провокации, и 11 января, ночью, было объявлено о татарском наступлении на Севастополь. Были срочно призваны и вооружены матросы и рабочие, и отряд, численностью около 7 тысяч, отправился на Симферополь. Не встретив никакого сопротивления, этот отряд вступил туда и стал избивать не успевших бежать офицеров и местных богачей. Часть офицеров бежала в Ялту, а часть – в Евпаторию, где они решили оказать сопротивление.
Поэтому в эти порты были посланы отряды и, кроме того, миноносцы, преимущественно типа "Гаджибей".
Миноносцы ходили с одним или двумя офицерами, иногда забирая чуть ли не первых попавшихся на улице. По Ялте и Евпатории ими было выпущено несколько сот снарядов, расстреляно и утоплено около 200 человек, преимущественно офицеров.
К этому времени относится также эвакуация нами Дуная (Совнарком считал себя на положении войны с Румынией), где в конце концов румынские мониторы артиллерийским огнем заставили уйти нашу, пытавшуюся, как всегда в таких случаях, "наступать", Дунайскую флотилию.
В январе же месяце для получения прямого ответа от Совнаркома о политическом положении, в связи с наступлением немцев на Юге России, были посланы в Москву Спиро, старший лейтенант Левговд и один матрос. Этим лицам было поручено достать денежные средства на содержание флота, к тому времени уже перешедшего на вольнонаемные начала. В Москве Спиро, называвший себя левым эсером, был арестован за непризнание Брестского мира, за ослушание советской власти и за пропаганду обороны Крыма.
С отъездом Спиро в Севастополе начинают играть видную роль председатель Центрофлота Романовский (строевой унтер-офицер с "Пантелеймона") и капитан 2-го ранга Богданов, назначенный советом начальником революционного штаба, главной задачей которого ставилась борьба с контрреволюцией. В Севастополе все это время заседал революционный трибунал, разбиравший дела офицеров по доносу на них матросов. Были присуждены: к бессрочной каторге капитан 1-го ранга Карказ, якобы за издевательство над лейтенантом Шмидтом в 1905 году; адмирал Львов к 10-ти годам и капитан 2-го ранга Цвингман к 12-ти годам – за подавление мятежа на флоте в 1912 году. Кроме того, еще много офицеров было осуждено на различные сроки и по различным поводам. Содержались все они в городской тюрьме.
Почти весь февраль прошел под знаком митинговой обороны от немцев; всюду трубилось о единении всех партий для дела обороны. Призывались также и офицеры. В середине февраля усиленно ходил слух и писалось в газетах о присутствии в Дарданеллах английского флота под командой адмирала Колчака. Слухи эти всячески провоцировались.
В ночь с 23-го на 24 февраля (нового стиля), сравнительно неожиданно произошло первое избиение состоятельного населения города. Хотя убийства определенно и не были направлены против офицеров, тем не менее помимо ряда домовладельцев и купцов, были убиты и многие офицеры, в том числе и содержавшиеся в тюрьме Львов, Карказ, Цвингман, Бахтин и другие. Эта резня была организована председателем Центрофлота Романовским с ведома председателя Совета матроса-балтийца Пожарова, и, очевидно, капитана 2-го ранга Богданова. В первую ночь было убито и вывезено за боны около 250 человек. Убийства продолжались еще и в ближайшие две ночи, но уже в значительно меньшей степени. Затем они прекратились, и имели место только беспрестанные обыски.
Март протекал сравнительно спокойно, но зато под влиянием приближения украинских ("гайдамаки") и германских войск еще более стали трубить о необходимости защищаться на Перекопе, и наконец газеты возвестили об образовании Перекопского укрепленного фронта. На самом деле там под видом армии собралось, бог весть откуда, около сотни китайцев и несколько сот красноармейцев, грабивших окрестные хутора и села.
С начала марта появляется рознь между матросами и рабочими порта. Под влиянием грабежей, убийств и обысков матросов, от которых начали страдать и семьи рабочих, а главное, из-за нежелания матросов признать правильность требуемой рабочими какой-то денежной прибавки за несколько месяцев назад, рабочие почти открыто встали против них. Они начали вооружаться и, образовав сильную и хорошо вооруженную дружину, взяли ночную охрану города в свои руки. Надо отдать справедливость, что грабежи и кражи почти совершенно прекратились. Эта дружина, неся охрану города совместно с организовавшейся к этому времени городской самоохраной из обывателей, принесла некоторое успокоение и сильно мешала повторным "варфоломеевским ночам". Кроме всех этих разногласий между матросами и мастеровыми, для розни между ними появилась еще одна причина. Среди рабочих все чаще и чаще говорилось, что обороняться против украинцев не следует, что они на "фронт" не пойдут и так далее. Это весьма понятно, так как Севастополь, отрезанный отовсюду, сведения о том, что делается на Украине и в России, черпал только из большевистских газет, так как другие газеты были закрыты.
