Москва, 1967 год
Они обязательно встречаются раз в пять лет. Это традиционный сбор. За тридцать с лишним лет они не раз выручали друг друга и друг в друге не разочаровались. Ни разу не было предательства, разочарования. Они такие разные - но все равно они вместе. Были среди них карьеристы, служаки, были и те, кто разочаровался в выбранной стезе. Но никто за всю жизнь не предал, сохранил верность идеалам, как бы высокопарно это ни звучало.
Они были разными еще тогда, в далеком шестьдесят седьмом, просто все они были курсантами ВИИЯ, молодыми, красивыми, уверенными в себе. Всем им предстояло стать военными переводчиками…
На втором этаже старых казарм ВИИЯ, в маленьком закутке между лабораторией устной речи и "Дубовой рощей" - кафедрой общей тактической подготовки, - они тогда хорошо выпили. Не много, а именно хорошо. Так, что еще слышали друг друга, хотя говорили одновременно. И все чувствовали, что за обычными словами в этот раз кроется нечто большее. И все понимали что: щемило души от будущего расставания. Пусть впереди еще год учебы, но уже виден порог, за которым другая жизнь. А от этого и тревожно, и печально, и весело сразу. Кто придумал клятву, уже не вспомнить. А произносили ее каждый про себя - всерьез, как молитву. И самый взрослый из них, грозный Леня Семеренко, в этот раз не позволил себе ни капли привычной снисходительности к их ребяческому романтизму, он и сам в этот вечер был неожиданно сентиментален. А Володя Разумихин, рассудительный богатырь из Владивостока, словно что-то увидел вдали - так пристально вглядывался в вечерний полумрак за окном и чему-то грядущему загадочно улыбался… И красавец Кирюша Линьков, поэт и альпинист, вдруг посуровел, стал задумчив. Неожиданно мягок и мечтателен был несгибаемый боец, потомственный военный Ваня Дигорский. Но, будто услышав какое-то мрачное предсказание, потемнел лицом любимец курса Витя Кошелев… Все они, курсанты Института военных переводчиков, были молоды, красивы, уверены в себе и друг в друге. Они в тот вечер клялись, откровенничали и мечтали. Часто такие откровения вперемешку с возлияниями забываются уже наутро, обещания кажутся пустыми, клятвы смешными. Но не в то утро. Хотя текст клятвы никем не был записан, Ермолаев уверен, что все помнят ее отлично. Речь шла о верности, бескорыстии, честности в дружбе и профессии. Ничего особенного. Нечто подобное переживали многие.
Что происходит во взрослой жизни после таких юношеских клятв? Что с этими компаниями случается? И можно ли вообще прожить жизнь так, как намеревался в юности? У курсантов дисциплина не оставляла места романтике, которая бушевала в их душах. Все - строем, все по команде.
Володя Разумихин, чтобы повидаться со своей одноклассницей, приехавшей вслед за ним из Владивостока в Москву и поступившей в историко-архивный институт, каждый раз проделывал целый ряд невообразимых трюков. Курсовой офицер Марченко, не принимая шаблонных объяснений от желающих уйти в увольнение сверх установленного списка, говорил: "Не чувствую творческих натур! Это что? "Часы сломались, надо в мастерскую" или "На почту надо, тете послать телеграмму", - цитировал он. - Примитив! Вы дайте оригинальную версию!" Приходилось задумываться. Или прибегать к обходным маневрам. Частенько Володя спускался по веревке из окна и, хитроумно обходя посты, устремлялся к общежитию своей возлюбленной, путь в ее комнату опять же лежал через окно. Эти авантюры приходилось покрывать его лучшему другу - старшине курса Михаилу Ермолаеву.
