Немало галичан было среди писателей, художников, артистов. Активно работал Союз революционных писателей "Западная Украина", объединивший около 50 литераторов и художников, выходцев из Западной Украины. До 1929 г. этот союз возглавлял С.М. Семко-Козачук, который в 1927-1929 гг. был также ректором Киевского института народного просвещения. В 1929 г. после возвращения из Канады союз возглавил М. Ирчан. Активными членами этой организации были В. Атаманюк, В. Гжицкий, Л. Дмитерко, Д. Загул, М. Гаско, В. Касьян, М. Козорис, Ф. Малицкий, М. Марфиевич, Я. Струхманчук, И. Ткачук и другие. Руководство союза располагалось в Харькове, а филиалы работали также в Киеве, Днепропетровске, Одессе{310}. В труппу Государственного драматического театра "Березиль" также входили уроженцы западноукраинских земель А. Бучма, И. Гирняк, М. Крушельницкий, С. Федорцева{311}.
Постепенно вырастало и новое поколение. Уже в 1929 г. украинцами были 50% инженеров в угледобывающей промышленности{312}. В этом же году доля украинцев среди занятых интеллектуальным трудом составила 58%{313}. В целом, по данным переписи 1926 г., национальный состав интеллигенции Украины был следующим. Среди работников культуры и просвещения украинцы составили 69,2%, среди работников суда, прокуратуры и адвокатуры – 43,6%, среди технических специалистов – 47,6%. В медицине 56,7% составляли евреи.
Доля же русских нигде не составила и половины от общей численности интеллигенции. Больше всего русских было среди технических специалистов (35,1%) и художников (30,2%). В то же время среди руководителей промышленности места среди русских, украинцев и евреев распределились почти поровну и составляли соответственно: 31,5, 30,7 и 25,8%. Среди руководящего состава в сельском хозяйстве украинцы преобладали со значительным отрывом – 62,3% (русские – 15,8%, евреи – 9,6%){314}.
Выросло и молодое поколение украинской творческой интеллигенции (Н. Хвылевой, А.С. Курбас, М.Л. Бойчук, Г.И. Нарбут), которое пользовалось покровительством наиболее активной в плане проведения украинизации части коммунистов. Правда, большинство из этих коммунистов были выходцами из небольшевистских партий (А.Я. Шуйский, Г.Ф. Гринько, В. Блакитный и др.); до поры до времени на их "неблагонадежное происхождение" в Москве смотрели сквозь пальцы.
Направленная на усиление национального аспекта партийного и государственного строительства, украинизация способствовала также выдвижению местных национальных кадров для руководящей работы и переходу на украинский язык в работе аппарата. Поэтому украинизация имела особое значение в контексте бюрократизации советского общества и образования нового правящего слоя – номенклатуры.
Кандидатуры на руководящие посты в партийном и советском аппарате предварительно рассматривались и обсуждались партийными комитетами. Партийный контроль за назначением на должности был упорядочен и стандартизирован решением Политбюро в ноябре 1923 г.{315}
Список номенклатурных должностей постоянно расширялся и касался уже не только высшего, но и среднего звена управления. Поскольку кадры для номенклатуры пополнялись за счет "выдвиженцев", коренизация, проходившая в советских республиках, создавала благоприятные условия для формирования национальной партийно-советской бюрократии.
Первоначально основу партийно-государственных служащих составляли неукраинцы – преимущественно русские и евреи. Однако постепенно ситуация стала меняться. Если накануне официального принятия курса на коренизацию доля украинцев среди служащих составляла лишь 35%, а государственный аппарат функционировал исключительно по-русски, то в 1925 г. украинцами были уже 50% государственных служащих, в 1926 г. – 54%95. Правда, оставалось немало чиновников, всячески сопротивлявшихся украинизации.
В партийной системе ситуация складывалась лучше, нежели в государственной. Если в 1920 г. доля украинцев среди коммунистов была невелика и достигала всего 20,1%, то в 1927 г. это уже 52%, в 1933 г. – 60%, а в 1940 г. украинцы составляли 63% членов КП(б)У%. При этом в 1925 г. численность украинцев в Центральном комитете украинской компартии достигла всего 25%{316}.
