– Я знаю, что это она украла ложки, но она сказала, что очень раскаивается, – попыталась оправдаться Элинор. – И потом, сейчас слишком холодно для июля, а на ней был только тоненький жакетик.
– Она должна радоваться, что вообще не оказалась в тюрьме. А надеть ей есть что: ты же подарила ей пальто в прошлом году – то, зеленое. Ты просто дуреха, Нелл.
Элинор нахмурилась: она предпочла бы, чтобы ее считали доброй.
– И уж коли мы заговорили на эту тему, какого черта тебе понадобилось помогать этому Стинкеру Болдуину выйти на поруки? – спросила Шушу. Стинкер Болдуин был местный пьяница.
– Его жена приходила ко мне вместе с тремя детьми. Она сказала, что у него на следующей неделе день рождения.
Шушу бросила на нее взгляд, исполненный презрения:
– Как раз подходящий случай, чтобы он снова надрался и изметелил ее. Стинкеру следовало бы все свои дни рождения проводить за решеткой. Ты что, дала ей денег?
– Совсем немного, – поколебавшись, ответила Элинор.
– Ну вот, опять! И держу пари, что ты изобрела какую-нибудь вескую причину для этой глупости.
– Разве так уж плохо, что я дала немного денег этой бедной женщине?
– Да, плохо. Потому что она пропьет их – точно так же, как пропил бы и сам Стинкер. Лучше бы ты дала ей корзинку еды.
– Но она почувствовала бы унижение, – возразила Элинор, пытаясь обосновать свой поступок.
– Чушь! Вот увидишь, скоро она опять явится сюда, чтобы выклянчить денег еще. – Шушу прекрасно знала, как сочувственно относится Элинор к бедным и как быстро они начинают это понимать.
– В конце концов, я могу себе это позволить, – отбивалась Элинор.
– Но не в таких объемах, моя дорогая! Я недавно заглядывала в твою чековую книжку. Мы ведь посылаем по чеку каждому попрошайке, которому не лень сунуть слезное письмо в наш почтовый ящик! У тебя не хватит ни денег, ни времени, чтобы разрешить все проблемы, существующие в мире. Да, кстати, это и не твое дело.
– Я только стараюсь помогать людям.
– Ах ты, добрая душа! Только тогда уж начни с тех, кто рядом с тобой. Девчонки вертят тобой как хотят. Я наказываю их за то, что стянули виноград, а они бегут к тебе, и ты утираешь им носы, отменяешь наказание и кормишь их шоколадками. Ты слишком распустила их, Нелл. Если так пойдет дальше, они окончательно отобьются от рук.
– Понимаешь, у меня из головы не выходит, что эти бедняжки растут без отца и матери…
– Ну, уж их-то бедняжками никак не назовешь! – сердито фыркнула Шушу. – Чем потакать им, лучше бы ты взялась за них как следует.
На следующее утро Шушу вышла к завтраку, на ходу перебирая стопку конвертов.
– Тебе сегодня только одно, Нелл. А я получила длиннющее письмо от Берты Хигби. – Шушу до сих пор переписывалась с матерью своего погибшего жениха. В 1922 году родители Джинджера переехали в Америку и поселились в Кливленде, штат Огайо, где мистер Хигби открыл скобяную лавку.
Погрузившись в письмо и временами читая вслух две-три строчки, Шушу не замечала выражения лица Элинор до той минуты, когда дверь столовой распахнулась и в комнату влетели три девочки.
– Смотри, что мы тебе принесли! – Миранда сунула в руки бабушке букетик уже поникших полевых цветов.
– Что случилось? – спросила Клер, взглянув на лицо бабушки, на стоявший перед ней нетронутым завтрак и на скомканный носовой платок в ее руке.
– Ничего, ничего…
– Нет, случилось! Мы же видим, что ты плакала, – возразила Аннабел.
– Да нет, это по глупости. Просто я думала, что международную премию за лучший роман получу я, а ее присудили Дафне Дю Морье.
– Это они там все глупые! – закричала Миранда. Бросившись к бабушке, все трое крепко обняли ее.
– Самая лучшая – это ты, Ба, – сказала Аннабел. – Во всем, во всем.