А с Витей Кошелевым, отцом Инны, была другая история. Однажды он сказал друзьям: "Я могу влюбиться прямо сейчас, здесь, в метро, но если это случится, то навсегда!" В вагоне метро, как назло, никого не было. Потом вошла девушка. Витя подошел к ней и познакомился. Вышли вместе на станции "Парк культуры". Он спросил, сколько ей ехать до общежития на автобусе. Оказалось, пятнадцать минут. Он прикинул: срок увольнительной истекал через час, по времени укладывались. Витя проводил девушку. Потом на ней женился и до сих пор любит безумно. Недавно позвонил Ермолаеву, попросил взять на работу дочь, научить делу, присмотреть за ней. Инна вся в мать: красивая, сложная, избалованная. Но разве откажешь другу?
Отель "Хилтон", 13 октября, 8.00-8.30
- Привет, ночная красавица. - Ника уже сидела за столом у окна, пила кофе и читала газету.
- Почему "ночная красавица"? - искренне удивилась Светлана.
- Вид у тебя такой… - многозначительно заметила Вероника, - лицо бледное, синяки под глазами, глаза красные…
- Спасибо, от тебя это слышать особенно приятно, - обиделась Светлана и пошла к общему столу с тарелкой.
Когда она вернулась с порцией овсяной каши и свежевыжатым апельсиновым соком, на столе уже стояла вторая чашка горячего кофе.
- Оставим пока в покое мой внешний вид, - произнесла Лана, отпивая сок, - расскажи, как дела у папы. Звонила домой?
- Они мне звонили. Врачи говорят, что выкарабкается наш профессор Дигорский. И я теперь верю, что все худшее позади.
- Ну и слава Богу, будешь звонить, передавай привет.
- Спасибо. А у вас как дела? Нашли Инну? Дождались Ковалева? Что будем вручать министру? - затараторила Ника.
Лана доела кашу и стала медленно намазывать джем на кусочек хлеба.
- Инну и Ковалева дождались. Но безрезультатно. А относительно министра… - она придирчиво осмотрела готовый бутерброд, - Потапыч обещал что-нибудь придумать.
- А министр?
Лана почувствовала, что слегка краснеет.
- Что с министром? - невозмутимо осведомилась она.
- Вы ведь вчера тоже гуляли по улицам Берлина, - лукаво заметила Вероника, но, встретив укоризненный взгляд подруги, отвела глаза. - Извини, но здесь есть кое-что интересное для тебя, - подала она голос через минуту, - ты только послушай, что пишет "Франкфуртер альге-майне цайтунг". Название статьи "Экология по-немецки в России". - Ника начала читать: - "Успехи России в области защиты окружающей среды объясняются чисто личностным фактором. Русский министр Соколов имеет немецкие корни - его бабушка была немкой. О серьезных намерениях России сделать рывок в этой до сих пор запущенной области, а также стремление министра к подписанию Киотских протоколов было заявлено на традиционной конференции по экологии, прошедшей в Берлине на этих днях". Вот ведь удивительные люди газетчики! - возмутилась Вероника. - Приписывать усердие нашего Соколова только немецким корням! А это правда?
- Что? - переспросила Светлана.
- Бабушка-немка.
- Н-не знаю… - задумчиво протянула Лана. - Значит, бабушка… Так вот почему…
- Все равно! - не слыша подругу, продолжала Дигорская. - При чем здесь наша экология и его "типично германская внешность"?
- Что? - Лана невидящими глазами смотрела на Нику.
- Да вот, смотри, тут на половину страницы дается психологический портрет твоего министра.
- Дай сюда! - Светлана буквально вырвала газету из рук Вероники.
- Читай вот отсюда, - ткнула пальцем в газетный лист Ника.
Лана впилась глазами в газетные строки: "Генетически ему близок немецкий менталитет и не может не раздражать американский невротизм. Спортсмен, пятиборец, он ловко умеет обходить точки сопротивления противника. Любимое слово - "план". Сам он относится к тому типу людей, которые жестко ориентируются на правила. Любитель намеков - намекает сам и умеет читать намеки других. Манера ведения беседы своеобразная: во-первых, склонен исправлять неточности в формулировках собеседника, переводить его высказывания на свой внятный язык, а во-вторых, он даже мимически не переходит на точку зрения собеседника. Все беседы с русским министром носят ровный, последовательный характер.
