Надо поплавать, чтобы вернуть измученным мозгам хотя бы некоторую долю здравомыслия. Он надеялся, что вода достаточно холодная. Он надеялся.
О господи!
В метре от воды, зарытая в песок, валялась урна, которую Солнышко выбросила прошлой ночью. Никакое плавание в холодной воде не могло бы подействовать на него сильнее. Он сразу вспомнил разрывавшую сердце сцену на берегу, когда женщина, которую он любил, наконец нашла в себе мужество навсегда попрощаться со своей сестрой. И ту сладкую, нежную готовность, с которой отдалась ему после этого, тоску, жаркую страсть, казавшуюся неутолимой.
Сравнение с сегодняшним утром выглядело непривлекательно.
Сегодня годовщина смерти Лунности. И что он делал? Давил и давил, не давая даже возможности подумать. Он требовал, чтобы она разделась перед ним, заставлял целоваться, говорил, что возьмет то, что хочет и когда хочет.
Им правил инстинкт выживания, тот самый, который все время толкал вперед, подсказывая идти своим путем, добиваться своего, не оглядываясь на других.
Но, увидев урну, он вспомнил о том, что его путь не был ее путем.
Ей понадобилось два года, чтобы отпустить сестру, которую она обожала. Она не готова любить кого-то еще. Слишком боится боли, чувствует себя слишком виноватой, чтобы позволить себе то, чего сестра уже никогда не сможет иметь.
Он не имел права требовать от нее любви. Ни права, ни власти. Она не хотела отдавать ему всю себя, как он жаждал.
А если она не может, значит, ему предстоит смириться, оставшись ни с чем.
Глава 11
"Я буду с тобой снова, и в этом не будет ничего дружеского". Эти слова неотступно крутились в голове Солнышка все долгие четыре недели, пока она наконец не стала подозревать, что боится идти на свадьбу.
Она даже не нашла в себе сил поехать в аэропорт встретить Джонатана, потому что боялась, встретиться с Лео, боялась, что он набросится на нее или, наоборот, не обратит внимания, и неизвестно, что хуже.
Только теперь ей, в конце концов, удалось договориться с Джонатаном о встрече. Не успела Солнышко сунуть ему в руку бокал с кампари, как он уселся на диван и, окинув ее зорким взглядом, спросил:
– Что происходит у вас с Лео, Солнышко?
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что после упоминания его имени в каждом письме, отчего меня уже тошнит, ты месяц назад совсем перестала о нем писать. И он сделал то же самое в своих письмах Калебу.
– Ох.
– Да, ох. Я тебя предупреждал: все это кончится совсем не дружеским рукопожатием под пение "Кумбайа".
– Строго говоря, в этом случае надо не пожимать руки, а браться за руки, стоя вокруг костра.
– Если будешь морочить мне голову всякой ерундой из Интернета, я сам разведу костер и засуну тебя туда. Что случилось?
– Это все из-за правила четырех свиданий. Джон выкатил глаза:
– Да?
– Я хотела остановиться на двух, потому что он начинал мне нравиться слишком сильно. А он не захотел останавливаться.
– Но ты все равно остановилась?
– Ну нет, я не смогла устоять.
– И в чем же проблема?
– Что я просто не могу остановиться. В смысле, перестать хотеть его.
– Так бери его.
– Ты знаешь, я не могу.
– Единственное, что я знаю, Солнышко: ты напридумывала себе кучу всякой ерунды! Откуда ты взяла, что любовь к мужчине принесет тебе много боли, если ты никогда никого не любила? И нечего прятаться за своим правилом четырех свиданий. Тебе проще делать вид, будто ты останавливаешься на одном или двух свиданиях или вовсе отказываешься от них, потому что боишься слишком сильно к кому-то привязаться. Но правда в том, что ты слишком мало привязываешься. И мы снова возвращаемся к Лео, потому что на этот раз ты, кажется, наконец действительно привязалась к нему. Так в чем проблема?
– Я боюсь.
– Санни, когда любишь, всегда боишься. И не только за себя.
– Он меня не любит. Просто хочет.
– Так заставь его полюбить себя.