Таким образом, в ходе украинизации была заложена основа для формирования этнической республиканской элиты, включавшая, помимо партийных функционеров и управленцев, представителей научной и творческой интеллигенции. Как справедливо замечают украинские специалисты, в результате украинизации изменилась мотивация использования украинского языка: если раньше она носила в основном культурный характер, то теперь появился и политический аспект{317}. Действительно, национальная принадлежность стала одним из условий успешной карьеры. Чтобы занять определенную должность или положение, следовало знать украинский язык, а еще лучше – быть украинцем по происхождению. Все это приводило к тому, что формирующаяся бюрократия, фактически монополизировавшая право на формирование низшего и среднего звена республиканского аппарата управления, приобрела национальный характер. Интересы именно этой национал-бюрократии и выражал в конце 1920-х гг. молодой экономист М.С. Волобуев, отстаивавший приоритет украинских государственных и хозяйственных органов в управлении республикой.
Изменение отношения к украинскому языку и украинцам вообще, существенная материальная поддержка украинской культуры поднимали престиж украинской интеллигенции. Украинские писатели, художники, артисты активно участвовали в общественной жизни и составляли едва ли не самую активную в национальном плане часть общества. Н. Хвылевой верно отразил господствовавшие в этой части общества настроения, их "самостийную" ориентацию, усиливавшуюся из-за присутствия на Большой Украине большого количества галицийской интеллигенции.
Формирующаяся элита (и партийно-государственная, и интеллектуальная) осознавала свою особую идентичность и рассматривала Украину как самостоятельную национальную республику, правда, входившую в состав СССР. Она была заинтересована в сохранении и упрочении своего положения, а следовательно, всячески поддерживала равноправие отдельных республик в Советском Союзе и пыталась поставить вопрос о компетентности союзных органов в республиканских делах.
Особенно отчетливо это проявилось в период создания СССР: независимый характер украинцев доставил в 1922-1923 гг. немало неприятных минут союзному руководству. Именно желание подчеркнуть равноправие в созданном Союзе ССР, а также расширить свои владения (видимо, идея соборности украинских земель также оказывала свое влияние на партийно-государственное руководство УССР) и лежало в основе территориальных претензий Украины к РСФСР.
Привилегированное положение украинской элиты в период проведения коренизации вызывало раздражение другой части общества: большевиков, веривших в мировую революцию и лозунги интернационализма, с одной стороны, и носителей русской культуры (русских и евреев, интеллигенции и рабочих) – с другой.
Высшее украинское руководство именовало настроения этой части общества "великорусским шовинизмом" и отмечало его распространенность как среди пролетариата, так и среди партийцев русского происхождения{318} При этом "социальные корни русского шовинизма", как отмечалось на одном из украинских партийных форумов 1926 г., "залегают в толще русского городского мещанства… и в интеллигентско-спецовской прослойке"{319}. Отношения между частью общества, ориентированной на украинскую культуру, и приверженцами "великорусского шовинизма" складывались весьма напряженно, поскольку речь шла не только об отвлеченных материях и идеях вообще, но и о чисто практических вопросах (прием в вузы, рабочие места и т. д.).
Украинизация глазами общества. "За" и "против"
Глядя из Львова и Харькова
ПРОВОДИМЫЙ БОЛЬШЕВИКАМИ КУРС коренизации привлекал пристальное внимание украинцев, живших вне УССР. В целом до конца 1920-х гг. украинизацию позитивно оценивали и в западноукраинском обществе, и в украинской эмиграции. Она воспринималась как частичное осуществление национальных устремлений. Как отмечало львовское "Діло", "при всей ограниченности теперешних украинизационных попыток, они имеют определенно позитивное значение". Украинизация, говорилось далее, свидетельствует о силе украинского национального движения: "…осуществление наших национальных идеалов реализуется хотя и медленным, но уверенным шагом"{320}.
О несомненном пропагандистском успехе украинизации свидетельствует и увеличение желающих выехать в УССР. При общем положительном настрое широких слоев западноукраинского населения различные политические силы восприняли украинизацию по-разному. Позитивно оценила переход к украинизации Коммунистическая партия Западной Украины (КПЗУ), что было вполне естественно ввиду ее теснейшей идейной и материальной зависимости от ВКП(б). Украинская социал-демократическая партия на страницах своего еженедельника "Вперед" также отзывалась об украинизации одобрительно, тогда как Украинская социалистическая радикальная партия расценила политику большевиков как тактический шаг, рассчитанный на закрепление власти над стремившейся к независимости Украиной. Украинское национально-демократическое объединение в своей оценке украинизации отмечало ее позитивное значение в деле продвижения украинской советской государственности к полной независимости. Однако позднее УНДО называло украинизацию формальной и пропагандистской и призывало использовать ее в чисто тактических целях для укрепления украинского национального сознания.
