- О, мне очень приятно, что вы так считаете. Людмила рассказала мне о вашей головной боли.
- Она полностью сняла ее.
- Да, сэр. - В голосе Милоша послышалась тревога.
- Она не хочет пройти обучение и стать косметологом и тому подобное? Я уверен, что миссис Тауэрс с радостью устроит это.
- О, спасибо, сэр, но не стоит, сэр, я не… ну, наверное, я должен обсудить… - Милош не пытался скрыть свою растерянность.
- Чем она хочет заниматься? - Последовала продолжительная пауза. - Итак?
- Я право не знаю, сэр. Она очень интересуется бизнесом… бизнес-школа… ну, может, стенография, машинопись или колледж.
- Это практически одно и то же.
- Она проходит несколько заочных курсов, сэр. Все свое свободное время она учится, сэр.
Милош даже не пытался скрыть свое уныние. Любопытно.
Они почти подъехали к громадному отелю на Парк-авеню, теперь входившему в сеть хилтоновских гостиниц.
- Спроси, как она намерена воспользоваться своими мозгами, Милош.
Бенедикт рассчитывал, что его фраза прозвучит шутливо. Но когда Милош ответил мрачно: "Да, сэр, мне самому хотелось бы это знать", он понял, что выразился так, будто ему действительно интересно услышать ответ.
В прошлом году Бенедикт стал бывать дома все реже и реже, и поскольку его путешествия, хотя он и облетел чуть ли не весь земной шар, длились обычно не более нескольких дней, Хани никогда не выражала желания поехать с ним.
Но теперь, с открытием новых фабрик и исследовательских центров в Англии, Швейцарии и Франции, положение изменилось, и он сказал ей, что ему кажется самым разумным проводить больше времени в Европе, по месяцу-полтора, начиная со следующего воскресенья. С тех пор как он вернулся с войны, он не уезжал из дома на такой длительный срок.
Узнав дату отъезда, Хани, оправдав все его ожидания, скорчила кислую гримасу:
- Ты пропустишь премьеру "На юге Тихого океана". Это будет самое фантастическое представление, какого не видели на Бродвее с довоенных времен. Роджерсы рассчитывают, что мы появимся на открытии.
- Полагаю, едва ли мое отсутствие испортит вечер Дику Роджерсу. Как я слышал, билеты распроданы за несколько месяцев. - Бенедикт попытался укрыться за листками "Нью-Йорк таймс", но Хани подошла к нему и примостилась на ручке кресла.
- Дорогой…
Она вдруг заговорила мягко и вкрадчиво. Определенно, ей что-то нужно.
- Да? - Бенедикт не отрывал глаз от газеты, не обращая внимания на ее маневры. Хани провела пальчиком по щеке мужа.
- Меня только что осенила замечательная идея. Я прощу тебе "На юге Тихого океана", если… - Она заколебалась, пытаясь угадать его настроение. - Так вот, Форды и супруги Луциус Клэй отплывают на "Куин Элизабет", кажется, третьего или четвертого числа. Мы ни разу по-настоящему не отдыхали вместе с тех пор, как ты вернулся, не считая той недели в Вирджинии. Синтия говорила мне, что если бы был хоть малюсенький шанс, что мы присоединимся к ним в Париже… но до сих пор я об этом даже не задумывалась. Поехать вместе с тобой в Париж… О, дорогой, разве это не чудесно, и я знаю, как искренне ты восхищаешься Луциусом. Я в восторге при мысли, что мы можем поплыть с ними на "Куин". Рейс длится всего пять или шесть дней…
Сначала он ничего не ответил. Верно, у них давно не было отпуска, или, скорее, у него не было. Жизнь Хани во многом как раз напоминала один затянувшийся отпуск, хотя приходилось признать, что она всегда вела дом, где бы они ни жили, и руководила прислугой. Он знал, что лондонский филиал заполучил в качестве почетного гостя на торжественное открытие новой фабрики принцессу Маргарет, которая разрежет ленту, и Хани, несомненно, придет от этого в восторг, и, да, он симпатизировал и восхищался Клэем, который был главной фигурой, поддерживавшей радио "Свободная Европа", сейчас начинавшее готовить программы мировых новостей для слушателей за "железным занавесом".
- Дай-ка я посмотрю предварительный план поездки. Это неплохая идея, очень неплохая идея, - медленно проговорил он. - И, конечно, мы могли бы провести больше времени с Чарли в Лондоне.
Он направился в кабинет, а Хани шла за ним по пятам, от возбуждения болтая без умолку. Он вручил ей аккуратно отпечатанный план своего маршрута. Он предвидел, о чем еще она станет просить, прочитав план и увидев, что на одном месте он намерен задерживаться не дольше одного-двух дней, и Хани не заставила себя ждать.