– Невозможно заставить кого-то полюбить себя.
– А я знаю, что Солнышко Смарт может это сделать, если захочет.
– Что ж, она не хочет.
– Хотя бы подумай об этом.
– Нет.
– Тогда я скажу твоей матери, что ты просила на Рождество книгу настоящих японских хайку.
– Какой же ты гаденыш, Джонатан.
– Плесни мне еще кампари и дай компьютер. Хочу посмотреть фотки самых классных моделей Сиднея и попробовать выбрать для Лео новую подружку. И когда он вцепится в нее своими когтями, я найму самолет для воздушной рекламы, который напишет в небе над Бондай Бич: "Я ТЕБЯ ПРЕДУПРЕЖДАЛ".
Джонатан подошел к ней и посадил к себе на колени.
– Санни, дорогая, оставь ты это и хватай его.
– Как я могу, когда Лунность…
– Лунность! Санни, ради бога, Санни! Так вот в чем дело. Она не может полюбить, поэтому и ты не будешь? Но разве она хотела бы, чтобы ты бросалась на погребальный костер? Это совсем на нее не похоже. Представь, что ты поменялась с ней местами, разве ты хотела бы, чтобы она перестала жить?
– Нет. Нет, конечно! Я знаю, что она полюбила бы Лео, мне легче от этого, но…
– Но?
– Если бы знать, что он никогда не умрет. – Солнышко спрятала лицо у него на груди.
– О, Санни, – Джон поцеловал ее в макушку, – разве твоя боль станет меньше, если вы не будете вместе? Не хуже ли это?
– Это так сложно. Слишком сложно.
– Да, жизнь – непростая штука. Так зачем еще больше усложнять ее?
Потягивая джин с тоником, Калеб откинулся на спинку стула и, наклонив голову, внимательно смотрел на брата.
Лео вспомнилась Солнышко, любившая эту позу любопытной птицы. Невыносимо. Вскочив, он прошелся по комнате, пытаясь избавиться от нервного возбуждения, не покидавшего его с тех пор, как начался обратный отсчет до свадьбы и, значит, до того дня, когда он должен будет снова ее увидеть.
– Теперь, когда мы с тобой одни, полагаю, ты расскажешь мне, что происходит у вас с Солнышком.
– Ничего.
– Что случилось? Она в тебя влюбилась и тебе пришлось ранить ее чувства?
Лео молча скользнул на место, взял стакан и сделал большой глоток.
– Ну? – спросил Калеб. Его взгляд сделался жестче. – Ох, парень.
– Что – ох, парень?
– Все наоборот. Это ты в нее влюбился, и ей пришлось ранить твои чувства.
– Не совсем.
– Нашла коса на камень или что?
Лео поставил стакан и провел рукой по трехсантиметровой поросли на голове.
– У нас был договор. Только секс. Четыре раза. Калеб понимающе кивнул:
– Правило четырех свиданий.
Лео бросил на брата изумленный взгляд:
– Ты об этом знал?
– Да. И ты, судя по всему, согласился на это. Идиот. Что потом?
– Потом она захотела уменьшить их число.
– Уменьшить. Почему? Ты облажался в постели? Странно, я слышал о тебе совсем другое.
– Она не хотела привязываться ко мне. Не только ко мне, ни к кому.
– Это самая большая глупость.
– Долгая история, не стану вдаваться в подробности, просто скажу: ее не привлекают любовные отношения. Она хотела, чтобы мы стали друзьями. Я возражал, настаивал на своем, пока не получил все четыре свидания. Но это не помогло.
Калеб поперхнулся.
– Ей не удалось загнать тебя в дружеское русло!
– Она пыталась, я отказался. В результате остался ни с чем.
Калеб изумленно уставился на него:
– Ну, ты болван!
– Спасибо, – сухо отозвался Лео и, вскочив, снова принялся ходить.
– И что ты собираешься делать?
– Пережить вашу свадьбу. Попытаться принять, что все кончено.
– Это говорит не тот Лео Куотермейн, которого я знаю.