В поведении наблюдается демонстративная мужественность невозмутимость, скованность мимики и движений. Но это никого не может обмануть - Соколов очень эмоционален, его любовь к ритуальному поведению, жизни по правилам носит защитный характер. Он часто поджимает и прикусывает нижнюю губу, а это привычка людей, глубоко, по-детски переживающих обиды. Наивность и доброта относятся у него к наиболее ценным качествам".
- Спасибо, - Лана вернула газету подруге, - теперь многое ясно. Ну что же…
- Ну, как тебе психологический портрет?
- Очень поучительно, - фыркнула Светлана и прищурила глаза, - особенно пассаж о наивности и доброте.
- Я все никак не могу успокоиться относительно того, что все позитивное, что приписывается российскому министру, объясняется его немецкими корнями. У каждого народа есть свои плюсы и минусы.
- Что же ты относишь к минусам немецкого менталитета? - поинтересовалась Лана у подруги.
- Ну, например, именно немецкий язык породил слово "бюрократ". За этим словом скрывается не служебная волокита с целью вымогательства, а безусловное доверие к документу. Офисная педантичность характерная черта немецких компаний. При этом им не чуждо трепетное отношение к высоким связям. Сотрудник, женатый на дочери крупного промышленника, имеет гораздо больше шансов на служебный рост, чем его коллега. Так называемый витамин В (Beziehungen - связи) очень хорошо влияет на управленческие решения начальства.
- Вот это да! - Лана с силой потерла виски.
- Я слишком хорошо знаю немецкий менталитет. Считай, всю свою сознательную жизнь. Еще я хочу сказать, что немцы, как и все европейцы, эгоисты.
- А ты знаешь, что наше слово "блат" тоже немецкого происхождения?
- Да?
- Ага, я сама об этом недавно узнала. В те времена, когда в молодой Советской республике затевались великие стройки, куда приглашались западные спецы, как ты сама понимаешь, с продовольствием было туго. Чтобы подкормить западные мозги, было решено выдавать дополнительный паек западным инженерам по специальному списку. Список, листок бумаги с короткой колонкой фамилий, Blatt, блат… Так и родилось это словечко… Пойду-ка я к себе, - Светлана встала из-за стола, - попытаюсь сделать что-то с лицом, чтобы не быть похожей на ночную ведьму, как ты удачно выразилась.
- Я не так сказала! - начала оправдываться Ника.
- На то мы и переводчики, чтобы улавливать скрытый подтекст любого сообщения!
Фойе перед конференц-залом, 12 октября, 10.00-11.00
Ермолаев терпеливо дожидался Валеру Ковалева в фойе перед конференц-залом. Спокойный, величественный, он невозмутимо поздоровался с Инной, как будто не было вчерашней ночи, волнений и разговора с герром Вальшем.
Сначала девушка поглядывала на начальника с опаской, а потом поняла, что больше внушений не будет, и начала привычно прохаживаться по фойе перед конференц-залом с томной грацией, как на подиуме.
Когда официально было объявлено о начале второй части конференции и Лана закрыла тяжелую дверь в зал, появился Валера Ковалев. Он был мрачен:
- Что же это такое, Михаил Михайлович, послали с моими людьми в аэропорт Марину… А как же я? Она там все напутает! - И он капризно поднял верхнюю губу.
- Не напутает, - спокойно возразил начальник, - девушка должна научиться работать на любом участке. Ты мне здесь нужен. Переводчицы работают в зале, а ты посиди здесь со мной.
- Как скажете. - Всем своим видом демонстрируя, что он делает большое одолжение начальнику, Ковалев опустился на стул рядом с Потапычем.
- Вот, - Ермолаев протянул ему листки бумаги, - сверь-ка эти списки регистрации с заявленным списком участников!
Состроив брезгливую гримасу, Валера взял списки:
- Унижаете?
