- Как хочешь, дорогая, как хочешь. - После чего подобрал с пола книгу, нашарил на столе свои очки, надел их, спустив на самый кончик носа, и погрузился в то, что составляло величайшую страсть его жизни.
А Тилли, раскрыв корзину, в которую заботливая Бидди положила столько еды, что ее с лихвой должно было хватить обоим на ближайшие два дня, соорудила на столе чудесный ужин. Когда он завершился, и посуда была вымыта, Тилли отнесла свои корзины и коробки наверх, в комнатку под крышей. Там она распаковала свои вещи.
Часом позже она проводила старого учителя в его комнату, собрала книги с пола, поправила поленья в камине, чтобы не вывалились, когда прогорят, и снова поднялась в комнату под крышей.
Там было очень холодно, и Тилли не стала раздеваться. Перина и простыни отсырели и пахли плесенью, хотя Кэти недавно дважды заходила, чтобы проветрить белье и прогреть грелкой постель - на случай, если все сложится именно так, как сложилось.
Лежа на боку, поджав колени к подбородку и плотно зажав руки под мышками, Тилли ждала, когда лавина ее отчаяния наконец прорвется наружу. Но, как ни странно, этого не произошло. Как будто все ее слезы застыли, образовав ледяную гору, придавившую собой ее живот - и ее ребенка.
- Марк, - произнесла она вслух. И еще раз, уже громче, повторила: - Марк. - И увидела, как это имя, взлетев, пронеслось над застывшей землей, упало на черный могильный холм, проникло сквозь мерзлые комья, сквозь деревянную крышку гроба, коснулось губ того, кто покоился в нем, и он ожил. Он вновь был с ней: его голова лежала на подушке рядом с ее головой, его глаза в свете лампы смотрела в ее глаза, и его голос шептал: "Ты прекрасна, Тилли Троттер. Ты знаешь об этом? Ты прекрасна".
Глава 5
Январь медленно, день за днем, скользил прочь по обледенелым дорогам. Морозы стояли такие, что даже в полдень у людей брови и ресницы покрывались инеем, а скотину в стойлах сковывало смертным холодом.
Большая часть времени у Тилли уходила на то, чтобы пилить и колоть дрова для камина. Она как будто вновь вернулась в свое детство и отрочество, только теперь заготовка дров не доставляла ей удовольствия.
В феврале домик мистера Бургесса занесло снегом по самые окна, всякая связь с Мэнором прервалась почти что на неделю. Тилли была уверена, что, не будь ее рядом, старик не пережил бы этой зимы. Проводя свои дни в обществе книг, он совершенно не обращал внимания на потребности собственного тела, и пледы, в которые он кутался вместо того, чтобы, бросив вызов стихиям, выйти на улицу и принести дров, не смогли бы защитить его от беспощадного, пронизывающего холода. Вдобавок мистер Бургесс почти не заботился и о еде, довольствуясь лишь овсянкой и чаем. Размышляя об этом, Тилли сказала себе: "Значит, все что произошло все же имеет хоть одну положительную сторону".
Живот ее рос, казалось, с каждым днем, и тело ее уже ощущало его тяжесть. Физически Тилли чувствовала себя довольно хорошо, если не считать непроходящей тупой боли в сердце и постоянного холода: вокруг маленького домика не росло ни одного деревца, он стоял открытый всем ветрам, и хотя стены его были пятнадцати дюймов толщиной, ни они, ни каменный пол не хранили тепла.
Наконец после двух солнечных дней подряд, немного потеплело, дороги словно ожили. Однако люди не могли передвигаться ни верхом, ни в повозках - только пешком, притом иногда увязая по пояс в снегу.
Артур с неимоверными трудностями добрался до домика старого учителя, вдобавок с объемистым мешком на плечах. Когда он постучал в дверь, и Тилли открыла ее, он сначала с облегчением свалил с себя поклажу, а уже потом принялся отряхивать полы своей длинной куртки и обивать снег с высоких сапог.
- Господи, Артур, как это тебе пришло в голову тащиться сюда в такую погоду?
- Мама думает, что вы тут уже умираете с голоду. Я сниму сапоги, они насквозь промокли.
- Нет-нет, проходи в дом, ты замерзнешь. - Тилли буквально втащила его за руку.