- Очень важно, чтобы жена президента компании выглядела как нельзя лучше, не правда ли? Но у тебя такой насыщенный график, что у меня совсем не останется времени, чтобы приводить себя в порядок.
Он ждал, надеясь, что не ошибся.
- Может быть, ты позволишь мне взять с собой Людмилу? Разумеется, на пароходе она поедет третьим или четвертым классом, или как там это называется. Тогда мне не придется ни о чем беспокоиться - ни об одежде, ни о прическе, ни о чем. - Она с вызовом посмотрела на него. - Это сэкономит кучу денег на салонах красоты, и… - теперь в ее голосе послышались торжествующие нотки, - ты сам часто повторял, что с тех пор, как я нашла Людмилу, я никогда не заставляла тебя ждать. Ну, почти никогда.
- Конечно, возьми ее с собой. Возможно, она даже улыбнется пару раз.
Хани изумилась и не скрывала этого. Неужели Бен становится ручным, как котенок? Все оказалось так просто.
- О, ты ужасно мил. Мне не терпится рассказать новость Фордам, и Клэям, и Чарли. Да, и, конечно, Людмиле тоже. Она не поверит такому счастью. Какой сюрприз для нее! Ах, какая чудесная мысль! Я смогу встретиться с Кристианом Диором, и ходить на показы мод, и покупать французские духи. О, дорогой, я так тебе благодарна. Ты будешь всюду гордиться мной, вот увидишь.
- Ты не должна ехать, - с несчастным видом сказал Милош. - Миссис Тауэрс никогда не сможет найти тебе замену, даже если ты откажешься от поездки.
- А вдруг полковник Тауэрс возьмет и тебя тоже?
Они находились в огромной кухне для слуг в апартаментах своих хозяев на Парк-авеню. Милош сидел за столом и смотрел, как его жена готовит питательный отвар, который миссис Тауэре, по совету Людмилы, теперь пила, чтобы улучшить цвет лица.
- Нет, он этого не сделает, - проворчал Милош. - Фирма "Роллс-ройс" намерена продать ему еще один автомобиль в Англии, и он уже сказал мне, что они предоставляют ему своего лучшего шофера на все время пребывания там. - Милош закрыл лицо руками, и голос его зазвучал глухо. - Он даже не представляет, что делает со мной, позволив тебе ехать с Мадам.
Людмила присела напротив него.
- Не глупи. - Голос ее был необычно мягок. - Тебе же будет гораздо лучше, если ты немного отдохнешь от меня. А я привезу тебе какой-нибудь подарок из Парижа.
- Ты правда хочешь поехать?
- Чему ты удивляешься? Разве каждая женщина не стремится хотя бы раз в жизни увидеть Париж? И только подумай… - Она мечтательно посмотрела на него. - Впервые за много-много месяцев меня и маму, папу и маленькую Наташу не будет разделять океан… - Ее глаза наполнились слезами, но когда он потянулся к ней, она, как обычно, отстранилась. - Не утешай. Я не хочу плакать. Я хочу быть счастливой. Я очень хочу стать счастливой и знаю, что в Париже я буду счастлива.
Милош заерзал на стуле. Несколько лет он не видел ее такой взволнованной, как сейчас. Засвистел чайник. Милош подошел к ней сзади, когда она заваривала кипятком травы. Едва жена поставила чайник и прежде чем она успела пошевельнуться, он крепко обнял Людмилу, прижав ее руки к телу. Он толкнулся бедрами в ее мягкий зад.
- Я твой муж. Прежде чем я разрешу тебе уехать, мы должны заняться любовью.
Хотя она застыла как истукан, он продолжал тереться об нее, пока его пенис не стал большим и твердым. В коридоре послышались шаги, приближавшиеся к кухне.
- Милош! - возмущенно воскликнула она.
- Обещай, или я скажу полковнику Тауэрсу, что ты беременна и не можешь ехать. Я тебе не позволю.
- Это отвратительно. Тебе прекрасно известно, что я не беременна и не собираюсь заводить ребенка.
- Обещай! - Он повысил голос, хотя они уже слышали за дверью голоса двух старших горничных.
- Обещаю, - тихо ответила она ледяным тоном. - А теперь отпусти меня, ты, свинья.
* * *
- Черт побери, Норрис! Если бы мы завтра изобрели аспирин, правительство, вероятно, никогда не дало бы добро на его производство. Мне надоели бесконечные проволочки в Комиссии по контролю за качеством продуктов питания и медикаментов. Когда я вернусь, мы должны продолжить переговоры с их представителем. Их последний отказ от абсолютно непогрешимых с этической точки зрения испытаний - это уже слишком. - Бенедикт с силой швырнул трубку и снова уселся у туалетного столика в стиле Людовика XIV в туалетной комнате своего номера-люкс в отеле "Риц".
