Итак - бац! И квадрату крышка, в самом сердце квадрата - дыра. С вишневую косточку, (калибр - 7,22 мм). Теперь очередь, но какая! Девять дыр вокруг главной дыры - как сияние славы, круг ровнехонек, как края дыры. Не каждый на такое способен. До квадрата такой слепой черноты труден путь, а до россыпи дыр - короток: бац!.. Экий кураж! Это просто пожар в груди!
Ах, какая прелесть - Ты в черном свитере вполоборота! Здесь абсолютная гармония души и тела. И знаешь, что потрясает - Твои пухлые щечки с комочками Биша. Такие комочки есть только у годовалых детей. У взрослых же - это признак ювенилизации (омоложения), развития в начало…
Ты - взрослая! И уже - дитя.
Ты и пахнешь, как девочка - теплом и грудным молоком. Твои колени…
И тут все на месте - и стать, и шея, и спина, и угадывающаяся грудь, и плоский живот, и Твой славный пуп… И игривая челка, и даже прислушивающееся к моим словам краснеющее от моих комплиментов прелестное ушко, ждущее моих поцелуев…
Ах!
А какая кисть!
И какие пальчики - пальчики оближешь!!!
Я целую Твои запястья!
"Я целую Ваши руки, завидуя тому, кто целует всё то, чего не целую я".
Очень нра!!!
Но куда, брат, тебя занесло? В самом деле, не пьян ли, не псих? Нет, не пьян, нет, не псих. В мире столько закрученных вывертов и гипербол, столько глупости и простоты - ум кубарем. И на все, я же знаю, не хватит патронов. Поэтому я выбираю главные мишени, превратившие гармонию в хаос. Скажем, Гамлет. Или Матисс. В чем мантисса Матисса, где кончается Джойс? И с чего начинается совесть? И другие вопросы…
Гамлет - маска или порно? Тень игры или верх тревог? Сколько этих Гамлетов бродит по свету? Жизнь - театр, и в каждом из нас сидит Гамлет. И Отелло, и Дон Жуан…
А, да что там - все просто: бац! Гамлет мертв. И никто не встает на его защиту. А этот-то кто, вон тот в точечку или в капельку? Ах, Моне или даже Мане? Нет? Сера? Ах, Сера! Или даже Сезанн! Ах, Сезанн… А мы - тюк его! Бах-бац-бам, тра-та-та, тратата… В каждую точечку, в каждую капельку - бахбацбам… Дзынннь! Просто вдрызг! Что за вкусы, что за выверты. Вы взгляните, взгляните на это! Ах! Саль-ва-тор-да-ли! Ах-да-ах! Да, Дали!.. Что за липкое тесто времени, а корабль что в сетях паутины? Гений пука и помочи мочи. У меня ни капли жалости. Есть еще патроны? А порох? А злость? Есть! Полно! Хватит, хватит, и не надо жалеть…Я-стре-ля-ю-во-все-то-что-мне-не-на-вист-но.
Стопстопстоп, передышка, мир. Лоб мой взмок и ладони влажны… Перекур. Передышка. Пива! Нужен пива глоток. Или рюмочка коньячку? "Где же кружка?". И где же моя бутылка с вином? Наполовину пустая. Или все еще наполовину полная? Лечь на спину, ноги выбросить нарастяжку, руки - в бок, веки - напрочь, запечатать, задраить, как люки в танке, темнота, ночь, тишина и покой… Ни единой мысли, ни плохой, ни хорошей, ни шевеления ни одной мозговой извилины, ни ветерка, мозговой штиль, а не шторм, мертвая тишина, мрак вселенского абсолюта…
Ты же пьян, таки пьян!!!
Ничегошеньки! Я?! Ни-ни…
Полежать, поостыть. Так - несколько десятков секунд, три, четыре, пять, шесть, целая минута и вдруг первая тревожная мысль: хватило бы только патронов. Хватит, хватит… Сэкономлю на ком-то, на толстотелом Рубенсе или на тонюсеньком жаленьком Кафке. И на Ге, и на По, можно и на Ги де Мопассане или на Золя, и на Чехове, на Моэме, и на деде Хеме или на Флобере, точно - на Флобере, да, на Густаве - целый диск, можно целый автоматный рог и гранат с десяток, и снарядов ящик, на Флобере, на Сенеке, Канте, Гете и на Руссо, и еще на Гомере, на Гомере - конечно, и на Прусте, но не на Рембо…
А всех этих Толстых, Достоевских и Гоголей, Гегелей и Спиноз, Шопенгауэров и Шпленглеров, Марксов, Энгельсов и их Ко - всех в расход. Ведь это они все - творцы истории - сделали мир таким кривым и вонючим.