Решительно негативно оценивали украинизацию консервативные круги. Например, идеолог украинского монархизма В. Липинский видел суть украинизации в стремлении большевиков навязать под прикрытием украинского языка свои "московско-интернациональные политические устремления". Непримиримые позиции в отношении Советской Украины и ее национальной политики занимали и украинские националистические организации, видевшие в украинизации средство деморализации нации{321}
В УССР политика коренизации осуществлялась на фоне достаточно богатой и разнообразной культурной жизни. Действительно, в идеологическом и культурном плане 1920-е гг. на Советской Украине отличались плюрализмом. Существовали различные научные школы и направления. На Украине возникли многочисленные художественные объединения и союзы, кружки и студии. Например, в области литературы активно действовали группа неоклассиков, союз крестьянских писателей "Плуг", литературная организация пролетарских писателей "Гарт", "Вольная академия пролетарской литературы" (ВАПЛИТЕ). Существовали объединения художников, композиторов и др. деятелей искусства, среди которых стоит вспомнить Товарищество художников имени К. Костанди, Ассоциацию художников Красной Украины, Товарищество имени Леонтовича.
В целом в УССР в 1920-е гг. действовало 40 литературно-художественных организаций, которые объединяли писателей, художников, музыкантов, артистов{322}. При этом интеллигенция не только искала новые приемы творческого самовыражения, но и активно обсуждала актуальные проблемы общественно-политической жизни. В стране часто проходили дискуссии (литературные, театральные и т. п.), участники которых выражали зачастую полярные взгляды.
В УССР особенно активно обсуждались вопросы, так или иначе связанные с национальной украинской проблематикой вообще и большевистской политикой коренизации в частности. Сторонники национальной идеи считали коренизацию реальным средством воплощения в жизнь своих убеждений, о чем свидетельствует, к примеру, развернувшаяся в 1925 г. на Украине активная дискуссия по вопросу о путях развития украинской литературы (1925-1928){323}. В процессе дискуссии обсуждалась роль Украины в мире, ориентиры украинского мировоззрения. Украинские литераторы и другие деятели культуры пытались найти ответ на вопрос: какой должна быть новая украинская культура, как соединить пролетарский интернационализм, коммунистический дух новой культуры с ее национальной сущностью? Обычно все соглашались с необходимостью выхода украинской культуры из узких этнографических рамок, чтобы она могла встать в один ряд с культурами других народов. Первоначально дискуссия была сугубо литературной, однако вскоре в значительной степени политизировалась: широко обсуждавшиеся в обществе проблемы часто выходили за границы сугубо литературных и трансформировались в политические.
"Хвылевизм", "бойчукизм" и "волобуевщина"
ОСОБУЮ АКТИВНОСТЬ в дискуссии проявил молодой литератор Н. Хвылевой (псевдоним Н.Г. Фитилева, 1893-1933), с именем которого связано распространение идей "европеизма", то есть обращение к Европе как образцу классического высокохудожественного искусства. Хвылевой предупреждал об опасности чрезмерного влияния русской культуры на украинскую. Это опасность, как предостерегал писатель в своем известном памфлете "Украина или Малороссия?", двоякого рода. Прежде всего речь идет о "борьбе за книжный рынок, за гегемонию на культурном фронте двух братских культур на Украине – русской и украинской"{324}. Поэтому, говорит он, исходя из "логики национального возрождения", необходимо создать материальные условия для "выявления культурных возможностей молодой нации"{325}.
С другой стороны, Хвылевой опасался, что "украинская интеллигенция в массе своей не способна побороть в себе рабскую природу, которая северную культуру всегда обожествляла и тем не давала возможности Украине проявить свой национальный гений"{326}. Из всего этого был сделан следующий вывод: "Украина несколько иначе будет идти к социализму, хотя и в одном советском политическом союзе с Россией"{327}.
