– Мам, ты чего?!
– Мне плохо! Ты завтра после школы поезжай к бабушке… Мне так плохо…
Она не глядя скинула на стул свою новую роскошную дубленку и без сил рухнула на диван.
– Плохо? – всполошилась Оля. – Если плохо, может, врача?.. А чего болит? Сердце? А у Анькиной матери недавно сердечный приступ случился, так Анька три дня в школу не ходила – за ней ухаживала… Мам, а зачем мне ехать к бабушке?
– Я уезжаю.
– В командировку? Или опять в Голландию?.. Ну чего ты не отвечаешь, мам?
– Оль, мне никто не звонил? – приподнявшись вдруг, спросила Саша.
– Нет, мам, никто. Сегодня вообще звонков не было. Я рано пришла из школы, нас отпустили – физик заболел. Говорят, в этом году будет сильная эпидемия. Какой-то страшный грипп… Мам, а ты знаешь новость? Тетя Валя переезжает. Купила квартиру в Заречье. Говорит, маленькую, но им пока хватит. Денег заработала, молодец… Мам, ну чего случилось?
– Меня с работы уволили.
– Мамочка! – От неожиданности Оля вскочила с дивана – до этого она сидела у Саши в ногах. – Мамочка! Мама! – повторяла она, бегая от возбуждения по комнате. – Но что произошло? Почему?.. А я знаю! У вашей шефини съехала крыша. Правильно? Крыша едет не спеша, тихо шифером шурша… Ты же такие обалденные статьи писала! Чего расстраиваться? Ты себе получше работу найдешь… – Она вдруг схватила со стула брошенную дубленку и принялась энергично укрывать ею Сашу. Укрывала и гладила по волосам. – Да тебя все в Городе знают! Мам, ну не плачь. Ты у меня классная журналистка. Надо как-нибудь пересилить себя, мам.
…Нам учительница по литературе постоянно твердит: настоящей жизни без трудностей не бывает. Русские писатели проводят своих любимых героев через испытания. А у нелюбимых, у неблагородных и скучных, вечный штиль. Человек должен уметь перебороть себя и… трудные обстоятельства!
И Саша, как могла, стала учиться перебарывать себя и обстоятельства.
По утрам она пробовала обходить городские редакции, заглядывая исключительно в заштатные газеты и журналы. В солидные не имело смысла соваться – их оккупировал господин Бобров. Но и в заштатных ей не очень-то радовались. В некоторых сразу говорили "нет", в других обещали подумать, кое-где предлагали прислать резюме.
Если разговаривали более или менее доброжелательно, Саша пыталась проявить инициативу:
– А можно внештатно? Я хочу предложить вам материал…
– А вот такой материал нас как раз и не интересует, – торопливо отвечали сотрудники редакций. – Если заинтересует, позвоним.
За редакциями следовали магазины. Времени у нее теперь был вагон, она подолгу обдумывала, чего и сколько нужно покупать. Возвращаясь домой с покупками, с детским прилежанием ревизировала содержимое кошелька и делала неутешительный вывод: деньги тают.
При расчете в редакции "Bête noire" ее совсем не обидели. И все же полученной суммы едва хватило на месяц. Не спасала и жесткая экономия – деньги подходили к концу. Других денег у Саши не было. Как не было привычки копить на черный день. Где-то она читала недавно: не копите, черный день и без того окажется черным.
И если бы только деньги, но ведь и кроме них еще…
После Голландии Дмитрий звонил ей всего три раза. В первый – сразу по ее приезде домой. Потом на Новый год. На минуточку вырвался из хоровода семейного праздника. И Саше показалось, что возвратиться в этот хоровод ему просто не терпится. Уж очень скоро, чуть ли не после первой фразы, он начал прощаться с ней. Саша оживленно болтала, смеялась, спрашивала, как будто оттягивала роковую минуту.
А потом он позвонил в самом конце января. Говорил как обычно: спокойно, даже радостно. Саша вдруг тоже успокоилась и повеселела. Как будто не было этого мучительного месяца ожиданий. Как будто он звонил ей вчера и позавчера. И завтра позвонит, подумала вдруг Саша, разве в этом стоит сомневаться?