Но не трожь Монтеня! И Ларошфуко. Кьеркегор и Ницше? Этих и подавно! А Святой Августин, а Платон и Плотин? Моисей, Соломон, Клеопатра, Таис, Аспазия, Мона Лиза?.. Всех - к собачьим чертям! Как только все они стали моей легкой добычей, у меня пропало желание нажимать на курок. Но дело сделано, ничего уже не вернешь.
Хорошо, что Леонардо удалось ускользнуть.
Отлепилась бумажка на бутылке, я приклеиваю ее еще раз. Читаю: "Не забудь…".
Я, конечно, готов запустить ею в стену - бац!
Нельзя - ведь могу и забыть.
И, конечно, удивительная гармония фона, свитера, цвета волос и провально призывной умопомрачительной черноты дивных глаз…
Ну и какая Мона, какая Лиза может соперничать своей улыбкой с тааааааа-акими губами!!!!
И та-а-а-а-а-кой родинкой!!!!
Йуууууууулька, я Тебя люблю!!!
Смахнуть слезу…
"Ты волнуешься?" - спрашиваю я себя и сам отвечаю: "Немножко". "Ничего, все волнуются" - успкаиваю я себя.
Пока мне удается немногое, а еще столько нужно успеть…
Я расстреливаю Наполеона и Гамлета, и Дон-Жуана…
Гамлета-то за что? Гаргантюа или Пантагрюэль? Может быть, Рабле? Или Рембо с его неистовым неприятием этого мира?
А Рембрандт, а Эль-Греко? Или, скажем, Лаокоон? Или рококо, Ренессанс?.. Как мне убить рококко? Как мне перестрелять всех impressio и expressio Ван Гога или Гогена, Сера, Сюзанна или того же Матисса с его танцующими головешками? Откуда эти лица берутся, как они попадают на мушку и в поле зрения моего прицела? Это как кадры хроники: Цезарь, Гитлер, Нерон, вдруг Гомер и Руссо…
И Переметчик… И этот ублюдок тут! Что за имя такое? Надо же - Пере-Метчик! Надо же! Так выверено и точно! О, уррррод! Как же он выполз на свет божий? Кто, кто взял на себя труд выволочить это чудовище из логова тьмы и невежества? Какая сука? И всех этих, кто иже с ним, всех этих рябомордых швецов, кисельных пасечников и квадратноголовых кинг-конгов? Какая сука?..
Сумасшедший дом, шестая палата…
Меня часто спрашивают, зачем я так красно и яростно называю эти черные имена. А как же! Я их не называю, видит бог - выплевываю. А то! Я сыт этой блевотиной, сыт по горло… И должен же этот мир в конце концов випрямиться, прозреть. А для этого он должен знать всю эту нечисть поименно… Чтобы даже их внуки и правнуки, а потом и пра-правнуки сочились судорожным стыдом при одном только упоминании этих существ. И не беда, что у этого Переметчика нет и не будет собственных детей - тут уж, слава богу, природа и история отдохнут - у него не будет не только будущего, у него не будет даже спичек, чтобы разжечь под собой очищаючий огнь - милостивый костер покаяния…
И еще: это то, что выпирает, и от этого не спрячешься…
И - личное.
Руки так и чешутся…
А на этой фотке очень нра - гранатовые волосы на просвет, гранатовые бусы на груди и руке, гранатовый вкус кожи… Абсолютное соответствие и гармония всех рецепторов - зрения, вкуса, запаха, прикосновения (я целую…), теплой прохлады….
Единственная придирка (ложка дегтя?) - левая кисть руки. Она выпирает. Потому что близко к объективу и кажется кулаком. Если так задумано - годится. Но я бы срезал этот кулак. Прикрой его листиком бумаги и фотка будет еще более милой и точной. Да?
Я и теперь слышу ее голос: "Я на них выгляжу такой счастливой, или по меньшей степени веселой, и вроде как у меня все хорошо… Это вранье все!..".
Да знаю я, знаю, знаю… Знаю я!.. Слышишь - знаю!!!