Людмила аккуратно закрыла полотенцем его белую вечернюю рубашку и приступила к стрижке. Опять Хани настояла на этом.
- У меня слишком отросли волосы. Мне следовало бы взять с собой Бёрка, моего парикмахера, - пошутил он утром за завтраком.
Стараясь доказать, сколько денег сэкономила им Людмила за время путешествия, Хани немедленно принялась превозносить талант девушки по части стрижки. Надо сказать, она действительно справляется великолепно, подумал Бенедикт. В зеркале их взгляды встретились, и Бенедикт, понимая, что она наверняка слышала их горячую беседу с Норрисом, звонившим из Нью-Йорка, не хотел, чтобы она впала в заблуждение, вообразив, будто "Тауэрс фармасетикалз" вот-вот изобретет аспирин! Хани довольно часто совершала подобные ошибки, превратно истолковывая его слова.
- Ты знаешь, Людмила, как давно человечество пользуется аспирином?
Он уже был готов просветить ее, когда она ответила, ни на секунду не прекращая щелкать ножницами:
- С тех пор, как Гиппократ обнаружил салицин в коре ивового дерева. В 400 году до нашей эры.
Увидев, что он насупился, она неожиданно улыбнулась умопомрачительной, жизнерадостной улыбкой, от которой у нее появились ямочки на щеках, а в глазах непроизвольно засверкали озорные искорки.
- Прекрасно, юная леди, - неохотно сдался он. - Теперь я в состоянии оценить ваш ум.
Они пристально посмотрели друг на друга в зеркале, задержав взгляд на секунду дольше, чем было необходимо, и за эту секунду в их отношениях что-то неуловимо изменилось, словно за эту секунду они каким-то непостижимым образом, без слов, поняли, что неравнодушны друг к другу.
Как позднее вспоминал Бенедикт, именно в тот момент он решил, что непременно узнает секрет этой странной женщины с длинными, бледными пальцами, которая держится с таким холодным достоинством, этой молодой женщины, в которой таится столько природной красоты и ума.
- Людмила, я приготовила тебе сюрприз, - важно провозгласила Хани, появившись в туалетной комнате в шуршащем эффектном вечернем платье, которое она купила в Лондоне у молодого модельера по имени Норман Хартнелл.
- Да, мадам?
- Ты так много работала с самого нашего отъезда из Нью-Йорка, а теперь еще мой муж доставляет тебе новые хлопоты, - весело прощебетала она. - Пожалуйста, не стриги его слишком хорошо, а то Бёрк останется не у дел, и это дурно скажется на моих прическах.
- Так что за сюрприз? - гневно перебил жену Бенедикт. Он и сам собирался преподнести Людмиле сюрприз… если бы Хани пришла на пять минут позже.
- Он лежит в спальне на кровати. Не заглядывай туда, Людмила, пока мы не уйдем, а это, между прочим, дело нескольких минут, мой дорогой супруг. Ведь не хочешь же ты сказать, что сегодня вечером мистер Пунктуальность заставит ждать миссис Непунктуальность?
Когда Хани наклонилась, чтобы поцеловать Бенедикта в лоб, его обдало душной волной густого аромата духов, от которого он расчихался.
- Господи, Хани, зачем, скажи на милость, ты так надушилась? - Он чихнул несколько раз подряд.
- Это новые духи - от Диора. Они еще даже не поступили в продажу, ну не чудо ли? Он хотел, чтобы я их попробовала.
- Можешь передать ему от меня, что успех обеспечен: мужчины бегом побегут за милю, за милю от того, кто ими душится.
- О, дорогой, не надо так злословить. Наверное, я вылила на себя слишком много.
В спальне зазвонил телефон, и Хани побежала, чтобы взять трубку, мурлыкая себе под нос, на седьмом небе от счастья, что она в Париже, в новом платье от одного самого модного дизайнера и надушена новыми духами от другого.
И опять глаза Бенедикта и Людмилы встретились в зеркале, но прежде, чем он успел поделиться с ней своей идеей, вернулась Хани.
- Машина ждет en bas, - пропела она. - Людмила, ты уверена, что прическа хорошо держится? Раньше я никогда не поднимала волосы так высоко.
Когда Людмила повернулась, чтобы освидетельствовать свой первый шедевр, Бенедикт встал, швырнув полотенце на пол.
- Хватит, для одной стрижки нас слишком часто прерывали. - Он пригладил рукой густые, темные волосы и с удовольствием отметил, что по-прежнему у него нет ни малейшего признака седины. - В любом случае все выглядит замечательно. Я не могу сидеть тут, пока вы обе трещите у меня над ухом.
Людмила искоса взглянула на него с укоризной, и тогда он подмигнул ей. Не имея привычки подмигивать женщинам, он сделал это так же непроизвольно, как и чихнул несколько минут назад.
