Он не должен был докладывать служанке, почему вернулся, тем более что это была неправда. Он умышленно оставил коробку своих любимых сигар на прикроватной тумбочке. Бенедикт надеялся, что еще застанет ее в спальне или туалетной комнате. Догадалась ли она об этом? Нет, взгляд ее был обычным, то есть хмурым - или она пыталась казаться хмурой - в платье, которое, как объясняла ему Хани все время, пока они шли через вестибюль отеля "Риц" к машине, было куплено в самом дешевом из сети фирменных магазинов Кристиана Диора. Но для него Людмила выглядела потрясающе.
Платье было довольно скромным - без декольте или разрезов по бокам, сквозь которые можно было бы разглядеть ее стройные ноги, но сама простота туалета делала молодую женщину еще сексуальнее. Ее фигура была словно облита шелком. Ему хотелось выпить ее, хотелось…
Раздался телефонный звонок. Ни один из них не взял трубку. Она снова полностью владела собой, надев маску ледяного спокойствия.
Бенедикт жаждал найти какой-нибудь способ сорвать с нее эту маску, видеть ее смущенной, удивленной, взволнованной, чтобы она чувствовала все малейшие грани и оттенки его настроения, вместо того чтобы мучить людей, заставляя их угадывать, что же она чувствует на самом деле.
Чтобы скрыть собственное замешательство, он прикрикнул на нее:
- Пора бы уже обратить внимание на то, как ты одета. Без сомнения, тебе платят достаточно, чтобы купить несколько приличных вещей, так нет, тебе, похоже, доставляет удовольствие расхаживать в убогих тряпках, будто ты какая-нибудь беженка.
Она ничего не ответила, но выглядела такой ранимой в красивом платье, что он понял в тот же миг: отныне и навсегда его отношение к женщинам станет совсем иным.
Опять зазвонил телефон, настойчиво напоминая, что ему пора идти - прочь от соблазна.
По дороге к двери он сказал сдержанно:
- У меня тоже есть сюрприз для тебя. Или, напротив, ты сама, возможно, опять преподнесешь мне сюрприз своими познаниями. Когда мы приедем в Швейцарию, думаю, тебя удивит наша новая фабрика. Я сам собираюсь свозить тебя туда.
Он был доволен собой, поскольку на какую-то долю секунду она растерялась и выглядела потрясенной, но быстро взяла себя в руки.
- Что мне надеть, сэр?
- Это платье, разумеется.
Как Бенедикт предполагал и надеялся, взять Людмилу в поездку по швейцарскому комплексу, построенному компанией недавно, оказалось сравнительно просто. Накануне Хани сопровождала его на официальное открытие, где, как он знал, она со скуки сойдет с ума, а у нее его и так было совсем немного.
Хотя в Англии Бенедикт не заставлял жену ходить пешком и осматривать новое оборудование или совершать еще более короткие экскурсии по новым исследовательским лабораториям в окрестностях Парижа, в Швейцарии он настоял, чтобы она осмотрела весь новый комплекс, и знакомство с этим технологическим чудом заняло три с половиной часа, весьма насыщенных к тому же.
Он с трудом убедил ее сопровождать его также на официальный обед, который давал мэр Женевы в честь открытия комплекса. К тому моменту, когда Хани дотащилась до постели, она молилась только о том, чтобы ей не нужно было завтра присутствовать на ленче, куда он пригласил своих европейских менеджеров; большинству из них еще предстояло увидеть новое оборудование, которое Бенедикт горел желанием показать им лично.
Перед тем как погасить свет, он заметил небрежно:
- Я думаю сделать Людмиле подарок и взять ее с собой на фабрику. Ей будет интересно узнать, как именно производится часть продукции "Тауэрс фармасетикалз". Как ты, справишься без нее? Я доставлю ее тебе вовремя, чтобы ты успела сделать к вечеру прическу. На банкете мы должны быть не раньше семи тридцати.
Хани застонала:
- Неужели мне придется идти еще на один банкет? Все швейцарцы ужасно скучные, и у меня болит все тело. Я убеждена, что простудилась. Ты уверен, что это будет подарком для Людмилы? Я не хочу сделать ее еще несчастнее. С тех пор как мы уехали из Парижа, она все время такая угрюмая.
- Не беспокойся. Это вовсе неплохая идея - пусть люди, которые служат лично нам, увидят, как мы зарабатываем деньги, чтобы платить им щедрое жалованье.
Хани спала - на это он тоже надеялся, - когда он уходил на следующий день в семь тридцать утра, оставив записку, что уступает ей шофера, и она может найти его в отеле, если ей понадобится отправить его с каким-нибудь поручением.
