Через два дня Лиза привезла ему "рыбу". Встретились в баре напротив КБ. Антон читал, удивляясь, сколько он наговорил и как складно. Упор в статье был на плохое качество электроэнергии, низкое напряжение, колебания частоты, аварийность, главное возмущение вызывало то, что треть страны вообще сидит без света. План ГОЭЛРО не выполнен. Несмотря на это, ликвидировали малые ГЭС. Ликвидацию проводили активно, как до этого ликвидировали кулачество. Всю вину автор возлагал на Хрущёва.
Вот тут Антон возмутился, с ходу вычеркнул этот кусок. Хрущёву теперь приписывают расправу с народными лекарями, архитектурными излишествами, кукурузную принуду. Чего только не навешивают на него. Для Антона все грехи Хрущёва были ничто перед уничтожением культа Сталина. Да и это мало значило перед реабилитацией невинно репрессированных. Сотни тысяч людей, обречённых на лагерное угасание, были спасены. В истории России не было подобной амнистии. Дядька Антона вернулся живым.
Антон ещё раз прочёл. Вместо выступления получилась статья – короче, энергичнее. Но много слов было чужих, не его. Лизавета ткнулась в "Интерфакс" – сказали: "Надо подождать, сейчас не время". Центральные газеты тоже не взяли.
– Это не поражение, – объяснила она, – мы их добьём. У них всё время "не тот момент".
Лизавета уцепилась за факты, которые он приводил. Неужели это правда, что две трети территории страны сидят без электричества и ничего не делается?
У неё родители жили на Псковщине, в посёлке бывшего совхоза, там то и дело отключали электричество. Антон сказал ей, что по международным нормам отключать можно на 8-10 часов в год, это в сумме. А у нас получается в сумме 100 и более часов. Лизавету возмущало более всего то, что люди смирились и живут не протестуя, позволяя с собой так обращаться. При таком электроснабжении невозможно существовать ни птицефабрикам, ни коровникам. "Ничего-ничего, зато мы построим Куйбышевскую ГЭС, Братскую, Саяно-Шушенскую – величайшие в Европе" – вот чем гордились чиновники. Они создавали новые моря, они сооружали линии передач напряжением полмиллиона вольт, и всё покрывалось лозунгом "Мы строим социализм".
– Не люблю я нашу власть, – заявила Лиза. – Бездушные они и бездуховные.
Главный редактор молодёжной газеты, где Елизавета работала, статью вернул, Елизавету отчитал, неужели она не заметила выпадов против государственной политики в энергетике. Пусть специалисты между собой разбираются. Лиза уговорила его принять автора.
Она снабдила Антона набором цветных фотографий ветряков, гелиобатарей, взятых из заграничных каталогов. Главный редактор смотрел, прищёлкивая языком. "Красиво", – согласился он.
– Заходи через три года, не раньше, – предложил он.
Всё же Елизавете удалось всучить очерк маленькому журналу в Карелии.
Она предложила отметить это событие на лыжах. "Выступление его отныне существует! – торжественно объявила она. – И навсегда!"
Как-то, роясь в своих бумагах, Антон нашёл школьную выпускную фотографию, десятый класс. Все нарядные, белые рубашки, у девочек причёски. В центре учителя сидят, среди них усадили старосту Вику Коган – тощая косичка, глаза строгие. Нашёл и себя, щекастого, растрёпанного. Последнее общее фото. Ещё денёк – и разлетятся кто куда. Рядом с ним стоял Рувим, печальный ушастик. От Антона мало что осталось. Удивительно, что в котловане Вика узнала его. Вроде он был выше ростом и глаза побольше.
Когда он показал фотографию Рувиму, тот не сразу нашёл Вику, да и себя не сразу. Поводил пальцем по юному своему лицу, словно хотел согнать печаль.
– Он тебя тоже не узнает, – сказал Антон. – Где твоя шевелюра? Где твои голубые глазки? Господи, какими мы стали.
– Какими?
– Плохими.
– Почему мы не становимся лучше? – сказал Рувим.
– Потому что мы продукты, а продукты портятся.
Рувим обвёл кружком Вику. Когда Магда, приехав в Питер, пришла к Антону, снимок стоял за стеклом в шкафу. Она стала искать среди этих птенцов своего, и вот что поразило Антона – нашла! Заявила, что там на фото он самый привлекательный.
– А это кто? – ткнула в обведённую кружком.
– Староста наша.
Что-то в его голосе прозвучало.
– Кто она нынче?
Антон не удержался:
– Строит нам коммунизм.
– Как это?
– Без подробностей.
Рувима она опять спросила про старосту класса, Вику. Рувим, не стесняясь, выложил всё, как есть. Магда спросила: уверены ли они, что она не виновата?
– Мне это не важно, они не имеют права так обращаться с женщинами. – Рувим ответил резко, отвернулся.
* * *
В начале февраля заснежило, навалило сугробы пушистого снега, дни стояли солнечные, не таяло. Отметить статью Лиза решила за городом, в субботу, на лыжах. Не надо брать с собой ни лыж, ни ботинок, всё есть на лыжной базе корабелов в Комарове.