– Я просто замотался! Дел невпроворот! – рассказывал Дмитрий, и она не могла не верить ему. – На Воронцовом Поле пока тишина, но, думаю, осталось недолго.
Саша промолчала – она больше не верила ни в какое Воронцово Поле. Пусть все останется как было. Ей и этого достаточно. По-другому она уже и не хочет!
– Я так соскучился, соскучился по тебе, – нежно бормотал в трубку Дмитрий. – У тебя назревает командировка в Москву?
– Нет. Пока нет. Меня тут… с работы уволили.
– Ну приезжай просто так! Приедешь?
– Постараюсь! – вздохнула Саша и чуть не добавила: "Если денег раздобуду".
Надо было бы не стесняться и вслух произнести слово "деньги".
"Ничего, – успокаивала себя Саша. – Скажу в следующий раз".
Но следующего раза – в том-то и дело – не случилось. Дмитрий ей больше не звонил. Саша изнемогала от ожидания. Особенно трудно было вечерами – в их обычное время с девяти до десяти. Она ложилась на диван с книжкой, затевала возню на кухне, включала телевизор – и все-таки не могла не ждать. Это он ее приучил. Навязал организму этот рефлекс, создал привычку, от которой просто так не отвяжешься.
Где-то он теперь, ее Дмитрий? И что-то поделывает? Развивает свое СП. Он как-то сравнил предприятие с ребенком, о котором хочешь не хочешь постоянно приходится заботиться. Если же о предприятии не заботиться, оно в один прекрасный день принесет столько же проблем, сколько приносит запущенный, невоспитанный ребенок.
…А рядом с Дмитрием не покладая рук трудится его жена Елена. Все понятно: СП – их с Дмитрием общий ребенок, а матери в большинстве случаев сильнее беспокоятся о своих чадах.
К середине марта ситуация с деньгами достигла апогея, или, как шутили в редакции "Bête noire", апофигея. Обнаружив с вечера, что ей не на что даже приготовить обед, Саша коротко сказала Оле:
– После занятий поезжай к бабушке.
– Ну, мам, – возразила дочь. – Я не хочу к бабушке. Мне там скучно и…
– Поезжай, поезжай, – повторила Саша.
И Оля согласилась – теперь она редко спорила с матерью.
Утром, после Олиного ухода в школу, Саша отправилась на вокзал. Она знала: в центре вокзальной площади всегда стоит запачканная белая машина – шестая модель "жигулей". Возле нее – дюжий мужик в синем пуховике. На груди у него красуется картонка: куплю ювелирные украшения, старые монеты, ордена… Она никогда не дочитывала длинного перечня интересующих мужика вещей, однако представляла: за часы на браслетке, пару обручальных колец, цепочку и рубиновые серьги много ей мужик не заплатит. Золото он покупает в лом, то есть на граммы. Да и золото-то у нее не самой высокой пробы.
…Часы и браслет принадлежали ее матери. Ей их подарили родители, то ли на совершеннолетие, то ли при окончании института. А обручальное кольцо матери подарил отец. Саша почти совсем не помнила отца. Даже не помнила, говорила ли когда-нибудь о нем мама… И Оля не помнит своего отца. Еще одно обручальное кольцо – его подарок… Вспоминает ли о них Вадим? Представляет ли, на что отважилась Саша в эту минуту?
…Наверное, решившись продать все сразу, она опять совершила поступок из серии опрометчивых. Оптом – дешевле. И заплатили ей мало – возмутительно мало. Если учитывать, что одним махом она распродала все семейные реликвии. Но если сакраментальности момента не учитывать вовсе, выходила вполне внушительная сумма. Саша решила, что лучше не учитывать, а то у нее появляется ощущение, будто бы ей сразу и без заморозки выдрали все зубы.
"А денег много… Много денег… – думала она, непонятно зачем пересекая площадь и приближаясь к зданию вокзала. – На них месяц жить можно. А за месяц чего-нибудь придумаю. Образуется как-нибудь".
К вокзалу подтягивались люди. Потом из здания вокзала на площадь повалил народ – прибыл какой-то далекий поезд: пассажиры несли чемоданы, здоровенные клетчатые сумки, некоторые катили кладь на тележках.
