Дальше идти было некуда, впереди, сразу за рекой Тенойоки, начиналась Норвегия. Отсюда Лиза с Сашей решили податься в Хельсинки, как шутят сами финны – в единственный город Финляндии с полумиллионным населением, расположенный в самой южной точке страны.
Бесцельно шатаясь по городу, они то и дело натыкались на мемориальные доски В.И. Ленину, часто бывавшему в Хельсинки, – финны бережно хранят память об этом человеке.
Окончательно сбив себе режим, они теперь отсыпались днем и вынужденно бодрствовали ночи напролет. Белые ночи в Хельсинки были сумрачные, хотя все равно светлее питерских.
Возвращаться домой было рано – они опять уехали на север, под красное полночное солнце Лапландии. И здесь все ночи напролет катались на лодке по пустынным озерам или, подплыв к молчаливому острову, подолгу лежали на его каменистом теплом берегу.
Было по-ночному тихо, только вода журчала под днищем лодки. От нескончаемых солнечных неподвижных ночей, когда землю все равно окутывал мягкий полумрак, точно серый свет сновидений, они потеряли счет времени.
Лежа в древней рыбацкой лодке, Лиза с Сашей загорали и с восторженным удивлением, словно увиделись сейчас впервые, рассматривали друг друга. Каждому было необычайно приятно под этим взглядом.
Потом осторожно, чтобы видение не исчезло, касались друг друга. Саша дотрагивался до ее груди, а Лиза гладила его ладони...
Но хорошо бы вначале познакомиться.
– А можно с вами познакомиться? – Приподнявшись на локте, он всмотрелся в ее совершенно новое, неведомое лицо и нежно поцеловал ее грудь.
– А стоит ли нам с вами знакомиться? – с сомнением отозвалась Лиза, глядя не отрываясь в его незнакомые, небывалые глаза. – Что это даст? – Привстав, она поцеловала его плечо.
– Мне страшно будет вас потерять. – Он гладил, целуя, ее тело. – Хотя бы скажите ваш телефон.
– Я не могу сказать. – Лиза села, обвила его спину, прижалась к нему.
– Не помните, счастье мое? – Саша ласкал ее ноги, живот.
– Прекрасно помню... – Обеими руками она гладила ему спину. – Но...
– Почему же но? – Саша поцеловал ее колени. – Почему?
– На это есть веские причины. – Лиза наклонилась над ним, прижалась щекой к его спине и услышала, как торопливо, часто-часто бьется его сердце.
Она провела пальцами по его спине:
– Потому что у вас больно гладкая спинка и округлые ягодицы. Вон какие! Нет, не могу дать. – Она водила языком по его позвоночнику.
– Но ведь у вас они еще более округлые. Мы два сапога пара. – Саша счастливо и трепетно гладил ее. – Ну, дайте же ваш телефон.
– Хотите честно? – Лиза дошла языком до его копчика. – Я не дам вам телефон потому, что у меня есть муж.
Она еще раз внимательно и сладко осмотрела его спину.
– И если вы позвоните мне, то к телефону может подойти мой муж. Будет пренеприятная сцена. Он очень огорчится. А я не хочу расстраивать его. Он хороший, добрый и умный. А из-за ваших пустых звонков уйдет от меня. Я этого не перенесу! Если он меня бросит... Я даже боюсь об этом думать.
Лиза распрямилась, подняла Сашину голову и всмотрелась ему в глаза.
– Слышите?! Я не вынесу, если он меня бросит. Не будет вам никакого телефона! – Она порывисто обхватила его за шею.
Саша обнял ее за талию и поцеловал.
– А давай тогда сделаем так... – Оторвавшись от ее губ, он дышал ей в шею. – Мы сделаем так. Звонить будешь ты мне.
Она повалила Сашу на спину и легла на него.
– А у тебя что, жены нет?
– Есть. Но звонить ты мне будешь на сотовый.
– Вот это хорошо. После ты мне дашь телефон. И если я его не забуду, то, может быть, позвоню.
Неприметным течением их лодку прибило к острову. Лодка села на мель и накренилась – они скатились к борту, и теперь Саша оказался сверху.