Он говорил себе, что ему просто хочется самому сесть за руль нового темно-красного "роллс-ройса", а заодно побеседовать с Людмилой, чтобы выяснить, есть ли у нее на самом деле способности, чтобы прославиться благодаря своему уму, как она однажды заявила с бесподобной дерзостью. Он говорил себе, что приезжает на фабрику на два часа раньше европейской делегации потому, что хочет успеть сделать кое-какие дела. Тем не менее Бенедикт отдавал себе отчет, что все, чего он на самом деле хочет, - это ненадолго остаться с Людмилой наедине.
Шел дождь, и он был разочарован, увидев Людмилу в неизменном уродливом коричневом плаще, но, велев ей забираться на переднее сиденье рядом с ним, он улыбнулся, заметив желтую юбку, мелькнувшую под плащом, когда она садилась.
Даже если Бенедикт собирался выяснить, насколько она умна, то он практически не дал ей возможности продемонстрировать свои способности, когда они ехали за город вдоль Женевского озера.
Людмила сидела тихо и с интересом слушала, время от времени вставляя верные замечания: чувствовалось, что ее мозг работает, поглощая и осмысливая информацию; возможно, поэтому Бенедикт невольно увлекся, подробно рассказывая ей о фармацевтическом бизнесе и приводя массу статистических данных.
- Люди покупают фармацевтическую продукцию, то есть лекарства, - тогда, когда доверяют компании, производящей ее. Стоит только заронить зерно сомнения, как покупатели, которым мы многие годы пытались внушить доверие к себе, уже потеряны.
В этой отрасли существует колоссальная конкуренция. Едва поступает сообщение, будто какой-нибудь пациент умер от лекарственного препарата соперника, хватит и нескольких минут, чтобы растрезвонить новость по всему свету. Тем не менее внешне мы все стараемся сделать вид, будто у нас прекрасные отношения.
Одна из самых серьезных проблем - промышленный шпионаж. Есть компании, только тем и живущие, что воруют формулы перспективных изобретений, изменяют названия и моментально выбрасывают продукцию на рынок. Каждый год мы терпим убытки на сотни миллионов долларов. Например, в Италии не существует патентной системы, которая обеспечивает защиту авторского права на выпуск новых медикаментов. За мзду в несколько сотен лир кто угодно может купить формулы и пиратским образом продавать лекарства под другим названием.
- Только Италия так поступает?
- К сожалению, нет. Испания ведет себя точно так же, да и Франция и Западная Германия не лучше.
- А Швейцария? Эта страна, должно быть, поступает честно, да? Поэтому вы столько вложили в строительство новой фабрики именно здесь?
Он легко дотронулся до ее колена.
- Да, Швейцария и Великобритания - честные партнеры, Людмила. Сколько тебе лет?
Она медлила с ответом, и он знал почему. Девушка должна была догадаться - почувствовать, почуять, как дикое животное, его нездоровое влечение к ней.
- Двадцать три, почти двадцать четыре.
Бенедикт вздохнул. Она всего на пару лет старше его собственной дочери, хотя ему с трудом в это верилось. Сьюзен порой вела себя, как подросток. Людмила была столь же древней - или столь же юной, - как Мона Лиза. Бенедикт оборвал свои мысли, словно захлопнув стальную дверь. Он больше не станет думать сегодня о Сьюзен. Он уже успел почувствовать себя беззаботным, как будто помолодев на много лет, а ведь он всего лишь выговорился перед загадочной женщиной, сидевшей рядом. Он будет наслаждаться сегодняшним днем, и этот день станет первым и последним.
Сначала Бенедикт намеревался устроить Людмиле коротенькую экскурсию, а затем, надежно спрятав в закрытой машине, оставить дожидаться его, пока он произнесет перед собранием менеджеров небольшую запланированную речь, а потом они отправятся куда-нибудь пообедать. Людмила не переставала восхищаться всем, что видела: он показывал ей производственное оборудование, лаборатории по исследованию токсических веществ, отделение микробиологии и компрессорные цеха, где из сотен различных порошков формовали таблетки, помеченные фирменным знаком "Тауэрс", так что прошло почти три часа, прежде чем он спохватился.
Дважды Бенедикту напоминали, что менеджеры давно собрались в новом банкетном зале и ждут его выступления. Он не мог оторвать взгляда от ее раскрасневшегося лица. Ее приводили в восторг, очаровывали те же вещи, которые приводили в восторг и очаровывали его самого. Может, стоит дать ей послушать его речь? Почему бы и нет, хотя в этом случае им будет нелегко уехать вместе. Они проходили отделение, где располагались оснащенные самым современным оборудованием стерильно чистые цеха - предмет его величайшей гордости; он не мог нарадоваться на свое детище: пока нигде не существовало ничего подобного, даже в Штатах.
- А вот и еще сюрприз.
Его не смущало, что он ведет себя совершенно по-детски.