Артур затоптался на половике у порога, околачивая снег, потом, заглянув в комнату, где у самой печки сидел в своем кресле мистер Бургесс, коротко сказал:
- Все завалило.
- Да-да, Артур, действительно, все завалило. Как думаешь, скоро это кончится?
- Непохоже, мистер Бургесс, никак не похоже. Гляньте-ка на небо.
- Иди сюда, к огню, - поманила его рукой Тилли, но он заколебался:
- Да я весь в снегу, Тилли. Только запачкаю пол.
- Ну, ему не привыкать. Давай, садись, - не допускающим возражений тоном скомандовала она. - Я приготовлю тебе горяченького. - Положив мешок на стол, Тилли потрогала его, затем взглянула на Артура: - Как ты умудрился вынести это из дома?
- Она уехала, Тилли. Мадам Всемогущий Господь уехала как раз незадолго до большого снегопада. Я попробовал было прийти сюда, чтобы сказать тебе, но пришлось вернуться.
- Приехал Мэтью.
- Нет-нет! То есть приехал, но не мистер Мэтью, а мистер Джон. Вернулся из Скарборо. Похоже, он получил письмо от мистера Мэтью - ему переслали. А в письме сказано, что, мол, мистер Мэтью хочет, чтобы он, мистер Джон, приглядывал тут за всем, пока он сам не вернется, а о сестрице - ни единого слова. Ты же знаешь, мистеру Люку этим заниматься не с руки - он ведь служит в армии. Ну, а мистер Джон был прямо на седьмом небе. Кэти говорит, что слышала, как он сказал мисс Джесси-Энн насчет письма: так она чуть его не убила. Короче говоря, взбесилась. Собралась уже вызвать своего мужа с сестрой и заявила, что, мол, знать не хочет ни о каком письме, покуда не известят обо всем адвоката. Ну а мистер Джон говорит: а я, мол, уже известил, и он вот-вот приедет. Эх, ну и смеялась же мать! Сказала, что мисс Джесси-Энн носилась по всему дому так, словно ее пчела ужалила в задницу. А я-то и не знал, Тилли, что у нее нет своего дома, и они с мужем живут с его стариками и прочей родней. Вот почему она так рвалась хозяйничать в Мэноре… А ты знала?
- Да, я знала, что она живет с… родственниками мужа.
- Ну, тогда все понятно. - Артур посмотрел на мистера Бургесса. - То есть почему она так хотела остаться тут. Ведь верно?
Мистер Бургесс, широко улыбнувшись, кивнул:
- Да, теперь действительно все понятно. В доме родителей мужа она не может чувствовать себя полной хозяйкой, поэтому и решила воцариться здесь, а мужа собиралась использовать в качестве оружия в своей борьбе за власть.
- Да-да, - согласно покивал Артур. По нему было видно, что воспринимать речь старого учителя и следовать за ходом его мысли ему, как обычно, было сложновато, но, в общем он понимает, что мистер Бургесс во всем согласен с ним. Потом малый повернулся к Тилли: - Мать сказала, узнай, мол, как она себя чувствует.
- О, передай ей, что прекрасно. - Тилли поставила на стол большую чашку горячего бульона, а рядом положила ломоть хлеба. - Да сядь же ты наконец! И поешь.
Кое-как пристроив свое массивное тело на табуретке, Артур начал жевать теплый, с поджаристой корочкой хлеб, прихлебывая бульон, одновременно он не переставал рассказывать обо всем, что произошло в доме за последнюю пару недель. А, доев и, поставив пустую чашку на край стола, закончил:
- Мать говорит, тебе бы уж можно вернуться, Тилли. Говорит, теперь уж точно можно.
Тилли в этот момент стояла за креслом мистера Бургесса. Едва заметным движением подбородка она указала Артуру на старика, а вслух ответила:
- Не думаю, что мне стоит возвращаться, Артур. Это может создать в семье еще большую напряженность, ведь разногласий и без того предостаточно.
Артур правильно сориентировался. Крякнув, он поднялся на ноги, бормоча:
- Да, пожалуй, ты права, Тилли. Пожалуй, ты права. Ну, так я пошел. Мистер Бургесс… - Он неловко поклонился старому учителю, и мистер Бургесс, словно очнувшись, произнес:
- О… да-да, Артур. Было очень приятно повидаться с тобой. Передай от меня привет своей матушке.
