С Эдуардом Васильевичем Воронихиным, театральным декоратором, Ронни познакомился во время своей учебы в Москве и не раз бывал в его деревенском доме, из окон которого видны стены Ново-Иерусалимского монастыря. Сэндза в его поездках туда иногда сопровождала Марина. Она хорошо помнила старого художника - низкорослого, крепкого, в очках, с вечно нечесаной седой гривой, и его жену, учительницу сельской школы. Эскизы декораций, рисунки и картины Воронихина ценились у знатоков, их покупали иностранцы, и многие его произведения хранились в престижных западных галереях. Однако, несмотря на все это, Воронихин неожиданно забросил работу в театре, уединился в своем деревенском доме и полностью посвятил себя иконописи. Об этом Ронни узнал вчера, из телефонного разговора с ним. К его удивлению, Эдуард Васильевич не знал даже, что Ронни стал киноартистом - настолько мало он интересовался мирскими событиями.
- У него даже телевизора дома нет, - добавил Сэндз, рассказывая Марине о вчерашнем разговоре с художником. - Он удивился, когда узнал, что я стал сниматься в кино! Правда, это его не слишком обрадовало, он сказал, что я, как театральный актер, подавал большие надежды и мне следовало остаться в театре…
- А как поживает его жена, Лидия… кажется, Петровна?
- Да, Лидия Петровна. Она по-прежнему работает в школе. Кстати, Эдуард спрашивал о тебе, интересовался, почему ты не звонишь.
- Но я их не слишком хорошо знаю…
- Нам надо навестить старых друзей. И Настю возьмем с собой.
Марина не ответила сразу. Это уже не поездка в зоопарк. За городом ей придется провести весь день. Весь день с Ронни! От подобной перспективы у нее слегка закружилась голова.
Видя, что она колеблется, Сэндз улыбнулся ей, и неодолимое желание быть с ним, видеть его и чувствовать рядом с собой, таившееся в сердце Марины, начало растекаться по всему ее телу, как теплый и сладкий сироп. Прежде чем она успела ответить, Ронни подошел и осторожно положил руки ей на плечи.
- Мы конечно поедем, Марина.
От звука его голоса, такого нежного и вкрадчивого, так напевно произносящего ее имя, Марину неудержимо потянуло к нему. Чувство было сродни тому, что охватило ее вчера, когда она разговаривала с ним в сквере. Просто удивительно, какую силу имеет над ней этот человек!
- Дорогу я помню, - прибавил он с такими интонациями, будто приглашал лечь с ним в постель.
Аромат его одеколона окутывал ее пряным облаком, сквозь тонкую ткань домашней блузки она ощущала тепло его сильных рук, и вдруг ей показалось, что время замерло. У нее не было сил ни думать, ни дышать.
- Ты совсем не изменилась за эти годы, - прошептал он, и его ладони медленно скользнули вниз по ее рукам. - Наоборот, стала еще привлекательнее…
"Ну, это уж слишком! - пронеслось у нее в голове. - Уж не думает ли он, что я прежняя доверчивая дурочка…" Но она не в состоянии была прислушиваться к голосу разума. Наслаждаясь прикосновениями Ронни, она чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Ей даже казалось, что она ощущает дыхание теплого, напоенного южным солнцем воздуха экзотической Калифорнии, где жизнь как в раю.
- Мама, когда мы едем? - донесся из комнаты голос Насти, и через несколько секунд девочка возникла в дверях кухни.
Только благодаря этому вмешательству дочки Марина смогла собраться с духом, оттолкнуть Ронни и сбросить с себя его руки. Она отошла к холодильнику.
- Смотри, Винни Пух! - Настя протянула Сэндзу листок с рисунком.
Переводя дыхание, он взял листок, присел перед девочкой на корточки.
- Очень похож. Послушай, как ты насчет того, что мы сейчас поедем не в зоопарк, а за город?
- Зачем?
- Навестить одного художника. Он живет в деревне.
- А мама с нами поедет?
- Ну конечно! - Ронни бросил быстрый взгляд на Марину и снова обратился к Насте: - Ну что?
