- Мы сейчас говорим о тебе. С Витей у нас все было по-другому, а теперь мы любим друг друга. Я так соскучилась, что порой готова выть, особенно когда ты приходишь вся такая разомлевшая. Мне кажется, что вот завтра возьму и сбегу к нему в Москву.
- Вот видишь, подружка, а мне что - нельзя? - улыбнулась Аня.
- Можно, только мне казалось, что влюбленные пишут лирические стихи, а не плохие частушки. Помнишь, какие стихи писал мне Витька?
- У каждого свой жанр. Николай пишет диссертацию, и мне тоже интересно.
…На следующий день Аня притащила целую стопку тетрадных листочков, исписанных неразборчивым почерком, пронумерованных красным карандашом и с кучей правок. Даже не попив чаю, села переписывать их в чистую клеенчатую тетрадь своим четким, ясным почерком.
- Это еще что такое? - взвилась Лена. - И так не высыпаешься, днем чуть не валишься на мешки с картошкой…
- Не шуми, Ленка, сейчас лягу, - виноватым тоном сказала Аня. - Коле нужно срочно по приезде сдать автореферат по диссертации, и он просил переписать некоторые страницы, потому что его почерк ни одна машинистка не разберет.
- Прекрасно! Писарь-надомник! Тогда уж освой машинопись и строчи хоть всю ночь, только без меня - я тоже человек, спать хочу! Почему бы тебе не перебраться к нему в избу, там и разбирайтесь со всеми кардиналами, патриархами и авторефератами!
Аня опешила - никогда прежде Лена не говорила с ней таким тоном, да и ссор у них практически не бывало, так, по мелочам, на одну минуту. Сейчас за ее словами скрывалось что-то более серьезное, нежели простое желание выспаться.
- Ты можешь мне объяснить, что случилось? - как можно спокойнее спросила Аня.
Лена не приняла примирительного тона Ани:
- В конце концов, он твой возлюбленный начальник - вот пусть и освободит тебя от картофельных работ. Сиди тогда и пиши сколько душе угодно!
- Почему ты так о нем говоришь?
- Я не о нем, я о тебе.
- Нет, о нем! О нас!
- Пропади оно все пропадом с этой картошкой! - со злостью, грубо выкрикнула Лена.
Аня вздрогнула, подняла глаза на Лену и тихо сказала:
- Лен, а Лен, ну скажи, пожалуйста, что случилось, почему ты так груба со мной? Я не хочу ссориться… я не могу так… - И она неожиданно заплакала.
Ленкино раздражение как рукой сняло. Она поняла, что творится сейчас с подругой, и дала ей выплакаться, потом потащила ее к кровати, усадила, села сама рядом и обняла за плечи.
- Дурочка ты моя, мне просто больно за тебя, когда я вижу, как ты за две недели полностью растворилась в Николае, в его проблемах и делах…
- Что же я могу поделать, если влюбилась в него? Ты ведь сама твердила мне, что пока я равнодушна к мужчинам, я - неполноценная женщина. Разве ты не радовалась, что мне понравился Николай? Ты же говорила…
- Ну что ты все: "говорила", "твердила"! Да ради бога! Я и сейчас рада, что тебе с ним хорошо… Но он-то, он, что он думает, как относится к тебе?
- Он тоже…
- Что тоже? Он тебе что-нибудь говорил о своих чувствах?
- Разве об этом нужно говорить? Я и так все понимаю… Он нежный, ласковый, заботливый…
- Заботливый? - перебила ее Ленка. - Потому что укрывает тебя своим ватником? Он что, не чувствует, что от его заботы ты скоро совсем в тень превратишься! Даже зарядку утром перестала делать. Он же видит, когда заходит за нами. Где же тут забота? А нежный - только когда вы целуетесь и тискаетесь, вот и вся нежность!
- Не говори так, Ленка, мне больно слышать такие слова от тебя.
- А кроме меня, тебе никто и не скажет. Да пойми ты, Анька, ты же личность, умница! И вдруг - словно нет тебя, а один только аспирант Николай с довесочком. Ты бы посмотрела на себя со стороны, когда он идет по полю, как подсолнух за солнцем поворачиваешься за ним, и когда он подходит к нам, смотришь такими преданными собачьими глазами, что даже я чувствую себя униженной.