- Передам, мистер Бургесс. Непременно передам.
Тилли проводила его до двери, и там, натягивая на уши шапку и поднимая воротник, парень тихонько проговорил:
- Ты уж прости меня, Тилли. Похоже, я полез не в свое дело, да?
- Да нет, все в порядке, Артур, - так же, шепотом, ответила она. - Мне кажется, он разволнуется, если узнает, что ему придется снова остаться одному. Он… он болен и ему известно об этом. Даже если теперь мне можно вернуться в Мэнор, сейчас я не могу этого сделать. Да, в самом деле, вряд ли это было бы мудро с моей стороны - возвращаться при таких обстоятельствах. - Она непроизвольно положила ладонь на живот, и Артур, опустив глаза, произнес:
- Пожалуй, ты права, Тилли. Пожалуй, права. Но… мы скучаем по тебе. Мать очень уж скучает. Да и дом без тебя уже не тот. Делать-то мы все делаем хорошо, но как мать вчера сказала, без охоты. Знаешь, - его крупные губы растянулись в широкой улыбке, - я помню, отец мой, бывало, говаривал… Я тогда был совсем несмышленый. Так вот, у меня тогда появилось забавное представление о Боге и дьяволе, потому что он говорил: "Ежели пришлось бы мне выбирать на кого работать - на Бога, который потом сказал бы мне: "Ты хорошо сделал свое дело, ты добрый и верный слуга", или на дьявола, который хлопнул бы меня по заду и сказал: "Молодец, парень, отлично сработано!" - я бы уж знал, кого из них выбрать". - Артур рассмеялся было, прикрывая рукой рот, но тут же снова посерьезнел. - Ты только не подумай, что я вроде бы намекаю, будто ты похожа на дьявола, Тилли.
Она ответила широкой и открытой улыбкой.
- Ну, если ты и намекаешь, Артур, то это почти не заметно.
Фыркнув, он протянул ей руку:
- Ну ладно, пока, Тилли. Вскорости зайду снова, если только опять не заметет. Погляди-ка… - Он махнул свободной рукой в сторону холмов, над которыми, чуть не цепляясь за них, нависало сизое небо.
Несколько секунд Тилли смотрела вслед Артуру, который, грузно проваливаясь в глубокий снег, шел к дороге. До чего приятно было вновь увидеть одного из Дрю! Все они и каждый из них были родными ей, как члены ее семьи - единственной семьи, какая была у нее на этом свете.
Закрыв дверь, она подошла к печке, возле которой сидел мистер Бургесс. Выпрямившись в своем кресле, старый учитель протянул к ней руку:
- Иди-ка сюда, дорогая. - И, когда она встала перед ним, посмотрел на нее снизу вверх своими старчески-влажными, подмаргивающими глазами. - Тилли, я не должен и не хочу быть тебе обузой. Если мистер Джон попросит тебя вернуться, ты должна вернуться. Я справлюсь. Я еще не впал в детство, и мне уже пора начать самому заботиться о себе. Я не должен рассчитывать на чью бы то ни было помощь.
- Да, и правда пора, - подтвердила она, поплотнее укутывая его сползшим было с его худых плеч пледом. - Так что давайте-ка, поправляйтесь, собирайтесь с силами и начинайте потихоньку ходить, а уж потом поговорим - перебираться мне назад в Мэнор или нет.
- О, Троттер… - Голова учителя упала на грудь, голос задрожал. - Я не заслуживаю твоих забот. Я не заслуживаю. Я просто старый эгоист. Я всегда был эгоистом. Всегда, всю жизнь. Единственное, о чем я думал, - это о них. - Он слабо махнул рукой в сторону книг, лежавших рядом с ним на маленьком столике. - Ведь я отдал им всю свою жизнь, а какая польза мне от них теперь? Неодушевленные предметы… Всю жизнь я называл их своими друзьями, но теперь - разве они говорят со мной, утешают меня? Все знания, которые я почерпнул из них, не помогут мне умереть тихо и безмятежно. Все, что они говорят мне, - это "Подожди, не уходи, насладись нами еще". Ночами они беседуют со мной, Троттер, и спрашивают: "Что будет с нами, когда ты уйдешь?" Они уговаривают: "Не уходи, мы еще долгие годы можем приносить тебе радость". А когда я отвечаю, что не смогу оставаться здесь навсегда, они смотрят на меня молча, и ни одна не скажет: "Вот тебе моя рука, и пусть тебе не будет так одиноко". Ты, Троттер, единственная, кто когда-либо протягивал мне руку. Хозяин - да, он был добр ко мне, однако его доброта происходила от рассудка, а твоя идет от сердца.
