И тут на помощь пришли мои верные друзья, вечные спутники моих эротических фантазий. Если я назову их имена сразу - меня упекут в психушку на ближайшие тридцать лет активной жизни.
А если не сразу, то может быть меня и поймут. Желания порой действительно переполняют меня до краев. Внешне мои страсти не проявляют себя никак. Все загнано в строго отведенную для этого резервацию. Ведь только в мыслях мне хочется отдаться первому встречному. В жизни же я не сделаю этого никогда. Но это в жизни…
Вот войди сейчас в дверь Атос в шляпе с пером - брошусь на шею без лишних слов. Но главное, он, Атос, ответит мне мгновенной и сверхточной взаимностью. В такие минуты, правда, одного Атоса мне кажется мало. А потому за ним быстренько заходит слегка циничный Арамис. Они закрывают за собой дверь. И втроем мы творим настоящие чудеса. Как только они мне больше не нужны, они тактично растворяются в небытие…
С некоторых пор они начали приходить ко мне в нужное время и в нужном месте.
Чургулия осторожно снимает с меня свитер.
Атос уже стоит предо мной на коленях и шершавит своей аккуратной бородкой нежный живот…
Арамис же подходит сзади и властно прижимает меня к себе аристократическими ладонями.
Чургулия касается губами моей груди. Но за эти скупые секунды я совершенно не успеваю откликнуться.
Эстафету принимает Атос. Пальцы его, привыкшие держать шпагу, умело берутся за тонкую работу. И я начинаю подтаивать, как размороженная форель.
Чургулия ждет, пока я разденусь сама.
Но мне помогают мои мушкетеры. Я чувствую, как решительные пальцы Атоса снимают с меня последнее кружево. А жаркие губы Арамиса, как по американской горке съезжают по моему позвоночнику и задерживаются там, где никогда не бывал Чургулия.
Чургулия ждет от меня инициативы. Так уж у нас повелось. А я жду ее от Атоса с Арамисом.
Долго ждать не приходится никому.
Я припадаю к Чургулии, а Атос с Арамисом ласкают меня на пару, как две тайские массажистки.
Чургулии кажется, что я самонаводящаяся торпеда. Но какого напряжения моей фантазии стоит мне эта автономность…
Я танцую свой танец любви с закрытыми глазами, не думая о том, где именно я сижу. Потому что Атос с Арамисом давно уже уложили меня на кухонный стол. Они гениальные фехтовальщики, а потому никогда не ошибаются в градусах, наклоне, ускорениях, времени и расстоянии. Пока Атос безжалостно делает свое дело, а руки его лежат именно там где надо, губы Арамиса оставляют нежные следы на моей шее.
Как только бикфордов шнур зажигается, Арамис с Атосом имеют честь отбыть в срочном порядке. Шнур догорает до конца уже без их помощи. Тротила положено немного. Взрыв я переживаю легко. Голову, руки и ноги не отрывает.
А потом я ответственно доделываю свое дело, замещая Атоса и Арамиса для Чургулии.
Всем спасибо. Все свободны.
- Тебе было хорошо? - спрашивает вежливый Чургулия.
- Последний раз, Чургулия, мне было хорошо в десять лет, когда я каталась на карусели в Парке Победы. А сейчас мне просто прекрасно… - увлеченно привираю я, любуясь возвышенной красотой своего мужа.
* * *
Мириться с Чургулией официально не представлялось возможным. Он считал это детсадовским методом. Дружба-дружба навсегда, ссора-ссора никогда. Он не умел прощать и тут же забывать. Он носил свое мрачное настроение как траур - ровно столько, сколько ему казалось необходимым.
Для меня это настоящая пытка - помнить истинную причину того, почему я на него зла. Я перегораю быстро. И уже не понимаю, что меня недавно так сильно огорчало. И тут мы входим с ним в разные фазы. И совпадения их дождаться очень сложно. Он - Дева, знак Земли. И все его настроения фундаментальны. Я - Водолей, знак Воздуха. И все мои метания похожи на ветер.
В день моего первого в жизни жестокого похмелья Чургулия ушел из дома на весь день.
Часов в девять вечера, в очередной раз проснувшись, я позвонила Гришке и прежде всего прокляла его вместе со всеми его винно-водочными изделиями.
- Я тоже рад тебя слышать, - приветливо ответил он мне.
- Скажи мне, Аю-Даг, знакомо ли тебе желание унизить женщину своим обладанием?
- Ты пивка бы попила, тебе бы и полегчало, - вкрадчиво посоветовал Гришка.
- Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? - заорала я в трубку. - Нет, ну почему меня в этом мире никто не слышит? Сижу тут весь день одна, как прокаженная. А у меня, между прочим, синяк на подбородке!
Гришка молча слушал.
- Ты меня слышишь? В конце концов! - взбесилась я.
- Успокойся ради бога! - мирно проговорил Гришка. - К тебе приехать синяк полечить?
- Нет! У меня спросить, откуда он у меня взялся! - запальчиво крикнула я.
- Откуда у тебя синяк на подбородке, Ева? Ты упала лицом в салат? - хмыкнул Аю-Даг.
- Иди в баню! - прошипела я и повесила трубку.
Не знаю сколько времени я пролежала тупо уставившись на далекий потолок. Ну почему же мне кажется, что все так плохо? Надо над собой поработать, как учила нас на курсах астрологии незабвенная Эльга Карловна. Что-то ведь обязательно в моей жизни должно быть хорошо. И в плохом надо искать хорошее. Этому она научила нас, когда рассказывала, что хороших и плохих знаков Зодиака не бывает. У каждого две стороны. А потому Христос и Антихрист несомненно должны быть одного знака. Они антиподы. И так каждый знак равно способен порождать гениев и злодеев. И в любом положении планет, даже самом неблагоприятном, есть две стороны. Надо только научиться их понимать.
И тут я почему-то вспомнила про вырученные от продажи картины деньги. Вообще-то к деньгам я равнодушна. Но тут почему-то решила, что это и есть хорошая сторона моего положения. Думая о том, как мы их потратим, я даже забыла, что обижена на Мавра.
А потратим мы их на обустройство семейного гнезда. "Человеческую кровать" мы так и не купили. Но даже это было не так важно. Черт с ней, с кроватью. Мне хотелось сделать из мансарды богемный салон. Я уже видела, как у нас здесь будет красиво.
Да и гардеробчик мой оставлял желать лучшего. Рядом с Чургулией надо было блистать. А мне до этого было, как до Луны. В детстве одежду мне всегда привозил из-за семи морей папа. Но потом он стал фатально ошибаться с размерами. Пока его не было, у меня напрочь менялись пропорции. Он покупал вещь на девочку-подростка, а я уже превращалась в девушку. А главное - вкусы наши перестали совпадать. Ну разве что джинсы не вызывали противоречий. Их я в основном и носила.
Чургулия же моим содержанием себя не отягощал. Он еще и рассеянно советовал мне каждый раз, когда мы куда-нибудь шли: "Может, ты что-нибудь другое наденешь?" Какое другое?! Как будто бы он не знал, что я привезла к нему одну только сумку с вещами. И то половина из них была узкопрофессионального назначения, для работы.
…Мысли мои прервало щелканье ключа в замке. Вошел Чургулия, серьезный и торжественный. И вопреки моим ожиданиям на меня не сердился, потому что сказал:
- Нас, Ева, ждут великие дела. Я только что был в ресторане с сэром Эриком Хойзингтоном. За твое отсутствие пришлось извиниться.
Я была рада его видеть. А потому игриво сказала:
- Чургулия, тысячи женщин ежедневно терпят насилие от своих мужей. И все же десятки сотен из них подают в суд. Я не подам на тебя в суд, Чургулия. Я удовлетворюсь щедрой материальной компенсацией. Покажи мне, как выглядит тысяча американских долларов!
- Увы, Ева! Увы, моя дорогая! Я не могу показать тебе доллары. Я их уже потратил.
- Что? - заморгала я глазами. - Уже?
- Хойзингтон пригласил нас с тобой погостить в Америку. Деньги я потратил на билеты. Хватило точь-в-точь.
РОЗОВАЯ КОМНАТА
Отец меня не провожал. Он был в море. И я малодушно этому радовалась. Представляю, как тяжело бы дались нам его наставления. Он же всю жизнь плавал в "загранку" и наверняка не прочь был поделиться с моим новоиспеченным мужем правилами поведения в чужой стране.
Мама почему-то всплакнула. Мотнула головой и замахала рукой, чтобы мы не обращали внимания. Порывисто меня обняла. Я с мужем улетала за океан. На целых две недели. Мама терпеть не могла все эти самолеты-вертолеты, потому что, во-первых, они все время уносили ее в тяжелые и долгие экспедиции, а во-вторых, однажды на заре маминой романтической юности веселая компания ее друзей разом разбилась в тайге на вертолете. А они с напарником тогда не полетели, потому что была их очередь оставаться на базе. И кажется, на борту этого вертолета улетела от мамы навсегда ее первая любовь. Она никогда не говорила об этом открыто. Так, какие-то фразы, недомолвки, старые фотографии. Но когда я выросла, я поняла это сама.