Здесь было комариное место. Комары начали садиться на гладкую Сашину спину. Под их укусами он заерзал, пытаясь согнать комаров. Лиза счастливо засмеялась:
– С тобой очень... очень приятно... Я даже... не знала! По тебе... и не скажешь!..
Он ничего не ответил, продолжая усиленно ерзать на Лизе. У него покраснело лицо, на лбу вздулась жила.
– Хвала комарам, моя радость! – Лиза замахала руками над ним, прогоняя комаров. – Но я сейчас думаю о другом. Значит, ты не боишься огорчить твою жену?
– Боюсь, – тяжело дыша, признался Саша.
– Но все же готов огорчить. Только что огорчил. Представляешь, если она узнает? Тебе не жалко ее?
– Жалко.
Новая стая комаров повисла над Сашей, а Лиза спрятала руки. Комарье облепило его. Саша опять энергично заелозил на ней. Она залилась хохотом.
– А ты любишь твою жену?
Он не отозвался.
– Глупый вопрос... – продолжала Лиза, прерывисто дыша. – Идиотский вопрос. Если бы любил, то не обнимался бы сейчас с чужой. Верно? Расскажи мне о ней. Вот именно сейчас. Ну? Что, нечего сказать? Слушай!.. – Лиза приподняла голову и увидела тучу комаров на его спине. – Какой кошмар! Отсюда надо срочно уплывать. Или давай войдем в воду и там продолжим. Что молчишь? Или-или?!.
– В воду войдем, – с трудом проговорил Саша. У него чесалась и зудела вся спина.
Они быстро поднялись и, бултыхаясь и брызгаясь, вбежали в озеро. Вода приятно холодила их разгоряченные тела. Саше показалось, что Лиза хочет уплыть от него, – он схватил, обнял ее. Она не вырывалась.
– А у вас с женой было когда-нибудь вот так, в море или в реке?
– Нет.
– И у нас тоже не было.
Они стояли обнявшись, и над водой были видны только их головы, точно слепленные мячики.
– Ты вернешься к жене или со мной останешься?
– Но я ведь ничего не знаю о тебе. – Саша окунулся, потому что комары стали садиться ему на лицо.
– Ну и что?! О своей жене ты, наверное, знаешь все. Однако собираешься из-за меня бросить ее. Поэтому я не скажу о себе ничего. Чтобы ты меня так же не бросил потом! Я для тебя буду тайной.
Саша опять нырнул. Под водой он открыл глаза и увидел тело своей незнакомки, таинственно колеблющееся в ночном озере. Хотелось смотреть на него, но Лиза тоже нырнула и открыла глаза. Саша под водой оказался еще смешнее, чтобы не всплыть, он забавно, по-лягушачьи, перебирал ногами и руками, а волосы у него стояли торчком, как у дикобраза. Лиза обхватила его туловище ногами и больше уже с ним не церемонилась...
Когда они вышли из воды, их объял космический холод. Лихорадочно дрожа и ежась под легким ветерком, который в момент делал кожу гусиной, они торопливо вытащили из лодки махровые полотенца и укутались в них с головой.
Пришлось носиться по берегу, прыгать, отплясывать дикий танец. Только опавшая хвоя больно колола ноги.
– Скорее разводи костер, – дробно стуча зубами, приказала Лиза.
А Саша невольно залюбовался ею: с посиневшим, искривленным судорогой ртом, Лиза напряженно смотрела на него темными расширенными глазами, на лицо ей падала мокрая прядь. Сколько в ней было сейчас непосредственного, трогательного, очаровательного.
– Не стой же, мой милый. Собирай скорее ветки в кучу. А дым прогонит комаров, – судорожно дернулась Лиза. От нее не укрылся Сашин восторженный взгляд. – Лучше бы так на жену свою смотрел. Ты смотрел когда-нибудь так на нее? Нет? Ведь нет же?! Я знаю, что нет!..
Саша бросился сгребать в кучу валежник.
Вскоре затрещал костер. Вкусно запахло сосновой смолой. Тонкие веточки прогорали быстро, хвоя на них ярко вспыхивала и тут же гасла. Смолистый едкий дым отогнал комаров.
