* * *
Я часто размышляла над своим браком. Браком по расчету с нелюбимым человеком. Что он для меня? Тюрьма? Клетка? Или все-таки свобода от любых обязательств и повинностей? Никаких чувств, никаких переживаний, душевной боли. Те бурные взрывные эмоции, которые я испытывала с Робертом ранее, больше не тревожат мою душу. Все это время я училась не показывать на людях своих переживаний, не смеяться открыто, не ходить быстро, не чувствовать, не терзаться, не грустить и не радоваться.
Но я не перестала быть девушкой, женщиной. И мне нужна была отдушина в моем тягостном существовании. Я пыталась раскрасить невеселую картину супружеской жизни пусть не в яркие, но хотя бы в приглушенные, пастельные тона. И брала краски, которые были под рукой. Возможностей хоть как-то примириться с реальностью было немного. Одна из них - деньги. Большие деньги. Единственное, что мог предложить мне этот брак. И я стала наслаждаться хотя бы этим.
Я скупала драгоценности горстями. Заказывала самые роскошные платья и аксессуары. Ручное кружево мне привозили из Ирландии, а перчатки и шляпки из Парижа. Я часами могла выбирать ткань у портнихи или дорогой гарнитур у ювелира. Герцог молча оплачивал счета и ни разу не позволил себе даже намека на недовольство моим транжирством. Возможно, он понимал, что шестьдесят два года на чаше весов сможет уравновесить только его богатство.
Шелка, атлас, тафта, муар, бархат и меха заполнили гардеробную комнату. Я переодевалась по четыре-пять раз за день. Костюм для верховой прогулки, утреннее домашнее платье, платье для приемов, вечернее, бальное… Ни разу ни на одном балу я не повторилась в наряде, стать законодательницей моды с миллионами герцога было так просто.
Весь день у меня был расписан по минутам. Приглашения, чаепития, верховые прогулки, пикники, бридж, театры и выставки. Только визитов к родственникам не было в этом списке. С родителями у меня установились прохладные неприязненные отношения. Герцог не уважал моего отца. Считал бесхарактерным и слабым. Когда разговор заходил о папе, он всегда кривил губы и бросал что-нибудь презрительное.
Да я и сама не рвалась встречаться с родными. То, как цинично они меня продали, до сих пор бередило рану в сердце. Я спасла семью от разорения, но ни удовлетворения, ни гордости от этого не испытывала. Выиграли все. Все, кроме меня. Отец расплатился с долгами, Адели купили небольшую виллу на берегу Ионического моря, вблизи Сиракуз. Даже дедушка поправил свои дела и теперь кичился родством с герцогом Мелвиллем. Он с легкостью взял новый заем в банке и наладил поставки сырья для своих фабрик из колоний. И чем лучше шли дела у моих родных, тем больше я злилась и старалась их наказать. Чтобы хоть немного, хоть чуточку им стало так же больно, как больно мне…
* * *
Месяц проходил за месяцем, а наследника все не было и не было. Герцог начал нервничать. Прошло больше года, а мой живот оставался плоским. Однажды, когда супруг зашел в четверг в спальню, а я сообщила, что у меня женские недомогания, услышала злое шипение:
- Похоже, мне продали порченый товар. Еще и за непомерную цену…
Оскорбительные слова так расстроили меня, что я проревела полночи. Было так горько и обидно это слышать, словно я была в чем-то виновата.
- Не бери в голову, - сказала Лилия утром на прогулке в парке, видя мои красные глаза и опухшие веки. - Вон, Розалинда де Мар два года замужем, и не за шестидесятилетним стариком, а за своим ровесником. И он ее не раз в неделю посещает, а почти каждый день.
Я прыснула в кулачок. Розалинда нам уже все уши прожужжала, какой у нее неутомимый муж. Подруга тем временем продолжала:
- И ей так же не удается забеременеть. А у тебя? Раз в неделю, в четверг?
И Лилия громко рассмеялась.
* * *
Так постепенно я взрослела. Через год я обросла шипами и колючками, через два и сама умела уколоть так, что мало не покажется. А через три никто, ни один мужчина или женщина не смогли бы сделать мне больно. Уже никто не мог заставить меня заплакать или почувствовать себя виноватой.
Сначала я всеми фибрами души не хотела иметь ребенка от герцога. Зачатого в муках, в отвращении, в боли. Ребенка не от любимого, а от ненавистного уродливого старого мужа. Я заранее ненавидела его порождение.
