Взгляды, высказываемые Волобуевым и Хвылевым, нередко падали на благоприятную почву, особенно в среде молодой украинской интеллигенции. Так, в 1928 г. ОГПУ заинтересовалось деятельностью аспиранта Института марксизма СВ. Шудрика, который, "использовав свое пребывание в институте марксизма, на кафедре национального вопроса" снабжал сторонников Украинской коммунистической партии{337} "секретными партийными документами"{338}. Шудрик считал, что никто, кроме украинцев, никогда не разрешит украинского вопроса, и поэтому необходимо создавать в КП(б)У "украинский базис", "чтобы иметь возможность впоследствии разрешить украинский вопрос не так, как его теперь разрешают в области языка, и то неудачно, а в плоскости государства, хозяйства, партий, союзов и т. д."{339}. Основной целью кружка Шудрика была "прививка своих (укапистских) взглядов членам КП(б)У" под лозунгами "Хай живе Вільна Україна! Хай живе вільна українська культура, яку породила Жовтнева Революція!"{340}. Действия Шудрика были расценены как антисоветская работа и "шовинистическая обработка своих земляков", а сам он был объявлен украинским националистом.
Взгляды Волобуева вызывали сочуcтвие прежде всего у интеллигенции: и профессуры, и студенчества. Например, доцент зернового института в Харькове, преподававший экономическую географию, Кривицкий попал в поле зрения властных структур именно из-за того, что разделял "волобуевскую точку зрения" и считал, что "УССР является сейчас российской колонией"{341}. Приведем еще один пример – слова студента из Днепропетровска Покотило: "На что нам союз, нам нужно, чтобы Украина была свободной так же, как Англия, Франция, чтоб она имела право заключать торговые сделки без морального или другого влияния Москвы… Разве у нас житье на Украине? У нас зажим. Истинное возрождение украинской культуры на Западной Украине"{342}.
Разговорчики в строю
В АРХИВАХ СОДЕРЖАТСЯ любопытные документы, свидетельствующие о том, что политика украинизации обсуждалась и в широких массах. В приветствии XIII съезду РКП(б) в 1924 г. "группа беспартийных товарищей" высказала свои "мысли о национальном вопросе в связи с декретами правительства УССР об украинизации"{343}. Авторов письма беспокоили антиукраинизационные настроения, распространенные среди чиновников на местах, в данном случае – в южных степных губерниях Украины. "Многие в провинции, а бывает и в центре, смотрят на распоряжения правительства об украинизации как на дело не особенно важное, не серьезное, предпринятое, мол, лишь для отвода глаз Европе…"{344} – указывается в письме. Приводятся также случаи бестактного отношения к украинцам ("потрудитесь говорить на понятном языке, а не на турецком"{345}) и формального отношения к украинизации ("курсы украинского языка устраиваются только для формы"{346}).
Нередко вопросы украинизации тесно связывались с проблемой статуса Украины в СССР. Так, в письме президиуму XIII Всеукраинского съезда Советов (февраль 1931 г.) группа делегатов съезда ("прибывших из различных районов УССР, и группы рабочих столицы УССР – Харькова, от заводов ХПЗ, ГЭЗа, "Серпа и молота"") "ставила правительству ряд вопросов". "Необходимо немедленно взяться за выдвижение руководящих кадров из местного населения, -говорилось в письме. – А то председатель какого-либо треста или комендант, или генеральный, занимающий всякие другие государственные должности, будут обязательно кончаться на "ов" – Козаков – председатель, а заместитель какой-либо "малоросс", чтобы не обидно было – Гонтаренко, Кобаченко. Генеральный – на "ов", и ниже чином на "ко". Это, знаете, плохая политика. К добру она не приведет. Надо строить украинскую советскую государственность, так как уже пора"{347}. В письме также подчеркивалось, что "до сих пор говорят только о языке, культуре". По мнению авторов письма, необходимо было сделать все, "чтобы УССР действительно была суверенной республикой в Союзе Советских Республик, а не выглядела как культурно-национальная автономия…"{348}.
На почве украинизации нередко вспыхивали конфликты по национальному признаку. Один из таких фактов приведен в монографии А.С. Рублева и Ю.А. Черченко. Директор Украинского института лингвистического просвещения в Киеве И.М. Сияк (галичанин по происхождению) запрещал говорить в институте на русском языке. Над студентом Ивановым, продолжавшим говорить по-русски, по инициативе директора был проведен общественно-показательный суд, после чего студента исключили из института.