– Солнышко с самого начала все честно объяснила, и я это принял. История с сестрой страшно подействовала на нее. Я должен был это понять и оставить ее в покое, но я… – Он замолчал. Снова заговорил. – Вместо этого давил и давил на нее. – Опять молчание. – А какое право я имел давить на нее, пытаясь заставить чувствовать то, к чему она не готова?
– Мы никогда не готовы к любви. Никто из нас.
– Она не влюблена в меня. Не может себе этого позволить.
– Так измени это.
Лео остановился прямо перед Калебом:
– Она не согласится. Говорит, любовь заставит ее страдать. Жить ради него, умереть за него. По-другому она любить не умеет. – Он пристально посмотрел на брата. – Не думаю, что я…
– Что ты?
– Стою этого. Стою ее. Все, что я смог сказать ей, когда мы виделись последний раз: я не буду ее другом. Я хочу ее и буду спать с ней снова и снова, и она меня не остановит. Это то, что хотела бы услышать такая, как Натали, но не Солнышко. Я достоин только таких, как Натали Кларк, но не таких, как Солнышко Смарт. – Он обреченно пожал плечами. – Я не успел и глазом моргнуть, как она вылетела из двери. Потом я спустился на пляж, увидел урну, и тут до меня дошло. Я понял, что она пережила накануне ночью. Тогда моим единственным желанием было помочь ей обрести покой. Но утром в день годовщины я стал давить на нее, потому что хотел большего. Не удивительно, что она от меня сбежала. – Три шага в сторону. Три шага назад. – Когда я увидел урну, понял, что она никогда не будет принадлежать тому, кто локтями и когтями пробивал себе дорогу из ада, кто научился брать, хватать и красть. Ладно, у нее я больше ничего не украду. Кто я такой, чтобы красть у нее то, что она не хочет отдавать добровольно? С чего я взял, что какой-то особенный? – Молчание. – Кто я такой, чтобы хотеть этого?
Калеб медленно встал.
– Кто ты такой, Лео? Просто самый храбрый, самый лучший, самый замечательный. – Он замолчал и крепко обнял брата.
Так они стояли довольно долго. Потом Калеб отодвинулся, в его глазах блеснули слезы.
– Не стану делать вид, что понял, почему так важна урна. Но я знаю: ты заслуживаешь всего. И в качестве аргумента хочу, чтобы ты вспомнил о своем благородном, отважном, рыцарском нежном сердце, которого не удалось изменить даже нашим жалким родителям, что бы ты об этом ни думал. – Он схватил Лео за грудки и яростно уставился ему в глаза. – Знаешь, почему ты ее достоин? Потому что ни один мужчина на планете не будет заботиться о ней лучше тебя. Потому что ты будешь жить ради нее и умрешь ради нее. Разве ты сможешь себе простить, если какой-нибудь заурядный парень пробьет ее защиту? И это будет совсем не тот, кто станет жить ради нее и умирать за нее? Кто вовсе не собирается прыгать в пропасть, о которой ты твердишь? Подумай об этом, Лео. Подумай об этом.
Лео уставился на брата. Улыбнулся.
Глава 12
День свадьбы был великолепен, теплый и солнечный. "Романтический день. Прекрасный день.
Совсем не для того, чтобы замертво упасть в объятия потрясающего мужчины, в которого ты влюблена по самые уши. Даже если нервы начинают звенеть в тот момент, когда видишь, как он выходит на террасу в туфлях, которые ты сделала для него, и выглядит так, словно весь мир принадлежит ему, и он точно знает, что с ним делать.
Даже если тебе хочется пробежаться пальцами по его только что отросшим волосам, погладить лацканы стильного сексуального пиджака, наклониться ближе, чтобы его свежий, чистый запах, пройдя через ноздри, заполнил весь мозг".
Солнышко подумала, что, преодолев первое впечатление, сможет хоть немного облегчить свою ношу, но эффект оказался прямо противоположным. Все чувства обострились и, казалось, отчаянно жаждали чего-то такого, что могли обрести только рядом с ним.
