- Ты ещё меня теперь Александром Николаевичем обзови, - в его голосе слышался смех и он отвел её ладони, наклонился и поцеловал долгим, влажным, ласковым поцелуем.
- Спасибо, девочка моя - прошептал он. В карих глазах светилась улыбка и благодарность - настоящая, искренняя благодарность!
Он подал ей руку, помогая подняться.
- За что? - Нара села, запахивая халат.
Ничуть не стесняясь, он привел себя в порядок.
- Ты знаешь, что такое сексуальная обсессия?
- Нет.
- Я тоже раньше не знал.
- Это что, болезнь?.
- Угу. Вид одержимости. Желание можно удовлетворить и забыть до поры до времени, а обсессия - это одержимость, когда не можешь успокоиться… Навязчиво думаешь об одном и том же… Безостановочное желание. Я чуть не умер без тебя.
- Тогда твоя обсессия имеет инфекционную этиологию. Я все выходные о тебе думала. Пока ты гулял где-то.
- Правда? Ты моя хорошая! Впервые в жизни рад слышать об инфекции. И я не гулял, я пытался бороться.
- Получилось?
- Нет.
- Это было потрясающе!
- Хм. Ты не сердишься? Со мной такого не было… никогда не было.
- Нет. Чаю хочешь?
- Тебя хочу. Снова.
- А как же работа?
- Я и забыл. Давай свой чай.
- Только сначала в ванную.
- Разумеется, - он чмокнул её в нос, - беги.
Уже через пятнадцать минут Нара металась по кухне, и пока он был в ванной, накрывала на стол со счастливой улыбкой от уха до уха.
Вернувшись, он снова попытался её поцеловать, но она не позволила, напомнив, что его ждут и он, торопливо выпив чашку чая, помчался в клинику.
Он уже был на лестнице, когда её взгляд упал на сиротливо валявшийся на полу кейс, сброшенный ими со стола.
- Александр Николаевич, вы кейс забыли, - крикнула она, высунувшись в пролёт.
- Вечером заберу, Нара… Андреевна.
* * *
Нара закрыла дверь и подошла к зеркалу. Из которого, на неё посмотрела раскрасневшаяся, совершенно счастливая мордашка с блестящими глазами, припухшими от поцелуев губами и спутанными волосами.
"Ну и что мы тут стоим и глупо улыбаемся? - голосом строгой мамочки сурово спросило подсознание. - Только что тебя бесцеремонно трахнули в прихожей на бабкином столе даже "здрасьте" не сказав. А ты тут стоишь и лыбишься".
- И что?
"Как это "что?" По всем законам сопливых мелодрам, ты уже должна быть по дороге в полицию, и размазывая по щекам слёзы, обдумывать первую фразу возмущённого заявления".
- Серьёзно? Видимо я не такая продвинутая в плане мыльных опер. Меня всё устраивает. Секс был просто улётным и я ни о чём не жалею.
"И тебе не стыдно?"
- Ни капельки!
"Ну и правильно! - вдруг милостиво согласилось подсознание. Жизнь одна, девочка. Такие мужчины как он на дороге не валяются. А второго шанса может и не быть".
Придя к согласию с собственным "Я", она ещё чуть-чуть полюбовалась на счастливую мордочку в зеркале и пошла рыться в аптечке, в которой должны были заваляться противозачаточные таблетки.
* * *
- Можно войти? - Маша робко заглянула в кабинет старшей медсестры детской реанимации.
- Конечно, Машенька. Проходите, - доброжелательно улыбнулась Юлия Сергеевна - миловидная блондинка средних лет. - Мы вас ждём, - она глазами указала на пожилую махонькую, кругленькую как колобок женщину. Знакомьтесь - Валентина Николаевна, наша сестра - хозяйка, и ваш непосредственный начальник.
- Ох, Юлька, - махнула на неё рукой Валентина Николаевна, - та шо ж ты дивчину смущаешь! Бачь, яка вона молоденька! А ты ей - выкаешь. Иди сюда, донечка, не бойсь. Нехай её! Баба Валя я для тебе. А ты для меня - Машенька. Да?
Маша радостно закивала, Юлия Сергеевна рассмеялась так звонко и заразительно, что из суровой начальницы, мгновенно превратилась в молодую привлекательную женщину.
