- Я не умею ждать. - Она резко повернулась, распахнула дверцу машины и сказала, обращаясь к покрытой цветами и травами равнине: - Ждать, терпеть, страдать… Зачем? Почему нельзя жить иначе?
Он обнял ее, привлек к себе.
- Не мы придумали все это, любовь моя.
- А кто?
- Все люди. Может, Бог.
- Я их ненавижу. И Бога тоже.
- Послушай, любовь моя, сейчас мы поедем к твоей маме и все ей расскажем. Она поймет - вот увидишь. Она не может не понять свою любимую дочку. Она ведь очень любит тебя, правда?
- Больше жизни, больше всего на свете. У нее нет никого, кроме меня. Это на самом деле так, потому что Нинка холодная.
Муся отвернулась и украдкой смахнула слезинку.
Вадим нахмурился, задумчиво покусал нижнюю губу.
- Но мы в любом случае не можем уехать без ее разрешения.
- А если она не разрешит?
Муся смотрела на него с такой надеждой.
- Разрешит. - Он решительно повернул ключ зажигания. Спросил, когда они подъезжали к дому: - А твой отец? Ты с ним поддерживаешь связь?
Муся ответила не сразу.
- Она мне запретила. Она сказала, что это будет предательством по отношению к ней. - Теперь Муся сидела прямо и смотрела, прищурившись, вперед. - Мне всегда не хватало отца, но я скрывала это от всех. Даже от самой себя. Отец меня понимал и жалел.
- Все будет в порядке. Вот увидишь. - Вадим решительно нажал на кнопку звонка. - У меня интуиция. Она еще ни разу меня не обманывала. Ни в небе, ни на земле. - Он крепко стиснул ее холодные пальцы. - Моя девочка. Моя маленькая любимая девочка. Я буду тебе отцом, мужем и всем, кем захочешь. Только верь мне, ладно?
Мария Лукьяновна с самого утра пыталась убедить себя в том, что ничего особенного не случилось, хотя сердце подсказывало ей обратное. Нина сказала, что Муся заходила к ней в больницу в без четверти одиннадцать, но ее как раз вызвали, а потому сестра передала через Галину Кривцову, что будет ночевать у своей подруги Насти Волоколамовой. Муся несколько раз в году ночевала у Насти. Мария Лукьяновна эту дружбу поощряла - Настя была умной, серьезной девочкой из хорошей интеллигентной семьи. Правда, Настина мама чересчур баловала дочку, но Волоколамовы вообще жили на широкую ногу.
Марию Лукьяновну насторожил тот факт, что Муся не предупредила ее заранее о том, что заночует у Насти. Это раз. Когда же она зашла в комнату дочери и увидела разбросанную по столу косметику, сердце заныло в груди - она и не подозревала, что Муся уже начала пользоваться косметикой, хоть в этом, собственно говоря, ничего необычного не было. Почти все Мусины одноклассницы подкрашивали глаза и ресницы, и Марии Лукьяновне нередко приходилось заставлять учениц, переусердствовавших в этом занятии, идти в туалет и помыть с мылом лицо. Она всегда отдавала эти распоряжения бесстрастным тоном, но почему-то ее слушались. А вот Аллу Анатольевну, преподавательницу английского языка, которая кричала и даже топала ногами, не боялся никто - класс на ее уроках превращался в косметическо-парикмахерский салон.
Больше всего поразила Марию Лукьяновну та небрежность, с которой Муся покидала дом: об этом свидетельствовали валявшиеся в коридоре выходные туфли Нины, распахнутая настежь дверь на веранду, незапертая калитка. Разумеется, все это были мелочи. Но Мария Лукьяновна слишком хорошо знала свою младшую дочь, чтобы не придать этим мелочам значения.
Она не стала подробно расспрашивать Нину - после ночной смены старшая дочь, у которой было низкое давление и частые головокружения, едва ворочала языком и спала как убитая часов двенадцать подряд, если не больше. И Волоколамовым она звонить не стала: внутренне Мария Лукьяновна была уверена в том, что Муся у них не ночевала, хоть и пыталась убедить себя в обратном. Она представила полный удивленного сочувствия голос Веры Афанасьевны, ее искреннюю готовность помочь - Волоколамова была теплым, отзывчивым человеком. Потом Мария Лукьяновна представила, как, положив трубку, Вера Афанасьевна скажет мужу:
- Представляешь, Маруся Берестова не ночевала дома. А я всегда считала ее серьезной и умненькой девочкой.
