Мне уже ничего не хотелось, но он удерживал меня силой. Я пытаюсь вырваться, но он‑то сильнее меня… Уж лучше уйти по‑хорошему и с умом…
- Мне надо в туалет.
Вот и выход! Он отпустил меня. Я взглянула на него, убедилась, что волосы у него крашеные, направилась в ванную и заперлась. Я совсем обалдела и от шампанского, и от секса. Включила горячий душ. Такого приятного душа я в жизни не принимала. Потом прочла молитву и вышла. Мне удалось взять себя в руки, и я чувствовала в себе силы заставить его отвезти меня домой.
Он все еще лежал. Я быстренько оделась, обулась, потом тронула его за плечо. Он даже не шелохнулся. "Мертвый, что ли?" - подумала я. Да, мертвый. Выстрел в затылок. Вся подушка в крови. Я приподняла простыню и увидела, что петушок у него все еще стоит. Чуть не расхохоталась. А что делать - не знала… Ох, как я перепугалась! Мне хотелось закричать и убежать… Я взяла телефон, набрала номер два. Хотела было сообщить о смерти доктора Сиру, но ограничилась вопросом, есть ли у них горячий бутерброд и попросила принести один в сто двадцать девятый номер. Когда я повесила трубку, мне почудилось, что потолок вот‑вот обрушится мне на голову.
Я подергала дверь. Заперта. Окна тоже закрыты. Отворила шкаф - никого.
Я накрыла его тело простыней и снова разделась. Мне все мерещилось, что он и мертвый читает мои мысли…
Зазвонил звонок, и я увидела себя в зеркале голой. Я завернулась в полотенце, из другого соорудила тюрбан и приоткрыла дверь, чтобы взять бутерброд. На чай, конечно, не дала.
От горячего бутерброда исходил приятный запах. На тарелке еще был положен зеленый салат и жареная картошка.
Я включила телевизор. Передавали мультфильм "Пиу‑Пиу и Фражола". Я села спиной к трупу и принялась за бутерброд, откусывая богатырскими кусками. Картошку тоже съела, а к салату и не притронулась. Когда с едой было покончено, захотелось кока‑колы, но я ограничилась остатками шампанского из бокала красавчика, который на поверку оказался совсем не красавчиком.
- Мне надо идти, - прошептала я ему на ухо, зная, что он не встанет, чтобы проводить меня.
Брюки покойника валялись на полу, и я решила пошарить у него в бумажнике. Денег было сто пятьдесят реалов полусотенными купюрами. Множество кредитных карточек. На них, как и на чековой книжке, обозначено имя: Луис Паулу Перейра ди Мелу… Соврал, выходит? Кто же он такой? За что его убили? Боже мой! Обвинят еще меня, чего доброго…
Я подняла простыню и взглянула на труп. Стала размышлять, кто мог быть убийцей, и увидела на полу, возле кровати, пистолет. Неописуемый страх овладел мною. Как в детективном фильме, я стала судорожно протирать полотенцем все, к чему могла притронуться. Потом села рядом с покойником и убедилась, что теперь моих мыслей он не читает. Ясно, что больше в этом теле никто не обитал.
Я прошлась по всем телеканалам. Прогноз погоды к вечеру обещал дождь. Новые приключения Пиу‑Пиу и Фражолы. Конкурс талантов. Тележурнал. Программа "Полдень". Передача про старателей из Серра‑Пелады. Рот у покойника приоткрылся. Пять минут первого. Рот у мертвеца открылся шире…
Я взяла вилку и нож и сунула в рот человеку, который звался Луис Паулу Перейра ди Мелу. Зеркало с подозрением посмотрело на меня, но я не обратила внимания. Сера‑Пелада. Пиу‑Пиу и Фражола. Шестнадцать самородков в хрустальной чаше.
Я вымыла руки и собиралась уйти. Но как пройти мимо тех двоих в серых шляпах? Придется рискнуть. Мне ни секунды более не хотелось глазеть на труп человека, который недавно мне говорил, что у меня розовая попка.
Выключив телевизор, я взяла ранец и хлопнула дверью этого холодного номера. Четверть первого. Кошмар отступил.