- Разве в любви может быть что-либо унизительное?
- В любви - нет, а в ваших отношениях пока еще ничего не известно. Я прошу тебя, ну просто умоляю: ты же сильная, волевая - будь самой собой, люби, делай что хочешь, но не теряй себя! И не о девичьем пояске я говорю - да развяжи ты его, если уж так невтерпеж, не в нем дело. Дело в твоей личности.
- А может, я чеховская душечка? - слабо улыбнулась Аня.
- Да уж, душечка ниже средней упитанности, с кругами под глазами…
Они посмотрели друг другу в глаза, уперлись зрачками, как когда-то в детстве, когда играли в гляделки, выдержали несколько секунд и расхохотались.
- До чего же я тебя люблю, - бросилась на шею Ленке Аня.
Утром Николай не зашел за девушками, чтобы сопровождать их, как уже завелось, в столовую.
Он появился там, когда все уже сидели за дощатыми столами. С ним был худощавый, неприметный молодой человек.
- Коллеги! - зычным голосом привлек к себе внимание Николай. - С болью в сердце и невыразимой грустью должен сообщить, что вынужден попрощаться с вами.
Столовка буквально взорвалась свистом и криками - Николая успели полюбить за ровный характер, умение без грубости добиться хороших показателей на поле и чувство юмора.
Он поднял руку, требуя тишины, и продолжал:
- Осталось всего десять дней, после чего мы снова встретимся с вами в стенах альма-матер. Давайте расстанемся без рыданий, а главное, - отнесемся с уважением к Владимиру Николаевичу, ассистенту нашей кафедры, который, не побоюсь этого слова, приехал прикрыть амбразуру своим телом. Спасибо за сотрудничество.
- Ишь как шпарит, хитрец, - не удержалась Лена. - Что там у него произошло, интересно?
Аня ничего не ответила - сидела, словно окаменевшая. Николай усадил за свой столик новое начальство, а сам подошел к девушкам, поздоровался, извинился, что не успел заскочить утром - приехал сменщик, надо было устроить его. Аня с Леной молча слушали его, не задавая вопросов.
- Если можно, я зайду вечером, после ужина, и все подробно расскажу, - пообещал он и обратился к Ане: - Ты успела все переписать?
- Да, - упавшим голосом ответила Аня.
- Замечательно, - обрадовался Николай. - Завтра утром я уезжаю, смогу все забрать с собой…
Вечером он пришел к ним в избу. Аня принялась разогревать чай. Лена поднялась и со словами "Пойду к хозяйке" хотела выйти, но Николай попросил ее остаться: разговор по делу, никаких секретов. Ленка взяла английский детектив, предусмотрительно привезенный из дома, уселась в уголочке и уткнулась в книгу.
Николай молча пил чай.
- Ты можешь наконец рассказать, что случилось? - не выдержала Аня. Она с самого появления его в столовой не могла прийти в себя и к вечеру передумала и напридумала не менее шести версий.
- Как тебе сказать… Вечные подводные камни в нашем историческом болоте. Шеф сделал невозможное: пробил мне сменщика, утвердил на парткоме его кандидатуру и срочно велел мне ехать в Москву.
- Но что же все-таки случилось? - не могла понять Аня.
- Помнишь, я говорил тебе, что апробация моя прошла перед самым отъездом на картошку. Тогда накидали мне замечаний, по которым я, собственно, и переделывал здесь автореферат, чтобы успеть с типографией. Вроде все путем. Но тут прорезался у нас на кафедре один стукач, член парткома. Он усмотрел в моей работе криминал и не преминул тут же заварить кашу и у нас, на кафедре, и в парткоме, и в ректорате…
- Что за бред, что там можно усмотреть? Я ведь читала, переписывала - ни разу ничего не царапнуло…
- Тебя не царапнуло, а профессиональный стукач засек очень опасные аллюзии. Нынче у всех стукачей ассоциативный невроз - все ищут ассоциации, аллюзии, подтексты и параллели с диссидентами. Самое забавное в том, что на апробации ничего похожего никто не высказывал. Видимо, попался профессиональный сексот, побоялся раскрыться…
Лена оторвалась от своего детектива:
- Да что ты мочалу тянешь! Можешь толком все объяснить?