Стараясь не обращать внимания на колотящееся сердце и покрывшиеся холодным потом ладони, она с невозмутимым видом обошла террасу, здороваясь, улыбаясь и перебрасываясь парой фраз с гостями. Ее родители, как всегда, выглядели беспричинно счастливыми. Они привезли Лео коробку плодов хлебного дерева и сладости из грецкого ореха. И сделанный вручную ежедневник на следующий год. И хайку в рамке, в котором благодарили его за то, что этим утром он пригласил их на берег, где нашла свой последний приют их Лунность.
Они сказали, что им все очень понравилось и он замечательный. На какой-то безумный миг у Солнышка мелькнула мысль, что они собираются его усыновить!
Она не знала, стоит ли извиниться перед ним за хайку в рамке, по крайней мере могла воспользоваться этим предлогом, чтобы подойти к нему, когда вдруг увидела, что он подошел к ее родителям. Они перешептывались друг с другом и походили на тройку заговорщиков, потом Лео бросился в объятия к ее матери и чуть ли не с дрожью прижался к ней. Следом за ней его обнял отец Солнышка. И все трое засмеялись, будто так и надо. Лео поцеловал ее мать в щеку, двумя руками пожал руку отцу и отошел.
О господи. Как, черт возьми, ее угораздило влюбиться в человека, который так общается с ее родителями?
Ему действительно могло понравиться хайку!
Единственное, что еще оставалось сделать Лео на свадьбе, – заставить Солнышко влюбиться в него до того, как разрежут свадебный торт.
Калеб не сомневался, что он в состоянии с этим справиться. Джонатан грозился прибегнуть к силе, если он хотя бы не попытается. И даже ее родители сделали пару намеков.
Однако Лео знал: Солнышко – крепкий орешек.
Глядя, как она фланирует по террасе в своем посверкивающем, мерцающем серебристом платье, почти не касаясь земли потрясающими туфельками, он чувствовал, как болит и ноет сердце.
Солнышко накрасила ногти серебряным лаком, надела блестящие серьги и подходящее к ним кольцо, помимо неизменного талисмана в виде луны и солнца. Ее прическа была безупречна, даже челка вела себя примерно. Солнышко слегка подвела глаза, но, поскольку и он и она полностью выполнили все взаимные договоренности, это было уже не запрещено. На губах сияла темно-розовая помада.
Классная, классная, классная.
Лео уже пять раз пытался подойти к ней. И пять раз ему не хватило смелости.
В результате к тому моменту, когда гости расселись по местам, они не сказали друг другу ни слова. Ни единого слова.
Но все равно он чувствовал, что связан с ней, как фортепианная струна с колком, и казалось: стоит правильно подобрать натяжение, как польется музыка. Господи, до чего поэтично!
Лео не упустил ни одной полной ложки, которую она положила себе в рот. Слышал каждый всплеск ее смеха. Уловил каждый взгляд ее волшебных глаз, брошенный по сторонам.
Потом Джон и Калеб подошли к маленькой сцене и, поднявшись, взялись за руки. Лео запаниковал.
Время почти вышло.
Джонатан, откашлявшись, поднял бокал. Солнышко затаила дыхание. Все взгляды устремились на новобрачных.
– Наступил тот самый момент нашего вечера, – начал Джонатан. – Каждый из вас близко связан с одним из нас двоих, а некоторые с обоими. Вы шли с нами по жизни. Вы знаете нашу историю. Мы так счастливы, что дома, здесь, с вами. Так счастливы, что не собираемся изводить вас скучными речами! Все, что мы хотим, – чтобы вы услышали клятвы, которые каждый из нас дал на прошлой неделе в Нью-Йорке. Это короткие клятвы, но их слова для нас очень важны. Итак, начнем. Калеб, ты для меня единственный. Когда я смотрю в твои глаза, я вижу то, чего так страстно желал, и это правда. Когда ты улыбаешься, я понимаю, что могу рассказать тебе все, и ты ответишь мне тем же. Каждое твое прикосновение отзывается в моей душе, в моем сердце. Твой смех, твой плач, твоя злость – я все готов разделись с тобой. Ты – моя жизнь, и так будет всегда. Я клянусь тебе в этом, Калеб.
Калеб сморгнул набежавшую слезу.