Я сказала лифтеру, чтобы он отвез меня на первый этаж, и всю дорогу молилась. Пиу‑Пиу. Передо мной расстилался длинный красный ковер. Я как можно неспешно пересекла холл. Ни одного человека в серой шляпе поблизости не оказалось. Наконец‑то я на улице! До дома доберусь автобусом.
Два дня спустя в газете поместили фотографию беззубого "красавчика". По‑настоящему его звали Матиас Алварес - крупный международный наркобарон. Полиция пока что не пришла к заключению насчет мотивов убийства. По причине вырванных зубов гипотезу о самоубийстве отмели сразу…
"…Служащие гостиницы, где было обнаружено тело, утверждают, что пострадавший вошел в сопровождении девушки с каштановыми волосами, которая через несколько минут покинула место происшествия…"
Под снимком - фоторобот подозреваемой. На меня ни капельки не похоже.
Сострадание
Отдаваться по принуждению - это ужасно. В такой ситуации желание женщины ничего не значит. Самый тяжелый, экстремальный случай - это, конечно, изнасилование. Жертву не просто принуждают - у нее нет выбора. Менее тяжкое принуждение встречается сплошь да рядом, и здесь жертвой может оказаться любая женщина: сестра, тетка, несчастная жена, неудовлетворенная любовница, старая дева, чувствительная проститутка… Такое в жизни случается.
Но отдаваться из сострадания - это еще хуже, чем по принуждению. Отдаваться из сострадания - это бесчеловечно. В этом случае женщина в центре внимания, а мужчина безраздельно предан жертве и почти всегда искренен. Но она‑то отдается не потому, что хочет, а просто из сострадания. Бедняжка… Вот оно, сострадание!
Я чувствовала себя отвратительно в облегающих брюках и в сапогах на высоком каблуке, когда мне приходилось ходить по этой огромной ярмарке электротоваров. После радио я некоторое время работала на модных показах, в рекламе и, наконец, на сезонных выставках. В этот раз мне досталось четыре стенда. В мои обязанности входило следить за образцами товара и координировать действия рабочих и продавщиц. Ярмарка длится пять дней. Как я была счастлива, когда стенд размонтировали и погрузили на два грузовика! Всё. Осталось только рассчитать рабочих, попрощаться со всеми - и конец. Мочевой пузырь у меня чуть не лопался, и мне срочно пришлось бежать в туалет. Писала я гораздо дольше обычного, и когда вернулась, все вокруг словно испарилось. Остался только Жозиас - молодой, расторопный рабочий, который обеспечивал свет и звук. В руках у него было два пластмассовых стаканчика. Он протянул мне один.
- Шампанское.
- Спасибо. Что, все уже ушли?
- Ага. Убегли.
Он неправильно произносил некоторые слова - с грамотой у него были нелады.
- Ну, до свиданья. Спасибо. Всего тебе доброго, Жозиас.
- Так чё, больше не повидаемся?
- Может, на другой выставке…
- Да я тут, это самое, тебе сказать чего хотел…
- Да, Жозиас?..
- Ты это, шибко фигуристая.
- Что?!
- Слышь, я давно тебе сказать хотел. Уж больно ты мне ндравишься. Обалденно.
- Жозиас, ты ведь женат, правда?
- Не‑а…
- Ну как же - у тебя обручальное кольцо.
- А хоть бы так.
- Ты и врать‑то не умеешь.
- Не, в натуре, я чуть разума не решился. У тебя и фигура обалденная, и это, как его, манеры…
- Сначала только фигура, а потом и фигура, и манеры…
- И фигура, и манеры, и личико, и голосочек… Я точно в тебя втюрился. Ну ты прямо прынцесса, ты, это самое, богиня…
- Иди домой, Жозиас. К жене.
- Щас пойду. Только уж больше мне тебя еще повидать охота.
- И думать об этом не смей.
- Это потому что я бедный, что ли?
- Нет! Потому что ты женат, и у меня тоже есть парень, и я люблю его…
- Да, оно конечно. Ты, это самое, прости.
