* * *
В свое время уроки незабвенной Эльги Карловны поведали мне о жизни больше, чем сама прожитая мною жизнь. На первых порах мне казалось, что гороскоп - это приговор. Дилетанты ужасно желают поскорее заглянуть в свою натальную карту. Так хочется узнать, что же у тебя там такого? И страшно. И любопытно.
Но Эльга Карловна личный гороскоп трогать запретила. Торопиться не стоит. Надо накопить знаний.
На собственном опыте знаю, что именно происходит в твоей голове. Сначала ты боишься узнать, вдруг на тебе лежит какая-нибудь роковая печать. Ты начинаешь вдумываться в события своей жизни и ясно понимаешь, что так оно и есть.
Иначе как объяснить, что Серега Петров в седьмом классе на мою любовную записку позорно не ответил и даже начал меня избегать. Значит, отношения с противоположным полом обречены на провал. Дальше - больше. Профессия неперспективная. Муж не такой. За что бы я ни бралась, все идет наперекосяк.
Это и есть моя судьба.
И все это ты отчетливо понимаешь без всякой нахальной карты.
Потом вдруг твои мысли принимают другой оборот. А может быть, все не так? И начинаешь надеяться на самое лучшее - космическую защиту. Бывают такие гороскопы, в виде шестиугольной звезды Давида. С таким гороскопом все нипочем.
А вдруг у меня такой же? Ведь могла же я попасть под машину, когда переходила дорогу перед троллейбусом. Но не попала! Выпала из лодки в десяти сантиметрах от железного штыря, к которому эту лодку привязывали. Но осталась жива и здорова. И столько таких приятных случайностей, что вдруг начинаешь надеяться на космическое везение, денежный драйв и счастливый брак. Что планета удачи Юпитер при твоем рождении обязательно должна была находиться в созвездии Стрельца. Потому что это означает, что Госпожа Удача всегда приходит вовремя.
Эльга Карловна запретила нам даже думать на темы индивидуального счастья, пока программа обучения не пройдена до конца. А пока мы ее проходили, каждое занятие она начинала со слов:
- Не бывает плохих или хороших гороскопов. А то было бы так легко выделить всем подлецам и неудачникам определенное место на небосводе. И рождались бы себе под знаком "кирпича". Знание своего гороскопа - это лишний повод поработать над собой. И пожалуйста, девочки, - никакого фатализма!
- Ну как же, Эльга Карловна?! Вот у человека в карте - звезда Давида. Зеленый свет без перекрестков. Ему легко дается все. А у кого-то клубок противоречий. Чайник поставит и тот взрывается.
- Все в ваших силах… Очень часто бывает наоборот. Со звездой Давида - всю жизнь перед телевизором на диване с пивком. "А чё напрягаться? Стоит мне только захотеть…" Но ничего особо не хочется. А другой за каждую мелочь борется. В результате характер - кремень. Горы сворачивает. Когда тетива натянута сильно - лук может треснуть. Но стрела попадает в цель с громадной силой. Если лук не согнут, он не выстрелит. Это тот самый случай, когда "плохой" гороскоп оказывается продуктивнее "хорошего".
Сначала такие рассуждения вообще ставили под сомнение науку астрологию. Если вариантов судьбы у владельца гороскопа может быть много и абсолютно противоположных, то в чем смысл этой псевдонауки?
- Запомните главное! - мудро улыбнулась Эльга Карловна. - Свою судьбу мы творим сами.
- Зачем же тогда знать все это? - спросила я как-то раз, совершенно сбитая с толку.
- Чтобы знать, какими инструментами творить свою судьбу. Только и всего. Может, у вас, Ева, она из воска - так и долбить не надо. Просто разогреть. А у Светы, например, из мрамора. Так нитка с иголкой не помогут. А у Надюши вот из бархата - знай себе шей по фигуре. А она по незнанию на огне греет. Вот затем и знания. Помогает. Поверьте.
Эльга Карловна учила нас во всем искать положительный смысл. И я вспоминала об этом всегда, когда было тяжело. Как бы нелепо это ни казалось в момент краха.
