Несмотря на то, что Марва жила достаточно бедно, она немного говорила по-английски, потому что, по ее словам, обладала особой тягой к знаниям и, как только в ее руки попал самоучитель английского языка, она тут же взялась за дело. Кроме того, сказался опыт общения со своей сестрой, которая смогла вырваться из нищеты, уехать в Александрию и выйти за муж за достойного, по словам Марвы, человека. Девушка рассматривала меня с нескрываемым интересом и настолько, насколько ей хватало знания английского языка, расспрашивала меня о России. А я рассматривала ее хиджаб и думала о том, насколько же это странное платье. Мне хотелось знать, что чувствует женщина, облачившись в подобный наряд. Марва сказала, что надела хиджаб по своей воле и что в нем она чувствует себя намного увереннее, чем без него. Эта одежда защищает ее от слишком нескромных и назойливых взглядов местных мужчин. Когда девушка спросила меня о том, хочу ли я в дальнейшем принять ислам и надеть хиджаб, я пришла в замешательство и сказала, что еще к этому не готова, потому что я даже представить себе не смогла, как я надену это жуткое бесформенное платье, которое, на мой взгляд, старит даже самую молодую и симпатичную девушку. Марва уловила мои сомнения и сказала мне о том, что в исламе никто никого не принуждает. Если ты на что-то решишься, то должна сделать это добровольно, потому что этого должна захотеть твоя душа. Когда я осмелилась спросить девушку о том, как она относится к подобным условиям жизни, она даже не смутилась и сказала, что к ним привыкла. До меня тут же дошло, что она просто не знает другой, более лучшей жизни. Она не знает, что значит жить не в трущобах, ходить не по грязным улицам и не дышать мусорной свалкой, находящейся неподалеку от дома.
Некоторое время мы беседовали об исламе, и я смогла понять, что Марва просто ослеплена своей верой, а еще она совершенно не переживает по поводу того, что женщина в Египте практически не защищена законом. Она считает себя рабыней своего мужа и готова до самой смерти служить ему верой и правдой. Девушка призналась мне, что очень сильно любит своего супруга, что она проводит все дни дома, занимается воспитанием детей и никогда не пыталась устроиться на работу. Даже если бы она захотела поработать, муж не позволил бы ей это сделать. Он считает, что работают только женщины легкого поведения, а порядочные женщины сидят дома, растят детей, берегут домашний очаг и ждут мужа с работы. Когда я спросила у Марвы, есть ли у нее подруги, на ее глазах появились слезы и она отвела взгляд в сторону. Я тут же поинтересовалась, что ее так огорчило, и девушка призналась мне в том, что ее лучшую подругу насмерть забили палками. Почувствовав, что на моей спине выступил холодный пот, я расспросила Марву, как это произошло, и она с болью в голосе призналась мне в том, что ее подруга вышла замуж не девственницей. Родственники не смогли пережить подобный позор и забили ее палками, как бродячую собаку.
Рассказ Марвы произвел на меня гнетущее впечатление, и я подумала о том, что на момент нашего с Валидом замужества ему совершенно не было никакого дела, девственница я или нет. Да и не только ему, но и его родителям. Все-таки Валид более прогрессивен, и он понимал, что если происходит встреча двух взрослых и самостоятельных людей, то у каждого из них за спиной есть свой багаж с прошлым, в котором хранятся встречи, расставания и трепетные переживания.
Марва расспрашивала меня о Москве и о русских людях. Я рассказала ей о том, что в Москве сейчас очень много восточных кафе и что многие мои знакомые просто обожают арабскую музыку. Когда Марва спросила, нравится ли мне Египет, я ей честно призналась в том, что я люблю эту страну, но в ней я не чувствую почву под ногами. Моя душа там… в России. Я рассказала ей о том, что у меня очень много претензий к своей стране, так в ней мы предоставлены сами себе и никому не нужны, кроме самих себя. Еще я сказала, что люди у нас разучились радоваться, потому что у них жизнь стала слишком тяжелой и сложной, и, забывая о том, что рыба гниет с головы, они срывают свое зло друг на друге. И все же я люблю свою страну, потому что там даже воздух другой. Он родной… Какая бы убогая и несправедливая по отношению к своим жителям моя страна ни была, она – родная, она любимая, она своя. Ты засыпаешь с мыслями о том, что ты дома, и просыпаешься с мыслями о том, что ты опять дома, а самое главное, что в родном доме на месте твоя душа.