Чургулия знать об этом не знал. Он потер переносицу, скрывая выражение своего лица и пару раз приподнял брови, глядя в пол. Сцена прощания с матерью казалась ему явно переигранной.
Обнимая на прощание маму в маленькой прихожей нашей двухкомнатной квартирки, я как нарочно стояла лицом к нему. Чувства, которые меня переполняли, можно было смело назвать противоречивыми. Если бы не Мавр, я бы от всей души с мамой попрощалась, расцеловалась и попричитала. Но при Чургулии все это казалось мне глупым и нелепым. Я видела нас с мамой его глазами и испытывала жгучую неловкость.
Я все время боялась, что мама что-нибудь ляпнет. Я даже, не знаю чего я могла от нее ожидать. Она у меня женщина не глупая, воспитанная, и вообще. Но я постоянно тряслась, что она покажется Гавриилу серой и банальной. А он оскорбит мою маму своей снисходительной миной или небрежно брошенной фразой. Цели понравиться моей маме он не ставил перед собой с самой первой встречи. Да и было их до этого всего две.
Первая - глупее не придумаешь. Через несколько дней после официального оформления наших отношений мы с Чургулией приехали ко мне, чтобы забрать кое-какие мои вещи. Я не ожидала, что мама окажется дома. Я пока что оттягивала разговор о важной вехе в своей жизни. Я точно знала, что родители этого не одобрят. Они, наверное, мечтали о свадьбе, белом платье, родственниках и прочих банальностях. Я же всю жизнь этого боялась. Воспринимала как страшный сон то, что я должна выходить замуж у всех на виду и целовать своего избранника под чудовищные крики "Горько!".
Это Чургулии хорошо - его личная жизнь никого из родителей не волнует. Он рассказывал мне, что родители его уже семь лет как в разводе. У каждого - новая семья. Их общение со взрослым сыном носит чисто формальный характер. Если что-то серьезное - конечно, помогут. А в остальном им просто некогда интересоваться такими пустяками, с кем он спит и как живет. Детей нет - значит свободен. А потому знакомить меня со своими родителями у него и в мыслях не было. Он сам видел их не чаще одного раза в год.
Так вот при первой нашей встрече я познакомила маму с Мавром, пролепетав: "Познакомься, мама, это Гавриил Чургулия". И после небольшой заминки добавила: "Мой муж". Мама вложила все свои эмоции в одну фразу: "Очень приятно!". В этот момент все великие режиссеры рвали на себе волосы. За одну эту фразу мама могла получила бы Оскара, как лучшая актриса в эпизоде.
Конечно, она давным-давно знала, у кого я пропадаю днями и ночами. И личной встречи ждала. Но не такой, а как у всех нормальных людей. Вторая встреча с папиным участием уже никак не повлияла на незадавшееся с самого начала знакомство.
Маму свою я люблю. И мне непонятно было, как Чургулия может подрывать мое отношение к незыблемым ценностям прежней жизни одним своим высоким присутствием. Но его мнение было для меня тогда важнее всего. Душой я была с ним, а не с мамой.
Приглашение нашего американского покровителя имело магическую силу. А все потому, что было оно не от частного лица, а от сети художественных салонов Хойзингтона. Он предупредил Чургулию, что проблем с визой не будет. В консульстве нам даже не стали задавать вопросов. А ведь из всех тех, с кем мы стояли в очереди на собеседование к консулу США, визу получили только трое. У всех у них оставались на родине в заложниках жены с малыми детьми.
Формально визу дали сроком на полгода. Единственным условием было наличие обратного билета с фиксированной датой. Но он у нас был. Сэр Эрик Хойзингтон сразу оговорил точную дату нашего отъезда. И сделал это весьма изящно. Он отбывал по делам в Европу. И для удобства предложил нам уехать с ним в один день и на одном такси: "Save your money, guys!"
В нашем распоряжении было целых две недели в Сан-Франциско! Возвратиться нам надо было до начала моих занятий.
- Ева, смотри, - сказал мне Чургулия, внимательно разглядывая визу в новеньком паспорте, когда мы зашли с ним попить кофейку на Литейный. - Теоретически мы могли бы с тобой отметить Рождество в Сан-Франциско. Ты только представь! У нас же виза с тобой до конца года.