Время шло, и я уже сама захотела ребенка. Но только для того, чтобы муж больше не приходил ко мне, оставил в покое.
А потом прошли годы, и я опять изменилась. Я страстно захотела маленькую девочку, малышку, о которой я могла бы заботиться, холить и лелеять. Мне было все равно, что она будет не от любимого человека. Она будет моя, только моя и ничья больше.
Но мне так и не повезло.
Все реже герцог приходил в мою спальню, и все больше времени ему требовалось, чтобы возбудиться. Он больно тискал грудь и щипал за соски, иногда у меня даже оставались синяки после таких "ласк". Но я не жаловалась. Терпеливо сносила его визиты, грубые прикосновения и боль. В меня с детства как тяжелым молотом вбивали понятие: долг каждой женщины - родить наследника. И я терпела.
А однажды наступил такой момент, когда герцог, как ни старался, так и не смог достаточно воодушевиться, чтобы исполнить супружеский долг.
- Я могу себя поздравить, дражайший супруг? Вы больше не будете оказывать мне честь своими посещениями? - презрительно спросила я, когда он, пыхтя и сопя, пытался расшевелить свой детородный орган.
Тогда впервые он меня ударил. Пощечина была не то чтобы болезненной, просто оскорбительной.
- Бесплодная стерва! - проскрежетал он хриплым голосом.
- А вы уверены, что именно я бесплодна? - я поднялась с постели, запахнула пеньюар и немного добавила света в комнате.
- Уверен. У меня куча внебрачных отпрысков, - угрюмо произнес супруг.
- А они точно ваши? - зло рассмеялась я. - Ваши любовницы могли сказать что угодно. Особенно, если им были нужны от вас деньги.
Герцог молчал, сидя на кровати в распахнутом халате. Полное обрюзгшее тело белело в полумраке спальни. Дряблый живот, тонкие кривые ноги, безвольный поникший мужской орган - меня передернуло от отвращения.
- Ваша бывшая жена… Она же была верна вам?
- Естественно, - самодовольно прохрипел герцог.
- И двадцать лет не могла понести. Тогда это уже закономерность. Будете еще пробовать? Третью жену? Четвертую? - я насмешливо смотрела на него сверху вниз и впервые чувствовала себя победительницей. Возможно, из-за того, что дамоклов меч его посещений уже больше не висел над моей головой.
Герцог тяжело встал, запахнул халат, пожевал губами, задумался, словно собираясь что-то мне сказать, потом махнул рукой и молча вышел через дверь, соединяющую наши спальни.
Я была так взбудоражена, что стало не до сна. Нервно ходила взад-вперед по спальне и не могла решить: радоваться мне или огорчаться? То, что у меня не будет детей, это огромный минус. Но то, что герцог не будет ко мне больше приходить, это плюс. В итоге я выпила немного вина (то ли в честь праздника, то ли поминок) и легла спать.
* * *
У Лилии с Бертоном все окончательно разладилось. Он не скрывал своих любовниц, она демонстративно смешивала его имя с грязью и распускала обидные слухи.
- Знаешь, Софи, - сказала она мне однажды, - я приняла решение. Свой долг я выполнила, наследника родила. А дальше могу делать что угодно.
- Что ты имеешь в виду? - я перевела взгляд с прилавка с тканями, которые выбирала, на пылающее решительностью лицо Лилии.
- То, что я свободна от обязательств, - заявила она. - Если у мужа любовницы меняются каждые полгода, почему я должна хранить ему верность?
Я нахмурилась. Прелюбодеяние - мерзкое слово. И пусть я считала себя уже достаточно циничной особой, супружеская измена для меня по-прежнему оставалась неприемлемой.
- Лили, милая… Это же позор. И дети… - начала я. Лилия меня резко прервала. Она нервничала, стараясь казаться смелой, но я видела страх и боль в ее глазах.
- Софи, ты как была наивной простушкой, так и осталась, - дрожащим голосом заявила она, и я услышала нотки паники в ее голосе. - Сейчас столько способов предохранения, что дети - последнее, о чем стоит волноваться. А если вдруг забеременею, всегда можно посетить спальню супруга. Если, конечно, мне повезет его в ней застать.
Последнее она пробормотала в сторону.