Возможно, Марва не понимала больше половины из того, о чем я ей говорила, но она внимательно меня слушала и, увидев, что на моих глазах появились слезы, испуганно протянула мне платок. Когда она спросила меня о том, почему я не вышла замуж за русского парня, я улыбнулась и честно призналась ей в том, что у нас мужчин мало, и кто не успел себе мужика отхватить, тот будет коротать свой век в одиночестве. На всех все равно не хватит. Благо, что в Египте и Турции подобных проблем нет, вот тамошние мужчины наших женщин и выручают. Я рассказала ей о том, что египетские мужчины умеют красиво ухаживать и делать восхитительные комплименты. Наши российские курортные мачо в этом достаточно слабы и не умеют сказать женщине того, что она так хочет услышать.
Марва сказала, что очень любит свою страну, что счастлива, просто иногда изводит нужда. Она также рассказала мне о том, что в Каире есть и богатые люди. Они живут на собственных виллах, у них есть семейные мечети и сады с фруктовыми деревьями. Она спросила меня, буду ли я учить арабский язык, и я призналась ей в том, что, на мой взгляд, он необыкновенно сложный, но я очень хочу его выучить и надеюсь, что когда-нибудь это произойдет. Я сказала ей, что мне очень интересна богатая история Египта, поэтому иногда мне становится стыдно за тех египтян, которые сидят в лавках, торгуют статуэтками и не могут ответить на твой вопрос, что это за статуэтка, с чем она связана, или вовсе наговорят какую-нибудь ерунду, не соответствующую действительности. Стыдно от того, что они не интересуются историей родной страны, не знают имен богов, а ведь от знания истории и языка зависит их доход.
Когда Валид сказал, что нам пора уходить, я поблагодарила Марву за гостеприимный, теплый прием и вышла с мужем на улицу.
– Знаешь, тут небо какое-то другое, – я остановилась и, задрав голову, посмотрела на звездное небо. – Не такое, как в России. Оно какое-то черное.
– А у вас оно красное, что ли? – рассмеялся Валид. После гашиша он всегда пребывал в хорошем настроении.
– Нет, не красное. Но все равно, у вас небо не такое, как у нас. Оно другое.
– Теперь это уже наше общее небо, – Валид притянул меня к себе и прошептал: – Валя, твои глаза уже давно похитили мою душу. Ты моя жизнь, моя сказка, моя мечта. Аллах подарил мне тебя, но я не заслужил такого подарка.
– А как же Надя? – не смогла не задать я вопрос ревнивым голосом.
– Надя была до тебя. Она плохая пляжная женщина.
– Почему это она плохая?
– Потому, что она, как и многие туристки, шармуты.
Шармуты по-нашему – проститутки. Я почувствовала неловкость за свою соотечественницу и спросила серьезным голосом:
– Зачем ты ее так называешь? А вдруг она тебя любит? Подарки, как-никак, хочет привезти.
– Я ее не люблю. Она всегда хотела меня купить, а я не продаюсь, – с вызовом ответил Валид. – Я люблю только тебя. Раньше я делал плохие вещи, потому что жизнь всегда была несправедлива ко мне, но после того, как Аллах подарил мне тебя, я буду творить добро. Ты не пожалеешь, что выбрала египетского мужчину, а не русского мужика.
– Почему?
– Потому, что русские мужики много пьют. Они могут только брать и ничего не дают взамен. Я отдаю тебе все.
