Вот с чем - с чем, а с фигурой у Лики всё было отлично. И даже лучше. Та же гладкая кожа, что он помнил, плавность линий, упругость во всех нужных местах, а ноги длинные-длинные. Правда, его женщина-мечта тайно комплексовала из-за размера груди. Но, по всей видимости, тешила себя надеждой, что об этом никто не догадывается. Толя лишь мысленно посмеивался и над этой её надеждой, и над надуманной проблемой, но знал, что ни за что и никогда с Ликой в открытую об этом не заговорит. Уличать её в чём-либо или критиковать? Боже упаси. Она идеальна. Только это было верным ответом на все её вопросы. Так было куда проще. И, судя по её рассказам о семейной жизни, её бывший муж эту истину тоже быстро усвоил.
Но при всей её внешней идеальности, жить с Ликой оказалось не так просто. А всё из-за несовпадения их воспоминаний друг о друге с реальностью. Толя почему-то всерьёз ожидал, что прошедшие годы Лику чему-то научили, что она стала мудрее, рассудительнее и - да, да! - хозяйственнее. Когда они учились в институте, то встречались преимущественно у него, в те дни, когда его мама уходила на дежурства, и вся квартира была в их распоряжении. И тогда Ефимов об умениях возлюбленной не задумывался. Да что говорить? Он, вообще, считал, что Лике, с её красотой, никаких особых умений навыков в повседневной жизни не понадобится. Встретившись с ней спустя десятилетие, также поспешил сделать вывод, что семейная жизнь её научила всему, что нужно. Но, как выяснилось, самой Лике нужно крайне мало. Она не заморачивалась по поводу порядка, потому что сама вещи по дому не разбрасывала, не мусорила, и лишь время от времени порхала по квартире цветной пуховочкой в руках, перегоняя пыль с места на место. Даже пылесосом она пользовалась не совсем по назначению. Как-то долго объясняла Толе, что уборку можно превратить в полезные физические упражнения, и она этому совету вняла, и теперь процесс уборки проходил долго, совмещённый с растяжкой, наклонами, приседаниями и, конечно, красованием перед зеркалом. Также выяснилось, что во время жизни с Петечкой (Ефимову каждый раз плевать хотелось, когда он слышал, как Лика называет бывшего мужа этим дурацким прозвищем), в их доме на постоянной основе проживали домработница и кухарка. После развода она этих привилегий лишилась, и считала это серьёзным ударом. Самой же ей было заниматься хозяйством недосуг, а уж готовкой и вовсе ни к чему. Лика жила без аппетита. Это было очень странно, для Ефимова непонятно, но Анжелика ела лишь потому, что это нужно было делать, хоть иногда, для поддержания жизни в организме. Именно так она сказала Толе, когда он рискнул поинтересоваться. Лика питалась греческими йогуртами, пшеничными хлебцами и зелёными яблоками. В ресторанах всегда заказывала зелёный салат с минимумом заправки. Поначалу Толя был уверен, что она играет перед ним, выстраивает свой образ, хрупкой, лёгкой и едва ли не святой - ведь только святые в состоянии питаться воздухом? Но вскоре он осознал, что это никакое не притворство. Лика даже шоколад не любила. Ей ничего не хотелось, её взгляд не загорался при виде ни одной сладости, а уж тем более горячего блюда. И она озабоченно хмурилась и даже морщиться начинала, наблюдая за тем, как Толя ест. А есть он хотел всегда, его энергию и активность поддерживала именно еда. Понятное дело, что заставить Лику готовить было невозможно. Да и не умела она этого. Откровенно намекнула: хочешь питаться дома, найми кухарку. И Ефимов на самом деле об этом задумался, но после от этой затеи отказался. Он ещё не был готов к такому шагу. В случае с Ликой: кухарка сродни кольцу с бриллиантом.
