- Привет, ребята! - говорю я, заставляя себя сглотнуть вставший в горле комок. Надеюсь, что изменения всего лишь вызваны химиотерапией.
- Что случилось? - спрашивает Дерек, рукой хватаясь за правый костыль.
- Споткнулась и растянула лодыжку.
- Он - твой бойфренд? - Эрик показывает на Эштона.
- Эээ…нет. Он - друг. Это…
- Ты дружишь с мальчиком? - перебивает меня Эрик.
Я смотрю на Эштона, размышляя обо всем, что между нами произошло.
- Да, думаю, да.
Эштон наклоняется и протягивает руку.
- Называй меня Эйс. Так меня называют друзья.
Оба брата смотрят на меня с вопросом в глазах, и я смеюсь, вспоминая, насколько только они еще маленькие, а потом слегка киваю головой в сторону Эштона.
Первым Эштона за руку берет Эрик и подзывает его, словно хочет прошептать секрет ему на ушко. Естественно, как и у любого пятилетнего ребенка, шепот у него такой, словно он говорит в мегафон.
- Что с тобой не так? Ливи - очень даже симпатичная для девчонки.
Я едва сдерживаю смех. Эштон глядит на меня, и в его глазах можно увидеть задорный огонек. Меня накрывает приступ паники. Он по-всякому может ответить на этот вопрос…
- Я пытался, дружок. Но Ливи я не сильно-то нравлюсь.
- Она - твой друг, но ты ей не нравишься? Почему? - спрашивает Дерек, на лбу у которого пролегла складочка.
- Не знаю, - пожимает плечами Эштон. - Пытался изо всех сил, но… - А потом его плечи опускаются, а улыбка колеблется. То, как он изображает из себя задетого мальчика, достойно Оскара.
Близнецы склоняют головы и пристально на меня смотрят. От этого становится жутко.
- Ливи, почему он тебе не нравится? - спрашивает Дерек.
И меня превратили в злодейку.
- Хороший вопрос. Давайте попытаемся найти на него ответ, ребят. - Эштон ведет их в детскому столику, а я привлекаю внимание Дианы, махнув ей рукой.
- Гейл разрешила, - зову я, показывая на Эштона.
Подмигнув, она снова сосредоточивается на своем ребенке, но я не упускаю частые и любопытные взгляды, которые она бросает в сторону Эштона. Такого же взгляда он удостоился от Гейл, от медсестер, встреченных в коридоре, женщины-парковщика, двух докторов…причем один из них был мужчиной.
Я прислоняю костыли к стене и осторожно шагаю к столу, где уже расположился Эштон, вытянув длинные ноги и положив на пол свою кожаную куртку. Он хлопает по стулу рядом с собой. Я сажусь туда, но не потому, что хочу сидеть рядом с ним, а потому, что хочу ткнуть ему локтем под ребра, если придется. Сильно ткнуть.
Мальчишки ставят два стула лицом к Эштону, и, судя по серьезному выражению их лиц, они считают, что находятся в шаге от решения серьезной проблемы.
- Итак, мальчики. - Эштон опирается на локти. - Какие предположения?
- Ты любишь щенков? - тихонько спрашивает Дерек.
- Ага.
- Ты сильный? Как Супермен?
- Не знаю насчет Супермена, но… - Эштон напрягает руки, и я вижу их рельеф даже сквозь тонкую темно-серую кофту. - Что думаете?
Оба брата трогают его бицепсы и одновременно открывают рты:
- Ничего себе! Пощупай его мускулы, Ливи.
- Ой, нет, - отмахиваюсь я, но Эштон хватает меня за руку и кладет ее поверх своего бицепса. Пальцами я едва могу обхватить половину руки. - Ух ты, сильный, - соглашаюсь я, закатывая глаза, но не могу сдержать небольшую улыбку. И жар, поднимающийся по шее.
- Ты богатый? - спрашивает Эрик.
- Моя семья богата, так что и я тоже, наверное, - пожимает плечами Эштон.
- Кем ты будешь, когда вырастешь? - спрашивает Дерек.
- Чувак, он уже вырос! - толкает Эрик своего брата.
- Нет, еще не вырос, - произносит Эштон. - Я все еще учусь. Но стану пилотом.