- Ладно, баб Валь, - забирай свою подопечную. И для начала познакомь с девочками, объясни, что и где, а я уж завтра её приказами помучаю.
- А як же ж! Ось прямо сию минуту и пийдем. Чайку с девчатками попьём, познакомимся, я тоби наших малюточек хворых покажу, а тамо уж побачем.
За время пока они шли до раздевалки санитарочек, баба Валя успела сообщить ей, что она всю жизнь прожила в Украине и всего лишь пятый год, как переехала к дочке. Поэтому, пусть Машенька не обращает внимания на её своеобразный говор. И всё это с ласковой улыбкой и дружескими похлопываниями по руке, за которую баба Валя её держала. Маша шла рядом и с грустью думала: "Ну почему моя бабушка не похожа на эту женщину? Она меня едва знает, а столько тепла в ней! А баба Паша, только ругается всё время!"
- Ось бачишь, це твой шкапчик, - баба Валя подвела её к одному из высоких металлических шкафов, стоявших вдоль стен. - Тута и будешь разболокаться. Эта половина - для уличной одёжи, а ось ца - для рабочего костюма. Я уже его припасла. Коли велик будет, я подгоню по тоби.
Еще Маша узнала о необходимости принятия ежедневного душа, дверь в который вела прямо из раздевалки и обязательной дезинфекции. Когда чистая и продезинфицированная Марья, облачённая в новенький тёмно-зелёный костюм и шапочку появилась на пороге небольшой комнатки, примыкающей к раздевалке, баба Валя сидела за небольшим столом в окружении двух молоденьких девчонок, с которыми Машу тут же и познакомили.
Потом баба Валя отвела её к сестринскому посту и представила дежурной сестре Марине Александровне, которая тоже доброжелательно улыбнулась ей.
- Ну а теперь, пошли с тряпками-вёдрами-швабрами знакомиться, - баба Валя подхватила её под локоток и повела по коридору.
Незнакомой информации - что куда наливать, в какой концентрации, и какая экспозиция должна быть у того или иного раствора; что- куда замачивать и насколько, чем отличается "Экодез75" от "Экома" и прочее, было столько, что через полчаса Маша сдалась и попросила у бабы Вали блокнот и ручку, чтобы всё записать и ничего не перепутать.
Потом была экскурсия по отделению, во время которой баба Валя знакомила Машу с медперсоналом. Все были в одинаковых костюмах и шапочках, и у половины из них были усталые лица и красные глаза - награда за ночное дежурство.
Помещений, которые должна была убирать Маша, оказалось довольно много: ординаторская анестезиологов, сестринский пост, комната отдыха персонала, кабинет старшей сестры, комната санитаров и санкомната, и самое главное - палата интенсивной терапии, где лежали маленькие пациенты кардиоцентра.
- А вот и наши деточки, - баба Валя грустно улыбнулась.
Маша расширившимися глазами смотрела на детей. Конечно, она видела малышей и раньше, - спокойные или даже плачущие, они никогда не вызывали у неё такого острого чувства жалости. То, что она увидела в этой палате, потрясло до глубины души.
Палата интенсивной терапии была довольно большая, и Маша сначала заметила только четверых. Она решила, что это новорожденные - такие они были маленькие. Личики детей казались неестественно бледными, рты прикрыты прозрачными масками, от которых тянулись дыхательные трубки, к синюшной коже прикреплены пластырями электроды. Кроватки выглядели огромными для их крошечных тел. Правда, кроватками эти сооружения назвать было трудно - высокие тележки на колесиках, где под прозрачными колпаками боролись за угасающую жизнь маленькие существа, опутанные пластиковыми трубками и непонятными проводами. Маша осторожно приблизилась к одному ребенку. Малыш не спал. Она почувствовала, как к горлу подступает комок слез.
- Бачишь, не спит. Это Димочка, ему три месяца, - баба Валя встала рядом с ней. - Мабуть в детдоме и по-другому назовут, но у нас он - Димка.
- Разве у него нет родителей?
