- Я знаю, что ты хотела бы услышать, даже если ты сама не хочешь этого знать! Но как ты себе это представляешь? Ради небольшого эпизода, - а я как видишь по определению не могу быть чем-то большим, - ты готова сказать своим родным и знакомым 'Познакомьтесь с Жерменом Совиньи, правда, он жиголо, но мы же не снобы'! Делиз, что ты ответишь на вопрос о моей семье, если я не могу на него ответить?! 'Видите ли, моя мать была шлюхой, а отец, вероятно, одним из ее гребаных клиентов'… Стать лишним поводом для косых взглядов? 'Чем он занимается? Какое у него образование?' - Самое разностороннее! Трахаться, дорогая Делиз, это все, что я умею! Вероятно, это тоже наследственное!
То, что он кричал мне, было на столько шокирующим, что я, по видимому, не сумела скрыть свои мысли. Жермен расхохотался. Я подождала, пока он успокоится и подумала о единственном, что имело значение.
- Я не буду делать аборт, что бы ты не говорил! Мне не надо, что бы ты женился на мне. Но ты сам виноват в том, что останешься один…
Я поднялась и направилась к двери. Жермен молча пожал плечами и отвернулся, не пытаясь меня остановить. Его голос, лишенный каких либо интонаций, догнал меня у самого выхода.
- Зачем тебе это, Делиз? Я не могу заставить тебя, но подумай сама. Ты молода и красива. Ты не будешь одна. У тебя будут другие мужчины, возможно муж, возможно не один. Другие дети. Где во всем этом есть место ему или ей? Если нет, - быть игрушкой, лекарством от одиночества… не слишком ли жестоко? А что скажет твоя семья? Принесла в подоле…
- Мы с этим справимся.
- Почему не решить все сейчас? Или… может это твой способ развестись?
Это было уже слишком. Морис действительно не давал мне развод, не смотря на то, что вот уже столько времени мы в открытую сожительствовали с Жерменом.
- Если ты так думаешь, нам больше не о чем говорить.
Так получилось, что дверь за моей спиной хлопнула очень громко.
Я знала, что я жду его. Услышать его голос, ощутить его присутствие было почти необходимостью. Я задыхалась без него.
В тоже время, я панически этого боялась. Я не знала, что мы можем сказать друг другу, и боялась того, что еще мы могли бы наговорить.
Боль от разрыва не становилась меньше из-за очевидной невозможности продолжения отношений. С самого начала мы находились в тупике, и это мог быть не более чем короткий роман. Я не могла даже винить Жермена в обмане. Он никогда не говорил, что имеет в виду нечто большее, и я сама убеждала себя в том же. Мы, женщины, сами виноваты в своих бедах.
Ноющая тянущая боль, тягомотная тоска вынимали душу. Мне хотелось выть на луну. Я справлюсь с этим, убеждала я себя, я справлюсь с этим, потому что не могу не справиться. Но сила нахлынувших ощущений меня пугала. Чертов жиголо умудрился влезть в самое сердце. Я хотела и не хотела свободы от этого чувства.
Я ждала его пять дней. И шарахалась от каждого звука. Но Жермен упорно не давал о себе знать, видимо, действительно вычеркнув меня из своей жизни. В который раз поймав себя у окна, я поняла, что если останусь здесь, то сойду с ума. Надо было что-то делать. Не было и речи, что бы идти самой, у меня тоже есть гордость.
Вещи я собрала за час, отдала ключи. Из Тьерри я уезжала навсегда, но тихий голосок внутри успокаивал - он знает, где тебя можно найти. Это совсем не трудно.
Я возвращалась в Шато - Вилен.
* * *
Родной дом встретил меня без энтузиазма.
- Я развожусь. Я беременна, - сообщила я за обедом через несколько дней после приезда, когда почувствовала, что могу говорить вполне спокойно.
Поль Левеллен не высказал ни удивления, ни разочарования, ни гнева.
- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
- Разумеется.
- Ты долго пробудешь на этот раз?
- Думаю, я приехала на совсем.
Я действительно в это верила. Хватит оставлять после себя руины. Отец посмотрел на меня более внимательно и заинтересованно, но ничего больше не добавил.
Меня никто не навещал, я почти нигде не бывала, но скука меня не тяготила. Напротив, мне было необходимо время, что бы подумать. Я перебирала в памяти последние несколько месяцев, как будто раз за разом раскладывала несошедшийся пасьянс.