Рублев и Черченко подчеркивают, что Сияк руководствовался благими целями развития украинской культуры и исключение было целиком оправданно – студент-лингвист не удосужился выучить украинский язык{349}. Но стоит заметить, что и в действиях студента Иванова присутствовала своя правда – на его стороне был главный пролетарский писатель Максим Горький. В известном горьковском письме украинскому писателю А. Слесаренко говорится следующее: "Уважаемый Алексей Макарович! Я категорически против сокращения повести "Мать". Мне кажется, что и перевод этой повести на украинское наречие тоже не нужен. Меня очень удивляет тот факт, что люди, ставя перед собой одну и ту же цель, не только утверждают различие наречий – стремятся сделать наречие "языком", но еще и угнетают тех великороссов, которые очутились меньшинством в области данного наречия"{350}.
Приведем еще один случай. В 1927 г. профессура Киевского художественного института резко выступила против приглашения на работу преподавателей из числа русских художников. В украинский Наркомпрос было подано соответствующее заявление с 26 подписями. По свидетельству ЦК КП(б)У, "еще до подачи заявления в Киеве проводилась классовая борьба. Националисты распространяли листовки-протесты"{351}. В этих листовках говорилось о том, что "украинский художественный фронт" наводняется "кацапами" и "жидами", что все народное украинское глушится и что все, кому дорого развитие украинской культуры, должны чинить отпор и т. д.{352} Любопытна реакция украинского Наркомпроса на положение дел в Киевском художественном институте. Скрыпник посчитал, что причиной тому – чрезмерное использование российских кадров и явно недостаточное – кадров украинских, что и привело к обострению "национальной борьбы в институте и около него"{353}.
С нашей точки зрения, эти примеры свидетельствуют о том, что ситуация в республике, по крайней мере среди интеллигенции, была, мягко выражаясь, не совсем здоровой. Украинизация приводила к обостренному размежеванию людей по национальному признаку. При этом следует учитывать, что привлечение украинскими властями к сотрудничеству галицийской интеллигенции, в свою очередь, отнюдь не вызывало восторга у интеллигенции русскоязычной, ориентировавшейся на русскую культуру.
Рублев и Черченко подчеркивают, что антагонизм между приезжей и местной интеллигенцией существовал на всем протяжении 1920-х гг.{354} После переезда в Харьков М.М. Лозинский вспоминал: "Мое несчастье в том, что я – галичанин. Тут галичан никто не любит. Старшая русская публика относится к ним враждебно как к большевистскому орудию украинизации (вечные разговоры о "галицийской мове"). Старшие местные украинцы относятся еще хуже, считая галичан "предателями" и "большевистскими наймитами". А советский актив и партийцы тоже их считают чем-то отличным от себя"{355}.
Действительно, русскоязычная интеллигенция, особенно профессура, часто крайне негативно относилась к украинскому языку. Некоторые даже ставили под сомнение сам факт его существования. Например, преподаватель математики Белинский из Днепропетровска заявлял, что "украинский язык годен только для песен, ведь им нельзя пользоваться всегда, ведь это выдумка, чуждая даже для украинцев"{356}. Преподаватель физики Бароновский заявлял: "На этом [украинском. – Е. Б.] языке невозможно два слова сказать, он груб и непригоден для такого предмета, как физика… Чрезвычайно глупо и то, что требуют строительства какой-то национальной культуры, ведь, по сути, Украина сейчас не что иное, как часть России. Никогда она не будет самостоятельной, всегда будет жить по указке матушки России"{357}.
Таким образом, проводимая большевиками политика украинизации создавала напряженность в обществе. "Властью проводится такая политика, что сильно обострилась классовая и национальная борьба, ненависть одного к другому, нет никакого братства…" – читаем в одном из писем во Всеукраинский ЦИК{358}.
Кто против?
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, ПОЛИТИКА коренизации, создававшая довольно благоприятные условия для деятельности национально ориентированных групп населения, вызывала неприятие со стороны тех слоев общества, чьи интересы учитывались далеко не полностью или вообще игнорировались. Против были настроены чиновники (они были почти поголовно русскоязычными), старое городское население{359}, пролетариат, русскоязычная интеллигенция (инженерно-технические работники, часть профессорско-преподавательского состава вузов).
В КП(б)У было также немало противников коренизации и лиц, занимавших выжидательную позицию, в частности, из числа "старых большевиков", веривших в мировую революцию. Приведем несколько характерных примеров. В Краматорске заведующий тарифно-экономическим отделом заводоуправления Т. Файнберг высказывался в таком духе: "Нам нет надобности изучать украинский язык, потому что при социализме все языки сольются в один"{360}. На заводе К. Либкнехта в Днепропетровске часто слышались такие разговоры: "Зачем нам украинизоваться, изучать украинскую культуру, если мы должны быть интернационалистами и иметь один общедоступный язык, функции которого выполняет русский язык"{361}. Студент Приходько из Харькова заявлял: "Украинизоваться не буду, революцию проводили на русском языке"{362}.