- Все нормально.
- Мне уж больно повидать тебя охота…
Я протянула руку, он ее поцеловал. Попрощавшись, я поспешила к стоянке. На ветровом стекле моей машины оказалась китайская розочка. Я всплакнула. Неразделенная любовь всегда исторгает у меня слезы. Я еще плаксивее, чем моя мать. Я взяла цветок и допила шампанское.
Через неделю Жозиас все же решил со мной связаться через оргкомитет выставки. Я не ответила. Еще через несколько дней получаю цветы и звуковую открытку, заигравшую "Love me Tender" еще до того, как я распечатала конверт. Открытку я спрятала, и коллеги мои чуть не померли от любопытства.
В открытке было написано.
"Прынцеса!
Я тебе не как низабуду.
У мене все из рук валитца. Хочю еще стобой повидатца. Мой телефон 2343 5434 звони он служебный.
Ради Бога.
С уваженеем
Жозиас".
Прочла я это только дома. Письмо растрогало меня. Я решила позвонить этому простому, нескладному, но искреннему человеку, который был по‑своему красив, хотя и грубоват, и обладал удивительно чистой душой. Ведь он любил, обожал меня и просил ответа ради Бога и с уважением.
Я позвонила. Подошла какая‑то женщина. Я сказала, что хочу поговорить с Жозиасом, и она тут же позвала его. Не очень‑то приятно звучал его голос в трубке, не говоря о вопиющих грамматических ошибках. Хотела было я отказаться, но мое сострадательное сердце заставило меня принять его приглашение поужинать.
Когда я приехала, он уже ждал меня на углу. На нем была голубая рубашка с коротким рукавом и бежевые брюки непонятно из какой ткани. Он протянул мне розу.
Улыбаясь, он сел в машину. Я сохраняла полнейшую серьезность. Понюхав розу, я положила ее на панель управления.
- Куда поедем?
- Да куда хочешь…
- Куда бы ты отвез любимую девушку?
- Не знаю…
- Или жену, или кузину, или подругу…
- Не знаю.
- Куда ты обычно ездишь с семьей?
- В этот самый… В универмаг.
- В универмаг?! Превосходная идея. Так и сделаем. В какой универмаг вы обычно ездите?
- Ну, в этот, в нашем районе который. А мы с тобой, может, в какой другой съездим?
- Ясное дело.
Мы подъехали к универмагу, где прежде я не бывала. Назывался он Северный торговый центр. Выйдя из переполненного лифта, мы решили сначала перекусить.
- Что будем есть?
- Выбирай, прынцесса…
- Каждый выбирает то, что хочет…
Я посмотрела на суши и стала ждать, что он предложит.
- Я, это, пиццу, стало быть…
- Пиццу?!
- Ну да, ее. С сыром.
- Я, пожалуй, тоже.
Он сконфузился, и мы поели молча. Принесли счет. Он непременно хотел оплатить сам, и я едва удержалась от замечания, что он от семьи отрывает. Бедняга! Но я промолчала, потому что заметила, что он без обручального кольца. А это знак того, что мы должны на время забыть, что он женат. Мы доели пиццу, и он пожал мне руку.
- Ндравишься ты мне, ну прямо до невозможности!
- У меня же есть парень. А с тобой я согласилась встретиться… сама не знаю почему.
- Мне охота тебя увидеть безо всего.
- Ты же написал: "С уважением".
- Да, с уважением и есть. Я тебя и пальцем не трону.
К вечеру меня так и подмывало исправлять ошибки в его речи, но вскоре я притерпелась и даже иной раз сама уснащала свою речь его словечками.
Он уговаривал меня поехать с ним в "гостиницу на час" в Пиньейрусе.
- Мне бы поглядеть только. Пальцем не трону я тебя.
- А ну как обманешь?
- Матерью клянусь.
- Поклянись лучше отцом.
- Отца нету, прынцесса…
- Как это - нету?
- Ну, не видал я его ни разу. Не знаю даже, как звать…
- Документ у тебя есть?
- Чего это?
- Документ. Ну, удостоверение личности. Есть у тебя?