Я хмурюсь. "А что стало с желанием стать юристом?"
- У тебя изо рта пахнет? - спрашивает Эрик.
Эштон дует на ладонь и нюхает.
- Не думаю. Айриш?
- Нет, изо рта у тебя не пахнет, - улыбаюсь я, убирая прядь волос за ухо, и прячу румянец на щеках. У его рта вкус мяты и седьмого неба. Мятные небеса.
- Почему ты называешь ее Айриш?
- Потому что она - ирландка и начинает чудить, когда напивается.
- Эштон!
Мальчишки хохочут. Судя по хохотку со стороны Дианы, она тоже слышала.
- Честно. - На мгновение я прячу лицо в ладонях, и от этого мальчишки хохочут еще больше, ухмылка Эштона растет, и вскоре я начинаю смеяться вместе с ними.
В конце концов, вопросы становятся более серьезными.
- У тебя есть мама и папа? - спрашивает Эрик.
Этого вопроса Эштон услышать не ожидал. Я уверена, потому что он колеблется, и я вижу, как дергается его кадык, когда он сглатывает.
- У всех есть мама и папа.
- И где они?
- Эээ…отец - дома, а мамы больше нет.
- Она умерла? - спрашивает Эрик с совершенно невинным видом.
По лицу Эштона проскальзывает вспышка боли.
- Вспомните о договоре, мальчики, - предупреждаю я, приподняв бровь.
- Я думал, это касается только наших смертей, - печально произносит Дерек.
- Нет, это всеобщее правило. И касается всех.
- Ладно. Извини, Эйс, - говорит Эрик, повесив голову.
Эштон наклоняется вперед и сжимает его плечо.
- Не переживай ни о чем, малыш. У нее слишком строгие правила, да?
Эрик драматично закатывает глаза.
- Даже не представляешь.
Братья и дальше в типичной для детей невинной манере закидывают Эштона вопросами, а он на них отвечает. Я узнала, что мама Эштона родом из Испании, вот откуда у него темные глаза и смуглая кожа. Узнала, что он - единственный ребенок в семье. Узнала, что он родился и вырос в Нью-Йорке. За этот короткий допрос с двумя пятилетними детьми я узнала о нем больше, чем думала в принципе возможно. Может быть, больше, чем знает об Эштоне Хенли большинство людей.
Наконец, Эштон встает и объявляет:
- Простите, что ухожу, но мне нужно быть в другом месте. С вами было круто, ребят. - Он протягивает им кулак для удара.
- Да, было круто, - подражает ему Эрик, и они с братом повторяют жест. Их кулачки кажутся такими крошечными по сравнению с Эштоном. Все трое оборачиваются ко мне, и я понимаю, что, наверное, издала дурацкий звук.
Слегка ущипнув меня за локоть, Эштон говорит:
- Я вернусь через три часа и заберу тебя у главного входа, хорошо? - И на этом он уходит.
Оставшаяся часть смены быстро катится в тартарары. Приходит Лола, которая выглядит меньше, бледнее и слабее, чем в последнюю нашу встречу. Дерек шепчет мне, что она появляется все реже и реже. Мальчишки держатся еще час, а потом говорят, что плохо себя чувствуют, отчего у меня внутри все сжимается. Оставшееся время я провожу с другими детьми: один ребенок восстанавливается после автомобильной аварии, еще один оказался здесь из-за редкого сердечного заболевания.
И я понимаю, что постоянно смотрю на часы не только по одной-единственной причине.
* * *
Три часа спустя у главного входа меня забирает совершенно другой человек. Не тот забавный любитель подразнить, который сидел за миниатюрным столиком с двумя больными детьми и смешил их. Не тот, который с молчаливой непринужденностью слушал меня, пока я рассказывала о длинной череде смущающих, вдохновленных моих психиатром приключений.
Нет…мы выезжаем из города, а этот человек едва промолвил слово, едва на меня взглянул. Не знаю, что случилось, но что-то точно изменилось. Заставило его челюсть напрячься, а взгляд похолодеть. Сделало его таким недовольным, что грудь начинает болеть от все возрастающего напряжения. Ведь оно становится еще больше, чем то, с которым я покинула больницу.