- Та! - баба Валя горестно махнула рукой. - Мать сучка така, отказалась от дитяти, як тильки взнала, шо её ожидае. Ось, бачь - она ткнула пальцем в какую-то картонку, прикрепленную к каталке младенца: - "Пен-та-да Фал-ло". Угу. Но прохвессор Северинцев уже усё исправил и хлопчик таперича буде здоровенький. Тильки выхаживать його дюже долго треба.
Маша уже хотела было похвастаться, что знакома с профессором, но в палате появилась незнакомая женщина и она промолчала. Спросила только:
- Профессор Северинцев? Так он же вроде бы со взрослыми работает.
- Канешна, - согласно кивнула баба Валя, - Тильки, если дюже сложные операции, то его вызывают. Димку ось нашего на прошлой нидиле соперировал. А так дитями занимаются доктор Лисовицкий и его ассистенты. Тока те ще дюже молоды. Хлопчики совсем. Куда им до Северинцева! Бачила бы ты його! Такий гарный мужик! Характер, правда - не приведи Господь!
Маша снова открыла рот, чтобы сказать, что профессор не такой уж и злой, но баба Валя её перебила:
- Потом усех узнаешь, познакомишься. Ось, побачь сюды, это Любанька и Мишутка. Их сегодня оперируют. Давай я тебе усё покажу, как и шо, помогу сегодня, а тоди - будешь сама справляться. Пийдем, побачишь как мыть. Тут тебе не як у себе дома. Кое к чему не дай господь прикоснуться.
- Баб Валь.
- Шо?
- А эта женщина - доктор? - Маша украдкой показала на невысокую шатенку, стоявшую у самого дальнего бокса.
- Хто? Нинка? Да. Вона реаниматолог и на операциях тоже стоит. Ох и нехороша баба! С виду клуша-клушей, а як гляне, ажно мурашки по телу. Дюже душа в ей чёрная. Як кирзовый сапог. Как вона здесь тока робить! Хотя, детишек не обижае, это не скажу.
Пийдем дальше. Нехай с ней наш начальник разбирается. Вот Сергей Анатольич дюже хороший чоловик. И усех вокруг такими же считае.
- Ось тута усё и хранится, - она распахнула дверь какого-то подсобного помещения, демонстрируя стеллажи со стопками операционного белья, стерильными салфетками, свертками, коробками, рядами бутылок и канистр с моющими средствами и дезинфицирующими жидкостями. - Тут ось усё подписано. Завтра Юлька тоби инструкции усе выдаст. Дивчина ты вумна, так шо разберешься.
Через час по спине Маши уже в три ручья тёк пот. Убирать нужно было быстро и она старалась так, будто от этого зависела её жизнь.
- В полдевятого обход, потом операции начинаются, - баба Валя устало разогнулась. Маша продолжала усиленно драить шваброй и без того сверкающие плитки пола. - Пойдем детский бокс убирать, як тока малышню в операционные отвезут.
- А сколько операций в день?
- Та по-разному. Плановых - две-три. Ну, канешна, если с внеплановыми, то и до шести бувае. И вечно у пьятницу, як до хаты соберешься, тут и везут, як сговорятся, скаженны-пробурчала она. - Однажды було, шо Северинцев два дня тут ночевал, стока народу разом поступило. Совсем заездили мужика! Шо, не устала ишшо? А то работа только начинается.
* * *
Северинцев ехал в кардиоцентр в самом радужном настроении. По дороге он тихонько насвистывал весёлую мелодию и думал о том, как вечером заберёт Нару к себе. И какая ночь их ожидает. Ох что он устроит! Настоящую феерию! Сексуальный пир после долгих месяцев целибата. В основном для неё конечно, но и для себя немножко. "Да, Северинцев! - он мысленно усмехнулся. - Крепко же тебя зацепило".
То, что было чуть меньше часа назад это так, небольшая прелюдия. А вот ночью… Нет, об этом лучше сейчас не думать, а то ещё целый день впереди, в заполненной людьми клинике. Не стоит выставлять себя озабоченным неандертальцем.
Он вошел в холл и собирался уже пройти к лифтам, когда до его ушей донесся возмущенный голос Лисовицкого. Он обернулся и заметил Валерия, ожесточенно спорящего с какой-то тёткой.
- Я подам на вас в суд и выиграю! - с изумлением услышал он: Валерка так кричал впервые на его памяти. - Но пока мы будем бегать по судам, ваш ребенок умрет!