Поэтому все считали, что при поддержке германцев украинские части наступают на Крым исключительно с целью освободить его от большевиков. Среди же рабочих порта было много малороссов.
Не имея абсолютно никакой иной информации о том, что действительно совершается на Украине, какие войска наступают на Крым и с какой целью, командование флотом тайно лелеяло мысль спасти суда и материальную часть флота под украинской вывеской.
В середине апреля на происходившее в Морском собрании заседание Центрофлота и партий эсеров и социал-демократов были приглашены командиры судов, а также адмирал Саблин. Адмирал Саблин заявил, что он не видит спасения флота в переводе его в Новороссийск, который не является базой и совершенно не приспособлен для этого, и что с момента выхода флота за боны наступит момент его гибели. Тем не менее на всякий случай адмирал Саблин послал в Новороссийск на гидрокрейсере "Троян" комиссию из морских офицеров под председательством капитана 1-го ранга Лебединского – подготовить этот порт для стоянки хотя бы только боеспособных судов.
В двадцатых числах апреля германо-украинские части без всякого сопротивления "Перекопских армий" вступили в Крым и двинулись на Симферополь. Красноармейцы, попытавшись оказать сопротивление передовым частям германских войск под Симферополем, бежали в Севастополь и под командой капитана 2-го ранга Богданова стали спешно грузиться на транспорта.
С этого момента в Севастополе начинается паника и наступает какая-то вакханалия власти. На судах и на берегу беспрерывно идут митинги, даже – ночью. Все ищут власть, способную их спасти. В один и тот же день решают: призвать вновь к власти ушедшего адмирала Саблина, дав ему диктаторские полномочия; уволить Саблина и назначить комиссию с матросом во главе; повиноваться лишь Центрофлоту; упразднить Центрофлот и просить командира "Воли" капитана 1-го ранга Тихменева спасти положение и прочее, и прочее. Все эти постановления, носившие самый категорический характер, отменяли друг друга. Толпа обезумела и агонизирует. Совдеп готовится к бегству.
Наконец 29 апреля (боеспособные суда все время стоят на первом положении) неприятельские разъезды появляются в районе Севастополя. Все притихли и ждут, что скажут дредноуты. В это время команды "Воли" и "Свободной России", срочности ради не пригласив даже представителей других кораблей и миноносцев, решают: просить капитана 1-го ранга Тихменева и выбранную наскоро делегацию от дредноутов найти адмирала Саблина и просить его как единственного человека, могущего теперь спасти положение, принять единоличное командование флотом; все, что ни будет приказано адмиралом, будет исполняться беспрекословно, а неповинующиеся суда будут приведены к послушанию 12-дюймовыми орудиями дредноутов, в чем команды последних клянутся адмиралу.
Капитан 1-го ранга Тихменев с представителями от этих команд едут на берег на квартиру адмирала Саблина и уговаривают адмирала. Адмирал, после короткого колебания, соглашается и едет на "Георгий". Около 4-х часов дня на "Георгии" поднимается сигнал: "Поднять украинский флаг". Дредноуты исполняют приказание сразу, остальные же суда, особенно миноносцы, колеблются. В то же время адмирал Саблин дает телеграмму на Украину и германскому командованию о том, что Черноморский флот украинизировался и что, посылая парламентеров, просит приостановить наступление на Севастополь. Парламентерами в Симферополь едут: контр-адмирал Клочковский, капитан 1-го ранга Черниловский-Сокол и чиновник дипломатической части Тухолка.
В этот момент на Минной бригаде происходит следующее: часть миноносцев поднимает украинский флаг, большинство (флаг уже спущен) решают ждать до утра и только один "Пронзительный" не желает спускать красный флаг и готовится к выходу в море. Командующий флотом объявляет командиру "Пронзительного" лейтенанту Бессмертному, что если миноносец не повинуется, то пусть уходит в море не позже 11 часов 30 минут ночи, но без права возвращения на рейд. Едва об этом пронюхали команды других миноносцев, как во всей бригаде появляется неудержимое желание бежать. Почти все миноносцы, за исключением "Дерзкого", "Гневного", "Звонкого" и "Зоркого", готовятся к походу. Внешняя сторона решения – спасти суда от неприятеля; истинная причина – шкурный вопрос. Большинство командиров и офицеров миноносцев разъясняют командам необходимость подчиняться и ждать приказания командующего флотом, но, не имея успеха в этом, идут с миноносцами в море, дабы переходом в Новороссийск хоть временно отдалить гибель судов, ибо мало кто из офицеров верил в призрачную возможность спасти суда под украинской вывеской.