"Антикоренизационные настроения" зачастую находили пассивное выражение, однако при столкновении с позицией сторонников коренизации создавали напряженность в украинском обществе. О том, насколько серьезное препятствие для реализации политики коренизации могло оказать "бездействие" некоторых слоев общества, свидетельствуют жесткие меры контроля над соблюдением постановлений по украинизации. Так, уже упомянутый декрет "О мерах обеспечения равноправия языков и о содействии развитию украинского языка" 1923 г. предусматривал ограничения по языковому признаку при приеме на работу: "С введением в действие настоящего декрета никто из граждан, не владеющих обоими наиболее распространенными языками, не может быть принят на службу в госучреждение"{363}. Украинский Совнарком в сентябре 1925 г. предлагал центральным учреждениям УССР, комиссариатам и окружным исполкомам "уволить с должности сотрудников, которые до этого времени не овладели украинским языком"{364}.
Большинство же чиновников ни в какую не желало изучать национальный язык. Украинские партийные власти неоднократно обращали внимание на данное обстоятельство. В докладной записке Центральной всеукраинской комиссии украинизации соваппарата при СНК УССР (1925) отмечалось, что в большом количестве учреждений не выполняются постановления и декреты по украинизации, в частности на работу принимаются люди, не знающие украинского языка{365}.
Комиссия ЦКК ВКП(б), обследовавшая практику проведения национальной политики на Украине в 1928 г., отмечала несколько факторов, существенно затруднявших украинизацию партийных и государственных учреждений. В качестве объективных причин комиссия указывала на трудности, связанные с незавершенностью формирования украинского литературного языка: "несколько раз менялась грамматика, и лица, раз уже сдавшие экзамен по украинскому языку, снова подвергались испытанию"{366}. Кроме того, чиновники, вынужденные изучать украинский язык, отнюдь не горели желанием вникать в историю Украины, украинского театра, украинской литературы и т. п., которые были включены в "программу испытаний"{367}.
Комиссия также отмечала, что "требование знания украинского языка распространяется на слишком широкий круг служащих". Например, "преподаватели школ нацменьшинств жалуются на то, что с них требуют обязательно знание украинского языка, а между тем никто не интересуется… насколько они владеют тем языком, на котором преподают"{368}. Кроме того, поскольку знание украинского языка требовалось от всех госслужащих, это обстоятельство, по признанию комиссии, существенно ограничивает круг лиц, "из среды которых производится выбор служащих"{369}.
Следует обратить внимание на еще одну особенность украинизации. Сторонники коренизации на Украине стремились к тому, чтобы для служащих национальный язык стал разговорным, чтобы им пользовались не только для деловой переписки. Та же комиссия ЦКК ВКП(б) сетовала на то, что "для большинства госслужащих украинский язык все еще является языком официальным, которым пользуются лишь в стенах учреждений и то, главным образом, для составления "бумаг". Разговорным же языком вне стен учреждения, но зачастую и в самом учреждении, для многих все еще является русский язык"{370}.
Служащие нередко высказывались об украинизации довольно резко. Например, в Николаеве заместитель главного бухгалтера завода "Марти" Новиков (беспартийный) заявил: "Украинский язык – собачий язык, и учить я его не буду. Пошлите лучше меня в Великороссию". Товарищеский суд вынес постановление об увольнении Новикова с завода, но за своего бухгалтера вступился директор. Дело закончилось выговором{371}.
Не всегда находила поддержку политика коренизации и среди крестьянства, составлявшего в 1920-е гг. большинство населения УССР. Для крестьян первостепенное значение имела социальная и аграрная политика советской власти. К тому же в восточных и юго-восточных районах УССР проживало много русских, и тут ассимиляция украинского населения зашла дальше, нежели в других районах. Большинство населения там пользовалось русским языком, и переход на украинский школ, печатных изданий и делопроизводства не всегда встречал одобрение.
Вот как описывал рабочий-партиец в своем письме в ЦК КП(б)У положение в Луганске{372}: "Убежден, что 50% крестьянства Украины не понимает этого украинского языка, другая половина, если и понимает, то все же хуже, чем русский язык… Тогда зачем такое угощение для крестьян?" Особенно возмутил автора письма перевод на украинский язык партийной печати: "Я не говорю уже о "Коммунисте" на украинском языке. Одна часть, более сознательная, подписку не прекращает и самым добросовестным образом складывает газеты для хозяйственных надобностей. Это ли не трагедия… Другая часть совсем не берет и не выписывает газет на украинском языке и только озираясь по сторонам (на предмет партлица), запустит словцо по адресу украинизации"{373}.