- Значит, Господу так будет угодно! - раскрасневшаяся толстая баба едва ли не топала ногами. - Думаете, я не знаю законодательство? Думаете, я не найду на вас управу? Существуют заменители крови!
- Много вы об этом знаете! - гневно выкрикнул Лисовицкий. - Полноценных заменителей не существует! И если ваша дочь умрет на столе, никакой бог не вернет ее вам назад, вы это понимаете или нет?
Северинцев остановился и нахмурился, вслушиваясь в разговор.
- Лучше умереть, чем переливать! В Царствии Небесном мы воссоединимся вновь! И таким, как вы, там не будет места!
- Операция проводится под аппаратом искусственного кровообращения, донорская кровь нужна и во время операции, и после, для восстановления объема. А кровезаменители в вашем случае…
- Любой Свидетель Иеговы знает про перфторан! - перебила женщина. - Вы идете против Бога, предлагая мне грех!
- Я предлагаю сохранить жизнь вашему ребенку, - устало сказал Валерий. - Зачем вы дали ребенку имя Ева, если обрекаете ее на смерть?
- Вы хоть раз открыли Библию? - кипятилась тётка. - Там и только там указания, как нам всем жить! А в двадцать девятом стихе Деяний, в пятнадцатой главе сказано: "воздерживаться от крови"! Кровь принадлежит Богу и только Богу! Вы хотите спорить с самим Иеговой? Будете разговаривать с моим адвокатом, если не понимаете элементарные вещи, которые я пытаюсь вам донести! Это религиозная дискриминация, уважаемый! Я написала заявление, что вам еще нужно? И если я узнаю, что по каким-то причинам вы пошли против моей воли… - женщина надвинулась на Лисовицкого, будто собралась его задушить голыми руками.
- Ваша дочь - аллергик, - не сдавался Валера. - Перфторан ей противопоказан. Пока мы будем перебирать варианты, выясняя, что ей подойдет, а что нет, уйдет драгоценное время. Вы теряете его сейчас, пытаясь говорить со мной о том, в чем совершенно не компетентны. У нее гемоглобин - сорок восемь, вы понимаете, что это такое, или нет? Я в последний раз поясняю вам. Ваш отказ от переливания означает, что вы своими руками убиваете ребенка. И моими также.
- Согласиться на донорскую кровь, значит отказаться от Бога! - яростно выкрикнула женщина. - Еве не нужна кровь! Ей нужен Бог!
- Я думал, ей нужна жизнь, - тихо сказал Лисовицкий. Мне не верите, спросите вон у него, - он указал на подошедшего Северинцева, - это лучший кардиохирург клиники!
- Да мне плевать, кто он! Повторяю, посмеете пойти против моей воли - пойдёте по этапу.
- Валерий Алексеевич, это бесполезно. - Северинцев даже ухом не повёл и просто оттащил разгневанного Лисовицкого в сторону, - если ей угодно потерять ребёнка, значит так тому и быть. Идти против этой фанатичной дуры, равносильно самоубийству. Так что это бесполезняк. Топай давай в отделение и не порть себе нервы.
- Сань, может ты возьмёшься. Девочка такая хорошенькая. Жалко потерять.
- Валера, ты же знаешь, что после того что произошло три года назад, я принципиально не оперирую Свидетелей Иеговы и членов их семей. Поверь, мне вполне хватило того случая. Помнишь, когда я проигнорировал требование родственников пациента не переливать кровь? Я спас его - да! Но потом замучался по судам бегать. И если бы не мой адвокат, вообще неизвестно чем бы дело кончилось. Нет ничего хуже медико-юридических столкновений, я тебе говорю!
- Север, ты всё же подумай. Пожалуйста! Разве ребенок виноват в том, что её мать дура набитая.
- Посмотрим. - Он шагнул в лифт, придерживая двери, - Валер, хорош уже оглядываться. Или ты едешь к себе или я уезжаю один. Мне ещё общий обход делать. Я и так на час задержался.
- Да еду я, еду, - Лисовицкий шагнул в лифт, расстроенно качая головой, - вот скажи мне, Север, откуда берутся такие упёртые фанатики?! Родного ребёнка готова в расход пустить, ради идиотской веры. Сука!