И покачает своей кудрявой, как у молодого барашка, головой.
Мария Лукьяновна закрыла глаза и сжала пальцами виски. Позор, какой позор.
Потом она заставила себя открыть книгу - она читала "Печальный детектив" Виктора Астафьева, ибо старалась изо всех сил быть в курсе литературных новинок. Скоро она поймала себя на том, что понимает смысл отдельных слов, но фразы из них составить не может. Она с шумом захлопнула книгу и стала смотреть в окно, за которым безжалостно светило полуденное солнце.
Конечно же, последнее время она уделяла младшей дочери мало внимания. Но не потому, что была слишком занята - Муся с недавних пор стала от нее отдаляться. Более того, порой создавалось впечатление, что она избегает мать. Разумеется, это было досадно, но с другой стороны, во всем этом не было ничего особенного. Муся повзрослела за последний год, выросла физически, а прежде всего интеллектуально: читает запоем Томаса Манна, Пруста, Цвейга. "Анну Каренину" "проглотила" за одну бессонную ночь. Увы, дочка не любит советскую литературу - она откровенно призналась в сочинении на вольную тему, мотивируя свою нелюбовь тем, что современные советские писатели якобы не умеют писать о любви.
Мария Лукьяновна вздрогнула и спрятала лицо в ладонях.
Она поняла безошибочно, что ее младшая дочка влюбилась.
Звонок застал ее врасплох. Она только что накормила обедом больную мать и уже собралась было с духом позвонить Волоколамовым - больше сил не оставалось жить в неведении, к тому же Мария Лукьяновна придумала повод: она спросит у Веры Афанасьевны, не пришел ли шестой номер "Нового мира". Мария Лукьяновна не смогла подписаться на этот журнал в текущем году, и Волоколамовы любезно давали ей свежие номера.
Она пришла в себя возле калитки. Увидела высокого молодого человека, потом дочь. Открыла щеколду, машинально бросила: "Проходите". Пропустила их вперед. Она шла следом, все больше и больше изумляясь перемене, происшедшей с Мусей. Марии Лукьяновне вряд ли удалось бы выразить словами, в чем эта перемена заключалась. Это была Муся. Но это была не ее дочь Муся.
- Проходите в столовую, - сказала Мария Лукьяновна чужим - слишком низким и спокойным - голосом. Потом поправила перед зеркалом на веранде волосы, застегнула верхнюю пуговицу трикотажной кофточки. - Я сейчас поставлю чайник.
Ей необходимы были эти пять минут, чтоб совладать с собой, осадить внезапно вскипевший гнев, справиться с обидой и болью. А боль была нестерпимой. Она пронзила все существо Марии Лукьяновны в тот момент, когда она увидела, с каким обожанием смотрит дочь на этого высокого подтянутого парня. Мария Лукьяновна поняла в одну секунду, что больше ничего не значит для дочери. Это подействовало на нее убийственно.
Она не спеша достала из буфета чайный сервиз, вазочку с конфетами, печенье. В столовой было слишком чисто и официально. Этой комнатой пользовались только когда приходили гости, а гости у Берестовых собирались не часто.
- Меня зовут Мария Лукьяновна, - сказала она, стараясь глядеть мимо молодого человека. - Я мама Маруси. Вам крепкого чаю?
- Да. Вадим Соколов. - Он встал, наклонил голову. - Извините, что так получилось. Я искренне сожалею о случившемся.
- Нет! Неправда! - У Муси сорвался голос. - Мама, не слушай его! Он ни о чем не сожалеет!
Мария Лукьяновна укоризненно посмотрела на дочку. Та опустила голову, сгорбила спину и вообще вся стала меньше. Но лишь на короткое мгновение.
Она видела, как этот Вадим Соколов крепко сжал руку Муси и нежно улыбнулся ей.