- Поедем! Поедем!
Девочка, запрыгав на одной ножке, ускакала в комнату. Казалось, она ничуть не огорчена отменой зоопарка. И верно: ей было все равно, куда ехать, лишь бы с Ронни и мамой. Через минуту она уже оживленно расспрашивала Ронни о художнике и его деревне.
Уединившись в комнате, Марина раскрыла платяной шкаф и осмотрела висевшую там одежду, выбирая то, что сгодилось бы для сегодняшней поездки. Ей хотелось выглядеть привлекательной, и потому первое, что она извлекла из шкафа, - это черное платье, то самое, которое когда-то подарил ей Ронни. Оно и сейчас было ей впору и смотрелось достаточно модно и эффектно. Но, подумав несколько секунд, она засунула его обратно. Оно слишком красиво для деревни, да и Ронни может подумать бог знает что, увидев его на ней. Чего доброго, решит, что она принарядилась специально для него!
Свой выбор она остановила на легких темных брюках и широкой летней блузе светло-розового цвета. Затем занялась прической - подколола волосы на затылке. Туалет завершили черная, в тон брюкам, нитка бус и немного косметики.
Через четверть часа "ягуар" отъехал от их дома и покатил по улицам. Вскоре за окнами поплыли зеленеющие перелески и поля Подмосковья. Марина с Настей сидели сзади. В панель машины был вмонтирован экран, и Ронни, прежде чем отправиться в путь, вставил в гнездо под ним кассету с мультфильмами. Всю дорогу, к удовольствию Насти, телевизор показывал приключения Микки Мауса и утенка Дональда.
Марина смотрела в окно, на сменяющиеся пейзажи, но гораздо чаще ее взгляд останавливался на Ронни. Она не могла не отметить уверенность и свободу, с которыми он вел машину. Ей вспомнилось любимое изречение подруги, менявшей любовников чуть ли не каждый месяц: мужчина хорошо смотрится только тогда, когда сидит за рулем иномарки. Это высказывание всегда казалось Марине циничным и потребительским, но сейчас она не могла не согласиться с ним. В верхнем зеркале она видела лицо Ронни - энергичное, худощавое, чуть задумчивое, с правильными чертами. Как же он хорош собой, этот заезжий американец, и как хорошо он смотрится за рулем! Герой ее сновидений, ее грез и тайных мечтаний. Далекий и недоступный, как тот мир, из которого он ворвался в ее жизнь сверкающим метеором, чтобы через мгновение вновь исчезнуть…
Несколько раз он тоже поднимал глаза к зеркалу, и их взгляды встречались. Она торопливо отворачивалась к окну, делая вид, что посмотрела в зеркало случайно. При этом она отлично знала, что он усмехается, видимо, чувствуя неотразимость своего обаяния. Она понимала, что он прав, что ее действительно тянет к нему, и это ее бесило больше всего. В конце концов она решила вообще не смотреть в зеркало.
- Нам еще далеко ехать? - Настя на секунду оторвалась от телевизора.
- Нет, по-моему, недалеко, - не совсем уверенно ответила Марина.
Она не была у Воронихина так давно, что успела позабыть дорогу до его деревни.
- Еще десяток километров по шоссе, - отозвался Ронни.
Он, в отличие от нее, прекрасно сохранил в памяти весь маршрут и даже ни разу не заглянул в карту-схему Подмосковья, которая лежала рядом на сиденье.
- Я успею досмотреть мультфильмы, пока мы будем ехать?
- Конечно, успеешь, - Ронни рассмеялся.
Машина проехала вдоль живописных берегов Истринского водохранилища и через несколько минут езды по проселочной дороге, поднимая за собой пыль, въехала в деревню на невысоком холме. Отсюда открывался вид на городок и старинный монастырь с огромной полуразрушенной колокольней. Дом художника стоял на окраине деревни и был окружен огородом, малинником и садовыми деревьями.
"Ягуар", распугав кур, остановился у калитки. От веранды уже шел сам художник в серой, до колен, холщовой майке, измазанной краской, в широких линялых джинсах и сандалиях на босу ногу. Марине показалось, что внешне он мало изменился, а эта борода, которую он отпустил, ему даже шла.