Меня хватает всего лишь на час такой тишины. Я выглядываю из окна на темнеющее небо и уличные огни, дюжину раз заправляю волосы за уши, ерзаю на сидении, а потом решаю закрыть глаза и притвориться, что сплю, когда мы приближаемся к повороту на Принстон.
- Айриш, ты влезла в больничный запас снотворного, перед тем как я тебя забрал? - Скорее от звука его голоса, чем из-за самого вопроса, я с удивлением распахиваю глаза. Обернувшись, я вижу крошечную улыбку, которая пробивается сквозь мрачную завесу на его лице, и тяжело выдыхаю от облегчения.
- Прости, - бормочу я, но не чувствую себя виноватой. Я рада, что Эштон немного расслабился.
- Как прошел остаток смены?
- Тяжело. Иногда я задумываюсь, станет ли легче. Я люблю проводить время с детьми и хочу им помогать, но… - По щеке катится слеза. - Не знаю, смогу ли справиться с мыслями о том, кто из окружающих меня детей выживет. - Эштон молчит, когда я вытираю щеки рукой и шмыгаю носом.
- Я думал об этом, когда ты сказала, кем хочешь стать, - тихо говорит он. - Нужно иметь особый характер, чтобы сидеть и ждать, пока кто-нибудь умрет, особенно, когда ты никак не можешь это остановить.
"Это и случилось с тобой, Эштон? Тебе пришлось наблюдать, как умирает твоя мама?" Я не произношу этого вслух. Вместо этого я говорю:
- Не уверена, что я - такой человек. - Помедлив, я добавляю: - Ничего себе. Раньше я вслух этого не признавала. Никому не говорила.
- Даже своему доктору?
- Нет! Ему особенно. Он считает, что разоблачил меня, - бормочу я.
- В смысле?
- Ни за что, Эштон, - качаю я головой. - Для одного дня хватит и того, что ты уже из меня вытянул.
Побарабанив пальцами по рулю, он вздыхает.
- Ладно. Что говорили близнецы, когда я ушел?
Я улыбаюсь.
- Спрашивали, можешь ли ты еще прийти, - со смешком объявляю я.
На его лице появляется широкая улыбка.
- Да? Я им так понравился?
Я закатываю глаза.
- Думаю, ты им понравился больше, чем я. Эрик сказал, что я, наверное, очень сильно злюсь, когда я - "Айриш", раз ты не хочешь быть моим бойфрендом.
С губ Эштона срывается хриплый, горловой смешок, и внутри у меня моментально теплеет.
- А ты что ответила?
- О, я убедила его, что сильно бешусь, и когда я - не "Айриш", а ты рядом.
Эти слова снова вызывают смех.
- Люблю, когда ты не фильтруешь свою речь. Просто говоришь, что на уме, и не волнуешься об этом.
- Тогда вы со Штейнером хорошо сойдетесь… - Мы проезжаем мимо вывесок кампуса, а значит, ехать нам осталось недалеко, и мой день с Эштоном подходит к концу. Не знаю, когда снова увижу его, и эта мысль ранит.
- Это точно. Ты же должна всю свою подноготную передо мной выкладывать?
Я откидываю голову на подголовник и бормочу скорее для самой себя:
- Ты - первый.
Вообще-то, я ничего не имела в виду, сказав эти слова. Эштон пронизан тайнами, но я понимаю, что в ближайшее время они точно у него с языка не посыплются. И все же, я ощущаю, что в машине словно стало холоднее.
- Что ты хочешь узнать? - Его голос низок и тих. Нерешителен, я бы сказала.
- Я… - Мой голос дрожит. Я решаю начать с невинного, по-моему, вопроса, произнося его самым обыденным тоном. - Ты сказал мальчикам, что хочешь стать пилотом. Почему?
- Потому что ты сказала не лгать им, - произносит он на выдохе.
"Ладно".
- А что насчет стать юристом?
- Я буду юристом, пока не смогу стать пилотом. - Его голос настолько спокоен и тих, что внушает мне чувство комфорта.
- Любимое воспоминание о матери? - спрашиваю я, сменив тему.
Следует небольшая пауза.