Я знала, что напрасно, но ждала. Жермен меня не искал. Боль была слишком острой.
Почувствовав на себе взгляд отца, я повернулась.
- Ты что-то хотел?
- Нет, - Поль Левеллен покачал головой, - просто сейчас ты была так похожа на мать.
Я не сразу поняла, что он имеет в виду не только внешнее сходство. Наши черты, фигура, конечно, были похожи, но моя мать была ослепительной рыжеволосой красавицей, а у меня волосы светлые, совершенно прямые, хотя тяжелые и густые, и глаза - отцовские, серо-зеленые. Моя мать до конца жизни напоминала изысканную камею, хрупкую, с каким-то надломом. Мне не понравилось это сравнение. Я ждала продолжения.
- Аделиз, ты всегда была сильной, уверенной, самодостаточной девочкой.
Я удержалась от усмешки.
- Но… мне хотелось бы видеть тебя счастливой.
Мы улыбнулись друг другу. Что ж, маленькая оттепель после долгой зимы.
Я взяла себя в руки. В конце концов, у меня много дел. Я торопила Антуана Нуаре с разводом. Было назначено судебное слушание.
- Ты уверена, что Рошар даст тебе развод?
- Даст, папа.
- Я правильно понял, что это ребенок не твоего мужа?
- Да.
- Я могу поинтересоваться, кто его отец?
Я содрогнулась от внезапного озноба. Я боялась убедиться, что Жермен был прав.
- Ты его не знаешь… И не узнаешь.
- Случайный любовник? - Поль Левеллен позволил себе удивиться.
- Да.
Случайный любовник…
В этот момент я так живо представила Жермена, что почти увидела его на яву: вдумчивый взгляд бархатных глаз цвета кофе, гордый наклон головы, мягкая улыбка слегка вьющиеся пряди упали на лоб…
Мне так остро захотелось снова прикоснуться к нему, услышать его голос, только услышать… как будто не было четырех месяцев разлуки… не было резких слов…
Я решилась на небывалое и написала письмо с просьбой о встрече, но ответ был слишком жесток: начальник почтамта с официальной холодностью уведомлял, что господин Совиньи не проживает больше здесь. Съехав два месяца назад, он не оставил нового адреса для пересылки корреспонденции.
Несколько часов я просто бродила по дому. Потом сидела в своей комнате сжимая письмо. Все…
Мы никогда не увидимся, подумала я. Он может быть где угодно. Если он не появился до этого времени, то дальше надеяться бессмысленно. И новая мысль едва не свела с ума - а что если что-то случилось?! Жермен серьезно болен. Что если ему плохо, а я даже не знаю где он?… что угодно могло случиться пока я лелеяла свою обиду.
Я простила его за то, кем он был, и за то, что он скрывал от меня. Я понимала его стыд, и его гордость. Я простила ему все. Я расплакалась. Впервые со дня смерти матери. И никак не могла успокоиться, потому что оказывается, на самом деле, важно было только то, что нам было хорошо друг с другом. Я любила его.
Любила, слышите!…
Я больше не боялась это признать. Но какое это имело значение, если никто не услышит?
Как же поздно мы понимаем, что на самом деле ценно! Если бы меня действительно волновало мнение общества и лицемеров, которые его составляют - неужели бы я уступила и позволила бы окрепнуть слабому взаимному влечению. Неужели я не стыдясь и не скрывая, проводила бы с Жерменом дни и ночи, понимая, что об этом известно всем…
В этот вечер, прижимая к груди бездушную бумагу с грубым шершавым подчерком, я снова разложила карты, и проклятый пасьянс сошелся. Так просто! Жермен. Такой внимательный, чуткий, нежный, - не смотря на шлейф порочности и болезнь, внушающий ощущение несгибаемой воли и силы, смотрящий на мир так широко и понимающий его так тонко…
Любил ли он меня? Да. Он кричал мне в лицо свою боль, а я хлопнула дверью.
Доверял ли он мне? Нет, не думаю. С самых первых дней меня интересовала только я сама. Жалкие проблески человечности смотрелись сиротливо и одиноко. Жермен никогда не верил, что я смогу с ним остаться, а я никогда всерьез не пыталась его в этом убедить, до конца не понимая собственных желаний. Так почему же понимание, пришло ко мне так поздно, а не тогда, когда было достаточно ответить: 'я хочу быть с тобой и я буду с тобой всегда. Никакой мужчина никогда тебя не заменит'?! Пусть это и отдавало бы пошлой мелодрамой, зато было бы куда ближе к истине.