Саша прошлась вдоль фасада бледно-зеленого в стиле модерн здания. У киосков толпились люди: покупали лекарства, украшения, газеты и журналы в дорогу. Практичные люди – в поезде тоже можно газету купить, но там дороже выйдет.
Саша подошла к киоску и сразу увидела номер "Bête noire". Свежий номер. На обложке – в ореоле самых завлекательных рубрик улыбающаяся девушка: "Прогуляйся по столице с Викторией Петелиной!", "Сделай феерический макияж!", "Экономика и экономия: найди семь отличий"… Когда-то Дмитрий вот так же случайно увидел их журнал за стеклом киоска. Возможно, именно этого. Он ведь собирался домой – шел к вокзалу… Один взгляд перевернул всю их жизнь – ее и его. Они даже подумывали об одной общей жизни… О, как давно это было! Ей хотелось заплакать от невыносимой жалости к тем двоим, мечтающим и влюбленным. О, как наивно и одновременно как горестно смотрелась отсюда, с грязной вокзальной площади, их хрустальная мечта, их любовь.
"Мне не горько, не больно, не жаль. Что имею я – все заслужила…" – вспомнила Саша давнишние стихи собственного сочинения. Ведь было уже такое. С ней самой и с другими. И все по этому поводу уже сказано. Ей не стоит даже стараться: все уже сказано до нее. Тогда о чем она?
…Обидно, что нельзя купить "Bête noire", – слишком он дорогой при ее нулевых доходах. Почитала бы труды Виктории Петелиной. Раньше Вику дальше отдела писем не допускали, зато теперь она пошла в гору – прогуливается по столицам… А сведения об искусстве экономии вопрос вообще не праздный. Не учили ее в детстве этому искусству, не учили! Вот и очень зря.
Но хорошо бы и вправду что-нибудь купить. Вот эту иллюстрированную газету. Господи, да что за название такое – "По рукам"?..
Но киоскерша объяснила Саше, что название "По рукам" означает "договориться". Один – купил, другой – продал. В результате участники сделки ударили по рукам.
– Тогда давайте, – обрадовалась Саша. – А то, знаете ли…
Она с брезгливой усмешкой вспомнила, как в поисках работы натыкалась на полуподпольные издания "Секс для нищих" или "Мир ночных бабочек". Еще не хватало тратить последние деньги на эту мерзость!..
Отойдя немного в сторону от киоска, Саша развернула газету. При помощи бесплатно напечатанных в газете объявлений люди рассчитывали продать автомобили, деревенские дома, обменять комнаты в историческом центре Губернского Города на квартиру в новых районах. Рассчитывали устроиться на работу, не имея специальной подготовки, при этом зарплату надеялись получать в СКВ (свободно конвертируемой валюте). Какое-то темное малое предприятие приглашало служащих на полный рабочий день. Платить они собирались в рублях, обещая, правда, ежеквартальную индексацию.
Саша так устала от бесплодных поисков работы, что всерьез задумалась над перспективой поступить на малое предприятие. Ее слегка пугал полный рабочий день. Она не привыкла отсиживать на службе. Ничего, привыкнет – куда денется.
Саша еще раз перечитала объявление и вдруг случайно зацепила глазами следующее: "Газете "По рукам" срочно требуется редактор объявлений. Условия по телефону". Это уже ближе. Хотя, конечно, тоска. Постоянно читать чужие глупые, безграмотные опусы. Тоска объявлений – избитый каламбур.
Куда податься человеку в тоске? Саша физически ощущала тоску, разлитую по всем клеточкам ее организма, одновременно понимая, что это не предел. Предел – последняя точка, когда совсем, совсем уж все плохо. А у нее в сумке лежат деньги, а в руках – объявление о подходящей вакансии. Правда, она может оказаться и неподходящей. Но совокупность вышеперечисленных фактов, пожалуй что, потянет на просвет. В крайнем случае на просветик…
Саша предпочла бы другой сценарий. Все плохо. Очень плохо. Тотально, глобально… Ни работы, ни денег. Ложись и умирай. И вот, когда она дойдет до полного отчаяния, до последней точки, выплачет последние слезы – тогда вдруг откроется просвет. Настоящий, в сто сорок солнц… Саша была не слишком избалована жизнью, но подспудно продолжала верить в свою звезду. Она выберется из точки замерзания легко и красиво. С ней такое не однажды случалось. В последний раз – когда в ее жизни почти одновременно появились Ельчанинов и "Bête noire".
