Так начинала я тебе письмо, сидя на паре и притворяясь, будто записываю лекции. Останавливалась, смотрела в окно. Хмурый осенний вид с пятого этажа главного корпуса, серые блочные дома, бензоколонка, поток машин по улице Волгина, светофор на перекрёстке… Аудитория окнами на север. Там, на севере, далеко-далеко, за этими домами, дорогами, шпалами да рельсами, есть такие же дома, машины, люди… и среди них - ты…
Какое мне дело до того, что бубнит препод у доски, что мне за дело до тех, кто сидит со мной рядом, ведь их мысли не схожи с моими… Я хочу к тебе… Я хочу обнять тебя, прижаться к тебе… Но ты так далеко…
"Знаешь, у меня вчера был тяжёлый день. Я даже пообедать не смогла домой вырваться. И сегодня так не хотелось утром вставать! Но я вспомнила, что скоро, через три месяца, я увижу тебя, и так радостно мне вдруг стало, что сон как рукой сняло. Не поверишь, я в метро ехала стоя, зажатая со всех сторон массой людей, и я была счастлива, я улыбалась им. Я вдруг осознала, что люблю этот мир, потому что в нём есть ты…"
Звонок. Перемена. Грохот отодвигаемых стульев, оживлённый гул голосов. "Пошли покурим?" "Эй, вы идёте?" "Пошли вниз, у меня сигареты в куртке остались" и т. д. и т. п.
А я не ухожу. Я рада, что аудитория опустела на десять минут. Так легче будет сосредоточиться…
"Любимый мой, как ты там, без меня? Всё ли у тебя хорошо? Не грусти, я скоро приеду к тебе. Я приеду, и мы опять полезем на крышу лампового завода, как тогда летом, помнишь? Помнишь, как хорошо было тогда, какой был закат, а внизу, в розовой дымке расстилалась река, и мы ещё гадали, в какой стороне Москва… Я всё помню. Ты только верь, я приеду к тебе, и мы будем самыми счастливыми. Три месяца - октябрь, ноябрь, декабрь. Девяносто дней. Через девяносто дней всё будет, ты только верь, и не забывай меня. Я же помню о тебе каждый час, каждую минуту…"
Снова звонок. Следующая пара. Семинар. Я быстро дописываю письмо.
"Любимый, я буду заканчивать. Я не говорю "Прощай", я говорю "До свидания", ибо мы скоро увидимся.
Счастливо…"
Вот оно, это письмо. Вот они, мои каракули шариковой ручкой на тетрадном листке. Я порву их и выброшу в ведро. Потому что теперь всё рухнуло, рассыпалось, как карточный домик. Просто теперь я увидела твоё настоящее лицо. И мне уже нечего терять, поэтому мой последний пост о тебе я пишу без страха и робости. Я пишу его, потому что не люблю недосказанности, и лучше я выскажу всё сейчас, прежде чем поставить точку на всём этом и перевернуть страницу, чтобы потом эта недосказанность не мучила меня.
Хотя зачем я объясняюсь перед тобой - ты ведь и так всё про всех знаешь. Ты, наверное, считаешь, что ты один такой - редкий, необыкновенный, единственный в своём экземпляре, а все остальные - примитивные одноклеточные. И, скорее всего, то, что я пишу, не заставит тебя задуматься, не отзовётся в твоей душе, не затронет твоего сердца. Но, знаешь, я не буду с пеной у рта доказывать, как ты заблуждаешься. Когда ты повзрослеешь, ты поймёшь это сам…
Знаешь, а я ведь действительно думала, что ты хороший человек, хороший и добрый. Я верила в то, что сердце у тебя не каменное, что ты сможешь любить и не делать больно близким людям. Но, видимо, я ошиблась… Прости. Может быть, тут моя вина в том, что я неправильно себя с тобой поставила, и поведи я себя иначе, может быть, всё было бы по-другому. Но получилось так, как получилось. Быть может, оно и к лучшему, и я благодарю провидение, что всё кончилось относительно благополучно, и я не успела ещё в своей жизни наломать дров с тобой. Ты там можешь как угодно это воспринимать, но, знаешь, я разочаровалась в тебе. Ведь я действительно считала, что ты Человек, из плоти и крови. Но я ошибалась…
- Даниил, иди скорей сюда, а то остынет! - крикнула Никки из кухни.