Чтобы не вступать в перепалку с собственным мужем, я ухмыльнулась и подумала о том, что если русские мужчины много пьют, то египетские курят гашиш, и еще неизвестно, что хуже. Мне было не совсем понятно, что именно русские мужчины берут, ничего не отдавая взамен, но я не стала уточнять этот вопрос. Мне захотелось напомнить Валиду, что из-за его долгов мне пришлось обменять свою двухкомнатную квартиру в престижном районе на однокомнатную в совсем не престижном. Не став заострять на этом внимание, дабы не злить своего супруга, я вновь посмотрела на звездное небо и от души восхитилась тем, какое же оно красивое.
– Красота!
– На этом небе звездами написаны наши имена. Ты это видишь?
– Вижу, – соврала я и стала рассматривать Большую Медведицу.
– Эти звезды – это мои глаза, которые любуются тобой. Луна – это я улыбаюсь тебе, дотронься до моего сердца и почувствуй меня. В этом сердце живет любовь.
– Господи, как же красиво вы все говорите! И кто вас так научил? Может, у вас есть какие-то курсы по обольщению российских женщин?
– Валя, я не понимаю, о чем ты.
– Да это я так, о своем, о женском.
– Ты мне не веришь?
– Верю.
– Я очень сильно тебя люблю. Ты стала, как кровь в моих венах. Ты мне нужна, как птицам небо, как пустыне вода и как ребенку молоко. Ты – моя луна.
– Странно так, – я не смогла не сдержать улыбки.
– Что тебе странно?
– Странно то, что в России совсем другие ласковые обращения. Если люди друг друга любят и хотят назвать друг друга ласковым словом, то они называют свою половину солнышком. А у вас не солнышко, а луна. Создается впечатление, что вы не любите солнечный свет.
– Мы любим солнечный свет, но дело в том, что весь мусульманский мир живет по лунному календарю. Ты должна знать, что является символом ислама.
– Символ ислама – полумесяц, – не задумываясь, ответила я.
– Верно. Так сложилось, что исторически луна – это любовь. Она играет большую роль в нашей жизни. Намного большую, чем солнце. Луна – это жизнь, а ты и есть моя жизнь.
– Теперь понятно.
– Тебе понравились мои друзья?
– Мне очень понравилась Марва. Скромная, приятная египетская девушка.
– Я рад. Завтра уезжаем в Хургаду.
Я не смогла сдержать своего восторга по этому поводу и радостно поцеловала Валида в щеку.
– Ну, наконец-то! Я думала, что не смогу этого дождаться.
– Ты хочешь в Хургаду, потому что не любишь мою семью? – насторожился Валид.
– Я хочу в Хургаду потому, что мечтаю остаться с тобой наедине, – выкрутилась я.
– Я хочу, чтобы завтра, перед отъездом в Хургаду, ты приготовила мой любимый супчик из чечевицы.
Подумав о том, что мне придется готовить мой нелюбимый суп-пюре, я тяжело вздохнула и предложила своему мужу другой вариант.
– Валид, а может, я тебе лучше русский борщ приготовлю? Пальчики оближешь! – Вспомнив о борще, я проглотила слюну и подумала о том, что даже при упоминании о русской пище у меня не на шутку разыгрался аппетит. – Я, правда, в Москве борщ из свинины варю…
– Свинина запрещена исламом, – с особой брезгливостью напомнил Валид. – Я мусульманин.
– Я знаю. Но я смогу сварить борщ из другого мяса или даже из курицы. Без проблем! Я такие борщи варю! Да тебе и не может не понравиться – это же так вкусно!
– Мне не нравится русский борщ, – резко ответил Валид. – Это не мужская еда.
– А ты его ел? – окончательно растерялась я, но муж промолчал и не ответил на мой вопрос. – Как же ты его ел, если никогда не был в России?
Увидев, что муж молчит, я посмотрела на него недоверчивым взглядом и тихо спросила:
– Или ты был в России, просто я об этом не знаю?
– Я не был в России, – резко ответил Валид. – Ты моя жена, и между нами должно быть полное доверие.
– Если ты не был в России, значит, кто-то из русских девушек готовил тебе его здесь, – тут же сделала я заключение. – Это была Надя?
– Нет, не Надя.
– А кто? Валид, а у тебя до меня было много русских туристок?