В моей ситуации было как минимум два положительных момента. Честно говоря, какие именно, я придумала уже после того, как оптимистично заявила сама себе, что их как минимум два…
Первый - то, что у нас с Чургулией не было детей.
А второй, что это случилось, когда мне двадцать, а не тридцать или сорок. Ну и третий момент, который мне удалось выкопать сверх нормы, - то, что это уже произошло. Гораздо хуже было бы, если все еще было впереди.
Три плюса - это уже немало.
Ну и потом, мои мечты претерпели существенные изменения.
Я вообще так устроена - мне обязательно нужно о чем-то мечтать. Не о платье, которое висит в соседнем магазине, а о чем-то глобальном.
Перед сном я всегда мечтаю. И мечты мои часто сбываются. Только все зависит от силы желания и подробностей, которые я себе напридумываю.
И теперь я почувствовала, что поля мечты опять чисты и первозданны.
Дом на берегу горного озера был тихим, и в окнах никто не мелькал. Там больше не жили дети - мальчик и девочка. Эти мечты были слишком болезненны. Чем больше людей ты любишь, тем ты уязвимее. Ты боишься их потерять. Нет уж. Я позабочусь о своем будущем, чтобы оно было защищенным и стабильным. Дом. Мастерская, где я обо всем забуду. И две собаки. Только собаки. Они не предают. Они не уходят к другим хозяевам, к тем, кто лучше кормит. Они не продают свою любовь. Ведь даже у нищих бывают собаки. Верные кареглазые друзья. Они положат мне свои тяжелые головы на колени, заглянут печальным взглядом прямо в душу. А я буду любить их горячо, но не больно. Я буду над ними, а не с ними. И в этом будет секрет моего спокойствия. Я стану буддисткой. И мирские раны затянутся новой кожей.
И может быть, я даже напишу чудесную музыку. Когда плохо, музыка так и звучит в ушах. Органная, со вселенским размахом. Жаль, что я лично не знакома с Иоганном Себастьяном Бахом. Ах, Иван Севастьяныч, я вас так понимаю! У вас же было море детей. И вы за них так переживали, что все время открывали в себе вечность, чтобы спастись от страха. Когда думаешь о вечности, уже не страшно потерять всех, кого любишь. Ведь и сам умрешь. Так чего уж там…
Я плачу редко. И никогда не рыдаю. Но если плачу, то мне не нужно, чтобы меня успокаивали. Я плачу совершенно не для того, чтобы показать, как мне плохо. И шантажировать своими слезами я никого не хочу. Я люблю быть в это время одна. А особенно люблю - прижаться лбом к оконному стеклу. Слезы льются сами, как дождь по ту сторону окна. И они тоже - природное явление.
Когда я плачу - я ловлю особенный кайф. Лучшие струны моей души звенят и поют. И мне каждый раз кажется, что вот-вот я сотворю что-нибудь вечное. Музыка прямо-таки плавает в голове - хоть поварешкой зачерпывай. Только вот ведь беда - у меня вместо поварешки всегда оказывается какое-то дырявое решето. Как будто бы есть у меня в мозгу веб-страницы, которые сохранить нельзя. Их авторские права кем-то защищены.
* * *
Все решено. Бороться. Я знаю, что у меня много сил. Много желаний и возможностей. И я не собираюсь сидеть и ждать, пока счастье свалится на меня само. Я же не какая-нибудь никчемная дура. Так можно прождать всю жизнь. А мне уже двадцать! Не шестнадцать. Не восемнадцать. А целых круглых двадцать.
Во-первых, я талантлива. У меня море идей. И надо словить в этом море хотя бы одну золотую рыбку.
Во-вторых, я красива. И если сегодня об этом догадываюсь только я, то завтра это будет достоянием общественности.
В-третьих, я удачлива. Да. Не позволять себе в этом сомневаться! И не вешать носа.
В конце концов, каждый из нас счастлив настолько, насколько считает себя счастливым сам. И это золотые слова.
Я твердила все эти жизнеутверждающие сентенции, глядя на себя в зеркало после тяжелого рабочего дня. И искренне уговаривала себя в них поверить.