Воронихин уже понял, кто к нему приехал, улыбался, укоризненно качал головой и всплескивал руками.
- Ронни! Ты почему так редко звонил? А мы тут вспоминали о тебе! Жена сказала, что видела в Москве афиши с твоей физиономией, так она сразу даже не поверила, что это ты!.. - Мужчины обменялись рукопожатием.
- Да решил попробовать себя в кино, и вроде получилось удачно, - с улыбкой ответил Ронни. - Я почему-то считал, что ты видел фильмы со мной…
- Я кино не смотрю, - отмахнулся Воронихин. - У меня и телевизора нет, только радио слушаю, и то нечасто. Это все суета сует, без всех этих телевизоров и газет гораздо спокойнее себя чувствуешь и в душевном смысле здоровее… А это кто? - Он обернулся к вылезающим из машины Насте и Марине. - Неужто Марина? С дочкой? - Он наклонился к девочке. - Как тебя зовут?
Она застеснялась, прижалась к матери.
- Настя…
- Ну вылитый отец!
Ронни и Воронихин, идя в дом, оживленно заговорили по-английски, вспоминая общих московских знакомых. Самая большая комната в доме была отведена под мастерскую. На стенах и подставках висели иконы различных размеров - в большинстве написанные самим художником, но попадались и старинные, в темных закопченных окладах. К гостям вышли жена Воронихина - Лидия Петровна, и их внуки - два мальчика шести и девяти лет. Дети повели Настю на задний двор показывать кроликов, а Марина и Ронни уселись на диван в гостиной и начали листать альбомы с фотографиями.
Вскоре стало ясно, что Лидия Петровна имеет такое же слабое понятие о кинематографическом взлете Сэндза, как и ее муж. Простая русская женщина, полноватая, с добрым белым лицом, одетая в синее ситцевое платье в горошек и с волосами, спрятанными под косынку, она сидела у стола, сложив на коленях руки, благостно улыбалась и переводила взгляд с Ронни на Марину. Поскольку английского языка Лидия Петровна не знала, при ней говорили по-русски, но в общий разговор она не вступала. Похоже было, что она даже не вникает в смысл того, о чем говорят. Какое-то время она сидела молча, а потом как-то невпопад заметила:
- Как дочка-то на вас похожа! Особенно на отца!
Марина, чувствуя, что краснеет, опустила глаза и сделала вид, что поглощена фотографиями. Попыталась даже увести разговор с нежелательной темы.
- А это кто? - спросила она у Воронихина, показывая на снимок.
Художник начал объяснять, но Лидию Петровну, как видно, совсем не интересовали его знакомые на фотографиях.
- Я помню, как вы приезжали к нам зимой, - заговорила она с улыбкой. - Вот так же, рядышком, на диване сидели. Эдуард мне вроде бы сказал, что вы поженились… - Она вопросительно посмотрела на мужа, а потом перевела взгляд на Марину. - Ведь вы поженились?
Несколько секунд висело молчание. Марина, чувствуя, что любой другой ответ будет неуместен, с усилием кивнула.
- Ну разумеется! - тотчас воскликнул художник. - Они были такой дружной парой! Все время вместе. Марина, помню, всегда дожидалась Ронни после репетиций, а когда не приезжала, он так волновался, что даже роль свою забывал. Помнишь? - Смеясь, он подтолкнул Ронни локтем. Тот, тоже засмеявшись, кивнул. - В театре у нас даже шутили, что Ронни без Марины вообще не может играть…
- Славно вы тут живете. - Марина предприняла еще одну слабую попытку переменить тему. - Тишина, воздух свежий… В Москву часто приходится ездить?
Ее вопрос хозяйка пропустила мимо ушей.
- Свадьбу-то где сыграли? - продолжала любопытствовать она. - Народу на ней много было?
На помощь растерявшейся Марине пришел Ронни.
- Свадьба состоялась в Лос-Анджелесе, - ответил он. - Присутствовали только самые близкие друзья.