- Ну, диссертация посвящена выходу России на международную политическую арену в начале XVII века. В этом событии огромную роль сыграл известный Ане Филарет…
- Ну, положим, я с ним тоже уже познакомилась, - заметила Лена.
- Дай же ему сказать! - не выдержала Аня.
- Да ради бога! У меня здесь поинтереснее вашего, - ответила Ленка и вернулась в туманный Лондон, где элегантный сэр Майкл и очаровательная леди Джейн вяло предавались любовным утехам в огромной викторианской спальне, по ходу дела убеждаясь в том, что он - гомосексуалист, а она - лесбиянка.
- Главное - обвинение в том, что у меня Филарет не просто беспринципный, безнравственный человек, поставивший в жизни одну цель - воцариться на престоле, а государственный деятель, которому трон нужен, чтобы вытащить Россию из той политической и экономической пропасти, в которой она оказалась. Он свято верил в то, что только он способен сделать это, следовательно, все хитросплетения и изгибы пути, ведущие на трон, оправданы, во имя будущего общенародного блага допустимы предательство, измены, нарушения норм морали и нравственности.
- Ну и что? Ты ведь не делаешь его высоконравственным человеком.
- А то, что здесь они углядели прямую параллель с Лениным. Он тоже был одержим одной идеей, свято верил, что только он несет благо для России. И во имя этой идеи шел на все, даже добивался поражения своей страны в войне. Предательство вчерашних друзей и товарищей по партии, уничтожение духовенства, кулаков, развязывание гражданской войны… Чем не Филарет? Один только тайный приезд Ленина из Германии в запломбированном вагоне…
- Ты этому веришь? - воскликнула Аня.
- Я сам читал некоторые документы.
- Но почему о таких фактах не знают?
- Просвещенные у вас на кафедре стукачи, - оторвалась от книги Лена. - Если они так боятся аллюзий, то, выходит, знают и верят сами в деяния нашего вождя.
- Ты совершенно права, - сказал Николай. - Эх, если бы можно было привести твой аргумент в споре! Но все материалы закрытые - и ничего не докажешь.
- У меня в голове не укладывается, - никак не могла успокоиться Аня.
- Перестань, ты взрослый человек, а говоришь, как на пионерском сборе.
- Нет, Коля… но ведь Ленин… он же гений!
- Гений - вовсе не нравственная категория. Сталин тоже был гений в своем роде. Давай не будем обсуждать такие вопросы. Поверь, сейчас в стране все настолько дошло до высшей, вернее, низшей точки маразма, что довольно скоро все должно измениться. Я тебе говорю как историк.
- Ты сказал - это главное обвинение. А что еще они откопали?
- Ну, остальное и откапывать не пришлось - лежит на поверхности: Филарет был Романовым, родоначальником тех самых ненавистных Романовых, которых свергли в семнадцатом году большевики. А тот же Ульянов со товарищи расстрелял все семейство последнего царя Николая Романова, не пощадив ни женщин, ни малолетних детей. А я, выходит, воспеваю Романова.
Лена опять оторвалась от сэра Майкла и злобно выдала:
- Ежу ясно, что все притянуто за уши. Видимо, кто-то имеет зуб или на тебя, или на твоего шефа.
- Все именно так, как ты говоришь. Я-то мелкая сошка, аспирант, а шеф - мастодонт. Он в тридцать седьмом и в другие времена ни на шаг не отступал от того, что считал истиной, не менял своих убеждений. Как он уцелел в такой мясорубке, он и сам не знает. Он меня сразу предупредил, что тема обоюдоострая, а когда я сгреб все в кучу, прямо сказал, что материал тянет на докторскую. Ну вот, а теперь это тянет на отчисление из аспирантуры…
- Давайте пить чай, он проясняет мозги, - предложила Лена и отнесла на плиту чайник.