Он даже не ответил. Никки вошла в комнату и осеклась. Даниил сидел перед монитором как зомби, уставившись в одну точку. Он был бледен.
- Даниил… - Никки подошла к нему и обняла за плечи.
Он нервно дёрнулся.
- Чего тебе?
- Остынет же…
- Иди, я потом подойду.
- Когда потом?
- Иди, Никки, иди, пожалуйста…
Она заглянула в монитор через его плечо. Знакомое чёрно-серое оформление Оливиного ЖЖ резануло её по глазам. Никки ничего больше не стала говорить. Просто молча развернулась и вышла из комнаты. А Даниил, даже не обернувшись, продолжал читать…
"Знаешь, а ведь страшное чувство такое - ещё вчера человек был тебе так дорог, что ты готов был лучшего друга убить из-за него, ты готов был морду начистить любому, кто скажет о нём хоть одно плохое слово. Но проходит час… да какой там час - пять минут, и ты узнаёшь такое, от чего всё внутри обрывается, и ты чувствуешь, что вот он, конец. Конец той пряжи, именуемой жизнью…
И даже тогда, когда в эти пять минут обрушивается горная лавина - даже тогда ты не веришь до конца, что это так. Ты кричишь: "Нет! Это ложь!!! Это абсурд, этого не может быть!" Потом - шок, и когда до тебя доходит смысл всего, ты растерян, подавлен: "Но что же теперь… Что же делать… Как жить дальше…" И в эти пять минут ты становишься старше на пять лет…
Знаешь, я испытала это. Я испытала это в позапрошлый четверг. Я помню, это был четверг. И всё. Больше ничего.
Может, это и стало последней каплей для меня. Может… может… я просто прозрела наконец-то. Мы ведь видим то, что хотим видеть. А теперь, когда мне всё стало ясно про тебя, когда у меня на руках факты, неоспоримые факты, всё хорошее, светлое, радостное, что было с тобой, и то, что было бы потом, если б мне глаза не открыли - всё это перечёркнуто чёрным маркером. Окончательно и бесповоротно…"
У Даниила застучало в висках. Строчки поплыли перед глазами, страшно защемило в груди. Но надо было дочитать до конца…
"Знаешь, мне не больно. Может быть, так, чуть-чуть, совсем капельку. Мне не больно, мне смешно. Знаешь, почему? Потому что всё это со мной уже было. Я тебе кучу примеров могу привести, но приведу один, наиболее тебе известный. Да-да, Вова. Он тоже играл моими чувствами, правда, в отличие от тебя, делал это не так изощрённо. Впрочем, вы оба друг друга стоите, так что говорить больше не о чем.
Ладно. Бог тебе судья, как говорится. Желаю тебе встретить "достойного противника" среди "своих". Я, видимо, к ним не отношусь. И вообще, у тебя своя жизнь, у меня своя. Наша встреча была ошибкой, и слава Богу, что она не повторилась. И, надеюсь, не повторится никогда…
Вот, собственно, и всё, что я хотела тебе сказать. Многовато получилось, зато я выпустила весь пар, и теперь могу с облегчением поставить точку на всём этом. И жить дальше с чистого листа, отдав любовь свою тем, кто действительно этого заслуживает.
Ну что ж, буду заканчивать. Я не говорю "До свидания". Я говорю "Прощай", ибо больше мы с тобой никогда не увидимся…"
Даниил встал и направился в прихожую. Никки молча захлопнула за ним дверь.
Он вышел под дождь в одной джинсовке. Холода не чувствовал. Как будто оборвалось в нём что-то.
"Олива, зачем ты так со мной?! Зачем, Олива?.. Не поняла ты меня… А может, просто не захотела понять…"
"Любимый мой, то, что я сделала, правильно. По уму.
…Но моё глупое сердце протестует, оно захлёбывается кровью, потому что я сама себе вонзила топор в него…"
Олива пришла домой и тут же полезла в ванную. Она любила лежать в ванне часа по два, по три. Ванна спасала её от холода и проблем - там она чувствовала себя лучше. Там можно было укрыться от посторонних глаз и дать волю слезам. Она наливала полную ванну воды и погружалась в неё целиком. Погружаясь в воду, она погружалась в саму себя, и всё, что оставалось за бортом ванны, её на этот период времени абсолютно не волновало и не касалось.