Я знаю, что заставляю и Тебя врать, но пока что…
Убежать от всего этого! Прикрыть глаза… На минутку…
Ну кто там еще?…
Я спал?! Ах, я - спал. И все это мне только приснилось. Сказывается бессонная ночь, ведь работать надо и днем и ночью.
Работать! Патрон в патронник…
Я сею пули, как сеют пшеницу, широким размашистым жестом, ряд за рядом, чтобы они нашли и здесь благодатную почву, заглушив навсегда в этих рядах всходы чертополоха. (Я это уже говорил!). И поделом вам…
Я вас всех ненавижу!
А какие бы ты хотел, спрашиваю я себя, чтобы взошли здесь всходы? Да, какие? Если ты только и знаешь что сеять свои свинцовые пули ненависти и презрения.
Ха! Зачем спрашивать? Чего я хочу? Я хочу…
Я хочу лелеять и пестовать ростки щедрости, щедрости…
Щедрости! Неужели не ясно?!. Нате! Хорошего - не жалко!
Мне вдруг пришло в голову:
"Не думай о выгоде и собственном интересе.
Это - признаки бедности.
Чистые люди делают пожертвования.
Они приобретают привычку Бога".
Это - Руми…
Бедные, бедные богачи-толстосумы, когда же вы, наконец, приобретете в собственность привычки Бога? Ведь жадный - всегда больной.
Мои пули - пилюли для Жизни…
- Юююууууууу!.. - ору я, - помолчи, послушай!..
- Не ори ты, я слышу, говори…
- Ты-то можешь меня понять, ты же можешь, можешь!..
- Ты - верблюд.
- Я - верблюд!?.
- Тебе никогда, слышишь, никогда не пролезть через игольное ушко.
- Мне?!. Не пролезть?!. Да я…
- Твой мозг отягощен местью, как мешок богача золотом.
Сказано так сказано. Сказано от сердца.
- Юленька, - шепчу я, - я не верблюд. Вот послушай…
- Ты - пустыня.
Ах, эта бесконечно восхитительная, таинственная и загадочная пресловутая женская мужская логика!
Но Юля - за Руми, я знаю. И за меня!
А что мне делать вот с этой красивой страной? Глобализм! Глобализм не пройдет, решаю я, и беру на мушку Америку. "Yes it is, - думаю я, - its very well!".
Да как же, не поверят мне, как можно увидеть вместе Джульетту и Гарри Поттера, Сенеку и Марксаэнгельсаленинасталина?
Но я же вижу! Я вижу вдруг Паганини, теснящего левым флангом своих пешек самого Каспарова. Гарик растерян, он берет смычок и, как хлыстом, хлопает себя по бедру. Да, дела-а. Во влип-то.
И разве можно себе представить Пенелопу мирно беседующую с Отелло за тем столиком, что у самой кромки воды. О чем они спорят? Я вижу, как она улыбается, не сводя своих синих глаз с его белых зубов.
- Я все глаза проглядела, - читаю я по ее губам.
На каком языке они разговаривают?
А вот и Здяк! Хо! Ну и боров! Архипов бы сказал: хряк!
Крррохобор!.. Взяточник!.. Ворье!..
Академик?
Да какой там - шпана!..
Бац…
O tempora, o mores!
Я подслушиваю и подсматриваю, выведываю и даже вынюхиваю. У меня, как у собаки, нюх на всякую грязь и на вонь, на предательство и измену, да, на все нечеловеческое, мерзкое, жалкое, гадкое и гнилое… На зловонное и мертвечинное… Да, нюх, на всех этих жадных и душегорбых, шипящих и гавкающих, жующих и блеющих, и блюющих и все-таки жрущих, на этих хромодуших и заик…
Это подло, я знаю. Но я веду себя так, как подсказывает мне мой инстинкт правдолюбца.
Это снова стучат?
Нужно спрятать бутылку. Но нельзя забывать написанное - "Не забудь…".
Ну, знаешь…
- Так что же случилось, Ю?!.
Я беру эту книжку, в тысячный раз нахожу эту умопомрачительную букву (Ю), читаю: "ЮЛИЯ - греческ. "кудрявая", "волнистая", "пушистая"; лат. "вечно молодая"; польск. "с открытым сердцем"; лат. (Iulia) "июльская" или "из рода Юлиев (патрицианский род в Древнем Риме. Согласно легенде, произошёл от богини Венеры)".
Я мысленно дополняю: славянск. - БОЖЕСТВЕННАЯ!))).