Они вошли в низкое, длинное здание, на двери которого висели таблички с надписями на французском и английском языках: "Вход строго воспрещен". Бенедикт обогнал Людмилу и рывком распахнул массивную внутреннюю дверь. Ему хотелось видеть ее лицо, когда она войдет в огромное, слабо освещенное помещение, плотно уставленное клетками - сотнями клеток - с животными. Внутри было жарко и влажно. Она расстегнула плащ, и он обратил внимание на то, как плотно облегает шелковое платье ее фигуру. Когда ее глаза привыкли к сумеречному свету, она смогла рассмотреть зверюшек - обезьян, хомяков, кроликов, белых мышей; к обритым черепам некоторых тварей тянулись пучки электродов, тела других были обезображены отвратительными опухолями.
- О, нет… - Она невольно попятилась и в ужасе прижалась к нему.
Всего секунду он держал ее в своих объятиях. Она ближе придвинулась к нему, или ему это почудилось? К счастью, он увидел, как тяжелая дверь у нее за спиной приоткрылась, и он быстро отстранился, шагнув к клетке с кроликом, голова которого была проводами присоединена к монитору. Бенедикт прочел табличку на клетке.
- Мы проводим испытания нового лекарства от повышенного давления, - коротко пояснил он.
Она беспомощно посмотрела по сторонам.
- Неужели все это действительно необходимо?
- Да. - Он коснулся руки Людмилы. Ее пальцы дрожали. Ему страстно хотелось поднести их к губам. - Подобные эксперименты спасают людям жизнь. Современные лекарства дарят жизнь, продлевают жизнь, и это только начало новой великой эпохи.
Его выступление по поводу открытия комплекса прошло хорошо. Бенедикт умел произносить речи, но сегодня он чувствовал себя так, будто стал выше на сто голов, кровь бурлила от резкого выброса адреналина: это происходило всякий раз, стоило ему бросить взгляд на стройную девушку в поношенном плаще, стоявшую в дальнем конце банкетного зала.
- Прежде всего мы обещаем многочисленным покупателям, отдавшим предпочтение продукции фирмы "Тауэрс", отменное качество. Здесь, только в одном этом комплексе, около ста человек осуществляют проверку качества. Как всем вам наверняка известно, необходимо от пяти до десяти лет, чтобы вывести на рынок новое лекарство, и из тысячи компонентов, проходящих испытания, мы будем удовлетворены результатами тестирования лишь двух, самое большее - трех…
Людмила, послушно выполняя его указания, сидела и ждала в машине, пока Бенедикт демонстрировал гостям некоторые технические новшества; примерно в час тридцать он оставил их веселиться в огромном буфете. Было два часа дня, когда он въехал во внутренний дворик старинной гостиницы на окраине Пранжена, недалеко от Женевы, хотя сама атмосфера разительно отличалась от привычной, казалось, будто они находятся за тысячу миль от роскошного отеля, где миссис Тауэрс дожидалась, когда муж вернется с ее личным парикмахером.
Бенедикт с прискорбным изумлением наблюдал, как естественно и деликатно она справлялась с непростой для себя ситуацией. Она не спрашивала его, зачем он везет ее в крошечную деревенскую гостиницу. Она изучала рукописное меню с таким видом, словно ей было не в новинку держать в руках меню, составленное по-французски, а затем, когда он спросил, не позволит ли она сделать для нее заказ, передала ему меню с мягкой улыбкой.
Сначала он сидел за столом напротив нее, отвечая на вопросы, которые теперь лились нескончаемым потоком и касались того, что она недавно увидела и услышала. После нежнейшего деревенского паштета он заказал запеченную рыбу местного происхождения со сладкой кукурузой - они только что ехали мимо полей, где она росла.
Была ли Людмила ошеломлена? Наверняка! Однако что-то в ней было такое, что не позволяло ей показать, насколько она потрясена. Возможно, она просто бравировала.
Когда наконец подали рыбу, Людмила отодвинула ее на край тарелки и принялась сначала за кукурузу. Ее пальцы были немного испачканы маслом. Бенедикт взял ее руку и, неотрывно глядя ей в глаза, по очереди облизал с них масло. Он заметил, как забился учащенно ее пульс - на шее, у ворота желтого шелкового платья. Он передвинулся и сел рядом с ней. Теперь он тоже молчал, как и она. Когда Бенедикт дотронулся до ее щеки, между ними словно прошел электрический заряд. Они пристально посмотрели друг на друга. Наконец он смог произнести ее имя:
- Людмила, Людмила, ты согласна?
Бенедикт прочел ответ в ее глазах. Он вышел, направившись к регистрационному столу темного дерева, и снял комнату; вернувшись, он коротко приказал:
- Идем со мной. - Он не узнал собственного голоса.
Престарелый портье проводил их вверх по расшатанной лестнице в маленькую, захламленную комнатку, где стояла громоздкая кровать, застеленная стеганым лоскутным одеялом.