- Оставь эти идеи при себе. Никто здесь не выбирает, чем ему заниматься! - рассердился Ермолаев.
Пять минут прошли в молчании. Выступление первого докладчика закончилось под жидкие аплодисменты. Ковалев встал.
- Куда ты? - Ермолаев ухватил его за рукав.
- В туалет. - Валера насмешливо освободил руку из цепких пальцев начальника.
- Очень кстати, я с тобой. - Ермолаев встал и, не отставая от Ковалева, проследовал за ним.
Вернувшись к столу, Ковалев снова принялся читать списки, все чаще отрывая взгляд от ровных строчек. Ермолаев невозмутимо писал что-то в блокноте, разговаривал по телефону, шутил с официантами, накрывающими столы к перерыву на кофе.
- Куда теперь? - Оклик Ермолаева настиг Валеру у выхода из фойе бизнес-центра.
- Не успел позавтракать; пока есть время, выпью кофейку!
- И я с тобой! - Михаил Михайлович ни на мгновение не отставал от своего подчиненного.
В ресторане Ковалев одним глотком осушил чашку кофе и насмешливо посмотрел на шефа.
- Михаил Михайлович, клянусь честью, вы сегодня проявляете максимум внимания к моей персоне, с чего бы это?
- А ты как думаешь?
Ковалев надул щеки и с шумом выпустил воздух:
- Часы?
Ермолаев сделал неопределенный жест.
- Понятно. - Валера оттолкнул от себя пустую чашку. - Мне необходимо подняться в номер, голова разболелась. Выпью таблетку. Вы со мной? - Он ехидно посмотрел на Ермолаева.
Шеф качнул головой:
- Нет, иди, Валера.
Едва Валера скрылся из виду, Ермолаев покинул ресторан и спешно поднялся по лестнице на третий этаж. В каком-то номере гудел пылесос. Ермолаев бесшумно двинулся по коридору и удовлетворенно улыбнулся. Спиной к нему стоял Ковалев, безуспешно щелкая своим ключом в двери номера 3021.
Ермолаев кашлянул, Валера обернулся. Увидев шефа, он изменился в лице и отскочил от двери.
- И не пытайся, милок, дверь Ланы заблокирована, - мягко сказал Ермолаев, - а теперь пойдем-ка со мной!
Отель "Хилтон", номер 3020, 12 октября, 11.00-11.20
Крепко схватив Ковалева за запястье, он открыл свой номер, протащил упирающегося сотрудника в глубину комнаты и толкнул в кресло.
- Сидеть! - грозно прорычал он, попискивая клавишами сотового телефона в ответ на попытку подчиненного выбраться из кресла. - Лана? Поднимайся ко мне. Срочно! - скомандовал он переводчице по телефону.
- Михаил Михайлович, это произвол, - заявил Ковалев. В дверь постучали.
- Заходи! - крикнул Ермолаев, не удостоив Ковалева ответом. - Заходи и закрой хорошенько дверь.
- Что случилось? - Лана переводила встревоженный взгляд с начальника на бывшего мужа.
- Садись. Я хочу сказать, что чек нашелся.
- Не может быть! - воскликнула Лана, всплеснув руками.
- Неужели? - Ковалев приподнялся в кресле.
- Да, - подтвердил Ермолаев, - найден.
- Кто же все-таки взял его? - оживленно спросил Ковалев. - Клянусь честью, здесь какой-то заговор!
Ермолаев наклонил голову:
- Перестань притворяться, ты! Чек - на стол! Я к тебе обращаюсь!
Валера обвел всех взглядом, сжал губы, полез во внутренний карман пиджака, неторопливо вытащил плотный конверт и протянул его Ермолаеву.
- Боже мой, - прошептала Лана, - все-таки это был ты!
- Представь себе - не я!
- Чек все время хранился в кармане пиджака Ковалева, - сообщил Ермолаев Лане.
- Да не я это, Михаил Михайлович! Клянусь честью! Это наша новенькая!