- Этот вопрос я пропущу, Айриш. - Все еще спокоен и тих, но появилась некоторая резкость.
Я наблюдаю, как он рассеяно дергает ремешок на запястье.
- Сколько тебе было лет?
- Восемь. - На этом слове его голос ломается. Я прикрываю глаза и поворачиваюсь к окну, наблюдая за мелькающими огнями домов в надежде, что они смогут заменить собой образ напуганного мальчика, который пылает в голове.
Эштон берет меня за руку.
- Он потерял контроль лишь раз. Я имею в виду шрамы. В остальное время он не оставлял следов. - Остальное время. - Его любимым наказанием была кладовка. Он сажал меня туда на несколько часов. Обычно заклеивал рот скотчем, чтобы я молчал.
Я пытаюсь подавить рыдания, зажав рот свободной рукой, но не могу, и с губ срывается странный, гортанный всхлип.
Мгновение мы молчим, но мне нужно узнать об Эштоне больше. Знать всё. Проглотив вставший в горле комок, я спрашиваю:
- Зачем ты его носишь?
- Потому что я - гребаный узник собственной жизни, Айриш! - И словно этот внезапный всплеск раскрыл больше, чем ему бы хотелось, его рот захлопывается. Эштон отпускает мою руку.
Я мечусь между тем, что искоса смотрю на него и разглаживаю складки на юбке, но молчу, когда он сворачивает на тихую парковку. Когда Эштон останавливается на крайнем месте в углу, я ожидаю, что он заглушит двигатель и выпрыгнет из машины, торопясь избавиться от меня. Но этого не происходит. Эштон оставляет машину заведенной, чтобы тихо играло радио, а сам пальцами сжимает переносицу.
- Скорее всего, ты считаешь, что я преувеличиваю. - Его голос снова успокоился. Я тихо сижу и слушаю. - Живу ведь на широкую ногу, да? Этот универ, деньги, девушка...эта гребаная машина. - Со злости он бьет кулаком по приборной панели. - Какой, блядь, бедняжка, да? - Он хватается за шею, наклоняясь вперед, и закрывает глаза. - Он контролирует меня, Айриш. Мою жизнь. Всё контролирует. Я в ловушке. - Теперь в его голосе безошибочно угадывается боль. Неукротимая и мучительная, и от этого у меня сжимается грудь.
Мне не нужно спрашивать, о ком идет речь. Уверена, о том же человеке, из-за которого у Эштона появились шрамы. Я настолько сильно хочу спросить, как он оказался в ловушке и что это значит, но не хочу слишком сильно на него давить. Ведь он может закрыться. Так что, я шепчу:
- Как я могу помочь?
- Заставь меня забыться. - Он смотрит на меня. И та печаль, которую я видела в его глазах неделю назад, появляется снова.
- Я… - колеблюсь я. О чем он меня просит? Чтобы забыть, он использует секс и уже это предлагал. Но я не стану…не могу… Во мне поднимается паника, и, видимо, отражается на лице.
- Не это, Айриш, - шепчет он. - Этого я от тебя не хочу. И никогда не попрошу.
Он отстегивает свой ремень безопасности и тянется к моему. Взяв меня за руку, Эштон прикладывает ее к своей груди. И без лишних раздумий, но с огромным облегчением, я поворачиваюсь так, чтобы положить ладонь ему на сердце. Оно тут же отвечает, забившись чаще и сильнее, а его ладонь накрывает мою, согревая.
- Твоя ладонь на моей груди? Даже описать не могу, насколько невероятно это ощущение, - тоскливо улыбается он.
Я прикусываю губу, а во мне разливается радость от того, как хорошо ему со мной, от ощущения этого единения с ним.
Откинув голову на подголовник и прикрыв глаза, Эштон тихонько спрашивает:
- Ты думаешь обо мне, Айриш?
- Да. - Ответ срывается с языка быстрее, чем мне бы того хотелось, и под своими пальцами я чувствую ответный удар его сердца.
- Часто?
Тут я медлю с ответом, стараясь побороть стыд.
- Ты должна просто мне сказать, - бормочет он, приоткрыв один глаз.
- Точно, - улыбаюсь я себе. - Да. - Еще удар.