Верилось с трудом. Но ложиться и умирать все-таки не хотелось. А значит, с чего-то мне надо было начать. Хотя бы с бойцовского настроя.
Моя жизнь ограничивалась несколькими факторами: визой, которая истекала через четыре месяца, жильем и деньгами. Денег моих хватало на то, чтобы жить. Платить за квартирку мне было не под силу. Обратный билет домой я как проблему не рассматривала. Все-таки надеялась на то, что Чургулия, будь он неладен, мне его сможет обеспечить. Если же билета не будет, можно сложить лапки и уже не барахтаться. Все-таки задачи перед собой надо ставить реальные.
Что же мне делать? Чужие проблемы решать легче, чем свои. Попробуем отнестись к своим, как к чужим.
Если бы я была бы не я, а пришла бы работать к себе администратором - с чего бы я начала?
И тут я задумалась.
Я бы посоветовала начать по-женски. Вложить деньги в себя. Такое вложение просто обязано окупиться.
Видимо, Денис прав. Я изменюсь до неузнаваемости. Так, чтобы судьба не узнала.
Пересчитав свои капиталы, я решила не думать о последствиях, поддаться импульсу и срочно идти на дело.
Хотя все-таки нет. Последняя примерка. Надо приложить к лицу что-нибудь черное. Как это будет смотреться?
Я быстро открыла чемодан. Где-то здесь она должна быть. Недавно же попадалась на глаза. Порывшись в вещах Эвелин, я вынула обычную черную водолазку. Надела ее через голову и тут же сняла, но не до конца. Узкий ворот плотно сидел на лбу. А рукава свисали с боков, как длинные черные волосы. Я подняла ворот повыше и открыла лоб. Чтобы понять, как это будет на самом деле, я стояла и щурилась на свое отражение.
А если так? И я надвинула ворот на самые брови. Пожалуй, да. В этом что-то есть. Челку, правда, я давно не носила. Еще со школы. Мне все время хотелось выглядеть взрослее и умнее. Но теперь это было не так уж и важно. Выглядеть умнее и быть умней на самом деле - вещи разные.
Будь что будет. Я стянула водолазку на шею. Сунула руки в рукава.
До чего все-таки мне нравятся качественные вещи. Обычный трикотаж. Но такой тонюсенький. И сидит как вторая кожа. Эх, Эвелин… Такое приданное к разводу… А теперь - в путь. Главное, по дороге не передумать.
Искушение позвать на помощь Дениса я поборола с ощутимым трудом.
Нет. Все. Сама.
Я вышла на улицу и бодро пошла на поиски салона.
Небо уже темнело. Навстречу мне шла какая-то влюбленная парочка американцев. Мне они так понравились, что я оглянулась им вслед. Была в их движениях такая свобода, которая меня всегда завораживала. Гордая стройная спина девчонки. Черные в обтяжку джинсы, крупные золотые кольца в ушах. И какая-то потрясающая уверенность в себе. Надо будет это запомнить… Я попробовала почувствовать себя такой же уверенной.
Волшебное ощущение…
Через пять минут я его потеряла, потому что передо мной светился уютными окнами маленький салон.
Я задержалась на секунду и тут же прошествовала мимо.
Там было всего два кресла. В одном я увидела чьи-то руки. А рядом копошилась огненно-рыжая девица и резкими движениями тянула на себя расческу. Второе кресло призывно пустело. Но что-то мешало мне взять и зайти.
Я нерешительно дошла до конца квартала и медленно вернулась обратно. Я уже знала, что, не осуществив задуманного, домой не пойду.
Прямо на стене висел огромный плакат. С него призывно смотрела на меня шикарная блондинка. Она показалась мне ужасно знакомой. Машка! Ольшанская! Просто одно лицо! Это же знак, подумала я.
И смело вошла в салон.
Сорок минут мы с девушкой Бонни смотрели каталог. Рыжая занималась кудрями старушки. А светленькая миловидная Бонни с предельно короткой стрижкой азартно возилась со мной.