– Я не хочу отвечать на этот вопрос. Я же не спрашиваю тебя о том, сколько мужчин у тебя было до того, как ты стала моей женой.
– Если бы я знала, что на свете есть ТЫ, то мне бы вообще никаких мужчин не нужно было, – сказала я и взяла мужа за руку – мы уже подъезжали к дому его родителей.
Разговор о русском борще никак не выходил у меня из головы и почему-то вызывал во мне жгучую ревность. У самого входа в дом я не выдержала и укоризненно произнесла:
– И все же я в сто раз лучше готовлю русский борщ, чем та девушка, которая тебе его когда-то варила.
– Это не мужская еда, – пробурчал муж и вошел в дом.
ГЛАВА 11
В предвкушении скорого отъезда в Хургаду я встала как можно раньше, собрала сумку с вещами и пошла на кухню для того, чтобы приготовить мужу его любимую похлебку из оранжевой чечевицы, напоминающую по вкусу гороховый суп, только более острую. Так как суп из чечевицы подают вместе с лимонным соком, я стала тщательно мыть маленькие кругленькие лимончики, которые отличались от наших формой, и размером они были чуть больше, чем оливки.
В этот момент я почувствовала, что кто-то коснулся моей ягодицы. Я вздрогнула и увидела рядом с собой Ахмеда.
– Ты что себе позволяешь? – не удержавшись, я ударила его по руке.
– Это ты что себе позволяешь? – Ахмед посмотрел на меня таким взглядом, что меня парализовал страх. – Я буду тебя трогать сколько хочу. Скоро я буду тебя иметь. Ты забыла, что убила Мухаммеда?
– Я не специально.
– Я могу засадить тебя в тюрьму. Не заставляй меня это делать. Тебе лучше не знать, какие в Египте страшные тюрьмы.
При этом Ахмед ущипнул меня за ягодицу так сильно, что я слегка вскрикнула и залилась алой краской.
– Ты что? Больно же! Может кто-нибудь войти.
И я, действительно, оказалась права. В ту же минуту на кухню вошла свекровь и стала проверять, как я готовлю суп. Ахмед сразу же ретировался в неизвестном направлении, а свекровь начала что-то громко говорить на непонятном для меня арабском языке, а чуть позже она перешла на крик. Нетрудно было догадаться, что она на меня за что-то ругается. Какое-то время я старалась не обращать на свекровь внимания, но, убедив себя в том, что я делаю все правильно и она незаслуженно кричит на меня, я с трудом удержала себя от того, чтобы не ударить ее половником, и сквозь зубы спросила:
– Что вы кричите? Что вам не нравится? Вам не угодишь: все не так и все не этак. Я делаю все правильно.
Увидев, что я скалю зубы, женщина закричала еще сильнее и стала злобно размахивать руками. Не выпуская половника из рук, я смотрела на нее, не скрывая своего раздражения, и представляла, с каким бы диким удовольствием я вылила ей на голову кипящий суп с оранжевой чечевицей. Я представляла, как она вся сама становится оранжевого цвета, лопается от злости и уходит из моей жизни.
– Послушайте, что вы ко мне привязались? – вновь заговорила я со свекровью, которая не понимала ни одного русского слова. – Если вы не голодны, то не мешайте мне готовить и тренируйте свои голосовые связки в другом месте. Я понимаю, почему вы меня невзлюбили. Вы невзлюбили меня из-за того, что я русская. Из-за того, что я не родилась на Востоке и не мусульманка. Вы хотели, чтобы ваш сын женился на египтянке, но уж, извините, сердцу не прикажешь. Если бы не я, ваш сын уже сидел бы в тюрьме. Вы должны быть мне благодарны, потому что я заплатила за него двадцать тысяч долларов, а это, между прочим, немалые деньги. У вас отродясь таких не было.
Как только в кухню вошел мой муж, я повернулась в его сторону и спросила обиженным голосом:
– Валид, что твоя мать на меня кричит? Что ей не нравится?..
Валид принялся разговаривать со своей матерью, и, как только диалог между ними был закончен, она что-то громко крикнула и вышла из кухни.