А вот в ситуации "просветик" можно задержаться надолго. Полуголодное существование на зарплату редактора объявлений, одиночество, провинциальная скука. Фортуна скорее улыбнется невинно страдающей талантливой журналистке, чем безликой редакторше, подернувшейся газетной пылью!..
Но пренебречь объявлением газеты "По рукам" Саша все-таки не решалась. В редакции, правда, ей не предложили ничего конкретного. Попросили перезвонить в понедельник с утра, когда на работу выйдет начальство.
Саша сидела на диване, продолжая обдумывать свое грустное будущее, и вдруг за дверью послышались шаги. Она испугалась. Кто это может быть? Они с Олей теперь одни в квартире – кто может не таясь расхаживать в коридоре?
Оказывается, Валентина. В лисьем рыжем полушубке, в зеленом расписном платке, разрумянившаяся с мороза, громкая, звонкая – одним словом, русская женщина.
– Ты думаешь, я чего приехала? – налетела она на Сашу. – Соскучилась? По общей уборной? По коммунальной кухне? Ха-ха-ха-ха. Ха!.. Я мебель приехала забирать. К матери отвезу, в деревню. Там все пригодится. Начинайте, чего встали! – прикрикнула она на заскучавших грузчиков. – В деревню ехать шестьдесят километров, а время – четвертый час!.. А тут-то теперь чего? – спросила Валя, указав на дверь бывшей комнаты Стаса.
– Ничего, – объяснила Саша. – Никто здесь все еще не живет.
– Тогда вот что! – недолго подумав, объявила Валя. – Я и его барахло прихвачу. Стенка у него, кажись, новая была. Мягкая мебель "Березка" – желтая. Хорошенькая такая! Стол журнальный на колесах…
– Как же ты попадешь туда? Комната заперта и опечатана!
– И чё? – расхохоталась Валентина. – Грузчикам на бутылку дам, они дверь плечом высадят.
– Ну здрасте! – воспротивилась Саша. – А я потом за все отвечай: дверь высадила, мебель украла.
– Это ты брось! Не думай даже! Знаешь, кто у меня комнату купил? Азербайджанцы! Азеры мрачные! Неужели, что случись, подумают на тебя? На них, конечно! К тому же народу их там видимо-невидимо. Они вторую комнату захотят выкупить. И чего, она им с мебелью достанется, да? Жирно больно!
– Подожди, – не верила своим ушам Саша. – Ты говоришь, продала комнату азербайджанцам?
– Ну да! Азербодам, азерам!
– А когда… Когда же они успели ее посмотреть?
– Да тут на днях. Пришли – тебя нет. Наверное, ты на работе была. Хотела я записку тебе оставить, потом, думаю, как-то…
– А их много, азербайджанцев-то?
– Ну смотри. Мужик, лет сорока пяти… Имя у него – оборжешься! Знаешь, как звать? Абдул-казы. У него жена и двое детей, вроде девочка и мальчик. Потом еще брат. У брата…
– А чем они занимаются? – перебила Саша.
– На рынке торгуют.
– Фруктами?
– Картошкой и луком! В Москву перебираться хотят. Но по закону надо сначала стать гражданином России, то есть купить что-нибудь в провинции…
Саша, не дослушав, ушла к себе в комнату, села на диван и опять стала думать.
Ну это уже совсем… Это же просто кошмар и ужас… Она знала, в каком направлении развиваются такие сюжеты: азербайджанцы оккупируют квартиру, им с Олей даже в туалет будет выйти страшно! Милиционеры только посмеются: нам что, пост в вашей коммуналке устанавливать? Вы представляете, сколько у нас таких? Полгорода.