– Мы испечем тебе твой любимый шоколадный торт, – пообещала Миранда, – и напишем на нем: "Самая главная премия".
С улыбкой слушая эти выражения детской преданности, Шушу знала, что уже ко времени вечернего чая Элинор забудет о своем разочаровании. У нее давно вошло в привычку сразу же отбрасывать или забывать все то, что огорчало и расстраивало ее. "Наверное, только поэтому, – думала Шушу, – ей удалось выдержать столько лет рядом с Билли". На миг перед мысленным взором Шушу встало лицо Билли – пьяного, злого, с налитыми кровью мутными глазами; но она знала, что в памяти Элинор светятся только два ярких, чистейшей воды аквамарина, которые околдовали когда-то ее душу. Шушу поражалась, слыша, как Элинор, отвечая на вопросы журналистов о том, собирается ли она когда-нибудь снова выйти замуж, повторяла: нет, никогда, потому что никто не сможет заменить ей ее покойного мужа.
Верила ли в это сама Элинор, нет ли, Шушу была известна истинная подоплека этого дела. Раз освободившись и взмыв в недосягаемые прежде выси, Элинор опасалась снова оказаться прикованной к другому деспоту и хаму.
Суббота, 24 марта 1951 года
– Что это за шум?
Двенадцатилетняя Клер в светлом твидовом пальто и черных резиновых сапожках бросилась бежать в глубь сада. Сестры последовали за ней. За садом, по другую сторону живой изгороди, начинался луг, над которым в ясном голубом небе кружились грачи. Слева поднимался запущенный за последние годы лес, также принадлежавший Элинор, справа – холм, откуда слабо доносилось цоканье конских копыт.
Взлетел и словно бы повис в воздухе печальный звук рога.
– Это охота!
Клер быстро вскарабкалась на ворота и уселась на верхней из пяти деревянных перекладин. Сестры присоединились к ней. Взгляды всех были устремлены на холм, откуда слышался, все ближе и ближе, глуховатый энергичный перестук подков.
Наконец над вершиной холма показались головы всадников в черных шляпах с твердыми полями, затем плечи, обтянутые черным или ярко-красным, затем лошадиные морды с развевающимися гривами, затем их сильные, изящные тела с длинными стройными ногами, и все это неудержимой лавиной покатилось вниз по склону. Перед глазами девочек предстала во всем своем великолепии уормингфордская охота в обрамлении дышащего свежестью весеннего дня.
Впереди облачком черных и рыжевато-коричневых пятнышек мчалась свора собак, преследующих загнанную, измученную лису. Отставая ярдов на четыреста от заливающихся возбужденным лаем псов, с грохотом неслась основная масса охотников – человек тридцать, кто на лошади, кто на пони, а за нею, на некотором расстоянии, – несколько ребят из Пони-клуба на своих темных косматых лошадках. Когда всадники осаживали коней, чтобы в пылу гонки не перескочить изгородь, из-под копыт животных взметались комья влажной земли.
Несчастная лиса была умницей: она знала, что можно сбить погоню со следа, пробежав по ручью или по куче навоза, и несколько раз проделывала это; на какое-то время ей даже удалось укрыться среди стада овец. Но теперь, после четырех часов неумолимого преследования, грязная, обессилевшая, она еле передвигала лапы.
– Это лиса из нашего леса! – воскликнула Аннабел. Не прошло и недели с тех пор, как эта рыжая воровка – уже в который раз – забралась в курятник Старлингса, не поленившись прогрызть дощатую стену, чтобы утащить пару цыплят. – Давайте спрячем ее! Она ведь наша, она живет в нашем лесу! – И, соскочив на землю, Аннабел бегом кинулась навстречу насмерть перепуганной лисице.
– Назад! Собаки собьют тебя с ног! – крикнула Клер, тоже спрыгивая на землю и бросаясь вслед за сестрой. Миранда последовала за ней.
Бедная лиса представляла жалкое зрелище: ее глаза вытаращены, язык свисал, как тряпка, бона тяжело ходили. Задыхаясь, животное с трудом и болью глотало воздух. Бег ее становился все медленнее; наконец, лапы подкосились, она чуть не упала и остановилась, пошатываясь. Бежать она уже не могла.