Трудность заключалась в том, что сумасшедших геометрических форм и ступенчатых челок было хоть отбавляй. А нормального, жизненного не было вовсе.
Картинку с прической в конце концов удалось найти. Мне-то и надо было только постричь челку. Но ведь челку постричь - это целое дело. Челка - это рама для лица. На пару сантиметров шире, чем надо - и все. Пиши пропало.
Следующая сложность заключалась в выборе цвета. Я любовно перебирала тонкие блестящие хвостики волос с обозначениями номера краски. Но черных было великое множество.
И тут я как студентка художественного училища серьезно задумалась. Черный бывает теплый. Черный бывает холодный. Бывает радикальный, как концертный рояль, а бывает светлее, как мокрый асфальт. Брюнеткой можно стать, покрасившись в темно-коричневый. А можно - в иссиня-фиолетовый.
Честно говоря, я запуталась. Но тут на помощь пришла профессионалка Бонни. Она указала мне на третий с краю хвостик. Вот на него-то я как раз внимания и не обратила. Он казался мне не таким уж черным. Если сравнить черный бархат, по которому в последнее время я стала большим специалистом, и черный сатин, то разница будет очевидной. Именно на такой бледноватый сатиново-черный и указывал мне наманикюренный пальчик Бонни.
Это был перст судьбы.
Где-то через час я ошалело смотрела на себя в зеркало. Мне упорно казалось, что меня там нет.
Там была та, которой я хотела быть всегда. Только никогда не думала, что это возможно.
Образец стиля и ухоженности. Роковая брюнетка с чуть раскосыми глазами. И длинными, ниже плеч, блестящими, как смола, волосами.
Идеальная, ровная, как линейка, челка начиналась от самого темени. Вот, оказывается, в чем звездный секрет этой прически. А я-то в школе стригла себе челку сама, захватывая волосы надо лбом. Кудесница Бонни подстригла мне челку так, словно облила меня блестящим винилом без единого намека на белый ненужный пробор. Волосы у меня густые и длинные. И теперь они все расходились из одной единственной точки, как черный капюшон.
Челка заканчивалась над бровями, придавая лицу трогательное женственное выражение. Я-то показывала ей картинку с египетской челкой на глазах. Но, видимо, чутье подсказало Бонни, что брови мне скрывать нельзя. Что это мое украшение. И теперь у меня не хватало слов, чтобы выразить свой восторг.
А главное, с цветом она попала в "десятку". Все-таки брюнетка - цвет опасный. С моей-то грузинской фамилией и татарскими глазами впасть в национальный колорит было проще простого. Но волосы мои были по-европейски темны, прямы и блестели, как благородный атлас.
- Мэйк-ап? - спросила меня кудесница, вынимая из ящика палитру профессионального визажиста.
Ну как я могла отказаться?
КРАСНАЯ СВОБОДА
Я не знаю, как такое могло случиться, но и дома из зеркала на меня смотрела не я. Я приблизилась к нему вплотную, пытаясь узнать себя хотя бы частями. Увидеть хоть что-то знакомое. Но то, что я видела, было для меня полнейшим сюрпризом. Теперь на чужбине я лишилась последнего родного лица.
Это было какое-то наваждение!
Мне не удавалось узнать даже мои глаза. Надо как-то запомнить, как это должно выглядеть, чтобы потом когда-нибудь повторить макияж. И как это раньше ничего подобного у меня не получалось? Черный контур по внутреннему краю был растушеван темно-серыми тенями. Ресницы казались загнутыми, как лапки у паука. А в самой середине верхнего века, едва заметно переливалась зеленовато-болотный блик. Глаза мои мерцали и зеленели, как у Машкиной кошки Глафиры.
Черная челка меняла черты до неузнаваемости. На смену бесцветной одухотворенности пришла фантастическая индивидуальность. Мне захотелось прикоснуться кончиком пальца к губам. Что-то слишком уж голографически парили они на фоне моего посмуглевшего от пудры лица. На пальце не осталось и следа помады. Чуть заметный телесный перламутр.