- О, милый, милый мистер Бургесс! - только и смогла произнести Тилли, прижимая к себе белоснежную голову старика. Чувства переполняли ее и, опустившись на колени рядом с креслом, она взяла бледную, в выступающих голубоватых венах руку учителя в свои. - Вы еще долго пробудете здесь. Вы поправитесь. Вы будете первым, кто услышит крик моего ребенка. Вы будете качать его… или ее… на коленях, пока я буду хлопотать по хозяйству. И еще, - Тилли крепче сжала его руку и потрясла ее, - ваши книги всегда были вашими верными друзьями. Так не покидайте их сейчас.
- Троттер, дорогая, дорогая моя. - Слезы, скопившиеся в уголках его глаз, медленно покатились по морщинистым щекам. - Когда-то я предсказал тебе, что в один прекрасный день ты станешь настоящей леди, помнишь?
Она кивнула.
- Так вот, я могу повторить это. Наступит день, когда ты станешь настоящей леди, Тилли Троттер. Ты уже стала настоящей леди, и это истинная правда, но придет день, когда ты станешь леди по праву.
Глава 6
Зима подходила к концу. Солнце показывалось все чаще, воздух потеплел, правда, снег только начал подтаивать на потемневших откосах ухабистой дороги, да и вероятность метелей не миновала. Тилли вспоминала, как два года назад снег валил почти до самой Пасхи; но сегодня день был ясным, почти весенним. Мистер Бургесс сам ковылял по комнате, подбирая то одну, то другую книгу: приближающаяся весна как будто вливала новые жизненные силы в его немощное тело.
Подложив последнее полено в огонь, Тилли обернулась. Учитель стоял у окна, задумчиво глядя на улицу.
- Как хорошо, - сказала она. - Солнце…
- Да-да, дорогая. Солнце, дающее жизнь всему… Вот и детей оно выманило из дому.
- Детей?
Подойдя, она взглянула сквозь протаянное в морозных узорах на стекле отверстие и увидела трех мальчишек, идущих по дороге. Они подпрыгивали, весело толкались, и мистер Бургесс заметил:
- Ну, прямо как ягнята! Весна так и играет у них в крови.
Улыбнувшись, Тилли отошла от окна, подхватила корзинку для дров, сняла с гвоздя за дверью плащ и, накинув его на плечи, вышла во двор.
Кроме домика во дворе были только две постройки, примостившиеся в дальнем конце двора. Одной из них была уборная, отличавшаяся такой современной деталью, как деревянное сиденье, впрочем, помещавшееся прямо на ведро; другой - совсем небольшой дровяной сарай. Вдоль его стен была сложена поленница в один ряд, и было местечко для козел, на которых Тилли пилила дрова. Стены оголились уже на две трети высоты, и она подумала, что надо бы поскорее заполнить их снова, потому что еще немного - и ей уже не управиться ни с пилой, ни с топором. Конечно, Артур не отказывался помочь, но кроме своего ежемесячного выходного, он почти не мог отлучаться из усадьбы.
Тилли начала укладывать дрова в корзину, но вдруг застыла с очередным поленом в руке, прислушиваясь, забыв распрямиться. В ту же секунду она почувствовала, как вся кровь отхлынула от ее лица и из ее вмиг похолодевшего тела, - из-за двери до нее донеслось, с упоением выкрикиваемое детскими голосами, слово "ведьма".
О Господи, неужели снова! Тилли зажмурилась, потом рванулась было к дому, но решила обойти его сзади. Поэтому сначала они не заметили ее, стоящую между углом домика и живой изгородью из кустов шиповника - границей соседнего участка. Зато она отлично видела их - тех самых троих мальчишек. Они стояли на дорожке, ведущей к дому, и распевали во все горло:
Ведьма, ведьма, ведьма, эй!