Мария Лукьяновна заставила себя проглотить глоток обжигающе горячего чая и даже откусить уголок печенья. Она вдруг с ужасом заметила, что побелели ее пальцы - на нервной почве подскочил уровень сахара в крови. Она скрывала от всех домашних, кроме Нины, что у нее диабет, и тайком делала уколы инсулина.
- Мамочка, мы с Вадимом полюбили друг друга и стали… возлюбленными, - услыхала она высокий восторженный голос дочери. - Мы очень любим друг друга, мамочка. Мы не сможем жить друг без друга.
- Вы хотите сказать, что… пришли просить руки моей дочери? - поинтересовалась Мария Лукьяновна у Вадима, снова стараясь глядеть мимо него. - Но ведь Марусе еще нет семнадцати лет, она учится в средней школе.
- Ты не так поняла, мама. - Муся вскочила, опрокинув на скатерть свой чай. Отвратительно бурое пятно коснулось своим рваным краем лежавшей на столе правой руки Марии Лукьяновны, и она поспешила убрать ее под стол. - Я… мы пришли сказать тебе, что уезжаем отдыхать на Черное море. На три недели. Да, любимый?
И снова этот искрящийся радостным восторгом взгляд, его ответная - нежная - улыбка.
- Я прошу прощения. - Он достал из кармана рубашки белоснежный носовой платок и накрыл им пятно на скатерти. - Мы хотим просить вашего разрешения… То есть я прошу, чтоб вы отпустили вашу дочь со мной. Поверьте, с ней не случится ничего дурного. Я не отпущу ее от себя ни на шаг.
"Уже случилось! - так и хотелось выкрикнуть Марии Лукьяновне, но она заставила себя молчать. - Случилось то, чего я боялась больше всего на свете".
- Вы хотите сказать, что заберете Марусю с собой просто так, будто она какая-нибудь… - она не осмелилась произнести это слово.
- Молчите! - Он перебил ее решительно, но не грубо. - Я люблю вашу дочь. Она стала для меня… очень дорогим и близким человеком. Самым дорогим и близким.
- Но я вижу вас впервые. Я не знаю, кто вы. Вполне вероятно, что вы обыкновенный распутник, соблазняющий молоденьких девочек. - Голос Марии Лукьяновны даже ей самой казался чужим и грубым. Она ненавидела себя за слова, которые только что сказала. Но она готова была повторить их еще, еще и еще.
- Я вас понимаю. Я сам думал бы точно так же на вашем месте. У меня нет никаких доказательств того, что я, как вы выразились, не распутник, соблазняющий молоденьких девочек. Вы должны поверить мне на слово, Мария Лукьяновна.
- Еще чего! Маруся, сию минуту причешись и переоденься. Ты похожа на панельную…
Она не успела докончить фразу, потому что этот Вадим Соколов вдруг вскочил и схватил ее за руку. Боль была нестерпимо жгучей. Она разрыдалась.
- Мама, мамочка, что с тобой? - слышала она сквозь собственные рыдания удивленный, но отнюдь не сострадательный голос дочери. Она попыталась совладать с ними, но ее начала бить дрожь. Мария Лукьяновна пришла в себя на диване, аккуратно укрытая пледом, увидела над собой бледное и невозмутимо спокойное лицо старшей дочери.
- Где Мария? - одними губами спросила она.
- Она сейчас вернется. Я послала их в аптеку за камфарой и но-шпой. Мама, тебе нельзя вставать. У меня подозрение, что это микро…
- Черт с ним! - Мария Лукьяновна решительным движением спустила на пол ноги и простонала - в груди словно кто-то ворошил раскаленные угли. - Ты не должна была отпускать ее с этим… негодяем.
- Но она вернется через пять минут. Не смей вставать, мама!
Мария Лукьяновна оттолкнула старшую дочь и направилась к окну, с трудом переставляя онемевшие ноги. Она оказалась у окна в тот самый момент, когда у калитки затормозила белая "Волга", из которой выскочила Муся и помчалась к дому, держа в вытянутой руке коробки с лекарствами. Мария Лукьяновна попятилась к дивану. Ею внезапно овладело полное бессилие и равнодушие к тому, что будет.