Я с болью в сердце смотрела на свою подругу. Никакие уговоры и убеждения на нее не действовали. Упрямство, злость, желание отомстить мужу затмили разум Лилии и сделали ее невосприимчивой к доводам рассудка.
Первым ее любовником стал ветеран первой англо-бурской войны - капитан де Лориньи. Военный мундир и ордена всегда манили женщин, как огонь мотыльков. Лилия влюбилась без памяти, а я вынуждена была выслушивать ее восторженные отзывы о капитане. Она восхваляла широкий разворот его плеч и сильные руки, боевые шрамы и неутомимость в постели. Для меня это было одновременно и неприятно, и интересно. Как может нравиться то, что делают двое в спальне - я не понимала. Постель ассоциировалась у меня только с герцогом. И любое упоминание о плотских утехах вызывало стойкое отвращение и брезгливость.
Бертон закатил скандал. Лилия в ответ припомнила ему и Офелию - актрису, и мадмуазель Коко - певичку, и молодую вдову барона Чандерса, и многих других. Муж заткнулся. А дальше… Дальше было все хуже и хуже. Нет, в высшем свете всегда царили вольные нравы, и измены были частым явлением среди аристократов. Но их не принято было афишировать. Все происходило за закрытыми дверями, в темноте спальне. Но Лилия, как будто специально, выставляла свои увлечения напоказ. Словно наказывала своего мужа, мстила ему за боль… "Куда это все приведет?" - спрашивала я ее, но она только отмахивалась.
Слухи и сплетни было не скрыть. Герцог за ужином обратился ко мне с нравоучениями.
- Миледи, - я подняла голову: нечасто он обращался ко мне, особенно в последнее время, - я бы вам советовал прекратить любые отношения с Лилией Девони. У нее очень плохая репутация в свете.
Я фыркнула и продолжила есть.
- Я настаиваю, - высокомерно произнес супруг.
- Лилия - моя подруга с детства, - наконец ответила я, - я буду с ней общаться, даже если она будет ходить по улицам голая.
- Но слухи… - задохнулся он от возмущения, - слухи могут коснуться вас!
- Не коснутся, - бросила я холодно. - Вы сами говорили, что герцогиня стоит так высоко над простыми смертными, что ничто не сможет пошатнуть ее репутации.
- Я вас предупредил, миледи, - скривил губы герцог. - Если вы так невоспитанны и безнравственны, что позволяете себе…
Я встала из-за стола, не дослушав его гневную тираду. Меня уже давно перестало волновать мнение герцога обо мне.
- Стойте! - донесся дребезжащий окрик. - Я еще не договорил!
- Ну, так договорите в одиночестве. У вас это хорошо получается, - бросила я, даже не приостановившись.
* * *
Я тщательно следила за приглашениями и визитными карточками. И никогда не принимала участия в мероприятиях, где предположительно могли появиться мои родители. Мама настойчиво пыталась посетить меня дома, присылала письма (не распечатывая, в камин), приглашения, визитные карточки (сразу в мусорную корзину). Подстерегала в парке и в театре.
- Нам нужно поговорить, Софи, - умоляющим тоном уговаривала она меня.
- Нам не о чем разговаривать, - бросала я и поворачивалась спиной.
Но однажды мама неожиданно нанесла визит. Было раннее утро, я еще была дома, и встречи избежать не удалось.
- Доброе утро, миледи Нордвик. Чаю? - прохладно произнесла я, присаживаясь на кушетку в гостиной.
- Софи, перестань изображать из себя герцогиню, - устало произнесла мама, - я пришла к тебе просить прощения.
- Вовремя, правда? - саркастически усмехнулась я. - Хорошо просить прощения и каяться, когда все уже случилось, деньги уплачены и назад дороги нет.
- Уже столько времени прошло после свадьбы, а ты все злишься.
Мама всхлипнула и поднесла платочек к глазам. Я усилием воли задавила в сердце сочувствие и жалость.
- Как отец? Я слышала, он путешествует по Европе, - бросила я небрежно, - уже почти год.
- Мы разошлись и давно не общаемся, ты же знаешь, - тихим тоном ответила мама. - Я сейчас с Аделью в Бате. Она передает тебе привет. Может, приедешь на лето к нам? Пообщаетесь?
Я отрицательно мотнула головой. Мама тяжело вздохнула и полезла в ридикюль.