- Ложь! - загрохотал Потапыч и покраснел до свекольного оттенка. - Я тебя застал у дверей номера Светланы. Видимо, почувствовав запах жареного, ты решил подкинуть чек к ней в номер. Но я не вчера родился и, после того как мы с Ланой сегодня рано утром расстались, переблокировал ее ключ.
- Ах вот почему у меня не запиралась сегодня дверь! - ахнула Лана. - Пришлось обращаться к горничной!
- Зачем ты это сделал, Валера? - обратился Ермолаев к сгорбившемуся в кресле Ковалеву. - Ты никогда не смог бы получить денег по этому чеку.
- Зачем? - Лицо Ковалева неузнаваемо изменилось. - Вот, Михаил Михайлович, рекомендую: всю жизнь эта дама отравляет мне существование. - Он протянул руку в сторону Ланы. - Прима, звезда, королева! Да ты только вспомни, - его голос сорвался на фальцет, - вспомни, как ты любила шмотки, которые привозили мои родители, как ты визжала от восторга, когда они купили квартиру! Клянусь честью! Ты сама была нищая, но правильная, с принципами. И ты хотела отомстить, я знаю! Хотела, чтобы я просил у тебя денег на еду, на тряпки. Это была сладкая месть! Но я все понял! Я сказал тебе, что докажу, и доказал! Я кандидат наук, я работаю в той же конторе, что и ты! Но ты делала вид, что тебе это все равно. И я решил отомстить!
- Значит, ты хотел мне отомстить? - растерянно переспросила Лана, подходя к Валере почти вплотную. Она внимательно смотрела ему в лицо, замечая розово-фиолетовые склеротические жилки на щеках, выцветшие глаза, обвисшие щеки, вялые губы. Совсем некстати подумалось: "Как же он быстро сдал, а ведь он мой ровесник!"
- Да! Я хотел подкинуть его тебе, - он сжал кулак и прикусил его зубами, - но только после того, как взял чек у девчонки.
- Я не верю тебе! - устало отмахнулся от Ковалева Потапыч.
- Я так и знал. Но есть же презумпция невиновности, в конце концов! Позовите эту вашу Вику, то есть Инну!
Не сводя глаз с Валеры, Ермолаев набрал номер сотового телефона Инны.
- Зайди ко мне в номер, быстро, - скомандовал он и дал отбой.
Несколько минут прошли в тягостном ожидании, все старательно отводили глаза от конверта, лежащего на столике. В дверь постучали.
- Михаил Михайлович, можно? - раздался мелодичный голос, и стройная красавица вошла в номер шефа "Протокола".
- Заходи, - устало произнес Потапыч и ослабил узел галстука.
Увидев конверт на столе, Инна изменилась в лице и попятилась назад к двери.
- Ага! - торжествующе завопил Ковалев. - Видали? Все видали? Это она была, она!
- Инна, ты? - хриплым голосом спросил Потапыч. - Зачем?
Она пожала красивыми плечами, лицо ее уже не выражало никаких эмоций.
- Я услышала, как вы дали поручение Аркатовой спрятать конверт. Случайно я увидела, как сразу после этого она зашла в ваш номер. Мне стало интересно, и после нее в номер зашла я. Конверт с чеком я нашла быстро. Сначала я хотела положить его на место, но потом меня словно кто-то подтолкнул под локоть: "Смотри, какая удача! Теперь ты можешь жить так, как хочешь, ни в чем себе не отказывая. Никогда! И никакой работы!"
- А потом? - иронично поинтересовалась Лана.
- Потом я спросила у Александера, смогу ли я обналичить чек. Он страшно испугался и посоветовал вернуть чек на место. Оказалось, что есть какая-то технология, которая позволяет вычислить в банке неправильного получателя. Ну вот, я вернулась в номер Михаила Михайловича и положила конверт на место. А утром мне Ника сказала, что конверт пропал. И тогда я испугалась. Я же положила его в папку! Ядовито улыбаясь, Ковалев обратился к Инне: