Несколько часов, проведенных в размышлениях о поразительном символизме подземной базилики на Виа Пренестина или прекрасных фресках в вилле Итем, дадут некоторое представление о чувстве радости и победы, которые испытывал древний посвященный в своем храме. Войдя в первую, мы поражаемся иномировому характеру образов и духу надежды. Многочисленные крылатые Победы провозглашают триумф посвященного над смертью. Мифологические сцены – похищение Ганимеда, Левкиппида, освобождение Гесионы Гераклом, Орфей и Эвридика – символизируют похищение души или достижение обожествления. Сцены в палестре с венками, гирляндами и пальмами для победителей подкрепляют веру посвященного. Запоминается барельеф в апсиде [611] , где изображена сцена апофеоза посредством воды. В бурном море, бьющемся между двумя скалистыми мысами, Эрос (Любовь) ласково помогает скрытой покрывалом фигуре (душа, или сам посвященный), держащей лиру (что означает спасение и участие в хоре блаженных), в то время как внизу ожидает Тритон, чтобы принять душу в покрывало или ткань в виде корабля; другой дует в рог. На третьем мысу Аполлон, бог света, милосердно протягивает руку, чтобы принять душу после того, как она пройдет через последнее испытание; Победа протягивает ей венец. Любовь, Свет и Милосердие были предназначены очищенной душе на Островах Блаженных – в контрасте с глубоким унынием задумчивой мужской фигуры слева от этой сцены: она изображает непосвященного, которому не суждено блаженство. В недавно обнаруженном [612] митреуме в Капуе белая мраморная пластинка, на которой вырезан прекрасный рельеф, изображает Эроса, который держит Психею за левую руку, обод ряя ее нежной мольбой.
Задачей древних мистерий, судя по всему, было просвещение людей в учении о будущей жизни – значительная услуга Древнему миру, погруженному в отчаяние. К несчастью, суть предлагаемого бессмертия выглядела незначительной по сравнению с той глубоко духовной идеей вечной жизни, которую мы находим в четвертом Евангелии, или с мистическим понятием Павла о жизни, которая "сокрыта со Христом в Боге" [613] , однако в соответствии с замыслом Того, кто открывал Себя "многократно и многообразно" [614] , эти древние мистерии обострили стремление людей к более значительной жизни, и христианам было суждено провозгласить, что они нашли ее в знании Бога через Иисуса Христа. Средства достижения этой бессмертной жизни в мистериях по большей части были церемониальными и зачастую слишком внешними, чтобы затронуть пружины человеческого поведения [615] , поэтому человек спасенный не обязательно оказывался человеком нравственным; однако сам Павел обнаружил, что легче обеспечить себе новообращенных, чем преобразить их нравственность.
Было бы противно имеющимся у нас данным и тому, что мы знаем о природе человека, отрицать, что среди членов братств мистерий происходили обращения и преображения характера. Многие женщины из них были столь же целомудренны, как и Паулина в истории Иосифа или как ее тезка, супруга Претекстата. Несомненно, дурная жизнь носивших тирсы верующих обращала на себя больше внимания, чем жизнь добродетельных, как, к несчастью, происходит с такими скандалами и в наши дни. То, что многие из этих древних мистов "вкусили силы будущего мира", – бесспорно. Блестящий религиозный язык Пиндара и Софокла, яркие свидетельства Цицерона и Плутарха, таинственный хор "Критян", благодарственная молитва Апулея, книга гимнов орфических общин и "Гимн возрождения" из герметической литературы – только отдельные примеры, которые можно было бы умножить на основании литературы и подтвердить надписями. Так, Винцентий, веровавший в Митру, велел изобразить на своем надгробном камне [616] рельеф, изображающий его умершую жену Вибию, которую проводит в дверь-арку задрапированная фигура, именуемая "Добрым Ангелом". Или можно вспомнить про замечательную эпитафию [617] Паулины ее одаренному мужу Претекстату, где она благодарит его за могилой за то, что спас ее от смерти, посвятив в таинства Великой Матери и Аттиса, Гекаты и Деметры Элевсинской. Она завершает эпитафию исповеданием своей веры, говоря, что она снова будет принадлежать Претекстату в другой жизни.
Глава 4 ЧЕМ ПРИВЛЕКАЛИ РЕЛИГИИ МИСТЕРИЙ
I. УСЛОВИЯ, БЛАГОПРИЯТНЫЕ ДЛЯ РАСПРОСТРАНЕНИЯ МИСТЕРИЙ
λαμπρῷ βλέπομεν τοῖς δ’ ὄμμασιν οὐδὲν ὁρῶμεν [618] .
Орфический стих
Внутренние препятствия
С первого взгляда кажется необъяснимым, что восточные мистические и даже оргиастические культы, с их столь скромным и варварским происхождением, на которые при их появлении правительства смотрели с подозрением и у которых было большинство последователей из самых низших классов рабов и ремесленников, поддерживались в течение столетий частными пожертвованиями [619] , часто требовали от своих приверженцев суровых самоограничений. Поддержание обычаев, которые вызывали насмешки толпы в адрес верующего и даже подвергали опасности его жизнь, лишь способствовало росту влияния этих культов на греко-римский мир и, если бы не христианство, завоевали бы его. Они не давали единственное религиозное убежище в то время: так почему же они давали убежище столь многим? Существовали интеллектуальные системы, такие как греческая философия и гностицизм; были силы нравственные, такие как иудаизм, в то время как государственная религия самоутверждалась в ходе постоянно повторявшихся возрождений язычества, и прежде всего – в культе императора. Они не влекли практически никаких расходов со стороны своих приверженцев. Однако культы мистерий требовали того самопожертвования, которое всегда отличало независимые церкви от государственных церквей или философских школ. Можно задуматься над тем, чего стоило быть постоянным приверженцем культа Исиды. Существовали самоограничения и посты, которые не могли быть приятны для человеческой плоти. В честь божества надо было запастись праздничными белыми одеждами, и услуги сукновала требовались постоянно. Нужно было построить хорошо оснащенный Исеум, и стоимость его содержания оплачивали те, кто им пользовался. Сложный и дорогой жреческий аппарат должен был поддерживаться на пожертвования верующих. На остраконе [620] , хранящемся в Берлинском музее, с датой 4 августа 63 года н. э. жрец Исиды дает рабочему следующую расписку: "Я получил от тебя четыре драхмы, один обол как пожертвование для Исиды для общественного культа". В результате поклонения египетской Мадонне возникали дорогие статуи, в изобилии украшенные драгоценными камнями [621] . Даже перечень предметов [622] в одном небольшом храме Исиды показывает удивительную щедрость. Надпись с Делоса [623] примерно 200 года до н. э. рассказывает, как Серапис в данном во сне пророчестве порицает то, что его культ поддерживается на взятом в аренду участке, и требует, чтобы ему построили храм [624] . Хотя Апулей был сыном богатого муниципального чиновника, от которого он и его брат унаследовали большое состояние в два миллиона сестерциев [625] , он был вынужден продать свой небольшой гардероб, чтобы выручить средства, необходимые для посвящения в обряды Осириса, после того как его посвятили в мистерии Исиды [626] . Фрески из Геркуланума дают некоторое представление о коллегии жрецов, которая существовала при любом обычном Исеуме. Был старший или главный жрец и его помощники – жрецы и ученики. Эти sacerdotes, в отличие от наполовину гражданских жрецов Греции и Рима, посвящали все свое время этим храмовым трудам, и в основном они не зарабатывали себе на жизнь, занимаясь каким-либо ремеслом или торговыми спекуляциями. Нужно было поддерживать и ухаживать за огнем на алтаре, заниматься утренними жертвоприношениями. На статуэтках иобакхов в Афинах содержатся правила по поводу вклада каждого участника и наказания за пропуск платы [627] . Музей в Фивах содержит надпись [628] , где подробно излагаются приношения кабирам на один сезон (около 332 года до н. э.). В особых случаях совершались длительные паломничества, которые предполагали, что человек, отсутствуя, потеряет доступ к обычным способам зарабатывать себе на жизнь, не говоря уж о дорогой цене проезда, которую выплачивали жадным капитанам кораблей, и еще более дорогих путешествиях по суше. Более того, некоторые горячие души [629] , желая достичь спасения, хотели быть посвященными в несколько мистерий, хотя как такие расходы мог потянуть кто-то, кроме богатых людей, нам трудно себе представить, поскольку людям приходилось, как и сегодня, зарабатывать себе на хлеб. Процветающий сирийский купец, иудейский банкир, римский землевладелец, успешный врач-грек, вольноотпущен ник-спекулянт могли позволить себе роскошь потратить сколько угодно на религию; но эти высшие классы составляли еще более незначительное меньшинство, чем в наши дни. Конечно, было и много добровольных услуг, которые оказывали рабы, ремесленники и воины; однако все это происходило вне долгих часов мучительной работы и само по себе является свидетельством глубокой веры со стороны кандидатов в то, что в мистериях есть нечто ценное. Правда и то, что в религиозных коллегиях богатые участники похвальным образом осознавали свое братство с меньшей братией и зачастую брали на себя полностью или основную часть расходов, которые требовались для поддержания культа и устроения священных пиров. При регулярных приношениях свою лепту вкладывали бедные, а те, кто был богат, приносили много. Отсутствие себялюбия и щедрость ни в коей мере не были добродетелями, неведомыми язычникам, а христианские коллегии не обязательно ими блистали, как можно предположить по описанию у Павла злоупотребления в связи с agape в Коринфе.
Тавроболии должны были быть дорогостоящими. Нужно было оплатить услуги совершавшего обряд жреца, расходы на работу, на дерево, приготовленное для рва; нужно было приобрести и быка (несомненно, исключительно качественного); священные одежды, которые пропитывали кровью, или отдавали валяльщику, или сохраняли в качестве воспоминания о перерождении при "крещении", поэтому они теряли экономическую ценность.
Некоторое представление о тех требованиях, которые выдвигались к щедрости приверженцев культа при постройке и содержании митреумов, можно составить по тому факту, что второй по величине из обнаруженных до сих пор митреумов – митреум в Сарамизегетузе – мог вместить максимум сто верующих, в то время как большинство часовен не могло принять и половины этого числа [630] . На это небольшое товарищество (sodalicium) падала обязанность выкопать пещеру, подвести крышу, вырубить каменные скамейки для верующих, соорудить алтарь со всеми жертвами, вырезать изображения тавроктонии и митраистской agape, обеспечить священные пиры и инициации, священные огни и все другие принадлежности культа. "Братья" в основном были легионерами, чей stipendium был невелик, или рабами восточного происхождения, peculium которых также был весьма скромным.
Уже достаточно было сказано, чтобы стало очевидно, что приверженцы мистерий (в основном) не были склонны добиваться инициации, чтобы получить материальную выгоду, найти себе дешевую религию или избежать уплаты десятины. Действительно, эти древние посвященные прибегали к религиям, которые стоили дорого, поскольку те религии, что давались бесплатно, не могли овладеть их воображением или удовлетворить религиозные потребности.
Поскольку в самих мистериях была хорошая и дурная сторона, также и среди их приверженцев и жрецов были хорошие, плохие и нейтральные. Человеческая натура везде остается одинаковой: некоторые посвященные жили на высотах духовной экзальтации, обладали религиозным покоем, в то время как другие оставались удовлетворены внешней помпой и символикой, лишь смутно понятной им, и им никогда не удавалось преодолеть суеверия, которое видело в религии магию или средство принуждения, направленного на божество для своих эгоистических целей. Несомненно, некоторые искали допуска к мистериям и по низким мотивам. Для обычных участников инициация влекла за собой скорее финансовые потери, нежели прибыль, но бессовестные жрецы обладали обширными возможностями использовать свою священную должность для самовозвеличения. Хотя грязные дела старшего жреца Исиды, о которых рассказывает Иосиф, и крайний случай, он едва ли был единичным. Страсть высокоорганизованных корпораций жрецов, таких как жрецы Исиды, к пожертвованиям и дарениям, возможно, соответствовала подобной же страсти аббатов и монахов в Средние века, такой, как показана, например, в "Пертской красавице" Вальтера Скотта. Из рассказа Апулея о нескольких инициациях Луция [631] очевидно, что египетские жрецы в Кенхерах и Риме извлекали выгоду из его доверчивости, чтобы обогатить свой культ и, таким образом, и самих себя. Первоначальную плату определяла сама богиня (главы 21, 22). Жрец предоставлял список требуемого, которое Луций обес печивал даже с еще большей щедростью, чем было необходимо (23). На инициации он был одет в "олимпийский плащ", весьма богато вышитый, в котором его представили собратьям-верующим, после чего последовали праздники и пиры, за которые, несомненно, сам Луций выложил наличные (24). Год спустя хваткие жрецы богини посоветовали совершить еще одно посвящение в обряды Осириса (27), для которого понадобилось продать одежду, чтобы заплатить требуемую сумму (28), а вскоре после этого богиня потребовала третьей инициации (29), в подготовке которой Луций "руководился энтузиазмом своей веры, нежели мерой своего достатка", полагаясь на свой заработок преподавателя риторики в Риме (30). Люди могли хотеть стать жрецами из-за того, что с должностью жреца был связан стабильный доход, большое влияние, которое он оказывал на посвященных, или же потому, что он имел возможность влиять на общественное мнение или даже, в более позднюю эпоху, – на политику.
В истории каждой религии есть случаи откровенного злоупотребления священством со стороны церковников; на такое обвинение даже христианская церковь не может ответить "невиновна". В ряды обычных посвященных многие вступали из любопытства, некоторые по распространенной в то время привычке вступать в разные коллегии, некоторые – из-за любви к сложному ритуалу и помпезному церемониалу, некоторые – желая принимать участие в священных пирах и в складчинах, которые делали для бедных участников из фондов общества, или чтобы обеспечить себе религиозные похороны.
Дальнейшим препятствием для успеха мистерий – это, скорее, следует отнести к положительным качествам в этом длинном списке – были (как говорилось в гл. 2) неоднократные и суровые преследования, которым подвергались их приверженцы со стороны языческих и христианских правительств. Некоторые репрессивные меры были вызваны скорее преступлениями, нежели добродетелями мистов. Однако если бы историк какой-нибудь церкви мистерий оставил нам подлинный рассказ обо всех преследованиях, которые переживали поколения верующих в мистерии, которые сошли со сцены без своего летописца, это был бы интересный документ истории человеческого духа в его стремлении к Божеству; он заполнил бы многие пробелы в любом исследовании способности этого типа религий привлекать верующих на протяжении тысяч лет.
Среди исследователей истории религии существует согласие в том, что о религии следует судить по ее идеалам и позитивным достижениям, нежели по ее грязной стороне и неудачам. Необходимость для такого критерия будет очевидна, если мы подумаем о том, какую искаженную историю христианства мог бы написать историк-митраист или орфик, если бы он подробно рассказывал о ярких примерах отсутствия милосердия, злоупотреблениях и амбициозности со стороны христианских клириков, о горячей ненависти христианских учителей к еретикам, о нарушении христианских таинств, как в Коринфе, и о суевериях низших слоев верующих христиан. Если бы он сказал самое худшее, что мог бы сказать, христианство, наверное, всетаки можно было бы сравнивать с религиями мистерий в его пользу, но все-таки это было бы очень обесцененное христианство.
В положении греческого мира при Александре и диадохах и при Римской империи было много благоприятных обстоятельств как позитивного, так и негативного характера, которые способствовали развитию ориентализма на Западе и подготовили путь для мистерий. Можно перечислить самые решающие из этих факторов:
I. Греческое возрождение VI века до н. э. и последующее влияние орфиков . За два или три столетия до Александра орфизм вторгся в греческий мир [632] и посеял семена мистицизма, к которому обращались религии мистерий и которому они дали новый импульс, а также обратили умы людей к иному миру. Орфизм можно назвать предвестником религий мистерий и христианства на Западе [633] , и его успех следует рассматривать как первый провозвестник длительного господства восточной религиозной мысли в средиземноморском мире.
Орфизм, величайшее возрождение в истории греческой религии [634] , оказался далеко идущей силой, оказавшей влияние на Гераклита, Платона, пифагорейцев, греческие мистерии, неоплатонизм и на таких писателей, как Эсхил, Софокл, Еврипид, Пиндар и Вергилий [635] . Он появился во времена значительных общественных беспорядков, когда самые основы жизни, казалось, пошатнулись. Учение орфиков противостояло этой ситуации, переключив центр интереса с чисто земного существования и сделав земную жизнь всего лишь подготовкой к жизни за гробом. Орфизм ввел теологию искупления. Он учил доктрине первородного греха. Природа человека была двойственной, состоявшей из титанических элементов, тесно связанных с телом, и дионисийских элементов, которые были связаны с душой. Посредством аскетической морали первые можно было подавить, а вторые – развить, чтобы душа могла вырваться "из тела, как из могилы" и перестать быть предметом утомительного κύκλος τῆς γενέσεως, "цикла реинкарнации". "Я слетел со скорбного колеса", говорит орфик-посвященный на табличке из Компаньо [636] . Орфизм противостоял спокойной эллинистической религии, придавая жизни более мрачный оттенок и введя концепцию греха, требующего искупления. Он овладел дионисийским типом греческой религии и преобразил его для своих целей. Эта дионисийская религия, как и орфизм, происходила из Северной Фракии и была насыщена оргиастическимистическими элементами [637] , к которым орфизм привязал, преобразовав ее эмоциональность, свою доктрину Enthousiasmos и овладения божеством, отбросив ее дикое безумие и преобразив ее первобытный ритуал в религию священнодействий.
Аскетизм, "орфическая жизнь" были изначальным условием достижения спасения, средством, с помощью которого истинный орфик освобождал свою душу от осквернения тела и спасался от длительных циклов очистительных наказаний в Аиде. Эта суровая религия, чья антропология была не родственной греческой жизнеутверждающей этике, подчеркивание в ней греха и потребность в очистительном ритуале, ее относительное безразличие к гражданской в сравнении с личной праведностью должна была представляться греческим теологам примерно в таком же свете, как пуританство представлялось политикам Елизаветинской эпохи.