Аннабел была уже всего лишь в десятке ярдов, когда свора настигла лису. Спасения не было. Из последних сил лиса обернулась к своим мучителям и оскалила зубы. В следующее мгновение бежавшие первыми набросились на нее и начали рвать, вонзая зубы куда попало. Остальные, подлетая, наваливались сверху.
Когда охотники подоспели к месту убийства, Клер узнала среди них двух-трех местных хозяев, ветеринара и полковника Бромли, восседавшего на прекрасном, ухоженном гнедом жеребце.
– Эй, девочки! Уходите-ка отсюда! – крикнул распорядитель охоты. Он выглядел великолепно на серой лошади в ярко-красной куртке, белых бриджах и черных сапогах с рыжими отворотами.
– Ах вы, гады! Проклятые гады! – Это не выдержала Миранда, забыв о том, что употреблять подобные слова им настрого запрещено.
– Проклятые убийцы! – закричала вслед за ней Аннабел.
Полковник Бромли, в черном котелке и бежевом непромокаемом плаще, подъехал к девочкам.
– Не надо принимать это так близко к сердцу, – сказал он. – Лисы таскают моих ягнят и фазанов, а также ваших кур. Благодаря охоте лис становится меньше, а кроме того, этот способ их истребления наименее жесток.
– Неужели нельзя истреблять их как-нибудь по-другому? – прорыдала Клер. – Какими-нибудь ловушками или ядом?
– Фермеры не могут пользоваться ядом, потому что на отравленное мясо могут наткнуться их собственные собаки. А когда животное попадает в капкан, ему обычно приходится мучиться несколько дней.
– Ну, тогда убивайте их из ружей! Это быстро и не так жестоко, – закричала Аннабел.
– Фермеры не могут просиживать все ночи с ружьем в руках, подстерегая лису.
– А по-моему, это просто зверство! – снова выкрикнула Аннабел. – Сначала вы для собственной потехи загоняете несчастное животное до полусмерти, а потом смотрите, как другие животные рвут его на куски! Я рада, что я не такая, как вы!
– Потише, потише, – заметил полковник Бромли. – Вашей бабушке вряд ли будет приятно, если распорядитель охоты пожалуется на вас.
– А нам наплевать, понятно? – крикнула Аннабел. – Ах вы, кровожадная старая свинья!
Полковник Бромли ничего не ответил, только некоторое время молча смотрел на девочек, потом повернул коня так, чтобы оказаться между ними и остальными охотниками, и не сдвинулся с этого места, пока охота не повернула назад.
Двумя часами позже, когда Элинор и Шушу вернулись из поездки по магазинам, сестры возились в саду, предавая земле то немногое, что осталось от несчастной лисицы.
Услышав шум подъезжающего автомобиля, девочки бросились навстречу бабушке и Шушу и наперебой затараторили, не дав им времени даже расстегнуть пальто.
Разобравшись, наконец, что к чему, Элинор не могла сдержать своего возмущения:
– Посмотрела бы я на этого распорядителя, если бы его самого четыре часа гоняли огромные кровожадные зверюги! Он запел бы тогда совсем по-другому! Да он сам настоящий зверь, несмотря на весь свой шикарный костюм!
Получив с посыльным письмо от полковника Бромли, она пробежала его глазами: "…невоспитанные… хулиганское поведение… если повторится… полиция… директору их школы…"
– В здешних краях охота – святое дело, – заметила Шушу. – Этот чертов распорядитель нажаловался в полицию. Думаю, тебе придется порядочно поулыбаться, чтобы расхлебать эту кашу, Нелл.
Элинор выглядела обеспокоенной. Конечно, теперь она была принята в местном обществе, но прекрасно понимала, что, возрази она хоть словом против охоты, ее немедленно… ну, не то чтобы подвергнут остракизму, но…
– И все-таки девочки были абсолютно правы, – твердо заключила она.