- Да, было бы здорово, - мечтательно протянула я.
- Эх, жаль, только до тридцать первого, а то бы и Новый год встретили, - сокрушенно покачал он головой.
- Ты так переживаешь, как будто бы мы на самом деле будем справлять там Новый год! - улыбнулась я.
- А почему нет? - спросил он с деланным не пониманием. - Почему мы сами не можем решать свою судьбу? Ведь на мою работу есть спрос. Вот что важно! Хойзингтон так, между прочим, попросил меня захватить что-нибудь еще на тему классики, если у меня есть. А у меня есть! Ты же знаешь. Прощупаем почву. Может быть, что-то удастся.
- Что, например?
- Не будем загадывать, Ева, - ответил он. - Я не знаю, что нас ждет. Вот только возможности упускать нельзя. Понимаешь? Больше такая не представится. Тут все так совпало, и картину продали, и денег на билеты хватило, и визу дали. И что теперь - приехать и уехать? Спрашивается - зачем? Только чтобы потрогать Америку своими руками? Америка - это страна больших возможностей. И я намерен использовать свой шанс.
- А я? - спросила я, немного опешив от направления его мыслей. - У меня же учебный год начинается. Это ты ведь у нас закончил. А я-то нет!
- Возьми академку! - разглядел меня сквозь свои мечты Чургулия. - Делов-то!
- А причина? Просто так ведь не дадут.
- По личным обстоятельствам. - Наклоняя свою чашку и сосредоточенно разглядывая кофейную пенку, сказал мой муж. - Замуж вышла. Вынашиваешь потомство. Мало ли что можно придумать.
- А потом? - с вызовом спросила я. Мне всегда казалось, что есть темы, которыми спекулировать нельзя. И хоть я сама ни о каком потомстве пока что и не помышляла, легкость, с которой он выбрал эту тему для прикрытия, меня неприятно кольнула.
- Да какая разница, что потом! - с досадой ответил он. - Ну, не получилось. Бывает же. Никто проверять не станет. Да и вообще, Ева! - Он пристально посмотрел мне в глаза. И мне стало не по себе от его взгляда. - Ты можешь ответить мне на один вопрос? Зачем тебе заканчивать? Чего ты хочешь? Тебе не кажется, что для одной семьи два художника многовато.
- Ого, Чургулия! Поосторожней на поворотах. Что-то тебя заносит! - Я попыталась не поверить в серьезность его слов. Теперь брать академку уж точно не буду. - Чего я хочу… Я хочу творить, работать, гореть. И кто, как не ты, должен понять меня лучше всех. Ты же знаешь, что без этого жить невозможно!
- Ева, красота моя неописуемая, - сказал он устало, как будто бы заранее понимал, что усилие, которое он предпринимает сейчас, абсолютно бесполезно. - Ну о каком творчестве ты говоришь… Всю жизнь по пальцам себе колотить? Ты на руки свои посмотри… Все это детская игра. Походила в кружок "умелые руки" - молодец. Краски мне смешивать квалификации хватит. А теперь у тебя взрослая жизнь. Ведь я могу рассчитывать на то, что ты будешь мне опорой?
- Опорой? Это как? С утра пораньше вставать рядом, чтобы ты на меня опирался? - поинтересовалась я ядовито, чувствуя занозу в сердце. Оказывается, он все-таки заметил, что руки у меня некрасивые. Мне казалось, что я успешно их прятала.
- А почему, собственно, тебя это так расстраивает? - Он нахмурил свои красивые ржаные брови и строго на меня посмотрел. - Ты, вообще-то, любишь меня или так, погулять вышла?
- Люблю, - туповато ответила я, пытаясь понять, где же таится изъян в его железной логике. Да, люблю. И до сих пор до конца не верю, что этот иконописно прекрасный человек связал свою жизнь со мной. Да, люблю. Но одновременно ненавижу. Вот, оказывается, как бывает. Что там: от любви до ненависти один шаг? И шага делать не надо. Как на лыжах еду - одна лыжа любит, другая ненавидит. Параллельно.
- Ну вот и прекрасно, - подытожил он, не давая мне времени очухаться. - Значит, возьми для начала академку. - И добавил, усыпляя мою бдительность: - На всякий случай. А я отнесу свои работы на экспертизу.
- Чтобы тебе плюнули в душу и, как Гришка сказал, документально подтвердили, что все твои работы "говно" и ценности для страны не представляют?
- А ты с радостью повторяешь. Да? - глянул на меня с упреком Чургулия и осуждающе усмехнулся.