У кого же ей попросить защиты? Кто сможет в этой ситуации помочь? Да и кто захочет? Нет, люди здесь, похоже, бессильны. Остается Бог…
…Дождавшись, когда Валентина и ее грузчики уйдут из квартиры, Саша стала собираться в церковь. Церквей в Городе теперь много. Старинные открывают, и новые строятся. В Заречье недавно построили деревянный храм во имя иконы Пресвятой Богородицы "Неупиваемая чаша". Икона эта, говорят, чудотворная, от пьянства помогает. В храме, чтобы к ней приложиться, выстраиваются километровые очереди.
На улице Володарского есть Рождественская церковь. И улица эта по-старому называется Рождественка. Как-то они с Нелли Константиновной и Олей ездили к литургии в Рождественский храм.
– К ранней обедне, – немного рисуясь, пояснила свекровь.
Она зашла за ними в длинной черной шелковой юбке и в маленькой кружевной косынке. Саша надела синий джинсовый сарафан, а Ольга не удосужилась даже снять свои вечные джинсы. Свекровь возмутилась: как же это так?! В Божий дом собрались! В храме надо и креститься, и кланяться, и на колени вставать… Но толком она сама ничего не знала, поэтому, повторив несколько раз про "кланяться, креститься и падать на колени", заговорила об архитектуре.
Искусство барокко – прекрасное, одухотворенное! Самый светлый стиль за всю историю существования Московской Руси. В провинции такие памятники большая редкость…
– Вы только взгляните на этот храм, до чего он стройный! В небо летит!
Нелли долго и с упоением рассказывала им о том, как обычное для русской архитектуры тяжеловесное строение, имеющее в основании крест и называющееся потому крестово-купольным, сменил в московском барокко уходящий в небо столп. Сверху его надстраивали тремя восьмигранными призмами, а самую верхнюю венчали куполом-луковицей.
– А сколько неповторимых декоративных украшений можно найти на фасаде храма! – восклицала Неля, не останавливаясь. – А окна какие – заметили? Огромные. Московское барокко отражает тяготение к большому свету!
Таким образом, их паломничество чуть было не превратилось в экскурсию. В результате они сильно опоздали на службу – стоять пришлось чуть ли не у самого входа. Но даже и здесь была страшная давка и толкотня. Лишний раз руки не поднимешь, чтобы перекреститься, тем более не упадешь на колени.
Саше запомнилось, как прихожане всем храмом пели молитвы. "Верую!" и "Отче наш". Свекровь тоже подпевала, а они с Олей помалкивали – не знали они молитв. Саша решила, что после службы непременно купит молитвослов и выучит слова. Но не купила.
После службы священник говорил проповедь – объяснял прихожанам евангельскую притчу о мытаре и фарисее. Фарисей благодарил Бога за то, что он во всех отношениях лучше мытаря. А мытарь смиренно стоял в церковном притворе и молил Бога: "Боже, милостив буди мне грешному". И вышел оправданным.
Саша подумала тогда, что в заучивании молитв наизусть тоже есть какое-то фарисейство. Во-первых, их смысл не до конца ясен ей. А во-вторых, наверное, лучше прийти к Богу с простой покаянной просьбой: "Боже, милостив буди мне грешному". Постоять на пороге – в притворе храма, просто помолиться и попросить. Хотелось бы, конечно, выйти оправданной…
Сначала Саша решила поехать в полюбившуюся ей Рождественскую церковь, но вдруг передумала. Стоит ли выбирать: тот храм или этот – сказано же: дом Божий. Она поспешно вышла из трамвая, свернула в переулок и скоро уже была на Благовещенской площади.
Благовещенский собор – главный в Городе. По большим праздникам в нем совершает литургию местный епископ. А во время своих визитов в Город здесь служит московский патриарх. В такие дни на Благовещенской площади выставляют милицейские кордоны. Многие рвутся за благословением к самому патриарху…
У входа в храм Саша ненадолго остановилась. Ослепительно белели мощные классические колонны, серьезно и строго глядел на нее фронтон, и даже крыльцо показалось вдруг неприступно высоким… Когда идешь к Богу, надо смириться. Попросить: "Боже, милостив буди мне грешному".
В чем ее грехи?
О, грехов так много, что перечесть ей не хватит пальцев.