"Надо написать Василию. Может, он сумеет повлиять на Марию, - думала она, распластав на диване свое тяжелое, словно налитое свинцом тело. - А вообще, какая разница? Я все равно уже потеряла ее, потеряла…"
- Я бы на твоем месте не уезжала. Постарайся взглянуть на себя со стороны - такое впечатление, словно ты сошла с ума. Да, этот твой Вадим очень красивый и обаятельный мужчина. И, мне кажется, очень мужественный. Но одного этого недостаточно. Как ни верти, он солдафон, а у них у всех в мозгах ограничитель. Ну, прочитал в свое время десяток книжек, может, даже сходил пару раз в Большой - среди военных это модно.
- Мы с тобой никогда не были в Большом театре.
- Мы с тобой выросли в интеллигентной семье. В нашем доме всегда звучала серьезная музыка, собирались интересные люди. Твой отец был поэтом.
Муся удивленно посмотрела на сестру.
- Был? Мне кажется, он им и остался.
Нина виновато опустила голову.
- Прости. Само собой вырвалось. Хоть он и подлец, я последнее время поняла, что многое отдала бы за то, чтобы увидеть его, поговорить, просто прижаться к нему. Мне кажется, ты бросилась на этого летчика потому, что тебе с детства не хватало мужской - отцовской - ласки.
- Глупости. Я же не бросалась на других. Вы с мамой всегда хотели, чтобы я подружилась с Эдькой Аникиным. А мы с ним даже ни разу не поцеловались.
- Ну и зря. Тонкий интеллектуальный мальчик. Знает наизусть много стихов, играет на пианино.
- Ну и что?
Муся повернула голову и посмотрела на сестру красными от попавшего в них шампуня глазами.
- А то, что я не хочу, чтобы моя младшая сестренка оказалась на больничной койке в отделении для "февраликов". - Нина зачерпнула из ведра теплой воды и стала лить тонкой струйкой на голову склонившейся над ванной Муси. - Я знаю слишком много примеров безрассудства, кончающегося страшной трагедией.
- Ты вообще слишком много знаешь. Ой, горячо! Разбавь, а? Я не хочу облысеть. Послушай, Нинок, ты дашь мне свою юбку с ромашками и джинсовые шорты?
- О Господи, неужели ты на самом деле собралась ехать с этим типом на море? - Обычно невозмутимая Нина в сердцах плеснула на голову сестры прямо из ведра и грохнула им об пол. - Я думала, что это какая-то комедия.
- Разве я похожа на комедиантку? Нинка, скажи, ну неужели ты мне не веришь? - Муся прижалась к сестре всем телом, по которому сбегали потоки воды от ее мокрых волос. - Ведь я… как выяснилось, ни капли не умею притворяться.
- Тебе-то я верю, а вот ему…
Нина вздохнула и направилась к двери.
- А я бы на твоем месте больше верила ему, чем мне! - Муся схватила махровое полотенце и стала ожесточенно тереть свои густые длинные волосы. - Я еще совсем не знаю себя. Два дня назад я и представить не могла, что со мной может случиться такое. Я не знаю, что случится со мной еще через два дня. А он… он надежный, как утес!
- Какая же ты фантазерка! - Мусе показалось, что сестра посмотрела на нее с завистью. - Я не могу сказать подобного ни о ком из моих хороших знакомых, а ты говоришь о первом встречном.
- Да! Потому что мне послала его судьба. Такой точный и аккуратный во всем, Вадим Соколов вдруг перепутал название улицы. А я в это время оказалась дома, тебя и мамы не было, и мне никто не помешал сделать то, что я сделала!
Муся быстро вытерлась полотенцем и бросила его на пол. У нее было гибкое сильное тело лесной нимфы. Нина часто видела сестру обнаженной. Она казалась ей хрупким недоразвитым подростком. Перемена, произошедшая с Мусей, поразила ее старшую сестру.
- Но ведь он женатик. Ему еще нужно получить развод, а в армии этого не любят. Придется выбирать между тобой и капитанскими погонами. Ты уверена, что Вадим выберет тебя?