Они сидели долго. За разговором вновь и вновь возникал вопрос о судьбе работы.
- Коля, но ты ведь не собирался сразу защищать докторскую, - предположила Аня.
- Какая докторская? Кто позволит? Шеф говорил о количестве и качестве материала. А вот если убрать все, что вызывает у них чесотку, то останутся рожки да ножки - и на курсовую работу для студента третьего курса не наскребется. Шеф провернул мое возвращение в Москву, чтобы поговорить - может, что-нибудь придумаем. Мне Владимир Николаевич передал, он в курсе.
От неожиданных новостей, свалившихся вдруг на нее, Аня ощущала какую-то собранность, как перед стартом, когда все мысли и чувства сконцентрированы, сжаты в пружину, которая только и ждет, чтобы распрямиться. Она начала говорить спокойно, как бы издалека подбираясь к цели, но все больше и больше загоралась идеей, которая представлялась ей плодотворной и способной в большой степени решить проблему.
- Я уверена, что ничего из того, что ты сделал, не пропадет, тем более ты сам сказал, что грядут перемены. Это раз.
- Ну, допустим, - согласился Николай.
- Теперь два: что, если сейчас тебе сосредоточиться на Габсбургах?
- Я думала, что Ришелье и Филарет - единственные ваши любимцы, - улыбнулась Лена.
Аня не обратила внимания на ее слова и продолжала:
- Возьми за основу Габсбургов и греби все под них, ведь союз Ришелье и Филарета был направлен против них, ведь так?
- Нуда…
- А теперь смотри что получается: в Австрии начиная с тринадцатого века и до девятнадцатого - Габсбурги, в шестнадцатом у них уже и Чехия, и Венгрия вплоть до 1918 года, ну а в Священной Римской империи они были императорами с пятнадцатого века и с шестнадцатого захватили и испанскую корону. Получается - немецкая экспансия в Европе.
- Конечно, экспансия, - отмахнулся Николай. - Даже в их полном титуле звучало так: "Иимператор Священной Римской империи германской нации". Азбучная истина на уровне восьмого класса.
Аня опустила глаза и уставилась в свою чашку - ну вот, вылезла, на уровне восьмого класса… И тут неожиданно Николай вскочил, сгреб Аню в охапку, закружил по комнате, расцеловал и радостно заорал:
- Эврика! Ты нашла выход! Можно от Филарета и Ришелье оставить только то, что связано с противостоянием немецкой экспансии в лице Габсбургов! Ты гений!
- Так гений или восьмиклассница? - съязвила Лена. Но Николай не обратил на ее слова внимания. Он весь уже погрузился в мысли и планы по переработке диссертации.
- И тему чуть-чуть поверну под другим ракурсом, - говорил он, расхаживая по комнате, - не выход России, а борьба России… Боже мой, устами младенца глаголет истина! - Он опять подхватил Аню, приподнял, расцеловал, опустил бережно на стул. - Где все, что ты переписала?
Аня отдала ему тетрадь и аккуратно сложенные черновые листки. Он чмокнул Ленку, еще раз поцеловал Аню и пошел в сени.
- До завтра, - услышали они вместе со стуком двери.
- Побежал перерабатывать, - вздохнула Аня.
- Настоящий ученый, что-что, а этого у него не отнимешь, - согласилась Лена. - Скажи, а что такое сексот?
- Секретный сотрудник, - ответила Аня.
- Надо же, а я всегда думала, что это неприличное слово.
- Слово как слово, а вот занятие - неприличное. Точно.
После отъезда Николая Аня собрала себя в кулак, снова принялась за утреннюю зарядку, в поле работала так, словно собиралась завоевать звание Героя Социалистического Труда, а вечерами в календаре, который в день приезда они с Ленкой соорудили, перечеркивала жирным крестом каждый прожитый без Николая день.
На традиционный прощальный костер с картошкой, который, как объяснили старшекурсники, стал непременным финалом сельскохозяйственных работ, Аня отказалась идти.
- Ты, мать, с ума сошла от любви. Это же наша первая картошка. Потом - на втором, третьем курсе - можешь не ходить, твое право, но сегодня…
- Что я там буду делать?
- Хворост подбрасывать.
- Да ну, лучше я почитаю.
В глубине души Ане хотелось посмотреть, что за прощальный костер устраивается. Вот если бы Николай был здесь…
И все-таки Ленка настояла.
Уже через полчаса Аня пожалела, что дала себя уговорить. Мальчишки принесли слишком много водки. - Пили из жестяных кружек, утратив чувство меры, заедали сыроватой, не успевшей пропечься картошкой. Потом тут же у костра началось прямо-таки массовое обжимание. Вначале с хохотом, вроде в шутку, потом объятия стали все более серьезными, одна парочка поднялась и побрела в темноту, за ней другие.
Ленку осаждали трое поклонников, уговаривали пить на брудершафт, а она со смехом отбивалась, говорила, что и так со всеми на "ты".
К Ане подсел знакомый парень, с которым она пару раз перекинулась шутками в столовой. И тоже не нашел ничего умнее: стал предлагать выпить на брудершафт. Но когда Аня отказалась, выпил сам и вдруг молча обнял ее и принялся целовать, запустив руку под куртку в вырез ковбойки. Она дернулась, но рука вдруг стала ласковой, горячие пальцы нащупали сосок, и Аня почувствовала, как что-то темное горячей волной стало подниматься от самого низа живота - вверх по всему телу. Потом он резко повалил ее и попытался коленом раздвинуть ноги.
В одно мгновение наваждение рассеялось - Аня оттолкнула его, запахнула куртку и вскочила на ноги.
- Не надо, - сказала она жестко.
- Ты чего? - Вид у парня был совершенно ошалелый, глаза дурные. Аня усмехнулась. Он обхватил ее за ноги и попытался повалить на землю. - Сядь, слышишь, не дури, - бормотал он заплетающимся языком.
Аня уперлась одной рукой ему в плечо, второй спокойно, словно не раз уже так делала, защемила двумя пальцами нос и крепко сжала.
Он вскрикнул, отпустил ее ноги, вскочил.
- Дура! Идиотка! - Из глаз его потекли слезы.
- Я же сказала - не надо.
Парень грязно обругал ее и пошел в темноту.
У костра почти никого не осталось, только Ленка сидела напротив с тремя поклонниками. Они мешали друг другу, а Ленка их подначивала и стравливала.
Аня обогнула затухающее пламя, подошла к ним и, не присаживаясь, постояла немного.
Мальчишки несли такую откровенную жеребятину, что слушать было противно.
- Лен, я домой, - сказала Аня.
- Я тоже, - ответила Лена.
Утром они быстро собрались и вышли к машинам. Обратный путь студенты проделали без того энтузиазма, с которым они направлялись в колхоз. Может, устали за месяц работы, а может - от вчерашней попойки… Все были притихшие, помятые, сонные…
- Это и есть традиция? - спросила Аня.
- Наверное, - пожала плечами Лена.
Начался учебный год.
На третий день занятий после первой пары лекций, когда Аня с гурьбой студентов выходила из аудитории, неожиданно появился Николай. Сияя улыбкой, он пробился сквозь толпу, взял ее за руку и потащил в сторону.
Все прошедшие дни Аня ждала его. Сначала она надеялась, что он встретит ее на вокзале - ведь он не мог не знать, когда возвращается отряд. Все глаза проглядела, выискивая его в вокзальной толпе. Обиделась на Ленку, когда та сказала, что все нормально, обычное дело: картошка - одно, Москва - другое. И дома родителям что-то вяло рассказывала о колхозе, пересиливая желание убежать в ванную и зареветь в голос…
И вот теперь он появился и молча, буквально по-хозяйски хватает ее, словно свою собственность.
- Погоди, куда ты меня тащишь?
- Идем со мной, все узнаешь после.
- Куда? - спросила Аня, покорно следуя за ним.
- Отмечать.
- Что отмечать?
- Шеф одобрил все переработки, теперь - ни сучка, ни задоринки!
- Поздравляю, - сухо произнесла Аня.