– А жаль, – улыбалась Лиза. – От комарья нам есть большая польза. Правда, милый?
Она сидела у костра, скрестив ноги по-турецки. Лиза уже обсохла, согрелась, и полотенце съехало ей на колени. Саша ползал рядом, раскладывая закуски и устанавливая бутыль багрового финского ликера – одного цвета с солнцем, неподвижно висящим над горизонтом. Саша любовно посматривал на Лизины тронутые полярным загаром плечи и грудь.
Он разложил по тарелкам холодное жаркое из оленины и разлил по стаканчикам ликер.
– Выпьем, счастье мое, за всех нелюбимых, оставленных и забытых. – Лиза подняла стакан и залпом выпила.
Саша вспомнил, что у него с собою камера. Он кинулся к лодке, но Лиза остановила его:
– Хочешь щелкнуть меня на долгую память? Не удастся. Я не буду фотографироваться, тем более в таком виде...
И вдруг далеко-далеко, за лесом, прокричал петух. Его одинокий крик пролетел над спящей озерной гладью и затих, словно запутавшись в верхушках сосен. Потянуло утренним холодком.
Петух крикнул опять. Ему ответили петухи сразу из нескольких мест. Где-то залаяла собака. Зашумело по лесу, защебетало, засвистело. Наступало утро. Пора было возвращаться домой.
– Давай быстрее твой сотовый! – словно опомнившись, торопливо потребовала Лиза. – Дашь?
Саша начал сбивчиво называть хорошо знакомый ей семизначный номер, а она не могла его запомнить.
– Подожди же, милый. Не так быстро, – сосредоточенно попросила Лиза. – Я позвоню тебе сразу же, как приеду в Москву. Еще нам надо условиться о времени, чтобы рядом случайно не оказалось твоей глупой жены...
Но вдруг Лиза замерла, осознав смысл происходящего, жалобно посмотрела на мужа и зарыдала. Она рыдала безутешно, отчаянно и страшно, как рыдает мать по единственному сыну, погибшему на войне.
Глава 6
Субботним утром дома было удивительно. За неделю обитатели таунхауса разъехались кто куда, и Лене пришлось завтракать и пить кофе в одиночестве.
Это нормально. В последние несколько дней она привыкла довольствоваться собственным обществом. На работе сидела тет-а-тет с мебельными каталогами, которые чем дальше, тем меньше увлекали ее, а дома отдыхала от каталогов: скучала у себя в комнате, бросая невидящие взгляды в экран телевизора, или спускалась на кухню приготовить к маминому возвращению с работы одно из привычных блюд: салат, рыбные стейки, горячие бутерброды.
Мама, иногда вместе с Сашей, домой возвращалась поздно: накануне отъезда в Финляндию ей захотелось пополнить гардероб. В общем-то вполне естественное желание. Но все-таки временами мама походила на человека, сорвавшегося с катушек.
Лена буквально остолбенела, увидев в очередной серии ее покупок короткую юбочку-шотландку на широкой бархатной кокетке.
– Зачем тебе это?! – От возмущения Лена всплеснула руками.
– Например, ходить на завтраки. – Мать искательно улыбнулась. – С белой рубашкой эффектно, нарядно – самое то!
– Ничего себе то! – фыркнула Лена. – Кто, скажи мне, пожалуйста, наряжается на отдыхе, с утра, да еще в каком-то провинциальном отеле?! К этой юбке нужны туфли, к туфлям колготки... Ты будешь выглядеть так, как будто идешь на прием!
– Да? – Мама с сомнением пожала плечами и задумчиво посмотрела на юбку. – Да... Ты, может быть, права...
На следующий день она свезла юбку в магазин, но вместо нее прикупила длинный, с большим декольте сарафан неопределенного палево-розоватого оттенка. Лена сдержалась и промолчала. Матери как-никак сорок два, детство давно миновало, до маразма далековато... Но неужели она не видит?
Лена скупо похвалила мамину "немного экстравагантную покупку", и больше с ней, слава богу, не советовались. Перед отъездом мама вдруг забеспокоилась об Астерии. Все допытывалась, почему он опять стал жить в коттедже, просила Лену позванивать и при возможности наведываться к нему.