Да и ждала Лика от их отношений другого, не собственного одомашнивания. У неё был особый распорядок дня, подстроенный под её надобности и желание себе польстить. Лика никогда и нигде не работала, при этом не привыкла себе в чём-то отказывать. И надо сказать, глядя на неё, сияющую молодостью, любой бы пришёл к выводу, что это её предназначение - радовать мужчин. Какая уж тут работа? Это наложило бы отпечаток повседневности и обыденности на её образ, а Анжелика такой быть не могла. Она улыбалась и выглядела, как звезда, и от неё на самом деле исходило свечение, особенно вечерами, особенно, когда находилось достаточно желающих её красоту лицезреть и ею восхищаться. Именно поэтому Лика так любила компании и развлечения. У неё было безумное количество друзей и знакомых, и их с Толей вечно где-то кто-то ждал.
Да, были времена, когда Ефимов ни одного вечера не мог провести дома, в тишине и одиночестве. Он был молод, его не одолевали проблемы и серьёзные раздумья, он чувствовал себя свободным и не знал, что такое усталость. И именно таким его знала, помнила, и, наверное, любила Анжелика. И сейчас ей не приходило в голову, что Толе уже давно не двадцать, что его день зачастую расписан по минутам, что зачастую к обеду он уже бывает зол и раздражён. И что деньги, которые он научился зарабатывать, уже давно не приносят того удовольствия, он слишком хорошо знает, как они достаются, и спускать их в клубах, компаниях, на сомнительные развлечения, с лёгкостью уже не получается. Да и сил на это не всегда хватает. И оказавшись вечером дома, ему уже не хочется никуда идти. Ладно ещё в ресторан, чтобы вкусно и сытно поесть, но всё остальное… Театры он не любил, не понимал; художественные выставки его не впечатляли, не обладал он чувством прекрасного и, возможно, открытой душой; а из непонятных тусовок он давно вырос. Ну, возможно, пару-тройку раз в месяц, в желании отвлечься, развлечься, выпить и пообщаться с друзьями, но все остальное время он работал. Работал много и тяжело, и поэтому куда чаще ему теперь требовался выходной. Он уже не в том возрасте, чтобы гулять до утра, затем поспать пару часов и весь следующий день провести бодрым и жизнерадостным человеком. Сейчас он после ночного загула превращается в злого и хмурого, несговорчивого человека, с которым не слишком приятно общаться. Ефимов отлично это осознавал, себя знал, и поэтому старался подобные ситуации свести к минимуму. А если ещё и голодный к тому же, то это просто край. И непонятно, когда эта перемена с ним произошла. Занятый работой, Толя упустил момент, когда не жизнь, а он сам изменился. Когда лучшим отдыхом после насыщенного рабочего дня, стала не встреча с друзьями в клубе или спорт-баре, как когда-то, а тарелка борща, диван и хороший фильм. Но успокаивало то, что произошло это не только с ним, но и со всеми его друзьями. Стали реже встречаться, чаще в скайпе, чем в реале, но дружба от этого не ослабла, просто у многих появились семьи, дети, зато каждый повод для встречи превратился в ожидаемый и серьёзный, достойный радости. Наверное, всё-таки возраст. От этой мысли страшно, неприятно, тоскливо, но образ дивана, как это не смешно, грел.
Мама говорила: пора жениться.
Может, и пора. Но на ком?
Лика, например, его забавляла. Отчасти. Она была красива, соблазнительна, не слишком умна, что Толя готов был ей простить, но и не мудра. При необходимости, она могла бы простить многое и смирить свой характер, но опять же не от мудрости, а если увидит в этом свою прямую выгоду. Даже измену простит. Не простит пренебрежения и невнимания. Отсутствие любви? Лика искренне считала проявлением любви откровенное восхищение ею. Во всём остальном она подходила к жизни с прагматической стороны, и это в какой-то степени многое упрощало, с ней всегда можно было договориться. И в сексе границ для неё не было, любого мужика была в состоянии умотать и лишить последнего разума. Но чего-то существенного, важного, что выявило бы желание связать с Анжеликой свою жизнь, не хватало, по крайней мере, Ефимову. И дело не в борщах.