- Конечно, в Лос-Анджелесе, где же еще! - решительно тряхнул гривой Эдуард Васильевич. - Потому они и не известили нас! Дочке, поди, уже пятый годок пошел?
Марина снова кивнула.
- И где вы теперь живете - здесь или там? - спросила Лидия Петровна.
- Что за вопрос! - ворчливо отозвался Эдуард Васильевич. - Муж - в Америке, в кино снимается, а жена должна быть при нем. Это и ежу понятно.
Лидия Петровна умолкла. Вскоре она ушла на кухню готовить обед; Марина вызвалась ей помочь и тоже отправилась на кухню, оставив Ронни и Воронихина беседовать об иконописи и деревенской жизни.
Через час на веранде был накрыт стол. Посреди него стояла пышущая паром кастрюля с мясными щами, тут же, на узком блюде, - нарезанная селедочка, густо посыпанная лучком, рядом - кислая капустка домашнего посола с клюквой, салат с грибами, отварная картошка, а с краю в большой, только что снятой с огня сковороде шипела и брызгала маслом жареная крольчатина. Художник поставил на стол графин с клюквенной наливкой, тоже домашнего приготовления, но Ронни категорически отказался от спиртного, сославшись на то, что он за рулем.
- Ты и прежде-то завсегда отказывался от выпивки, - смеясь и наливая себе в рюмку, вспомнил Воронихин.
- Конечно, с чего бы ему пить, - ответила жена. - Он человек серьезный, и занятие у него такое, что не до пьянства… - Она повернулась к Насте, сидевшей справа от нее. - Давай я тебе положу картошечки… В детский садик ходишь?
- Да, - девочка кивнула.
- А буквы уже знаешь?
Настя застеснялась и отрицательно помотала головой.
- Папу с мамой слушаешься? - продолжала спрашивать Лидия Петровна.
Марину бросило в холод. Сейчас Настька проболтается, какой Ронни ей "папа"! Вот будет стыдобища!.. Только она открыла рот, как та радостно сообщила:
- Да! Я вчера нарисовала для папы попугая и много разных зверей!
Ребенок, к счастью, к слову "папа" отнесся как к чему-то само собой разумеющемуся, тем более Настя уже называла так Ронни.
- Как вы готовите щи? - заговорила Марина, не дожидаясь, когда Лидия Петровна начнет расспрашивать Настю про ее жизнь в Америке. - Очень вкусные, ну прямо очень. У меня никогда такие не получаются…
Для хозяйки кулинария была любимой темой, такой же, как для ее мужа - живопись. Она тут же начала терпеливо и многословно объяснять способ приготовления щей, а заодно салатов, печений и какого-то необыкновенного клюквенного соуса. Марина умелыми вопросами подогревала ее энтузиазм, умудрившись беседой о кулинарии занять все время обеда.
В самом конце застолья, когда дети, наевшись, отправились гулять во двор, Эдуард Васильевич откинулся на стуле и воскликнул:
- Вы бы хоть поцеловались разок, для нас с Лидией Петровной! Уж сделайте нам такое одолжение!
- Пожалуйста, - улыбнувшись, с готовностью отозвался Ронни, рукой обхватил Марину за талию и притянул к себе.
Она мысленно простонала, но делать было нечего. Губы Ронни коснулись ее губ и задержались на них гораздо дольше, чем того требовала простая вежливость. Поцелуй длился так долго, что лицо Марины, помимо ее воли, жаркой волной затопил густой румянец, а тело затрепетало от наслаждения.
- Правда, вышло неплохо? - оторвавшись от нее, шепнул он с легкой усмешкой.
Марина перевела дыхание, но глаза ее продолжали сиять. Расчувствовавшаяся Лидия Петровна платочком вытерла слезу. Воронихин удовлетворенно крякнул.
- Я еще тогда говорил, что ваш брак будет крепким и счастливым! - изрек он. - Дай Бог вам такую любовь сохранить на всю жизнь. Редко кому она дается, такая любовь… - Он мечтательно закатил глаза, потом шумно вздохнул и вдруг махнул рукой: - Э-эх! Выпить надо за это!