Она вылезла из ванны, не спеша надела пижаму. Из нетопленной квартиры её резко обдало холодом, как только она открыла дверь ванной комнаты. Холодна была и постель, в которую она нырнула. Греть-то некому. Одна… Совсем одна…
Вдруг запикал сотовый телефон. Смска. Господи, кто это ещё?..
"Думай, живи, чувствуй. И старайся отличать правду для друзей от твоей… Вот так я и могу играть. А с тобой был собой. Хотя… не верь мне, так тебе будет легче. Я верю, что ты видишь их теперь. 42".
Гл. 21. Скандал в Отрыве
Подмоченная репутация Салтыкова была уже давно известна всему Архангельску. "Президент Агтустуда" был знаменит не только своими достижениями в организации различных проектов, но и также своими неумеренными похождениями по бабам, грандиозными пьянками и скандалами. Он жил на широкую ногу и не знал меры ни в чём - если уж трахался, то со всеми, если напивался, то в говно. Злые языки поговаривали за его спиной, что он, похоже, поставил себе цель - перетрахать весь форум, точнее, всех девушек с форума. Всех - за исключением, разумеется, Оливы, но некоторые не сомневались и в том, что вскоре он доберётся и до неё, и тогда уж салтыковская коллекция станет полной. И то верно - почти вся женская половина форума перебывала у него в постели. Кроме Ириски и Дикой Кошки, за ним тянулся ещё длинный "послужной" список имён девушек, известных на этом форуме. Поговаривали, что Салтыков клеился даже к Мими, несмотря на то, что он смеялся над её "заячьими зубами" за её спиной; только вот Мими оказалась далеко не дурочкой, и не повелась на его ухаживания, вежливо дав понять, что тут ему нечего ловить.
Между тем местное радиовещание "Сарафан-FM" достигло даже ушей Оливы. Весь Архангельск обсуждал свежую новость: грандиозный скандал, устроенный Салтыковым на Дне Стройфака в клубе "Отрыв".
…Маша Целикова, студентка ИЭФиБ, на форуме просто Мими, а в музыкальных кругах - DJ MaryMi, играла какой-то свой r'n'b сэт. Играла так себе - в этом деле она ещё была новичок. После неё должен был выступать Dj Raider - приятель Салтыкова. Райдер стоял у ди-джейской рубки и невольно наблюдал за тем, как Маша играет. Ему нравилось в ней всё - лицо, одежда, характер, манера держать себя - эту девушку Райдер выделил среди других уже давно. "И как в ней всё просто, мило, - думал он, глядя на неё, - Вроде бы обычная девчонка, но в то же время совершенно не такая как многие - умная, целеустремлённая, держится с достоинством. Она знает себе цену - а это самое главное…"
От этих размышлений его неприятно оторвала какая-то возня неподалёку и пьяные крики, доносящиеся даже сквозь ритм музыки. Что это там, какая-то драка, подумал он и подошёл поближе. То, что он там увидел, заставило его на мгновение забыть о Мими: Салтыков, пьяный в говно, с красной физиономией, пытался пролезть на сцену, а двое организаторов его не пускали.
- Да ты кто такой?! - пьяно орал Салтыков, наступая на Хижного, - Я здесь организатор! Я!!!
- Я - последняя буква в алфавите, понял? - отвечал тот, - Давай не шуми, а то я прикажу тебя вывести.
- Пусти, сволочь!!! - Салтыков громко выругался длинным непечатным ругательством.
Хижный позвал охрану. Двое вышибал скрутили Салтыкова и потащили к выходу. Он упирался что есть силы, вырываясь и громко матерясь, привлекая к себе внимание публики, пока охранники не выперли его вон из клуба…
- Доо, ты вчера явно перебрал, - сказал ему потом Паха Мочалыч, забежавший к Салтыкову на следующий день.
- Я не перебрал. Я убился!!! - на Салтыкова с похмелья было жалко смотреть, - Водка плюс швепс - это зло!
- Да ты там всего намешал… Говорят, ты Хижного там чуть не отпиздил. За что хоть?
- Да бля, Паха, спроси чё полегче. Думаешь, я помню?!