– Это неудобно! – возразила Лена, давая понять, что Астерий в коттедже не один. Она еще ничего не знала наверняка о Вике и Астерии, но кое о чем догадывалась.
– Нормально! – подмигнул ей Саша. – Все нормально. Начинай операцию по выведению парня на чистую воду! А как у тебя с работой? Продвигается? Губанов на следующей неделе грозился отправить тебя на заказ.
– Отправит – поеду, – сглотнув от волнения слюну, ответила Лена. "И опозорюсь вдрызг", – добавила она про себя.
Сейчас, сидя на кухне, Лена припоминала историю собственного позора.
Губанов не преминул исполнить свои угрозы, и уже на следующий день новая сотрудница "Мебель-эксклюзива" дизайнер Елена Векшина выехала на заказ к гражданке Литвиновой, проживающей в лабиринте арбатских переулков. Литвиновым принадлежала пятикомнатная квартира, занимающая в предреволюционном доходном доме половину третьего этажа. Общее впечатление: дуб, бронза, фарфор и вековая пыль. И правда, как выяснилось вскоре, семейство прожило в этой квартире девяносто лет. Накануне революции сюда въехал Литвинов-дед, профессор-офтальмолог. События, вскоре произошедшие в России, не сулили профессорской семье ничего хорошего, однако же семья устояла. И даже продолжала плодиться и размножаться: в тридцатом году вышла замуж дочка профессора Мария, а через два года сын Вениамин женился на девушке Луизе, происходящей из семьи обрусевших немцев. В тридцать пятом году у них родился сын, который теперь тоже стал профессором и полноправным хозяином арбатской квартиры.
Все это Лена узнала от стройной заджинсованной дамы Маргариты Георгиевны, супруги Владимира Вениаминовича Литвинова. Лена не очень-то понимала, к чему Маргарита Георгиевна клонит, но та обстоятельно и невозмутимо продолжала знакомить дизайнера с подробностями жизни профессорской семьи.
Владимир и Маргарита поженились поздно. У мужа это был второй брак, его первая жена не ужилась со свекровью – этнической немкой Луизой, требовавшей, впрочем, чтобы ее звали Людмилой. Маргарита же вышла замуж уже после ее смерти. Они были очень счастливы сначала вдвоем, а потом втроем – с дочкой Лерочкой. Лерочка росла доброй, послушной, училась исключительно на пятерки и блестяще сдала экзамены в медицинский институт. Но на последнем курсе случилось несчастье. Лера пережила серьезное чувство к ничтожному во всех отношениях человеку, своему сокурснику. Узнав, что Лера беременна, недостойный молодой человек испарился, исчез с ее горизонта и даже в институте больше не показывался. Про аборт Лера не хотела слушать, и скоро они стали жить вчетвером – у них с Владимиром родилась внучка Анфиса.
Теперь Анфисе пошел двенадцатый год. Она полная противоположность матери – живая, непоседливая, очень музыкальная.
– Все складывается просто замечательно, – Маргарита Георгиевна ободряюще улыбнулась Лене, – но вдруг мы все как-то одновременно почувствовали, что в нашей квартире становится тесно.
– Тесно?! – переспросила, почти вскрикнула Лена. – Если уж у вас тесно...
По сравнению с арбатской квартирой Литвиновых их таунхаус выглядел спичечным коробком.
– Вы правы, у нас вовсе не тесно. Нашу с вами задачу я вижу в том, чтобы рационально реорганизовать пространство. При этом, конечно, все хотелось бы сохранить в неприкосновенности!
– Что именно? – уточнила Елена, сильно обрадовавшаяся, что разговор наконец-то зашел о деле.
– Нашу с мужем спальню – без вопросов! Я даже думать об изменениях не хочу! Столовую и гостиную... Видите ли, у мужа бывают гости, журналисты, маститые коллеги, их невозможно принимать на кухне. Мы не можем жертвовать этими комнатами, так же как кабинетом моего мужа. Он живет для науки! А молодые на это, как принято говорить теперь, ноль эмоций.