Все это вовсе не казалось странным. Это было нечто, чего он никогда не забудет. Он запер дверь. Она швырнула свой плащ на спинку кресла и высоко вскинула над головой руки, застыв так, как, он видел, она стояла перед зеркалом в спальне неделю назад в Париже.
На этот раз он прикоснется к ней и будет трогать ее и трогать до тех пор, пока не излечится от своего безумия.
Ямайка, 1950
Сьюзен слышала нестройный хор взволнованных голосов, раздававшихся далеко внизу, взрывы громкого смеха, пение, жужжание, лай собак, крик петухов - характерные звуки тропического утра.
Вчера, распахнув дощатые ставни и услышав, как оживает, чтобы начать новый день, старый плантаторский дом, она сама воспряла духом. Она ощутила прилив бодрости и приятное возбуждение - в преддверии новой жизни, накануне своего дня рождения, который она отпразднует с родителями далеко от Палм-Бич, в экзотической, увлекательной обстановке. Очень скоро она уедет из дома на целый год, чтобы поработать стажером во французском журнале "Вог". Эту работу она получила благодаря влиянию любимого модельера (а теперь и близкого друга) ее матери месье Диора. Ехала она якобы для того, чтобы совершенствовать знание французского языка, в частности деловую и разговорную речь, перед тем как начать работать в филиале "Тауэрс фармасетикалз" в Париже. В действительности Сьюзен надеялась, что за год, проведенный вдали от дома, сумеет понять, чем она хочет заниматься в жизни.
Она знала, что отец разочарован, поскольку до сих пор дочь не проявляла большого интереса к семейному бизнесу. Другое дело Чарли - будущее ее брата было предопределено с самого рождения. Ей повезло родиться девочкой, поэтому отец в конце концов неохотно признал, что она еще не готова участвовать в делах компании, и, конечно, свою роль сыграло то, что даже будь она к этому готова, до двадцати пяти лет она не имеет права стать членом правления - ей оставалось еще целых три года. С другой стороны, отец никак не хотел понять, что ее приводит в неописуемое уныние сама мысль об исследовательских лабораториях и фабриках. Слава Богу, мама всегда поддерживала ее. А о чем не подозревал никто из родителей, так это о том, что она хотела провести еще один год в Европе, чтобы решить окончательно, стоит ей принять предложение Алекса Фистлера или нет. И, что гораздо важнее, Сьюзен собиралась выяснить, сможет ли она большую часть года жить в Европе, главным образом в Швейцарии.
Вчера ей удалось выбросить из головы все мысли об Алексе и Швейцарии. Она сумела сказать себе, подобно Скарлетт О'Хара: "Об этом я подумаю завтра".
Она не спеша прогуливалась по пляжу Очос Риос с Людмилой, завтракала на открытом воздухе под раскидистой сенью гигантского саманова дерева с матерью и остальными гостями: еду подавали на серебряных подносах, а рабочие с плантации обмахивали всех, точно опахалами, огромными пальмовыми листьями; позже она ухитрилась уговорить свою мать поплавать в волнах прибоя, сказав ей, что вечером во время официального обеда в только что открытом отеле "Тауэр Айл" они в любом случае будут выглядеть сногсшибательно, когда Людмила искусно украсит их прически цветами гибискуса и других экзотических тропических растений.
Несмотря на то что Людмила явно не одобряла - очень глупо с ее стороны - их темневший с каждым днем загар, который так легко приобрести, полежав ничком на жгучем солнце Ямайки, она, бесспорно, должна согласиться, что загар изумительно смотрится с открытым белым вечерним платьем. Накануне вечером они с мамой надели белые платья без бретелек из плотной синтетики и получили массу комплиментов.
И все равно мать своими жалобами испортила два предыдущих дня; причем она жаловалась на то, с чем они с Людмилой также были вынуждены мириться с первых минут пребывания на острове, - на жару и ящериц, взбиравшихся на полог маминой кровати и нахально таращившихся оттуда каждую ночь, так что она металась и ворочалась с боку на бок под своей сеткой от москитов.
На этот раз Сьюзен не проявила должного сочувствия.
- Ладно, мама. Ты скоро вернешься в свой скучный Палм-Бич. Неужели ты не можешь хотя бы попытаться развлечься?
Сьюзен не сомневалась, что мама моментально забудет обо всех неприятностях, как только отец вернется из Кингстона вместе с генерал-губернатором, но она жестоко ошиблась. Несмотря на то что накануне он провел дома не больше часа, родители, должно быть, успели поссориться. И это была не жаркая короткая перепалка, которая сразу забывается, а именно к таким Сьюзен привыкла дома. Последнее время между ними все чаще стали вспыхивать тяжелые ссоры, после которых мать несколько дней ходила с безвольно опущенными уголками рта и даже двигалась и говорила с трудом.