- Ю, - произношу я, - помни, пожалуйста, Имя Свое!!!
По такому глубокому снегу мне не угнаться за ним. Его зеленая куртка мелькает то слева, то справа и мне то и дело нужно выискивать его спину среди белых стволов берез, густым частоколом вставших между нами.
Лыжи бы!..
Я настиг бы его в считанные секунды!
Сколько ж лет и зим ушло на выслеживание за этим Джеймсом Джойсом!
Я стою по колено в сугробе, шапочка сбита набок, лоб взмок, футболка прилипла к спине, а винтовка, кажется тяжелой, как никогда, ствол так и ходит ходуном, мне никак не удается задержать дыхание, пар изо рта, как из трубы паровоза… Секунда, еще секунда, задержать, наконец, дыхание, замереть, левый локоть на выступ таза, правый глаз прилепить к прицелу…
Господи, как барабанит сердце!
Теперь - едва заметное движение указательного пальца: бац…
Промах! Еще - бац… Промах! Уйдет, уйдет же, негодник!
И чтобы не упустить эту подлую тварь, приходится-таки пристегивать лыжи: "Привет, милый!".
Бац!
И готово! Добегался, сладкий мой "Уллис-Одиссей"!
Иногда я замираю, застываю, как раскаленный металл в форме, просто каменею: ты кто? Я ищу оправдание своей странной страсти, объяснение… Я так думаю: чтобы выправить горб этого мира, нужна воля. Воля есть. Теперь нужна вера: ты и твой Бог, и твоя Вселенная - едины. Это бесспорно! Значит…
И я снова хватаю бутылку.
…значит, думаю я дальше, значит…
Я ведь не насилую себя, не принуждаю себя жать и жать на курок, сея свои пули в морду мира, я это делаю и без всякого наслаждения, подчиняясь лишь одной-единственной мысли - Вселенная справедлива. И коль уж я ее законная часть, возможно, глаз ее или складка на лбу, или рука, указательный, скажем, палец, то и… Да-да, вот: я - карающая рука Бога! Ух ты! Видимо Бог выбрал меня, как выбирает и тысячи других своих воинов, для одной единственной цели - вершить Свой Страшный, но и Безжалостно Справедливый, Свой Тонкий и Выверенный, да-да, Воистину Филигранный Свой Страшный Суд.
Я - карающая Рука Бога!
Карающая нежным, но и уверенным движением указательного пальца! Ведь на то он и указательный, чтобы указывать на тонкие места в архитектонике Вселенной. Ведь люди - это самые тонкие ее места! Все эти Авловы и Здяки, Рульки, и Ухриенки, Переметчики и Штепы, Шпуи и Швондеры, все эти шпицы и швецы, лавочники и мясники, эти шипящие и гавкающие, и блеющие, и воняющие…
Господи, сколько же их развелось!
Они - как неподъемные камни, рассыпанные по тропе к счастью.
И воздастся каждому!..
В этом и есть, я теперь это ясно вижу, мое небесное предназначение - кара!
Я - инструмент в руках Бога, этакий наждак, щетка мо металлу, скребок, сдирающий до блеска коросту всего жалкого и тленного. И пусть на первый взгляд кому-то покажется, что это работа черная, в пыли и в поту, в угаре, пусть… Но те, кто еще не ослеп, у кого не заплыли жиром глаза, те не могут не рассмотреть: моя работа - работа чистильщика, по сути - работа кристально чистой капли дождя… Да, дождя, но и упрямой бактерии, микроба, если хочешь - вируса, пожирающего все отжившее, истлевающее, распадающееся, мертвечинное… Надеюсь, это ясно звучит: я - санитар мира! Я уже говорил это, но намерен это повторить для глухих: я - санитар!
Я понимаю: жизнь уйдет в песок, если я отступлюсь.
Я просто предам ее, если…
На этот раз мой глаз вылуплен на "Великого мастурбатора". Этот Дали… Надо же так накуролесить! А ведь признанный гений! Я бы дал ему Нобелевскую по живописи. Не раздумывая…
Бац!..
Я бы и этот чертов коллайдер разнес вдребезги…
"Не надорвись, милый…".
Да-да, я тебя понимаю, милая Ю, - нет ничего более отвратительного, чем месть. Но иногда, понимаешь, даже самое отвратительное играет неизменно очень важную роль - отражает блеск прекрасного!