Валерия взяла и переставила Анфисин письменный стол к мужу в кабинет! Ну как вам это понравится, а?! И девочка уже несколько месяцев делает уроки в дедушкином кабинете. То клей разольет, то стихотворение вслух учит, то ей одноклассницы позвонят...
– Она мешает деду? – догадалась Лена.
– Мешает! Я даже не думала, что Валерия вырастет такой эгоисткой! Ну, объясните мне ради бога, им что, мало на троих восемнадцати метров?
– А их разве трое?
– Конечно! Я не рассказала вам самого главного. Три года назад Лера вышла замуж за своего коллегу по клинике нейрохирургии. И ведь у него есть где жить! Но дочь заявила, что останется на Арбате. В первое время все было хорошо. Но Анфиса взрослеет – они уже не могут спать втроем в одной комнате... И вообще: девочка играет на рояле в гостиной, уроки делает у мужа в кабинете, зять взял моду смотреть футбол на кухне, потому что у Валерии болит голова. А у меня ничего не болит! Нас молчаливо, но очень последовательно и методично выживают... выжимают из нашего дома!
– И вы хотите...
– Я хочу увеличить жилую площадь их комнаты!
– А... каким образом?
– Сделать антресоли! Туда можно будет поставить детскую кровать и письменный стол. Рояль туда, конечно, не вместится, но хотя бы стол и кровать... Хорошо бы еще и телевизор, а то без футбола зять совершенно существовать не может.
Маргарита искрилась гордостью. Так их! Так! Ловко она придумала?! Чем смогут ответить противные молодые на ее хитроумный удар?!
Одного она только не понимала – какой удар наносит Елене.
А "Мебель-эксклюзив" разве занимается антресолями? – носилось в воспаленном мозгу у горе-дизайнерши. Ах нет, занимается... Саша говорил как-то.
– Какой высоты вы планируете антресоли? – спросила Лена, стараясь придать разговору соответствующую ситуации форму. На самом деле она страшно растерялась – ее учили чему угодно, только не надстраивать этажи.
– Второй этаж должен быть метра два...
– Они же там задохнутся!
– Не задохнутся! Взгляните на окна. Они у нас почти до самого потолка. В случае чего можно увеличить оконную площадь...
– Нельзя! – снова перебила Лена. – Ваш дом – памятник архитектуры, кто вам позволит с фасадом экспериментировать?!
– Да если уж на то пошло, кондиционер установим! Сейчас так делают многие...
– Но не в помещениях с высотой два метра!
– Я вас не понимаю, – развела руками Маргарита Георгиевна. – Вы что же, заказ принимать не хотите?
– Я обязана вас предупредить, – смутившись своей настойчивости, быстро объяснила Лена. – А то потом передумаете, но, если проект уйдет в работу, будет уже поздно. У нас стопроцентная предоплата.
– Ах, милочка! – Маргарита Георгиевна с раздражением покачала головой. – Думаете, для чего я вам так долго расписывала все наши прискорбные обстоятельства? Вы что же, не поняли?
– Поняла! – Лена уже включила свой ноутбук и стала заставлять вымышленной мебелью предполагаемые антресоли.
К мебели Маргарита Георгиевна сформулировала два кардинальных требования: во-первых, она должна быть непременно дубовой, а во-вторых, встроенной. Встроенные стеллажи с дверцами на нижних секциях (для телевизора особый стеллаж специально для зятя – пусть только попробует упрекнуть ее в недостатке родственных чувств!), встроенная кровать для Анфисы и письменный стол тоже встроенный.
Имелись у Маргариты Георгиевны и некоторые соображения относительно дизайна. Ей претила громоздкая мебель, оставшаяся в квартире от Литвиновых-старших. Горки и комоды на лапах, резные фасады, тяжелые столешницы... Обстановка антресолей должна быть простой и современной!
Лена догадалась, что нарочитая заджинсованность – проявление все той же современной простоты. Маргарита Георгиевна, профессорская жена, полжизни проведшая в респектабельной квартире на Арбате, жаждала выглядеть демократично. Вот уж точно: кому что несвойственно!