- Есть. И пропуск служебный есть…
- Покажи.
Он порылся в бумажнике и сунул мне документ. В графе о родителях - только имя матери. Я разразилась хохотом. Он сразу помрачнел и стал пережидать приступ моего смеха. Я объяснила, почему смеюсь.
- Исполин…
- Чего это?
До него не дошло, а мне было лень объяснять. Пока мы ехали в так называемую "гостиницу на час", я все думала, сколько же на свете исполинов, и пришла к выводу, что нет ничего страшного в том, чтобы раздеться догола перед мужчиной, к которому меня не тянет лишь потому, что он сын матери‑одиночки.
Гостиница оказалась простенькой. Администратор вручил нам ключ от тринадцатого номера, но Жозиас отказался и взял от двадцать третьего. В номере хорошо пахло. Все чистенько. Двуспальная кровать с хорошо проглаженными простынями, кресло, зеркало и телевизор. Очень прилично. В такой обстановке я чувствовала себя вполне непринужденно. Я сняла туфли. Жозиас уселся в кресло и уставился на меня.
- Ну что, мне раздеться?
- Да! Я только про то и думаю…
- А хватать меня не станешь?
- Не стану. Честное слово.
- Ну, ладно.
Легкомысленная девица начинает раздеваться… Снимаю сначала брюки, потом кофточку и каждый раз гляжу на него. Ровным счетом ничего не ощущаю. Снимаю лифчик. Он закрывает глаза, потом снова открывает и восхищенно улыбается. Отличное шоу! Театральным движением снимаю трусики. Забираюсь на кровать. Он сидит неподвижно, потом преклоняет колени передо мной - своей богиней. Да, это не театр - это алтарь. Но я прерываю обряд.
- Вроде всё.
- Ну, спасибо тебе огромное.
- Не за что.
Он встал с колен, а я уселась на кровати.
- Можно, я ножки тебе поцелую?
- Можно, но только ножки.
Я снова легла, а он принялся благоговейно целовать мне ноги. Потом стал ласкать колени и бедра… Когда я меньше всего ожидала и уже начала было заводиться, он ни с того ни с сего поднимается и пятится на несколько шагов.
- Давай‑ка уберемся отсюда.
- Тебе что, не понравилось видеть меня голой?
- Еще как пондравилось! Да вот боюсь - не выдержу.
Я перевернулась на кровати, чтобы он увидел мое тело в движении.
- Ну что, мне одеваться?
- Ах ты, прынцесса моя… По мне бы не надо, да лучше тебе одеться, знаешь…
- Отчего же?
- Да оттого, что мне точно не удержаться…
- А чего бы ты хотел, кроме как поглядеть на меня?
- Только то, что тебе бы пондравилось.
- Ты же знаешь, что у меня нет ни малейшего желания…
- Да знаю я. Пожалела ты меня, только и всего. Я и это знаю.
- Сострадание…
Он повторил:
- Сострадание…
Мне вспомнился Микеланджело. Нелегко представить этого человека в позе какой‑нибудь его статуи.
- Pietа! Жозиас, обними меня…
- Это как это?
- Да обними же меня! Сними рубашку.
Он повиновался. Снял рубашку и лег на меня. Я, наконец, вообразила статую Микеланджело, расчувствовалась и заплакала. Это был самый нелепый момент за весь вечер. От слез у меня выскользнула из глаза контактная линза, а рабочий подумал, что это осколок хрусталя.
- Ты святая! Господи, Царь Небесный… Вот сподобился я чуда! Ты взаправду святая.
- Откуда это у тебя?
- Да из глаза же из твоего! У тебя слезы хрустальные!
- Да ты что! Это моя контактная линза.
Я вставила ее обратно. Бедняга Жозиас насилу дышал.
- Ты уж сразу - святая…
- Я думал, это хрусталь, прынцесса.
- Вот принцесса - это лучше.
- День рождения‑то у тебя когда?
- А что?
- Да так просто…
- Девятнадцатого ноября. В день флага.
- Прости, но теперь мне точно невтерпеж.
- Жозиас!