Дело в уюте, рядом с Ликой его не было. Она освещала всё вокруг, ослепляла своей красотой, но потонуть в этом свете не хотелось. И в доме её уюта не было. Просторно, светло, с претензией на шик, остатки прежней роскоши, жизни с бывшим мужем. И всё в её доме чисто, всё на своих местах и как-то по-девчачьи. И Лику злило, когда он это равновесие разрушал. Когда второпях раскидывал свои вещи, накидывал в ванной полотенца, постоянно думал, что поесть или громко разговаривал по телефону, когда она занималась йогой. А это было её любимое времяпрепровождение, и угодить в неудачный момент было очень легко. Находясь долго в квартире один на один, вне постели, они начинали друг другу мешать. Ефимова раздражало всё то, что дело Лику счастливой и умиротворённой. Чистота в её доме, кукольная и неприкосновенная, вечно пустой холодильник, холодный свет и непрозрачные шторы на окнах, а ещё хруст этих ужасающих хлебцов, когда Лике приходило в голову пообедать. Она грызла их, как самый милый в мире кролик, но безумно раздражала Толю в этот момент, он даже из комнаты выходил. И поэтому вполне ясно осознавал, что не смотря на все свои воспоминания, фантазии, мечты и сексуальное влечение, жить с Ликой он бы не хотел. Слишком хорошо знал себя. Вот такого, каким Лике не особо нравился: мрачного, впадающего в раздражение порой от усталости и голода. Понимал, что лишь красотой и дельфиньим телом в постели, долго сыт не будет.
Да и не сказать, чтобы он Ликой бредил. В город ехал с определённым настроем, планами, увидел её и снова на какой-то момент потерял разум. Захотел до умопомрачения. Странно, что не затащил в какой-нибудь тёмный угол прямо там, в ресторане, но нет, утерпел. Вот только он уже не юнец, переполненный тестостероном до краёв, способный на сексуальные марафоны и небывалые подвиги в постели. И, хотя, считал себя мужчиной здоровым и полным сил, но этих самых сил хватило на неделю рекордов. А потом пришла усталость, пришло отрезвление и понимание того, что пока он в постели Лику впечатляет, дела стоят и с места не двигаются. А в последнее время и вовсе в голову лезли мысли о другой.
Сашка.
Признаться, он совсем о ней не думал, когда решил вернуться в город юности. Нет, не забыл, все эти годы нет-нет да вспоминал, но возвращаясь, он вновь мечтал о её сестре. Он представлял Лику, какой она стала, гадал - замужем или нет, пытался представить её серьёзной, замужней женщиной, возможно, матерью, но ничего из этого не сбылось. И в глубине души, Толя совсем не удивился. Поразился бы как раз серьёзности и материнству, это он уже сейчас осознавал. А вот Санька, повзрослевшая, изменившаяся, с серьёзным взглядом, вполне вписывалась в роль матери. Удивляло, что одиночки. Непонятно, куда мужики смотрят. Сашка никогда не была ослепительной красавицей, как сестра, но в ней как раз было то, чего не хватало Лике. В Сашке был, жил, вокруг неё царил уют. Незримый, необъяснимый, но некоторым женщинам это даётся свыше, как особый дар. Рядом с ними тепло. И что Толя помнил о Саше, так это то, что рядом с ней комфортно и приятно. Она была младше, она была маленькой, её хотелось усадить к себе на колени и бесконечно тискать, как щенка. Тогда он не думал о том, что хочется её целовать, любить, эти мысли казались едва ли не кощунством по отношению к его "малышу". И лишь однажды он позволил себе переступить черту, за что чувствовал себя виноватым очень долго. Потому что Саню нужно было любить и брать на себя ответственность, а он был занят собой.
Зато сейчас она, как неприступная скала. Маленькая, смелая женщина. Самодостаточная, переборовшая все трудности, и взгляд, как бритва. Именно её взгляд Толю за душу и цеплял. Он никак забыть его не мог, несмотря на то, что рядом постоянно присутствовала серьёзная отвлекающая причина. А он думал о Саше. Как она смотрела на него при первой встрече, со сдержанностью и в то же время со злостью, которую старательно маскировала. Но у неё не слишком удачно получалось. Но её уверенность дала повод думать, что за её спиной кто-то есть, в том смысле, что любимый ею и способный дать ему, Ефимову, по морде. При желании этой маленькой, красивой злючки. А выяснилось, что нет. У Сашки в жизни царит единственный мужчина - сын.