Поздно!
В кабинет судьи я входила уверенно.
Юристы утрясали процессуальные формальности, и мне стоило большого труда, что бы сосредоточиться на этом.
- Мадам Рошар, вы настаиваете на разводе? - судья Крийон был исключительно вежлив.
- Да.
- Вы не хотите изменить свои требования в связи с вашим положением?
- Нет, ваша честь. Мой ребенок не имеет никакого отношения к месье Рошару.
Судья Крийон был обескуражен. Видимо, не так уж часто жены богатых и влиятельных мужей, настаивая на разводе, признаются в супружеской измене, да еще подкрепляя заявление настолько вескими доказательствами.
- Месье Рошар, вы признаете требования мадам Рошар о расторжении брака?
- Да, - выдохнул Морис сквозь зубы, - я не собираюсь нянчить ублюдков моей жены.
- Я понимаю ваши чувства, месье Рошар, но попросил бы сохранять приличия. Что ж, если вы достигли согласия в главном, то перейдем к следующей части разбирательства. Вы достигли соглашения о разделе имущества?…
Я не слышала этого вопроса. Он не имел для меня значения. Я получила то, что хотела. Морис, до последнего настаивавший на своем, согласился, едва увидел мой живот: его трясло от отвращения.
Жермен оказался прав - беспроигрышный способ развестись.
Мне было тошно, как никогда.
* * *
Акушерка говорит, что это были одни из самых легких родов за время ее работы. Поверю ей на слово. Так же, как всю беременность я чувствовала великолепно, так не менее быстро я встала после.
- Мадам, с вашим прекрасным здоровьем, вы просто созданы для материнства, - улыбался доктор Венсан.
Каким-то чудом я произвела на свет упитанного довольно крупного, а главное - совершенно здорового крепкого мальчика. По этому случаю, мой отец пребывал в состоянии постоянной эйфории. Я поплевала через левое плечо, повесила над дверью подкову и пообещала завести дома черную кошку. У меня складывалось впечатление, что провидение, отняв что-то одно, но значившее так много, решило сполна воздать во всем остальном.
Говорят, у всех младенцев глаза голубые. Чушь. Глазенки, которыми Грегори серьезно таращился на мир, напоминали мне две спелые вишни. Темный пушок на головке пытался изобразить локоны. Я была уверена в том, что, подрастая, он станет копией своего отца. Характером он тоже, видимо пойдет в Жермена, уже сейчас доставляя хлопот, гораздо меньше, чем могло бы быть.
Второй, после развода победой стала метрика Грегори. Поскольку Грегори родился как раз через три недели после окончательного решения суда, чиновники норовили указать его отцом Мориса Рошара. Победы мне удалось добиться от части благодаря самому Рошару, любезно предоставившему исчерпывающее опровержение.
Место в метрике осталось пустым, как и в моей жизни.
Я пыталась навести справки через агентства, но Жермен Совиньи исчез.
Папка, которую вручил мне Морис при первом разговоре о разводе, была цела. Нашел ли он ее в моих вещах или собрал новую - меня не интересовало. Главное, что он счел нужным прислать ее. Наверное, думал, что сможет меня унизить или уязвить.
На самом деле я даже обрадовалась: среди досье обнаружилось сокровище - его фотография. Плоское двуцветное изображение казалось насмешкой, но больше у меня ничего не было. Я вставила его в рамку - поступок совершенно напрасный и иррациональный. Фотография слишком бросалась в глаза.
- Он хорош собой, - заметил отец.
- Он всем хорош, - подтвердила я.
- Дорогая, фотографию случайного любовника не ставят на каминную полку.
- Возможно.
- Аделиз, - сказал отец уже другим тоном, - я спрошу только одно - почему вы не вместе?
- Потому что я дура.
Поль Левеллен усмехнулся.
- Никогда не слышал, что бы ты была так самокритична.
- Папа, - окликнула я его после паузы, - что бы ты сказал, если бы мой избранник не был связан ни с политикой, ни с крупным бизнесом, наукой - ни с чем, не имел ничего, кроме небольших сбережений, полученных не совсем приличным путем?
- Авантюрист? - Левеллен выразительно вскинул бровь.
- Жиголо, - с вызовом ответила я, но тут же добавила, - Раньше. Был.
Впервые я увидела моего отца потрясенным.