– Я слышу клятву второй раз, и она берет меня за душу не меньше, чем в первый. Теперь моя очередь. Мой Джонатан. Я знал любовь и раньше. Любовь друзей, коллег. И, самое главное, любовь брата – Лео, ты знаешь, как много для меня значишь, – но никогда не знал такой любви. Эта любовь поглотила меня целиком. Она моя радость. Моя гордость. Мой страх. И мой покой. Эта любовь восхищает меня и придает уверенности. Эта любовь для меня все. То, без чего я не могу существовать и никогда не смогу. Я клянусь тебе в этом, Джонатан.
Солнышко не дыша слушала эти слова. Она почувствовала на губах горький привкус. Слезы. Еще немного, и она расплачется.
Потому что она тоже хотела такой любви. Хотела ее. Так сильно хотела.
Месяц назад Лео сказал, что не станет ее другом, что она будет принадлежать ему. Но она слишком боялась. А теперь уже слишком поздно. Лео не захотел даже разговаривать с ней. Сегодня он вообще почти не смотрел на нее. А она по-прежнему слишком боялась.
С улыбкой и глазами полными слез, Солнышко быстрыми шагами направилась к выходу. Один шаг прочь. Два. Три. Четыре.
Кто-то схватил ее за руку. Она обернулась. Лео. Он смотрел на нее без улыбки.
– Что с тобой, Солнышко? Тебя проняло? Наконец-то? Это то, чего ты хочешь?
– Лео, я не могу.
– Хватит! С меня хватит, Солнышко. Ты все прекрасно можешь, черт возьми. Мне одиноко без тебя. Ты нужна мне.
Ее сердце застучало, заболело. Но она отрицательно покачала головой.
Не обращая внимания на этот жест, Лео взял ее за руку и потащил в дамскую комнату.
– Туалет? Мы что, будем обсуждать это в туалете?
– О, это не простой туалет. Здесь сине-зеленая туалетная бумага, сделанная на заказ.
Солнышко уставилась на него:
– Бумага? – И повернулась на каблуках. Забежала в одну из кабинок. Рассмеялась. Почувствовав, что Лео идет следом, оглянулась. – Но почему?
– Потому что я люблю тебя.
– Что за странное сопоставление? Туалетная бумага и любовь?
О боже. Неужели свершилось?
– Эта туалетная бумага много значит, Солнышко. Очень много. Потому что я сказал, что этого не сделаю, и все же сделал. Знаешь, с людьми такое случается. Они говорят, что никогда не сделают чего-то, а потом делают. Например, влюбляются, хотя говорили, что в их сердце нет для этого места.
– Ты говорил… ты сказал… что не… не… без ума от меня.
– Я не без ума от тебя. "Без ума" – это для поклонников. А я страшно, безумно, отчаянно люблю тебя. Это не одно и то же. Речь идет о падении в пропасть, а не о прыжке с парашютом.
– Лео, я… я…
– Только подумай, – настойчиво произнес он, шагнув ближе, – ты не умеешь составлять списки, а я в этом ас. Мы друг друга дополняем.
Невероятно, но она засмеялась.
– Романтично.
– Ты знаешь, что делать в постели, я тоже. Тут мы друг друга стоим.
– Очень романтично.
– Ты знаешь массу всяких глупостей, я готов их слушать.
Она шлепнула рукой по губам, стараясь не смеяться.
– Ты ешь, я готовлю.
– Хм.
– Уже ближе, верно? Потому что я буду готовить для тебя утром, днем и вечером. Весь Сидней будет в шоке! Я назову твоим именем мясное блюдо. Я научу тебя готовить паэлью. Я устрою дегустацию десерта из пяти блюд, чтобы увидеть, как ты объедаешься сладким.
– О, Лео. – Она не знала, плакать или смеяться.
– Я буду петь в спальне любовные песни.
– Нет, не будешь!
– Шутка. Ты сможешь заняться декорированием спальни. Я уже заказал бамбук, просто на случай, если в медовый месяц тебе захочется спальню в стиле Бали. Но можешь сделать и по-другому. Все, что захочешь. Может быть, тебе проще сделать ее розовой. Ты понимаешь меня? Или я должен продолжить?