Один из жителей села Никольского Павловского района Сталинского округа УССР в своем письме в редакцию "Крестьянской газеты" в 1927 г. сетовал на то, что "у нас на Украине Сталинского района издаются книги, объявления, разные распоряжения" на украинском языке, "непонятном для народа". "На сходах читают наказы, распоряжения, объявления и т. д. на украинском языке. Народ заявляет: "Читать на русском понятном языке, не надо нам читать на венгерском", т. е. на непонятном языке"{374}. Вызывали затруднения и различные объявления, "расклеенные на РИКе [райисполкоме. – Е. Б.] и сельсовете", их никто не хотел читать, "потому что написано на украинском непонятном языке". Украиноязычное делопроизводство вызывало недовольство граждан: "Разругается другой гражданин и уйдет, и так большинство недовольно"{375}.
Не лучше обстояли дела и с литературой на украинском: "Газеты русские из Москвы разворачиваются читать нарасхват, а украинское "Рад[янське] село" лежит рядом, никто не берет"; "какие имеются [книги] на русском языке – нарасхват разбирают, а от украинских отбегают…"; "большинству интересно прочитать биографию В.И. Ленина и др., но на русском понятном языке нет, а на украинском есть, никто не хочет читать, а если кто возьмется, то ничего не поймет без переводчика"{376}. "Для чего это?" – спрашивал автор письма.
Отнюдь не всегда находила поддержку политика украинизации и среди рабочих. Партийный деятель 1920-х гг. И. Майстренко, по роду службы вынужденный заниматься практическим проведением украинизации, оценивая в своих воспоминаниях сложившуюся ситуацию, отмечал "русифицированность" Харькова, Донбасса, Днепропетровска, Одессы и их упорное нежелание украинизироваться. "Харьковская улица все еще говорила на русском языке", -писал Майстренко. Показательно, что хотя сын мемуариста учился в Донбассе в украинской школе, но "на улице и дома говорил на русском языке"{377}. В то же время "старинные украинские города быстро дерусифицировались". В качестве примера Майстренко приводил Полтаву, где к концу 1920-х гг. "на улицах господствовал украинский язык"{378}.
Рабочие юго-восточных промышленных областей УССР к необходимости изучения украинского языка относились явно негативно. Даже те из них, кто немного владел украинским, им не пользовались. "Некоторые товарищи знают много украинских слов и фраз, но "стесняются" начать говорить, – сообщалось в одной из пропагандистских брошюр Днепропетровской окружной комсомольской организации. – Такое стеснение беспочвенно и достаточно наивно, ибо зазорно теперь совсем не знать украинского языка"{379}. Ситуация осложнялась тем, что Сталин высказывался резко против применения административного нажима на этот слой населения. Единственным средством воздействия на пролетариат оставался метод разъяснения и убеждения, эффективность которого в течение всего советского периода оставалась сомнительной.
"Определенно не считают себя малороссами"
ВЕСЬМА НАСТОРОЖЕННО и далеко не всегда позитивно воспринимало украинизацию и украинское население РСФСР. Например, во время урегулирования вопроса о границах между РСФСР и УССР в середине 1920-х гг. возможность присоединения к Украине активно обсуждалась самим населением приграничных районов. Вопрос был поднят на уездных съездах Советов. Делегаты высказывались против присоединения их уездов к Украине, мотивируя это нежеланием населения подвергаться украинизации. Так, в протоколах Россошанского и Острогожского съездов подчеркивалось, что "имеющаяся в уезде часть украинского населения в силу проводившейся до революции национальной политики и по своим бытовым и культурным условиям к данному моменту ассимилировалась с великорусским"{380}.
При этом украинское население, по словам делегатов съездов, категорически отказывалось от преподавания в школах на украинском языке и не соглашалось вообще как бы то ни было подвергаться украинизации, "которая неизбежно связана с коренной ломкой выработавшихся и исторически установившихся бытовых условий и языка"{381}. Один из членов губисполкома крестьянин Россошанского уезда Скляренко заявлял, что украинский язык среди населения совершенно не пользуется популярностью: "Как-то в уезде проводилась кампания по организации украинских школ, населению предлагалось, по его желанию, устраивать школы с обучением на украинском языке, и, несмотря на это, не было создано ни одной украинской школы"{382}. "Большинство жителей Острогожского уезда определенно не считают себя малороссами", – делал вывод председатель местного исполкома и приводил интересный пример. В губернской крестьянской "Нашей газете" была открыта специальная рубрика, так называемый "украинский куток", в расчете на то, что крестьяне будут присылать заметки на украинском языке. Что же получилось? "После двух-трех заметок "Куток" заглох", "крестьянство осталось глухим, совершенно не интересуясь данным вопросом… Жители не считают себя хохлами"{383}.