- Я сама его выберу! Он от меня никуда не денется. Я буду с ним даже во сне.
Нина неодобрительно покачала головой.
- Ты всегда была такой гордой и неприступной. Я завидовала тебе. Оказалось, ты такая же стелька в их башмаке, как та же Галина. Они не любят, когда мы вешаемся им на шею. Учти это.
- Ты ничего не поняла! Это как… магнит и железо. Вадим сам хочет, чтобы я вешалась ему на шею. Ему это необходимо. И вообще словами этого не объяснить. - Муся схватила с кресла платье и надела его одним быстрым движением. - Такое случается раз в столетие, понимаешь?
- Ты хочешь сказать, что женатики редко приезжают в наш город? - Нина смотрела на сестру насмешливо. - Да мне кажется, он просто кишит ими. Как труп могильными червями. Плюнь - и попадешь в женатика.
Нина смущенно отвернулась. Муся подошла и молча обняла сестру. Она знала: Нина безнадежно влюблена в молодого хирурга из их больницы. Женатого и успевшего заиметь ребенка.
- Настоящая любовь, как и гений, встречается раз в столетие. Горе тому, кто прозевает ее. Тебе она еще встретится, Нинок.
- Ну, с меня, пожалуй, хватит. - Сестра уже успела совладать с собой, и ее лицо приняло безмятежное выражение. - Можешь взять мой японский купальник и голубое пончо. У моря прохладные ночи. Хотя ты, скорее всего, этого не заметишь.
Сестры постояли с полминуты обнявшись. Муся первая разжала руки. Она заметалась по комнате, на ходу швыряя в сумку вещи. Казалось, что она исполняет ритуальный танец.
- Мама потом все поймет. И, может быть, простит. Это если он на самом деле женится на тебе. А вообще-то она права, и я не должна была брать твою сторону, - тихо проговорила Нина и села на стул возле двери, чтобы не мешать Мусиным лихорадочным сборам. - Но я бы сама на твоем месте… Нет, я бы так не смогла. Вениамин мне предлагал. Он очень хочет этого. Но я считаю, в данной ситуации это унизительно. Представляешь, что скажет мама, если вдруг узнает?
- Представляю, - машинально бросила Муся, ни на секунду не прерывая своего стремительного танца.
- Она найдет такие слова, что я на самом деле почувствую себя грязной и падшей. А я не могу себя ненавидеть. Господи, ну почему мы всегда боимся того, что скажет мама?..
Муся ничего не сказала. Ее движения становились все медленней и медленней. Наконец она замерла посреди комнаты и, глядя на сестру большими блестящими глазами, прошептала:
- Потому что она никогда не любила. Я теперь это знаю наверняка.
- Но она утверждает, что была влюблена в отца, пока не узнала о его измене. Она сказала, что была на грани самоубийства и не сделала этого только из-за нас. Муська, послушай, а ты знаешь, что нужно делать, чтобы не забеременеть? Гормональные тебе пить рано, а потому ты должна…
- Но я хочу забеременеть. Я очень хочу забеременеть от Вадима.
Нина замахала обеими руками.
- Не дури. Таким образом ты только потеряешь его. Дети привязывают мужиков не больше, чем общие кастрюли и унитаз. Так выражается наша главврач.
- Но я не собираюсь его привязывать. Он уже мой, понимаешь?
- Да, конечно. - Нина весьма двусмысленно хмыкнула. - Так вот, послушай старшую сестру и, по крайней мере, запомни дату, когда у тебя начинаются месячные. Хоть это и ненадежно, но все-таки лучше, чем вслепую. К тому же нужно спринцеваться после каждого сношения. Я дам тебе лимонную кислоту и…
Муся подскочила к окну и отогнула штору.
В ту же секунду у калитки застыла белая "Волга".
- Нет, я не имею права поселить вас в одном номере. Тем более в таком фешенебельном отеле, как наш. Была бы у вас хотя бы одна фамилия.
Лицо администраторши за стойкой, заставленной вазами с гладиолусами, было непроницаемо бесстрастным.
- Но мы же не виноваты, что у нас разные отцы, - сказала Муся и попыталась улыбнуться администраторше.