Выдвинутый Хвылевым лозунг "Геть від Москви! (Прочь от Москвы!)" получил широкий резонанс и послужил достаточным основанием для обвинения его в национализме. Сторонники Хвылевого отвергали упреки в политическом подтексте лозунга и недооценке достижений русской культуры. По их мнению, речь шла об опасности некритического копирования культурных достижений других народов и о необходимости проявлять в творчестве национальные черты, темы и мотивы.
Лозунг "европеизации культуры" нашел широкий отклик у украинской интеллигенции. Новые формы западноевропейской театральной культуры активно внедрял Лесь Курбас, возглавлявший художественное объединение "Березиль". Украинские исследователи считают его "творцом и реформатором украинского национального театра, который в 20-е годы прокладывал новые пути в культурно-художественной жизни республики"{328}. Курбас разделял позиции Хвылевого в плане борьбы с провинциализмом и "хохляцкой малоросийщиной". Его постановки пьес Н. Кулиша "Народный Малахий" (1928) и "Мина Мазайло" (1929) вызвали широкий общественный интерес из-за своей политической направленности. Например, в пьесе "Мина Мазайло" речь шла как раз об украинизации. Среди действующих лиц -"малоросс-карьерист", "представитель украинского национализма унровского типа", "великодержавный шовинист" и, конечно, "патриот украинизованной УССР". Персонажи высказывали свои взгляды довольно резко. Например, одному из них принадлежат такие слова: "Ихняя украинизация – это способ выявить всех нас, украинцев, и тогда разом уничтожить, чтоб и духу не было…"{329}. Партийное руководство республики критически отнеслось к этим постановкам и использовало Всеукраинский театральный диспут в июне 1929 г. для наступления на "Березиль": Курбас был обвинен в национальной контрреволюции{330}.
Поиск путей взаимодействия украинской и европейской культур шел и в изобразительном искусстве. Украинский художник-монументалист М.Л. Бойчук пытался соединить традиции византийского искусства с элементами украинского народного орнамента, мозаики и фрески периода XVII-XVIII веков ("бойчукизм" был заклеймен позже как формалистическое искусство){331}.
Между тем в украинском обществе звучали призывы покончить не только с "культурной", но и с экономической колонизацией. Об этом говорили такие украинские функционеры, как С. Яворский и П. Солодуб. Особенно ярко подобные взгляды выражены в работах украинского экономиста М.С. Волобуева (1903-1972), недовольного положением Украины в составе СССР. В его статье о проблемах украинской экономики, опубликованной в 1928 г. в журнале "Большевик Украины", поднимался вопрос о целостности украинского национально-хозяйственного пространства и о характере руководства промышленностью УССР. Волобуев считал, что следует раз и навсегда признать целостность украинского национально-хозяйственного пространства. "Конечно, можно условно называть СССР "одной страной", если речь идет о противопоставлении СССР как целого всему капиталистическому миру, – писал Волобуев. – Если же речь идет о внутренней [курсив автора. – Е. Б] характеристике экономики СССР – называть ее экономикой одной страны было бы большой ошибкой. Ведь такая постановка вопроса выявила бы непонимание того, что после революции украинская экономика перестала быть "придатком" к русской, что эта экономика теперь равноправна…"{332}
Украинский экономист считал ошибочным подход Госплана СССР: этот высший хозяйственный орган рассматривал экономику Союза как единое целое, без деления на самостоятельные национальные народно-хозяйственные комплексы. По мнению Волобуева, это в корне неправильно, поскольку в этом случае Госплан забывает о перспективе. В будущем, как писал Волобуев, "национально-хозяйственные комплексы должны войти в состав мирового хозяйства" в соответствии с мировым разделением труда{333}. Вследствие такого неправильного подхода общесоюзные органы рассматривают экономические организации национальных республик как "подведомственные им организации", а не как часть национального хозяйственного организма{334}. Украинский экономист считал также несправедливым распределение союзного бюджета, поскольку прибыль от украинской экономики шла на союзные нужды, а не на развитие УССР{335}.
Волобуев считал необходимым исправить отмеченные им ошибки хозяйствования. Прежде всего, говорилось в статье, руководство народным хозяйством УССР должно принадлежать украинским экономическим центрам, а за союзным Госпланом следует оставить общедирективные функции. Последней инстанцией в утверждении украинского бюджета должен стать ВУЦИК. Волобуев подчеркивал, что доходы от украинской экономики должны использоваться на нужды республики. Он требовал также установить контроль над деятельностью союзных органов со стороны республиканских органов власти{336}.