Так разве я не прекрасен в своем порыве очистить лик Земли от заик? От лая гиен и вони корыт…
Смотри, смотри, как сияют мои глаза, когда я своими смертоносными пулями рушу устои этого мира хапуг и ханжей, невежд и ублюдков? Разве благоговейный блеск моих ясных зеленых глаз тебя не радует? Ведь как и любое другое, мое кровопускание - врачует! Оно - плодоносно!
Понимаешь, милая, мы ведь не должны быть сильнее самого слабого, самого обездоленного, но мы должны быть сильнее всех этих мастодонтов и монстров, всех этих уродов и упырей!.. Должны! Мы же в неоплатном долгу перед вечностью…
- Ты и меня пристрелишь? - спрашивает Юля.
- Тебя? Как можно? Тебя нет. Живи…
Я всегда успею это сделать.
Она с таким упорством и настойчивостью твердит мне, что она однолюб, что у меня закрадывается подозрение: не однолюб ли она? Я не желаю знать, что будет с нами, когда у меня закончится запас патронов, я знаю только одно: все будет кончено.
Она улыбается, ах эти милые ямочки.
Монета, вывалившаяся из кармана на паркет, производит такой звонкий грохот, что я вздрагиваю. Все-таки страшновато строчить без умолку и без разбора. За что-то придется ведь и платить.
Почему наушники сняты? Мир орет точно его режут на части!.. И этот неумолкный стук…
Господи! Еще вчера, чтобы сдать жалкие стекляшки и купить четвертушку хлеба, я ухищрялся отмывать холодной водой бутылку из-под растительного масла, а сегодня имею возможность, прижимая локтем спасительное цевье и ощущая щекой вороненую прохладу прицела, беззаботно жевать терпковато-соленые маслины. Спасибо, Тебе Господи!
Вот бы вишенку в шоколаде!.. Или рюмочку рому…
Ну, а эти, что выстроились стройными рядами, толстомордые слуги, толстоухие, толстозадые, черноротые, краснощекие… Рыла, да, свиные рыла… Что умолкли, припав к кормушкам, попритихли, пристроившись к заду зад, харя к харе… Эй, вы там!.. Ну-ка вам-ка я поприпудрю ваши пуховые рыльца свинцовым пеплом, вот держите: трататататата-тра-та-тратата… Как, заждались расплаты горькой, кровопийцы, вампиры, гадики, тараканы и пауки? Поделом вам, да, поделом… Жги! Жги!.. Все вонь и яд. Я не хочу… Не хочу… Не хочу…
Я хочу жить в стране, где каждый житель поет гимн родины, стоя под ее флагом и тихо шевеля губами.
И снова тянусь рукой к опустевшей бутылке.
Ода уродам. Я расстреливаю ее в упор.
Я снимаю наушники и ор мира вонзается в уши: болььььь!..
Музыка, музыка - вот где спасение!
Взять пульт дистанционного управления, навести на проигрыватель - щелк…
Муууууууууууууузыка…
Ах, какая сладкая боль… Да-да - боль. Больно там, где душа еще теплится, еле теплится, еле-еле… Музыка - как бальзам…
Моцарт!
О, Моцарт!
Я просто таю…
Я и не пытаюсь бороться с ним - спать… Сон - как спасение… И уму моему нужна передышка. Ведь от этих дум можно сдуреть.
Я снова в Иерусалиме! Может быть, здесь я найду правду? Или в Ватикане. Зачем? Я не верю Папе. Когда я спросил его как-то о…
Вдруг лязг, скрежет, грохот… Какая-то какофония… Я даже морщусь! Что это? Кто это?!. Это и мертвого поднимет! Я протираю глаза, приподнимаюсь на локте: кто это так бесцеремонно?..
Шнитке… Ах, Шнитке! Хо! Это же мой Шнитке! Ну, знаешь… Устроил тут!.. Тише ты, тише… И нельзя ли попроще, что-нибудь тихое, мирное, сладкое, пушистенькое… Простое, как палец. Благоговейное… Да хоть Пиаф, хоть Матье, хоть та же Патрисия или Дасен, или Азнавур, или… Да, дайте мне мой Париж, мой праздник, что-нибудь французское… Я хочу слышать этот язык любви и нежности… Только не Шнитке! О, этот Шнитке!
Нет сил терпеть!
Бац!
Вот и мой музыкальный центр мертв!
Вдребезги!
Воооооооооооот…