Тем не менее, чтобы заранее предупредить возможные дальнейшие выпады со стороны распорядителя охоты, Элинор сочла нужным переговорить с сержантом Брауном, хорошо знавшим, что она ежегодно передает чек на солидную сумму фонду вдов и сирот полицейских, а также нанесла визит директрисе местной школы, мисс Прайер.
– Откровенно говоря, меня ничуть не удивляет подобное поведение Аннабел, – сказала ей директриса. – Она всегда ведет себя так, как будто она единственный ребенок в семье. – Мисс Прайер не употребила слов "непослушная", "своевольная", "эгоистичная", но имела в виду именно это.
– Аннабел просто старается не выглядеть бледно на фоне своих сестер, – попыталась оправдать внучку Элинор. – Вы же знаете, как умна Клер и какой сильный характер у Миранды.
– Поведение Аннабел, несомненно, продиктовано ревностью, – твердо произнесла мисс Прайер ("Избалованный маленький тиран", – подумала она про себя.). – Вы не думали о том, чтобы отправить девочек в какой-нибудь пансион? Но не в Бененден или Хитфилд, а в такое место, где бы они научились самостоятельности и ответственности за свои поступки.
После долгой паузы Элинор ответила:
– Я подумаю об этом.
Придя домой, она позвонила Джо Гранту.
Вторник, 27 марта 1951 года
В глубине сада нарциссы качали своими золотистыми головками по воле ветра, гнавшего по небу облака. "Как похожи они на стайку пухлых купидончиков, загоняемых в постель строгой няней", – подумала Элинор. Она подняла воротник пальто и повернулась к Джо, которого, после восхитительного ленча из куропаток и великолепного кларета, пригласила полюбоваться своими нарциссами. Их золотой ручеек, обрамлявший всю заднюю часть сада, прямо-таки светился под бледной зеленью плакучих ив.
Когда кроны деревьев зашумели под порывом игривого мартовского ветра, Элинор возбужденно рассмеялась. Пряди светлых волос хлестали ее по щекам.
– Я чувствую себя так, словно окунулась лицом в снег. Это так бодрит! Правда, Джо?
– По-моему, чертовски холодно. – Свой сад Джо давно предоставил заботам садовника и любовался им лишь через надежно закрытые, не пропускавшие ни малейшего сквозняка окна. – Не знаю, зачем ты спрашиваешь у меня совета, – добавил он. – Ты вполне в состоянии принимать решения самостоятельно.
– Каждой женщине нужен мужчина, который наставлял бы ее, – улыбнулась Элинор. – Знаю: мне повезло, что меня наставляешь именно ты. Кстати, спасибо за тот обзор моих финансовых дел.
– Он обошелся бы тебе значительно дешевле, если бы ты раз в месяц приглашала для этого кого-нибудь прямо сюда, домой.
Элинор благодарно взглянула на Джо:
– Вот видишь? Мне бы это даже в голову не пришло. Я даже не представляю себе, как ведется домашняя бухгалтерия. Не забывай, во времена нашей молодости не принято было обучать девушек деловым профессиям.
– Деловая подготовка – это еще не все, – возразил Джо. – Помимо этого, важно иметь здравый смысл и работать как следует. Ведь чего ради затевается любой бизнес? Ради того, чтобы произвести какой-то продукт или услугу и продать их. Не имеет значения, что именно ты производишь – книгу или бульдозер. Есть только два пути умножить свои доходы: либо сократить расходы на производство, либо поднять цену на продукцию или увеличить ее выпуск.
– Но это не относится к писателям.
– Очень даже относится! Думаю, ты должна попробовать диктовать свои книги. Так ты увеличишь производительность своего труда. Кстати, я договорился с тем профессором истории, чтобы он просмотрел твою рукопись. А потом он передаст ее преподавателю английского, чтобы тот проверил грамматику и правописание.
– Ну, разумеется! – воскликнула Элинор. – Ведь в детстве я училась американскому правописанию. А потом вот попала сюда и в результате не могу правильно писать ни по-американски, ни по-английски… Но знаешь, Джо, сегодня, вообще-то, я просила тебя приехать совсем по другому делу. Это не связано с моей работой.
Джо вопросительно поднял брови.
– Я хотела посоветоваться с тобой насчет девочек.