Людмила принялась собирать щеткой состриженные волосы с пола ванной комнаты; когда Бенедикт вышел оттуда, чтобы надеть фрак, он слышал, как Хани повторила:
- Сюрприз в спальне. После нашего ухода ты можешь его взять и померить в своей комнате. Если оно не подойдет, принеси его назад утром, но я уверена, что оно по тебе. Дорогой, во сколько я должна быть готова завтра, чтобы пойти с тобой на парад? - закричала она. - До ленча у нас назначена встреча с министром торговли?
Он появился на пороге, высокий, темноволосый, красивый, - ее муж, на руку которого она с такой гордостью опиралась.
- До ленча - ничего. Будь готова к полудню.
Когда за супругами закрылась дверь, Людмила медленно вошла в их спальню. На кровати лежало платье, изящное, шелковое платье. Она взяла его. Оно слабо мерцало, как лунный свет, и было легче паутины. Оно было необыкновенной расцветки - сочетание всех оттенков желтого, от бледно-золотистого, словно луна в Палм-Бич, до яркого, насыщенного цвета, какого бывают лютики в Пражском лесу. Людмила никогда в жизни не видела такого красивого платья, и когда она взглянула на ярлычок, у нее перехватило дыхание. Салон Кристиана Диора. Она не верила своим глазам. Она прижала платье к груди, прильнув щекой к тончайшему шелку. Это было неотразимое платье, о каком она никогда не осмеливалась мечтать. Даже если оно не подойдет, она не будет… не сможет вернуть его. Она изучит его до мельчайших подробностей, чтобы понять, как оно скроено и в чем суть его волшебной красоты, и перешьет по фигуре. Она никогда не расстанется с ним, никогда.
Ее охватило непреодолимое желание тотчас надеть его. Людмила ненавидела всю свою одежду, до последней нитки. Она сбросила простую, темно-синюю юбку и расстегнула белую кофточку столь поспешно, что одна пуговица отскочила и закатилась в угол.
Совершенно невозможно оказалось надеть платье через ноги. Его нужно было надевать через голову, и нежное прикосновение шелка, скользнувшего вниз по телу, напомнило ей ощущения, которые она испытала однажды, погрузившись в пену, "одолжив" пену для ванны из флакона миссис Тауэрс, когда та поехала вместе со Сьюзен в однодневное путешествие по Флориде на речном пароходе.
Сказать, что платье хорошо сидело на ней, означало ничего не сказать. Оно ее преобразило. Оно было простого покроя, но тонкий шелк плотно облегал тело, каким-то чудесным образом зрительно удлиняя фигуру, послушно повторяя линии точеных, узеньких плеч, обрисовывая округлость груди, так что грудь казалась более пышной, подчеркивая тончайшую талию и словно мягкими штрихами намечая соблазнительные ягодицы и бедра. Она знала, что выглядит прекрасно в новом платье. Пестрая палитра золотистых красок оттеняла иссиня-черные волосы, придавала теплый тон молочно-белой коже, блеском топаза отражаясь в глазах. Она широко раскинула руки, словно хотела остановить время, этот самый миг, потому что никогда в жизни она не была так счастлива, как теперь.
Когда она пошевелилась, волосы, небрежно заколотые узлом, упали ей на спину. Она не сделала попытки поправить пучок, а просто стояла и смотрелась в зеркало - она в этом волшебном платье, которое всегда будет символизировать для нее Париж и все воспоминания о нем: широкий простор Енисейских полей, которые она видела из окна лимузина в день приезда, Сакре Кер, стоявший высоко на Монмартре, напоминая фантастический свадебный торт, - собор, которым она любовалась в самый первый день, один-единственный раз за неделю их пребывания в Париже, когда она была предоставлена самой себе и сбила ноги, часами гуляя пешком по городу.
Людмила забылась настолько, погрузившись в счастливые мечты, что даже не слышала, как отворилась дверь гостиной. Она не подозревала, что хозяин вошел в спальню и застал ее перед зеркалом, неподвижно застывшую с распростертыми руками.
По его телу прошла дрожь. Теперь он понял, почему ему хотелось получше узнать ее. Он хотел обладать ею, употребив все силы ума и тела на то, чтобы на лице ее отразились все человеческие чувства, увидеть на нем и боль, и радость. Он вынужден был прислониться к двери - ноги не держали его. Он сходил с ума.
Он сделал шаг назад, собираясь уйти, но в этот момент дверь скрипнула, и Людмила резко повернулась.
- Простите, сэр, я… Я думала, вы уже…
- За что ты извиняешься? - Он все еще опирался на дверь. Если он приблизится к ней, он не сможет не прикоснуться к ней, и это будет конец. Он никогда не познает ее. - Я забыл сигары.