Повисает пауза, а потом Эштон шепчет:
- Я не хотел, чтобы ты плакала из-за меня, Айриш. Все плохое случилось давно. Больше он не в силах так меня ранить. У него есть другие способы, но…
- Прости, - улыбаюсь ему я, измученно вздохнув. - Я часто плачу. Сестра постоянно дразнит меня из-за этого. И думаю, причина в том, что день был очень насыщен событиями. Иногда бывает сложно не зацикливаться на плохом.
Его губы размыкаются, словно он собирается ответить, но потом снова смыкаются. Мне так интересно, о чем он думает, но я не задаю вопросов. Просто наблюдаю, как выражение его лица становится спокойным и мирным, пока сердце все также колотится.
- Хочешь, помогу забыть ненадолго?
- Я… - Мои глаза расширяются, а взгляд перескакивает на его губы.
И внезапно Эштон шевелится, разворачивается и аккуратно прижимает меня к сидению. Просит расслабиться, а я еще даже не сообразила, что все мое тело напряглось.
Эштон не теряет времени. Его губы прижимаются к моим, а язык с силой проталкивается внутрь. В груди у меня легко, но одновременно с этим тяжело, а все тело словно горит, но при этом будто заледенело. И вскоре меня перестает заботить всё и все, кроме меня самой и него.
Я молча удивляюсь тому, как его язык может быть и нежным, и сильным сразу, умело скользя по моему. Ощущение его губ такое же мятное, божественное и восхитительное, каким я его запомнила. Такое восхитительное, что я едва замечаю, как откидывается мое кресло. Эштон оставляет его под удобным углом, когда я все еще сижу, но могу вытянуться. Скользнув губами по шее, он касается мочки уха языком и произносит низким, серьезным голосом, который вибрацией отдается во мне:
- Я кое-что сделаю, но ты можешь попросить меня остановиться. - Я резко вдыхаю, когда его ладонь опускается на мое бедро и начинает подниматься. - Но я очень сильно надеюсь, что не попросишь.
Думаю, я знаю, что именно он хочет сделать, и не могу поверить в происходящее. Я позволю этому случиться? Природный инстинкт заставляет сжать колени на мгновение, но потом Эштон целует меня с еще большим желанием. Ноги расслабляются, ведь тело жаждет его прикосновений, радуется его рукам, когда они медленно потирают бедра сквозь капрон.
Я чувствую, что отвечаю ему с каждым новым движением, и задаюсь вопросом, очевидно ли это для Эштона. Безотчетно я кладу руку ему на затылок, где темные волосы свисают сексуальными локонами, и хватаюсь за них, слегка потягивая. Поцелуй становится еще более глубоким, его ладонь движется быстрее, и кажется, что сорвавшийся с моих губ стон становится для него последней каплей.
Эштон шевелится и тянется вниз другой рукой. Зажав пальцами шов колготок, он тянет, и салон машины заполняется звуком рвущейся ткани. Может быть, немного бы меня это и разозлило, но мне не дают шанса, потому что Эштон не теряет времени даром, и его рука проникает под мои трусики.
Задыхаюсь и отрываюсь от его губ, глядя ему в глаза. Мое тело напрягается и дрожит.
- Я никогда…
Он прерывает меня поцелуем.
- Знаю, Айриш. Помнишь? "Джелло" - твой криптонит, когда речь идет о секретах.
Закрыв глаза, я стону и прижимаюсь своим лбом к его. Щеки у меня пылают.
- Я правда сказала тебе, что никто никогда…? - Не могу заставить себя произнести эти слова.
Словно в ответ, один палец Эштона медленно проникает в меня.
- Никто никогда что, Айриш? - шутливо шепчет он, вводя в меня еще один палец. И после моего ответного стона снова припадает к моим губам.
На уровне подсознания я понимаю, что сижу в пассажирском кресле машины на парковке. Я должна быть в ужасе. Но быстро нахожу для себя рациональное объяснение: стекла затонированы, а поблизости никого нет. Эштон умело шевелит пальцами, прекрасно зная, с какой скоростью нужно двигаться и как сильно нажимать, чтобы мое тело расслабилось, а бедра раздвинулись. И вскоре я понимаю, что машину могут окружить зомби, а меня это совершенно не будет волновать.