- Налей и мне, - сказала Лидия Петровна, которая до этой минуты не притронулась к наливке. - Тоже выпью за молодых!
Воронихин наполнил рюмки. Они с Лидией Петровной чокнулись. Марина и Ронни сидели со смущенными улыбками, выпрямившись и потупив глаза, как на собственной свадьбе. Марина мельком посмотрела на него и, когда их взгляды встретились, чуть заметно пожала плечами: дескать, сама удивляюсь, но что остается делать?
- Главное - уступайте друг другу, - заговорил художник, закусывая. - Если что в семье не заладится - всегда ищите компромисс…
- И помогайте друг другу! - прибавила жена.
Однако эта импровизированная свадьба слишком затянулась. Марина сделала движение встать.
- Мы с Ронни собирались посмотреть монастырь, - сказала она.
Воронихин, словно вспомнив о чем-то, поспешно поднялся, с грохотом отодвигая стул.
- Хорошо, что напомнила. Прямо сейчас и пойдем, пока реставраторы работают… - Он посмотрел на часы. - Туристов туда не пускают, но со мной пустят, я там всех знаю…
Оставив Лидию Петровну и внуков дома, Эдуард Васильевич и его гости по проселочной дороге направились к видневшемуся в отдалении городку. Полуденное солнце заливало рыжие поля. Настя резвилась, то и дело забегала в придорожные заросли, чтобы сорвать какой-нибудь цветок. Но когда вошли под сумеречные монастырские своды, она притихла, прижалась к Ронни и сунула свою ладошку в его руку.
То, что дочка взяла именно его руку, а не ее, задело самолюбие Марины, заставило ее ощутить укол ревности. Украдкой глядя на Ронни и Настю, она с затаенной горечью подумала о том, что девочке все-таки нужен отец. Зато Ронни был очень доволен. Он двигался за разговорчивым художником и не выпускал Настину руку. Девочка послушно шла за ним, не отставая ни на шаг. Марина с удивлением замечала, что Настя, которая наверняка ничего не понимает из рассказов Воронихина и явно скучает, тем не менее ведет себя на редкость спокойно, не вертится, не прыгает на одной ножке, как обычно в таких случаях, и не делает попыток куда-нибудь убежать. Девочка с серьезным видом смотрела на художника и время от времени снизу вверх взглядывала на Ронни. Тот ободряюще подмигивал ей. Марине все это не нравилось. Ей вспомнилась накрашенная американка, которая с адвокатом заявилась к ней в квартиру, и она подумала, что заигрывания Сэндза с девочкой - это часть коварного плана, направленного на то, чтобы отобрать у нее ребенка Однако взять Настю из рук Ронни не решалась.
На монастырском дворе им встретились два местных монаха, которые, как выяснилось, были главными заказчиками работ Воронихина. Монахи разговорились с художником и сообщили, что на стене одного из здешних подвалов реставраторы раскрыли какие-то неизвестные фрески. Воронихин загорелся сейчас же идти их смотреть. Марина, сославшись на усталость, объявила, что возвращается. Художник тем не менее отправился с монахами, пообещав своим гостям скоро вернуться.
Ронни и Марина по знакомой дороге зашагали назад, в деревню. Солнце клонилось к закату. В мягком голубоватом воздухе плыли протяжные колокольные звоны, доносившиеся со стороны монастыря. Настя нарвала на обочине цветов и, немного смущаясь, протянула букет Ронни. Ронни присел, принимая цветы, и улыбнулся девочке. Марине никогда не забыть этой минуты: два лица, одновременно таких разных и таких похожих. Они улыбались друг другу, и Марине вдруг стало ясно, что с этого дня Настя никогда не будет принадлежать только ей одной. Она отдала часть своей любви Ронни, и уже никогда не забудет его. Марина подумала о том, что Ронни скоро уедет и, вероятно, навсегда, тем самым разбив сердце не только ей, но и этому чистому и невинному ребенку. Ее охватила досада. Лучше бы Ронни вообще не приезжал сюда и не виделся с девочкой! От этого не стало лучше никому из них!