Выходи-ка поскорей!
На костре тебя поджарим,
Станешь ты угля черней!
Ведьма, ведьма, ведьма, эй!..
Глаза всех троих были устремлены на дверь домика, и двое младших бросали в нее снежками. А старший, найдя в снегу большой камень, швырнул его в окно.
Услышав звон разбитого стекла, Тилли сорвалась с места. Сорванцы ожидали, что откроется дверь, поэтому на мгновение окаменели, увидев несущуюся к ним высокую женскую фигуру в черном развевающемся плаще с капюшоном.
Старший, опомнившись первым, бросился бежать. Остальные двое, придя в себя, собирались последовать его примеру, но, слишком резко повернувшись друг к другу, столкнулись и чуть не упали. В этот момент подоспевшая Тилли и схватила обоих. Мальчишки были так напуганы, что готовы были умереть на месте от ужаса.
Руки у Тилли были худые, но очень сильные - не зря она столько времени пилила и колола дрова, а до этого работала в шахте, - так что, схватив мальчишек, она здорово встряхнула их, жестко глядя каждому в лицо.
Первым обрел дар речи тот, кто повыше.
- Это… это не я, миссис. Это н…не я разбил вам окно. Это Билли.
- Как тебя зовут?
- Т… Тейлор, миссис.
- Откуда ты? - Можно было и не спрашивать - Тилли заранее знала, что он пробормочет в ответ:
- Из…из д…деревни.
- А ты? - И она так потрясла второго мальчика за шиворот, что его голова замоталась из стороны в сторону. - Тебя как зовут?
- Пир…Пирсон, миссис. Томми Пирсон.
Пирсон. В деревне был только один Пирсон, по крайней мере, двенадцать лет назад там был только один Пирсон, и звали его Том. И он хорошо относился к ней.
- Твоего отца зовут Том?
- Да, миссис.
- Ладно. - Наклонившись, Тилли проговорила прямо в лицо мальчика: - Сейчас ты пойдешь домой и расскажешь отцу, чем ты здесь занимался. Ты слышишь, что я говорю?
- Д…да, миссис.
- Я узнаю, рассказал ты или нет. Понятно?
- Да, миссис.
- И скажи ему, чтобы выпорол тебя как следует.
На сей раз "да, миссис" прозвучало не сразу. Мальчишка всхлипнул, засопел и только потом еле слышно пробурчал:
- Ага… То есть да, миссис.
- Теперь ты. - Тилли встряхнула второго пацана. - Говори, кто послал тебя? Кто велел тебе прийти сюда?
- Билли Макграт. Вот он. - Сорванец мотнул головой и рукой в сторону дороги, где, неподалеку стоял старший мальчишка.
Тилли впилась в него взглядом. Макграт… Снова один из Макгратов, сын кого-то из братьев, оставшихся в живых. Он не мог быть сыном Стива, потому то, во-первых, Стив давно уже уехал из этих краев, а во-вторых, Стив тоже был ей другом. Правда, он, Стив, хотел быть ей больше, чем просто другом - так же, как и Хэл. Вот из-за этого Стив и убил Хэла. Хотя не только: в детстве ему пришлось всякого натерпеться от старшего брата. Значит сейчас перед ней стоял еще один Макграт - уже из другого поколения. Неужели все начнется снова? О нет, только не это!
Как бы в ответ на ее безмолвный вопрос, юный Макграт завопил, приплясывая на дороге:
- Ведьма! Ведьма! Ты старая ведьма и убийца. Ты убила моего дядю Хэла, убила, убила! Но моя бабушка доберется до тебя. Она говорит, что разделается с тобой, и она разделается! Ведьма! Ведьма!
При этом последнем слове, которое он выкрикнул во всю силу своих легких, из-за сугроба на краю дороги появился всадник и, натянув поводья, резко остановил коня как раз за спиной у мальчишки. От неожиданности тот шарахнулся, оступился, едва не свалившись в прикрытую снегом канаву, и, кое-как устояв на ногах, вытаращился на возвышающегося над ним человека на лошади.
- Что это у тебя тут за игра, парень?
- Я дразню ведьму, мистер Бентвуд.