И он думал о ней. Думал часто, куда чаще, чем казалось бы нормальным ему самому. Был увлечён Ликой, баловал её, любил её, в физическом смысле, а размышлял о Сане. О том, что произошло с её жизнью, и не повинен ли в этом он, в какой-то степени. О том, что ей реально не везёт с мужиками. Он оказался сволочью, бросил, исчез и даже не подумал с ней проститься, а затем ещё и неудавшийся папаша, тоже не пожелавший взять на себя ответственность. А она держится, гордо держит голову и, если верить Анжелике, никогда не жалуется. Тянет сына одна, как Толя выяснил, даже алиментов не получает. Он даже попытался припомнить того дылду-одноклассника, что таскался за ней какое-то время, когда Сашка училась в последних классах. Высокий, худой парень в очках. Он даже издалека производил впечатление ботаника, и, если честно, Сашке подходил. Не внешне, а… по внутреннему спокойствию и уровню интеллекта. Что? Толя всегда искренне считал Саньку умной. Только она почему-то обижалась, когда он говорил:
- Ты же умная девочка, малыш.
Это воспоминание смешило. Точнее, умиляло. Как и многое другое, что он связывал с Сашей. Помнил её совсем девочкой, маленьким хвостиком, что всегда тянулся за Ликой. Увидев её впервые в компании однокурсников, Толя не на шутку удивился, как и многие другие, но Анжелика, как помнится, лишь рукой махнула и сказала:
- Это Саня.
И всё, Саня стала неотъемлемой частью их жизни. Поначалу смущалась, молчала, сидела в углу, держась в тени, но постепенно освоилась. Но громче от этого её голос звучать не стал, и активности в ней не прибавилось. Она только улыбаться стала открыто и дружелюбно. Такой улыбки Толя больше ни у кого не видел. Даже у Лики, с её красотой. Красота была, а вот теплоты и искренности его любимой девушке частенько не хватало. А в Саше это было, и общаться с ней было приятно, и даже заниматься с ней математикой было приятно. Она ненавидела всё, что было связано с цифрами, вздыхала и мучилась, но слушала его и даже домашнее задание послушно выполняла, а если он начинал подтрунивать, била его тетрадкой по дурной голове. И они вместе смеялись.
Как давно это было. Кажется, что в другой жизни и точно не с ним. И даже поделиться этим было не с кем. Каждый раз, как он заговаривал о Саше с Ликой, у той на лице появлялось выражение явного недоумения. Она о сестре говорила, как о своём приложении, которое серьёзного обсуждения и не требовало. И вопросы окружающих, относящиеся к Саше и её жизни, приводили Анжелику в растерянность. "Что, зачем, а что у Саши? Всё нормально. У неё всегда всё нормально". Лика считала, что если в жизни сестры что-то и не сложилось, то это её личная ошибка и неудача.
Но Саша и, правда, не выглядела брошенной или несчастной. Толя видел, как она смотрела на сына, просто глаз с него не сводила. А мальчишка был прикольный. На самом деле высокий, видимо, в папу долговязого, но не худой, крепкий такой, наверное, ест много. Смышленый и смешной. И явно не тихий, как мама в юности была. Толя искренне посмеялся над его возмущением после неудачной стрижки. Любопытство в ребёнке ключом било, он Ефимова разглядывал, даже руку ему тянул, здороваться по-мужски, но Саня без конца его одёргивала, а затем поторопилась увести. И опять же Толя себя в этом виноватым чувствовал. Сашка в его присутствии томилась, это было заметно и понятно, именно ему, и общаться желанием не горела. Она всё помнила.
Ну, конечно, помнила. Нужно быть дураком, чтобы поверить в то, что женщина забудет свой первый раз и… первую сволочь, что посмела её бросить. После первой же ночи.