В полночь выходят в море "Калиакрия", "Керчь", "Гаджибей", "Беспокойный", "Пронзительный", "Пылкий", "Громкий", "Поспешный", "Лейтенант Шестаков", "Баранов", "Жаркий", "Живой", "Стремительный" и "Сметливый". Одновременно с ними, тоже в Новороссийск, выходят три или четыре транспорта с бегущей Красной армией и ее "вождями". "Гневный", "Дерзкий" (брейд-вымпел начальника бригады капитана 1-го ранга Лебедева), "Звонкий" и "Зоркий" выходят на рейд и становятся на якорь у дредноутов, оставаясь в повиновении у командующего флотом.
Переход миноносцев в Новороссийск является кризисом в настроении команд. Едва ли не сейчас же после выхода на некоторых миноносцах люди начинают обращаться к офицерам за советами: хорошо ли поступили, что суда ушли в Новороссийск? Не поздно ли вернуться в порт? Что делают корабли, оставшиеся в Севастополе? Все ли подняли украинский флаг?
Кроме того, появилось определенное течение, о котором уже не боялись громко высказываться – это, по приходе в Новороссийск, присоединиться к генералу Корнилову. К сожалению, тогда о Добровольческой армии в Севастополе не имелось никакого понятия, а сама армия в этот момент переживала самый тяжелый период своего существования – период, следовавший после смерти генерала Корнилова, когда армия в числе едва ли большем, чем тысяча здоровых бойцов, отступала из-под Екатеринодара на север. Будь иначе, быть может, удалось бы спасти флот. Теперь приходишь к выводу, что этот исход был вполне возможен.
Кризис больных большевизмом команд разрешался в положительную сторону. Команды начинали выздоравливать. Причиною служило обстоятельство, что почти все лица, замешанные в расстрелах, бежали еще раньше. Оставшаяся команда, в большинстве своем представлявшая индифферентную массу, тяжелым опытным путем вынесла результат управления флотом коллегиальными учреждениями, вроде Центрофлота. Команды воочию увидели, куда их завели революционные кумиры, в опасную минуту оставившие флот и поспешно бежавшие, захватив при этом, как полагается, казенные и общественные деньги. Люди сами убедились, что наступают не "какие-то банды международных белогвардейцев и контрреволюционеров", как о том всюду писалось и проповедовалось, а самые настоящие регулярные германские войска. Доказательством правильности этого взгляда служит сравнение судов, испытавших несколько эвакуаций, с судами, которые ее не испытали. Команда эскадренного миноносца "Дерзкий", бывшего свидетелем оставления нами под натиском германских войск не только Севастополя, но и Дуная и Трапезунда, сделалась наиболее лояльной и больше всех проповедовала о присоединении к генералу Корнилову. Эскадренный миноносец "Фидониси", не испытавший ни одной эвакуации и связанной с ней вакханалии, до конца пребывал в хаотическом настроении. Этот миноносец присоединился к идущему в Новороссийск флоту, выйдя из Феодосии, где он стоял довольно долго.
Утром 1 мая миноносцы пришли в Новороссийск.
В Севастополе в это время происходило следующее: адмирал Саблин узнал, что немцы оставили украинские части за Перекопом, а сами наступают дальше. Были получены от наших парламентеров известия, что командующий германскими войсками в Крыму генерал фон Кош наших парламентеров не принял, а просил письменно изложить свои заявления. Он предупредил, что это заявление должен переправить фельдмаршалу Эйхгорну в Киев, откуда ответа можно ожидать не ранее двух недель, и что, во всяком случае, приостановить наступление он не может.
Одновременно с нашими парламентерами выезжали в Симферополь еще две делегации: одна от города Севастополя, другая от украинских организаций. Первая была принята генералом Кошем очень любезно, а вторая – сухо.
Получив такие известия, адмирал приказал парламентерам возвратиться, а всем судам, могущим идти в море, приготовиться к походу. Оставшиеся корабли было приказано контр-адмиралу Остроградскому, по уходе флота, взорвать, для чего еще раньше была сформирована подрывная партия, человек в сто – сто двадцать. Съемка была назначена в 10 часов вечера. Еще раньше было приказано "Дерзкому" выйти в море и стать маячным судном на повороте канала у Херсонесского маяка. Ночь была очень темной.