Джо рассмеялся:
– Ты вечно твердила, что мы с Этель слишком суровы с нашими мальчишками. Но мальчикам нужна дисциплина. И девочкам тоже. Я всегда говорил тебе, что нужно определить их в пансион, когда они достаточно подрастут. Просто нечестно держать их в этой деревенской школе только из-за того, что тебе хочется видеть их каждый день. Они же сами когда-нибудь упрекнут тебя. Я считаю, что ты просто обязана поместить их в такое заведение, где они получат превосходное воспитание и будут находиться среди девочек того круга, в который они сами войдут, когда вырастут.
– Я хочу… – Элинор помедлила. – Я хочу, чтобы им никогда не пришлось столкнуться с той насмешливой снисходительностью и высокомерием, с какими пришлось столкнуться мне, когда я познакомилась с семьей Билли. Я хочу, чтобы они никогда не испытали тех унижений, через которые прошла я. Я хочу, чтобы эти девочки везде были и чувствовали себя равными среди равных.
– Ты везде и всегда была и остаешься равной среди равных, – сердито возразил Джо. – Ну и повезло же Билли, что он встретил тебя! – Он вспомнил, как много лет назад, придя в тот французский госпиталь навестить Билли, впервые увидел Элинор – молодую, неутомимую, полную бьющей через край жизненной силы. Вспомнил он и скромное венчание в маленькой полуразрушенной церквушке: в рунах у Элинор был тогда букет белых хризантем, собственноручно украденных Билли из чьего-то почти пустого, искалеченного войной сада.
– Мы все были немножко влюблены в тебя, Элинор: рядом с тобой становилось тепло, и ты просто заражала своей энергией. Но из-за Билли никто не мог и близко подойти к тебе! – И добавил страстно: – Билли женился на тебе, потому что ты была самой красивой девушкой из всех, кого он знал, но он был не единственным, кто тан думал! – Джо улыбнулся Элинор. – А теперь ты прекрасная женщина. Впрочем, думаю, я не единственный мужчина, который тебе об этом говорит.
Его слова явно доставили удовольствие Элинор.
– Мне так давно ничего подобного не говорили, Джо, – улыбнулась она в ответ.
Он ласково взглянул на нее:
– Единственная возможная причина – в том, что ты сама никого не подпускаешь к себе настолько близко, чтобы он мог сказать тебе это. В твоей жизни должен быть мужчина, Элинор. Ты еще достаточно молода, чтобы получать удовольствие от… общения с мужчинами.
– Мужчины стремятся к большему, чем просто общение. Я не хочу обнадеживать человека только для того, чтобы потом отвергнуть его. Потому что я никогда не выйду снова замуж. Никто никогда не сможет заменить мне Билли в… в некоторых отношениях. – И, прямо глядя в глаза Джо, она мягко добавила: – Думаю, ты понимаешь, конечно же, что я никогда не заведу никаких интрижек.
"Ну что ж, – подумал Джо, – вопрос был задан, и ответ был получен". Снова улыбнувшись Элинор, он дружески положил руну ей на плечо.
– Тан вот, насчет девочек, – сказала она. – Ты знаешь, что я хочу сделать для них все, что смогу. Я хочу достойно представить их в обществе. Подскажи, что для этого нужно.
Джо сразу понял, что она имеет в виду. Пройдя долгий и непростой жизненный путь, он знал, что заветная мечта Элинор – поднять своих внучек выше (и намного выше), чем поднялась она сама. Он взглянул на девочек, игравших на газоне перед домом.
– Если таково твое желание, я, конечно же, помогу тебе, – проговорил он. – Но следует помнить, что слишком много привилегий – это тоже плохо. Может быть, даже хуже. – В тот момент он вспомнил кое о ком из надменных товарищей Адама по Итону.
Элинор кивнула:
– Да, таково мое желание.
– Тогда, – предложил Джо, – сначала купи себе машину поприличнее.
– Поприличнее! Да сейчас никакую не купишь. Люди ждут очереди по нескольку лет.
– Думаю, я мог бы устроить тебе белый "роллс-ройс" довоенного выпуска. Его продает один мой знакомый.