- Вот, возьми, она тебе написала, - мне протянули письмо. Первым порывом было гордо оттолкнуть руку, но любовь к сестричке не позволила это сделать.
- Спасибо, - я положила конверт на столик. - Что-то еще, миледи?
- Да, - голос мамы словно помертвел, красные опухшие глаза смотрели в сторону, - меня давно мучает раскаяние…
Я насмешливо поджала губы, но промолчала. Я годами вытравливала из себя любое сочувствие и преклонение перед родителями, строила вокруг сердца каменную стену, и ее слезы уже практически не трогали меня.
- Мы виноваты перед тобой, - наконец выдавила она из себя, - сильно виноваты.
- Неужели? - я подняла удивленно брови. - Что же может быть хуже того, что есть сейчас?
- Я… - мама опять всхлипнула, крупные слезы побежали по щекам, - я обманула тебя. Это мучительно… Перед свадьбой… Я испугалась… Роберт…
Бессвязные слова заставили меня напрячься, появилось нехорошее предчувствие. Внутри образовался ледяной комок. Я с ужасом ждала продолжения.
- Его не отпустили тогда… - у меня по спине побежали мурашки. - Я умоляла твоего отца, но он был непреклонен. Особенно после того, как мы нашли письма и многочисленные портреты юноши в твоей комнате. Мы поняли, что у вас все слишком серьезно. Когда его уводили, Роберт кричал, что не оставит тебя, что найдет способ помешать свадьбе. И мы испугались…
Мама замолчала, пытаясь справиться с рыданиями.
- Продолжай… - тихим свистящим шёпотом произнесла я, волоски приподнялись у меня на руках от внезапного страха.
- Отец заплатил полисменам. Роберта осудили за кражу. Роланд был на суде, подтвердил, что молодой человек забрался в дом и пытался украсть твои драгоценности.
- Дальше.
- Ему дали три года колоний, - наконец призналась мама, опустив голову. - Отправили на пароходе вместе с другими заключенными в Австралию.
Я от шока не могла вымолвить ни слова. Потом вскочила и заметалась по комнате.
- Я найду его. Сегодня же поеду в Скотланд-Ярд. Его уже должны были освободить, но я сниму с него все обвинения. Деньги у меня есть. Я этого так не оставлю, - торопливо бубнила под нос сама себе.
- Софи, Софи, стой, подожди, - мама умоляюще протянула ко мне руки. - Я… Я потом захотела восстановить справедливость. Конечно, уже после твоей свадьбы, прости. (Мама опять заплакала.) Я узнавала… Роберт Уайт погиб в колониях на руднике. Там произошел взрыв парового двигателя. Много заключенных погибло. Это точно. Мне написал его надзиратель, лично.
Я стояла в центре гостиной, и что-то рушилось и ломалось внутри меня. Возможно, последние остатки доброты и любви к родителям?
- Я ненавижу вас, - ровным бесцветным голосом, в конце концов, произнесла я. - Убирайтесь из моего дома. Я не хочу вас больше видеть.
- Софи! - умоляюще прошептала мама. Я презрительно махнула рукой.
- Ваша светлость. Так нужно обращаться к герцогине, вы сами мне говорили, - и, выглянув в коридор, громко произнесла: - Максимилиан, проводите леди Нордвик, она уже уходит.
Внутри образовалась ледяная глыба. У меня больше нет сердца, у меня больше нет матери, нет отца, нет любви. У меня есть только титул и деньги. Равноценный обмен, не правда ли?
1902 год
- Ты посмотри, какой красавчик, - достаточно громко произнесла леди Лилия Элизабет Девони, моя лучшая подруга, обмахиваясь веером. Так громко, что стоящие рядом пожилые женщины возмущенно зашушукались.
Я сделала вид, что мне интересно. Мы стояли на террасе и смотрели на ярко освещенный танцевальный зал, хорошо просматривающийся в проеме арки. Молодой человек, который привлек наше внимание (точнее, внимание Лилии), топтался возле двери и растерянно поглядывал вокруг, явно кого-то высматривая.
- Да, неплох, - негромко ответила я, - высок, строен, мускулист… Лакомый кусочек. Но он кого-то ждет.
- Возможно, меня? - произнесла Лилия с придыханием и двинулась к двери. "Ну вот, - вздохнула мысленно, - сейчас начнется". Ее способ обольщения я знала наизусть. Жертва еще ничего не подозревает, а ей уже никуда не деться.