- Ну ты отжёг вчера конечно, что там говорить…
- Да и не говори. Пиздец, как мне стыдно теперь… Впервые я так убился…
- Ну, положим, не впервые, - усмехнулся Мочалыч, - А знаешь, кого я там вчера видел?
- Кого?
- Сумятину!
- Су… Сумятину?! Павля, ты ничего не путаешь?! Ты… ты это серьёзно?!
- Абсолютно.
Салтыков вытаращился на приятеля, словно увидел перед собой марсианина. В ту же секунду лицо его исказила жуткая гримаса - брови "домиком" поползли наверх, рот покривился, рожа стала красной как помидор. Он схватил себя за волосы, рванул, ударился башкой об стол.
- Ааааааааааа, бля!!! Павля, сцуко, гондон, какого хуя ты меня не предупредил вчера?! Пааааавля!!! Твою ж мать, а?! Ёбаный в рот!!! Павля, бля!!! Я тебя, гондона лысого, на халяву провёл, а ты даже нихуя не предупредил!!!!!
- Эй, да ты не нервничай. Ну видела, и что такого? Всё равно же весь Архангельск об этом узнает…
- Ыыыыыыыыыы!!! - Салтыков готов был убиться об стену, - Ебать бля!!! Оооо, как башка болит… Сцуко…
- Выпей йаду! - Павля достал откуда-то початую бутылку водки.
- Ыыыы. Ну давай, что ли…
- Ладно, не втыкай, - сказал Мочалыч после первого стопаря, - Чё, первый раз что ли такое с тобой? Всё равно ведь, я тебя знаю - уже к вечеру тебе перестанет быть стыдно. Для тебя же это в порядке вещей!
- Дак чё, мне-то похуй, - Салтыков уже забыл, как пять минут назад рвал на себе волосы и готов был убиться апстену, - Стыдно - это когда лежишь в луже и хуй наружу. А так-то чё… Ну перепил…
- Ну, даже если в следующий раз ты надерёшься до того, что будешь лежать в луже с хуем наружу, вряд ли это будет такой уж большой сенсацией, - ухмыльнулся Павля, закусывая шпротами, - Как сказал один умный человек - Цицерон, по-моему - Стыд и честь как платье: чем больше потрёпаны, тем беспечнее к ним относишься.
- Павля, другой умный человек сказал на это: Если ты мужик, и у тебя есть стыд и честь - ты, наверное, пидарас, - парировал Салтыков.
Парни посмотрели друг на друга и разразились дружным гоготом.
- Нууу, это ты загнул, конечно…
- Гык-гык, а что, не так разве?
- Всё так.
- Ну! Я о чём и говорю…
Вечером этого же дня Салтыков получил смс от Оливы. Недели две назад Салтыков нашёл в интернете её ЖЖ, и нежданно-негаданно написал ей, чтобы спросить позволения кинуть парочку её статей оттуда на сайт Агтустуд. Олива позволила. Между тем, слово за слово, они разговорились, и переписка их затянулась за полночь. За целый год, с тех пор, как они прекратили переписываться, утекло очень много воды. Салтыков рассказал Оливе и про то, как он сошёлся с Ириской, а потом с Дикой Кошкой, описал и турбазу "Илес", и свою болезнь, рассказал, как проходили у них летом в Кандалакше военные сборы. Олива же, в свою очередь, рассказала про то, как приезжала летом в Архангельск, и про то, как сошлась там с Сорокдвантеллером, и как влюбилась в него…
Теперь Олива и Салтыков снова начали переписываться почти каждый день, возобновив общение, угасшее было год назад. Ни он, ни она не ждали от этой переписки чего-то сверхъестественного: они общались друг с другом как добрые старые знакомые. Сердце Оливы было полностью занято Даниилом, а Салтыков был просто интересен ей как собеседник. Вот и сегодня, помирившись с Даниилом, который, едва не потеряв Оливу, стал к ней особенно нежен и внимателен, она не забыла всё же перед сном черкнуть Салтыкову смску:
- Привет! Ну как ты, после вчерашнего, живой? Чё за погром ты там учинил-то вчера?
"Твою ж мать-то, а?! Даже этой там всё уже известно, - с досадой подумал Салтыков, - Даа… Сарафанное радио поставлено у нас на широкую ногу…"
- Да блин, Олива, мне неприятно об этом говорить, - писал он ей в ответ, - Я ещё на крыльце чуть с охраной не подрался, но артдиректор клуба в итоге нас разнял. Пиздец, как мне стыдно потом было - на своей же вечерине чуть не отпиздила охрана! Водка плюс швепс - это зло!