Я засунула руки в карманы. Там что-то лежало. Ах да. На визитке напечатан был адрес салона и вычурно написано от руки: "Бонни". Ах, Бонни, Бонни… Дорого же стоят твои услуги. Но результат превзошел мои ожидания.
Не буду жалеть о деньгах. Что-нибудь придумаю. Будет день - будет пища. Пища-то может и будет. А вот жилье…
В дверь позвонили.
С непонятным нетерпением я помчалась открывать. Мне хотелось, чтобы за каким-нибудь потерявшимся носком сюда вернулся Чургулия. Мне было бы что ему показать!
Но за дверью, утопая лицом в полумраке, стоял Джаис. Секунд десять продолжалось ужасное молчание. Потом он сказал с непонятным скорбным выражением:
- Сорри, - крутанулся на пятках и не оборачиваясь спустился по лестнице вниз, что-то насвистывая себе под нос. Я так и осталась стоять в дверях. Когда он повернул, чтобы спуститься по следующему пролету, но остановился. Перестал свистеть. И медленно выглянул из-за заслонявших его перил.
- Джаис, что-то не так? - спросила я, глядя в его округлившиеся глаза.
И не удержалась и рассмеялась, потому что он схватился руками за голову.
- Ю? Рили? Кам ан!
Дениса я вызвала по телефону. Он долго не хотел ехать. Машина была в ремонте. После репетиции он ужасно устал. Но я пообещала ему сюрприз, потом трубку взял Джаис, и в конце концов мы его уговорили.
Джаис играл очень долго, пока перед окнами наконец не остановилось такси. И я чуть не выпрыгнула из квартиры Джаиса от нетерпения. И вместе с тем мне было как-то боязно. То, что меня не узнал Джаис, меня удивило, но этому было простое объяснение. Он видел меня до этого всего пару раз: может, у него вообще плохая память на лица.
А поэтому, когда Денис поднимался по лестнице, я открыла дверь и крикнула еще до того, как он появился:
- Чего ты так долго? Я тебя уже заждалась.
Мне не хотелось ставить его в неловкое положение. Хотелось заранее сообщить, что я - это я. Голос-то у меня оставался мой. У Дениса было время понять и осознать. Нервы у него оказались покрепче, чем у Джаиса. А может быть, в театре он просто привык угадывать под гримом своих коллег и друзей. К метаморфозам он был привычен. А потому не остолбенел. Он просто сказал, поднимаясь и раскрывая объятия:
- Ты это сделала! Глазам своим не верю, Ева! - он подошел ко мне и бережно обнял. - Ты это сделала! Дай посмотрю!
И он смотрел на меня так, как будто в моем перерождении виновен был только он.
- Ну я же тебе говорил! Убойно! Я же говорил! Послушай, это надо как-то использовать! Кого-то ты мне напоминаешь… Никак не могу понять…
- Кого? - спросила я с любопытством, чуть не лопаясь от удовольствия.
- А, слушай… Как ее… "Укрощение строптивого" помнишь? Ну, с Челентано… Такая красотка… Ну, помнишь?
- Орнелла Мути, что ли? - спросила я удовлетворенно.
- Точно, - и отвечая каким-то своим мыслям, он еще раз сказал: - Это же надо как-то использовать…
В честь моего невероятного перевоплощения Дениска потащил нас с Джаисом в ночной клуб. На этот раз попытка надеть на себя полосатую маечку удалась. Все-таки их было двое. А Джаис уже однажды показал себя в деле.
…Все внутри у меня отзывалось на феерический ритм музыки. Я была в эйфории. Все моря на свете казались мне по колено. Я очень люблю танцевать. И танцую я для собственного кайфа. Обычно я не замечаю, как танцуют другие, погрузившись в свои ощущения целиком.
Но в этот раз все было иначе. Партнеры у меня были неординарные.
Говорят, что классические танцоры совершенно не умеют танцевать сами по себе. Они разучились слушать свое тело. Оно подчиняется жесткой дисциплине классической хореографии, и переломить ее невозможно. Но Денис умудрялся танцевать вопреки своему профессионализму.