Он обхватил меня, повалил на кровать и одним движением скинул брюки и трусы. Я не сопротивлялась.
- Я к тебе взаправду с уважением. Ты уж пожалей меня.
Я ощутила прилив сострадания и позволила этому мужчине утолить моим телом свою любовную жажду. Я была в полном его распоряжении. Бережно и благоговейно наслаждался он каждой частичкой моего тела. К счастью, за все это время он не проронил ни слова. Когда он кончил, я заплакала. Он вцепился в меня и принялся клясться и божиться, что сделает все, чтобы остаться со мной, что бросит жену, что будет учиться, что готов умереть за меня… Я молчала и только плакала. Три дня я мучилась оттого, что отдалась из сострадания. Pietа. Больше я никогда Жозиаса не видела, но много лет подряд он присылал мне в день рождения белые цветы.
Фокусник
Умственная работа - не для меня. Гораздо больше привлекают меня игры, спорт… Люблю танцевать, заниматься альпинизмом, ездить на велосипеде, кататься на коньках, выполнять упражнения на трапеции… Сходила я как‑то в цирк - программа называлась "Крылья желания" - и захотелось мне работать на трапеции. Записалась я на цирковые курсы. Научилась быстро. Годы занятий гимнастикой и родство с ангелами сделали свое дело - прыжки мне давались легко. Трех месяцев не прошло, как я уже взлетала в воздух под желто‑голубой брезентовый купол цирка Фавьеро. Мои успехи не остались без внимания со стороны дирекции, и меня пригласили выступать на трапеции вместо одной забеременевшей гимнастки. Я очень волновалась перед дебютом. Но все прошло отлично. Мне бурно аплодировали.
В цирке было много интересных молодых людей - особенно сыновья владельца, которые тоже работали на трапеции. Но никто из них по‑настоящему меня не привлекал. Я, правда, была один раз с младшим, но чисто из любопытства. Я ему понравилась, и он хотел снова затащить меня в спальный мешок, но я отказалась, потому что уже положила глаз на фокусника. Фокусник этот был женат на собственной ассистентке. Весь цирк был одной большой семьей, в которую и мне хотелось войти…
Большой силой фокусник не отличался, но был высок, худощав, хорошо сложен, немногословен и хорошо начитан. Взгляд у него был необыкновенно загадочен. Мне сразу показалось, что у него должно быть большое мужское достоинство, и я решила в этом удостовериться. Произошло это в Румынии - на родине графа Дракулы, не где‑нибудь… Там был ежегодный фестиваль, на который съезжались труппы со всего света. Дело серьезное - приезжали профессионалы высокого класса! Иной раз мне не верилось, что я очутилась в этом мире, лишенном границ и полном пурпура… Но это правда.
На мне было трико в серебристых блестках. Сидело оно хорошо, но слегка врезалось в попу. Я одернула лайкру. Он заметил. Частенько он на меня поглядывал. Хоть и искоса. Не знаю, как объяснить, но у него был как будто набор замаскированных зеркал, с помощью которых он наблюдал за мной, но стоило мне взглянуть на него, как он отводил глаза. Это меня заинтриговало. Глядя в невидимое зеркальце, он улыбался, но когда я на него смотрела, он становился серьезным. Так он меня и не посвятил в секрет своего фокуса и даже сказал, что я это все выдумала.
Фокусник показался мне очень интересным… Не то чтобы меня тянуло к мужчинам необычных профессий. Вовсе нет: у меня был адвокат, судебный исполнитель, зубной врач, банкир, банковский служащий, инженер, брокер, врач, учитель… Да и сама я кем только не была: учительницей, секретаршей, видеомейкером, гримершей, радиожурналисткой, фотографом, вокалисткой, танцовщицей. Была домохозяйкой, официанткой, булочницей. Еще была манекенщицей, моделью, стилистом, промоутером… рекламировала солнечные очки и стиральный порошок. Начала вести неплохую радиопередачу - жаль, что ее вскоре закрыли. Самый богатый мой сексуальный опыт пришелся на период, когда я учительствовала. Хотя профессия к этому, казалось бы, не слишком располагает. А может быть, именно поэтому.