- Да брось ты, - шутливо ответила Олива, - Я вон постоянно в такие ситуации попадаю - и ничего! Кстати, знаешь, я помирилась с 42.
- Помирились? Ну, поздравляю. Очень рад за вас.
- Спасибо. Я тоже очень рада, очень! Кстати, ты знаешь - я тут на Новый год собираюсь приехать, навестить ваш славный город. Так что… может, пересечёмся?
- Ну, дык, не вопрос! Приезжай - встретимся, погудим.
"Нет уж, спасибо конечно за предложение, но "гудеть" с тобой как-то стремновато, - подумала про себя Олива, - Ты вон и так "погудел" вчера на вечерине… Нет, всё-таки, как ни крути, а Даниил намного лучше… За что я его и люблю".
И она вновь и вновь вспоминала свой последний разговор с Даниилом, после того как они помирились…
- Могу я попросить тебя впредь выполнять одну мою странную просьбу?
- Какую? - спросила Олива.
- В следующий раз, как подумаешь обо мне плохо, руку правую на сердце положи, а то больно.
- Хорошо, - отвечала она.
- Могу объяснить…
- Объясни.
- Перед тем, как увидел твою запись, у меня где-то в 15 часов начало очень сильно сердце болеть, когда о тебе вспомнил.
- Давай не будем это вспоминать… Это очень больно…
- Ок. Мне жаль, что так произошло.
- Считай, что этого не было.
- Этого и не было.
Гл. 22. Москва-Воркута
"Лис, с наступающим тебя! И готовь бананы, я уже в пути. Олива"
Так писала она смску Лису, сидя в плацкартном вагоне вечером 30 декабря. Ответа не последовало. Может, не получил ещё…
Олива написала Салтыкову, поздравила его с наступающим Новым годом. Тот тоже не ответил. "Странно, сеть вроде ещё ловит… - подумала она, - Бухие они там уже, что ли, все?"
Она вытащила из сумки свой паспорт и билет, от нечего делать стала его разглядывать. № поезда: 042, тип вагона: 13П, место 002. Рейс поезда: Москва-Воркута. Пункт прибытия - Коноша…
Олива усмехнулась: никогда в жизни ей ещё не приходилось ездить в Воркуту. Собственно, в саму-то Воркуту ей ехать было незачем - ей до зарезу нужно было попасть в Архангельск. А получилось так, что перед Новым годом ни одного билета в Архангельск она достать не смогла - слишком поздно спохватилась, когда билеты все уже были распроданы. Что было делать? Оливу прямо там, у железнодорожных касс, охватило страшное отчаяние. Неужели не суждено ей попасть в Архангельск на Новый год, увидеть друзей, обнять любимого человека?! Ведь она же дни считала до этого момента! Уж и подарки всем друзьям купила - а тут такой облом…
Но Олива, несмотря на свою внешнюю неудачливость и склонность к отчаянию, была не из тех, кто поднимает лапки и сдаётся на полпути. В глубине души она считала себя несколько туповатой, так как никогда не отличалась особой сообразительностью и смекалкой. Как сказала ей однажды подруга Аня: "У тебя мозги хорошие, только заторможенные". Но, стоя у расписания поездов, Олива тупила недолго: тормозить в этой ситуации было никак нельзя. Недолго думая, она пробежала глазами станции - ага! Вот Коноша, а до неё ведь можно добраться и другим путём, необязательно даже через Архангельск. Ага, поезд Москва-Воркута тоже там останавливается. Отличненько! Олива тут же кинулась к кассе:
- Будьте добры, один до Коноши, плацкарт.
- Вам на какое время? - спросила кассирша, глядя на неё поверх очков.
- На самое ближайшее, если можно.
Так Олива со своими вещами, сумками и свёртками оказалась в воркутинском поезде. Она ехала и даже не сомневалась в том, что выбрала правильный путь. Сейчас главное было доехать до Коноши, а как потом оттуда добираться до Архангельска, ей как-то не думалось. Оливе казалось, что от Коноши до Арха рукой подать - Коноша-то ближе к Архангельску, чем Москва. Только вот с масштабами она слегка просчиталась.