Повиниться перед ней, что ли? Вот вернётся и…
Что? Придёт к ней и прощения попросит? С какой целью, интересно? Самому себе-то врать про то, что это дружественный жест и ничего более, как-то глупо. Дружбой и не пахло. Толя помнил, как он разглядывал её за столом, украдкой, но с огромным любопытством и просыпающимся удивлением. Повзрослевший малыш. Превратившаяся в настоящую женщину, красивую женщину, непохожую на свою сестру, непохожая на большинство женщин, прошедших по его жизни, не блондинка и не длинноногая, как цапля, совершенно другая, но приковывающая его взгляд. Почему-то. Как видел её, на языке так и крутилось слово: статуэточка. Аккуратная, аппетитная, и опять же руки к ней так и тянулись. Прижать к себе, ощупать, ткнуться носом в тёмную макушку и вдохнуть её запах. Непонятно откуда, но Толе казалось, что он его помнит. Её запах, без всяких духов, которыми она не пользовалась, по крайней мере, десять лет назад. Его обжигало это воспоминание, но он тут же себя одёргивал: не мог он этого помнить, просто наваждение, видимо, вызванное чувством вины.
Не хватало ещё запутаться в двух сёстрах, ей-богу.
Ефимов руку поднял и потёр лицо, на минуту сняв тёмные очки. Зажмурился. А Анжелика вдруг снова его потеребила и задала свой любимый вопрос:
- Толя, о чём ты думаешь?
Он не удержался, усмехнулся. И ответил:
- О тебе, солнце.
Соврал? Чёрт знает. Он даже в собственных мыслях запутался, не только в чувствах.
7
Митька сидел за кухонным столом, подперев рукой подбородок, и страдал. Причём страдал напоказ, чем выводил Сашу из себя. Она старалась делать вид, что не замечает, все хмурые взгляды сына игнорирует, а занята тем, что готовит солянку. А когда зазвонил телефон, сын и вовсе издал гневный вопль, когда понял, что мать нашла на что отвлечься от его домашнего задания по английскому языку. До этого момента ещё был шанс уговорить её написать за него упражнение, но теперь Саша лишь язык сыну показала, а пальцем ткнула в тетрадь. И проговорила негромко:
- Сам, Митя.
- Ненавижу английский, - буркнул он, устремил мрачный взгляд в учебник.
- Привет, чем занимаешься? - спросила Сашу Каравайцева. Та прижала телефонную трубку плечом к уху, повернулась к плите, правда, не забыла кинуть на сына строгий взгляд. И тот, под этим самым взглядом, наконец, взял ручку и придвинул к себе тетрадь.
А Саша призналась подруге:
- С Митькой воюю.
Алёна понимающе хмыкнула.
- Уроки учите?
- Ну да. Ты на сегодня уже отвоевала?
- Надо заставить Вику почитать. А сестра звонила, так та с дочерью биологию учит. Вот скажи, ты раньше учила биологию?
- Да.
- Правда?
- Да.
- Сдуреть. И что ты помнишь из неё? Кроме того, чем мальчики от девочек отличаются.
Саша засмеялась.
- Кое-что помню, - заверила она. - Про инфузорию-туфельку, например.
- Нашла важное знание.
- Алён, ты чего звонишь?
- Поболтать. Вечер, пора и маме отдохнуть.
- Посплетничать.
- А хотя бы. Давай чайку попьём.
Саша невольно разулыбалась. Они с Каравайцевой частенько так поступали. Встречаться каждый вечер, даже для чаепития, не получалось, а по телефону поговорить, за чашкой чая, любили. Порой дразнили друг друга тем, что у них сегодня вкусного к чаю было. Вот именно сегодня у Саши кроме карамелек "Раковые шейки" не было ничего. Но это всё же лучше, чем ничего.
Саша закрыла сковороду крышкой, присела за стол, взглянула на вздыхающего сына, который то чесал в стриженом затылке ручкой, то носом шмыгал в расстройстве. Потом тетрадку к ней придвинул.
- Вот, я вписал эти дурацкие буквы.
Саша опасно прищурилась после его выпада, погрозила кулаком, но в тетрадку заглянула. А Алёну попросила:
- Подожди минуту. - Пробежала глазами выполненное упражнение, и мысленно возблагодарила Бога, правда, сыну своего облегчения показывать было нельзя, поэтому лишь милостиво кивнула. - Всё хорошо, ты молодец. Можешь же, когда хочешь. Теперь иди в комнату и всё аккуратно перепиши в рабочую тетрадь. Я потом проверю.