- Аделиз, ты уверена, что ты правильно разобралась в ситуации? - только и позволил себе спросить он.
- Вполне, - усмехнулась я, было горько, что Жермен снова оказался прав.
Поль Левеллен долго молчал.
- Аделиз, - он подошел и коснулся моего плеча, - я не в праве тебе указывать. Я приму любое твое решение. Но я бы советовал тебе тщательнее взвешивать свои решения.
- О каком решении ты говоришь? Я даже не представляю где Жермен сейчас.
Отец только пожал плечами.
- Я слишком хорошо тебя знаю.
Поразмыслив немного, я пришла к выводу, что мой отец прав. У меня есть цель, и я ее достигну. Я не собиралась выяснять отношения, и даже не представляла, о чем буду говорить, но мне казалось несправедливым, скрывать от Жермена такое чудо, как Грегори.
Уже целенаправленно взявшись за досье, так 'любезно' присланное Морисом, здесь, где, казалось бы, я не могла увидеть ничего неожиданного, меня ждало новое испытание. Перебирая документы, с которыми счел необходимым ознакомить меня мой муж, я чувствовала себя так, как будто меня по уши засунули в выгребную яму. Пожалуй, если бы я прочла это все тогда, я действительно никогда уже не вернулась бы в Тьерри.
У меня потемнело в глазах. И тошнило. Отвращение… омерзение, вот что я испытывала. Стоило ли искать его…
И вдруг я опомнилась. О чем я? Какое отношение вся эта мерзость может иметь к человеку, которого я знала и которого любила? Это не он. Человек, которого я люблю совсем другой, иначе я его не любила бы. Возможно, обстоятельства его жизни и не были безупречны, но человек и отличается от животного тем, что тоже может упасть в грязь, однако не будет этим наслаждаться. Наоборот, есть повод гордиться, что он прошел через все испытания своей юности, сохранив достоинство и не надуманную честь. Не озлобившись, не поддавшись пороку, не утратив способности любить.
Моя потеря снова остро дала о себе знать.
Ответа на самый главный вопрос в папке так и не нашлось, и я по-прежнему не знала, где искать моего Жермена. Удача улыбнулась не просто не сразу, - обходя одно агентство за другим, я успела потерять всякую надежду. Пока, наконец, не появилась тоненькая ниточка в лице доктора Пелье.
Тот согласился встретиться с 'сестрой' месье Совиньи крайне неохотно и смотрел на посетительницу с подозрением.
- Простите, вы сказали вы…
Разумеется, я слишком мало для сестры была похожа на Жермена, поэтому сказала:
- Я понимаю, что вы думаете, месье, но… видите ли, положение очень щекотливое… я соврала… на самом деле я… - лицо врача начало меняться еще в начале этой фразы, поэтому я закончила уже вполне уверенно, - жена. У нас случила ссора и мы долгое время жили отдельно, но теперь, как я узнала о его болезни, мне хотелось бы помочь…
Разве я хоть в чем-то солгала? Так… Лукавство.
- Я понимаю, мадам Совиньи…
- Левеллен. Я ношу девичью фамилию.
- Мадам Левеллен, я понимаю. Однако месье Совиньи определенно не горит желанием видеть вас.
О! Он знал, куда бить. Но и у меня было оружие.
- Я тоже понимаю вас: врачебная тайна, интересы пациента… Сомнительная дама… Но вы готовы отказать ему в возможности увидеть сына?
Пожилой врач нахмурился, и все же признал:
- Мадам, ваша семейная жизнь, ваше дело, но я не мог бы помочь вам при всем желании. Месье Совиньи уже не наблюдается у меня. Его заболевание…
Он медлил достаточно, что бы я ощутила холодок в затылке.
- … прогрессировало, - он конец нашел слово, - прогрессировало стремительно. К сожалению, такое бывает. В терминальной стадии течение приобретает черты злокачественности…
Мне хотелось зажать уши. Я сделала несколько глубоких вздохов, выравнивая дыхание.
- Я задала вам конкретный вопрос.
- Конечно, мадам, - он барабанил пальцами по столу.
Бедняга, как видно он так и не научился приносить дурные вести.
- Я порекомендовал ему хорошую клинику в Тулузе. Вам стоит обратиться туда, но вы не должны волноваться…
- Да, конечно.
Я выехала в сопровождении Грегори и его няньки, даже не собрав как следует вещи. Это было безумие, но это было восхитительное безумие…
Если бы я знала, что ждет меня впереди…