- Лис, успокойся! Если тебе полегчает, хорошо, я подумаю. Может и возьму девчонку.
- Сань, ну ты…, блин, Сань, ты согласись, пожалуйста!
- Всё, иди, Валера. - лифт остановился на детском этаже. - Дай мне время до завтра.
- Да конечно, - обнадёженный Лисовицкий вышел, а Северинцев поехал к себе.
После обхода ему позвонил Волков.
- Сань, ходят слухи, что ты сегодня просто в шикарном настроении, - осторожно поинтересовался он, - в лотерею выиграл что ли?
- Угу. На поле чудес был ночью. Что Валерка настучал?
- Нуу…
- Понятно. Приходи, кофейку выпьем. У меня сегодня в кои-то веки операций нет. Тоха с ребятками сегодня солируют. Тем более, ты все выходные порывался со мной какой-то сногсшибательной инфой поделиться. Так что дерзай, пока я добрый.
- Уже лечу! Буду через десять минут.
- Давай. Крылья по дороге не потеряй, птица-киви ты моя!
Глава 8
Северинцев засыпал зёрна в кофемолку и только собирался её включить, как зазвонил местный телефон.
- Александр Николаевич.
- Я.
- Это Оля. У меня тут Золотарёв в перевязочной. Антон Олегович сказал мне, что Вы его посмотреть хотели.
- Уже иду. Повязку снимай пока, приготовь длинный зажим, зондик - двоечку и резинку. Дренаж поменять надо. И хлоргексидин открой.
- Хорошо.
- Да. И ещё аппарат УЗИ подключи мне. Затёк поищем. Что-то мне его температура не нравится.
- Всё сделаю.
Когда он вошёл в перевязочную, все было подготовлено и Оля как раз втыкала вилку от портативного аппарата УЗИ в розетку. Вид у медсестры был очень расстроенный, а глаза красные.
- Оль, что-то случилось? - спросил Северинцев, моя руки.
Ольга кивнула и глаза налились слезами.
Он локтем закрыл кран, вытер руки салфетками и подошел к девушке.
- Что с тобой?
- Настю убили.
- Кого? Какую Настю?
- Прохорову. Она моей подружкой была. Лучшей, - слёзы градом полились на маску.
Он взял девушку за подбородок и заглянул в полные слёз глаза:
- Слушая меня, девочка! Я понимаю, это больно и тяжело и очень трудно, но ты соберись, пожалуйста. Давай сделаем перевязку, а потом поговорим. Если не можешь, лучше сразу скажи. Я позову сюда Наталью Игоревну, а ты пойдёшь домой.
- Нет, Александр Николаевич, - затрясла головой Оля, - я… я уже успокоилась.
- Точно? Сможешь продолжать работу?
- Да.
- Хорошо. Тогда умойся, смени маску, а я пока начну.
… Когда пациент был благополучно перевязан и отправлен в палату, он сбросил перчатки в дезраствор и развернулся к Ольге:
- Оль, если я тебя попрошу рассказать о Насте, ты не расплачешься снова?
- Не знаю. Я попробую.
- И?
- Её убили ещё в пятницу, - глотая слёзы, начала девушка, - недалеко от дома. Я к маме уезжала и не знала ничего. А сегодня, её родители позвонили Сергею Семёновичу и сказали. Я не знаю точно, как это произошло. Это… это просто кошмар какой-то! Сначала Полька, теперь Настя…Что происходит вообще? - Она закрыла лицо руками и всё-таки разрыдалась.
- Вот и я хотел бы знать, что у нас в клинике творится. Знаешь что, голуба моя, иди-ка ты всё-таки домой. Сколько у тебя ещё перевязок осталось?
- Пять. Из них две объёмные.
- Ничего. Наталья справится, не впервой.
- Спасибо, Александр Николаевич! Я правда, старалась взять себя в руки, но… никак не получается.
- Я понимаю, Оль. Тебя есть кому встретить? На твоём месте, я бы поостерёгся один ходить. Чёрте что творится!
- Мой парень сейчас на работе. Но я такси возьму.
- Беги давай. Наталье Игоревне скажешь, что я тебя отпустил.