– У меня голова от нее разболелась, – пожаловалась я мужу.
– Моя мама ругается по делу. Ты должна ее слушаться точно так же, как и меня.
– А что случилось? Я суп приготовила, тот, который ты и хотел.
– Когда мама на тебя кричит, ты должна молчать и ни в коем случае ей не перечить, – объяснил мне Валид. – Если ты не будешь ее слушаться, она может просто тебя избить.
– С чего бы это? Приплыли, я еще свекрухой битая не была! – развела я руками. – А я ведь и постоять за себя могу, – мой взгляд случайно упал на поварешку, лежавшую на столе.
– Я не люблю что-либо повторять по два раза. Ты должна слушаться мою мать, и если она на тебя кричит, то ты должна опустить голову, со всем соглашаться и ни в коем случае ей не перечить.
– За что она на меня ругалась? – Неожиданно на моих глазах появились слезы. – Что я сделала не так? Она ругалась на меня за то, что я русская? Я знаю, почему она меня на дух не переносит. Причина одна – другой нет: она меня ненавидит за то, что я не мусульманка и родилась не в мусульманской стране. Вот и вся причина.
– Она ругалась, потому что хотела, чтобы ты испекла перед своим отъездом сладкий слоеный пирог. Она не видела, как ты печешь, и хотела посмотреть, как ты раскатываешь тесто, насколько оно у тебя тонкое и сколько у тебя уходит муки.
Захлопав глазами, я на время потеряла дар речи, но потом все же взяла себя в руки и заговорила уже более спокойным голосом:
– Я печь вообще не умею. У нас в Москве пироги в любом магазине продают. Ешь – не хочу. Что за необходимость дома тесто месить? Не в деревне же живем. Только грязь разводить!
– Придется научиться. Ты хозяйка, и ты должна научиться печь египетский сладкий слоеный пирог. Мне жаль, что ты не испекла пирог для моей матери. Думаю, что в следующий приезд ты исправишься. Ты должна выучить арабский язык, тогда ты сможешь понимать, что говорит тебе моя мать, и исполнять все, что она прикажет.
Я не стала перечить мужу и подумала о том, что нет смысла дальше выяснять отношения. Сегодня я уезжаю в Хургаду и в дальнейшем буду под любым предлогом отказываться от поездки в Каир, потому что не имею даже малейшего желания гостить в семье мужа. Успокоив себя тем, что наша встреча со свекровью произойдет через самое отдаленное время, я принялась подавать суп и жалела только об одном: о том, что я отдала паспорт Ахмеду и осталась без документов. Мне хотелось осторожно попросить мужа, чтобы он деликатно объяснил Ахмеду, что моя виза меня вполне устраивает, и забрал у него паспорт. Но я побаивалась об этом даже заикаться, потому что Ахмед может рассказать мужу о той ужасной ночи, и страшно подумать, что тогда будет со мной.
Закончив есть суп, Валид посмотрел на часы и озабоченно сказал:
– Собирайся, нам пора. С нами в Хургаду мой дядька поедет.
– Кто? – Я сразу почувствовала неладное и ощутила, как меня бросило в жар. – Кто с нами поедет?
– Мой дядька, Ахмед. А что ты так испугалась?
– Я не испугалась, – принялась оправдываться я. – Просто я хотела побыть с тобой вдвоем. А теперь этот Ахмед.
– Не переживай. Он едет по своим делам.
– А какие у него там дела? Что ему в Каире не сидится? – В моем голосе послышались истеричные нотки. – Валид, я могу остаться наедине со своим собственным мужем или нет?!
– Можешь, только я не понимаю, при чем тут Ахмед? Он едет в Хургаду работать, у него своя жизнь. Это мой дядя, и ты должна его уважать и чтить так же, как и других моих родственников.
Известие о том, что вместе с нами в Хургаду едет Ахмед, окончательно испортило мне настроение. Я попрощалась с семьей своего мужа, через силу улыбнулась свекрови и на русском языке поблагодарила всех за гостеприимство. Младшие сестры мужа прижались ко мне посильнее и не хотели никуда отпускать.