В Комарове было много солнца, безветренно. Поехали на сопки. Деревья стояли притихшие, оторопев от навалившейся на них снежной тяжести. Некоторые ещё удерживали листву. Когда-то Антон занимался слаломом, кое-что еще помнилось. Лиза крутила на крутых склонах лучше его. Щучье озеро ещё не замёрзло. Зима чувствовала себя робко. Лиза тоже держалась смущённо. Привыкала не то к зиме, не то к их редкому общению.
У раскидистой чёрной берёзы постояли рядом, ствол берёзы был тёплым, блестела ярко-белая тишина. Антон слышал, как дышит Лиза. Стоял долгую минуту, чувствуя, что Лиза ждёт, он обнял её, поцеловал, ощутил, как она ответила телом. После этого они замерли.
Лиза прислушалась:
– Шипит?
Со всех сторон слышался шёпот. Они поняли, когда на них рядом, с ели, обрушился снежный пласт. Ветра не было, хвоя не промёрзла, снег сползал, падал, ветви распрямлялись. Лизу обсыпало снегом – лицо, брови, она жмурилась, не отряхивая снег.
Ничего не происходило, опять медленно, сверху, сползал с берёзы толстый пласт снега, они знали, что он сейчас рухнет на них, и не трогались с места. И он действительно рухнул, обсыпал их, и они засмеялись от удовольствия.
Лучше было отнести поцелуй к благодарности за прогулку. Для него это ничего не значило.
Настороженно спросил себя: "А зачем это мне?" Давно ему не было так спокойно, точно свалилась тяжкая ноша, как тот снежный пласт, и можно было распрямиться, как ветвь чёрной берёзы. Он мысленно улыбнулся своему возвращению.
Вышли на просёлок, он привел их к поляне, где стоял большой жёлтый дом с колоннами.
– A-а, вот и он, – сказала Лиза. – Зайдём.
Сняли лыжи, обмели ноги. На дверях была синяя вывеска: "Лыжная база", ниже – номер почтового ящика. Лиза нажала на кнопку звонка, показала дежурной свою красную корочку. Вошли в тепло небольшой приёмной.
Появилась дама в меховых сапогах, с высокой причёской.
– Здравствуйте. Нам, пожалуйста, два кофе, – сказала Лиза.
Дама оглядела их:
– У нас тут не ресторан. Вы, собственно, кто?
– Меня Серёжа давно приглашал, – сказала Лиза.
– Какой Серёжа?
– Сергей Мигунов.
– Сын Виктора Сергеевича? – Дама расцвела. – Тогда конечно, тогда другое дело.
Их пригласили в гостиную, устланную коврами. Там был бар, стойка из чёрного дерева, горел камин, обложенный диким камнем.
– Серёжа – он кто? – спросил Антон.
– Знакомый. – Лиза протянула руки к огню в камине. Добавила: – Поклонник.
– А кроме того? – спросил без любопытства. Понимал, что следует расспросить, проявить интерес.
– Будущий дипломат, – сообщила она. – Хорош собой и папашей. Папаша шишка.
– Ну и как у вас? Продвигается?
– Погулять ещё надо. Пока не спохватились. – Она подмигнула Антону.
Антон кивнул благосклонно. Лиза перечислила:
– Играет в гольф. Готовит диссертацию. Изучает испанский. Блестящее будущее.
– У тебя шансы есть?
– Шансы не только у меня, есть ещё шансонетки. Идёт охота.
– Хочешь победить?
– Он хороший любовник, а как муж… много о себе думает. Но и упустить обидно. Лишиться шикарной жизни.
Брачная тема женщин всегда волнует: помолвка, свадьба, развод.
– А вы? – спросила Лиза явно из вежливости.
– Дела давно минувших дней.
– Любит ваш брат темнить.
Он подумал: вот есть жених, а позволяет себе, но тут же уличил себя, ведь и он тоже позволяет.
Один партийный босс с подачи Арсения попросил Антона обработать материалы для диссертации. Формула эта, грубо говоря, означала сколотить ему диссертацию. Ему необходимо было остепениться. "Это нормально, – увещевал Арсений. -
Готовят речи даже президентам". Материалы "надыбал" один архивист. Должно вроде хватить. Босс предложил Антону сумму, которая исключала нравственные проблемы, как выразился Арсений.
Материалы заинтересовали самого Антона. Они касались тридцатых годов, тогда шла работа над планом ГОЭЛРО. Его создавали крупнейшие энергетики России. Михаил Шателен, профессора Горев, Графтио, Круг. Имена легендарные. На кафедре ещё сохраняли кабинет Шателена. Там висели портреты авторов первых ГЭС страны. Многие из них в 1930 году были арестованы по делу "Промпартии". Их обвиняли в шпионаже и во вредительстве. Это был, пожалуй, первый большой процесс такого рода. Наибольшее впечатление на Антона произвело загадочное поведение руководителя "Промпартии" профессора Леонида Рамзина. На портрете был молодой красавец, аристократ, с чуть высокомерной физиономией. На процессе он не отпирался: да, создал тайное правительство, да, вредители, шпионы. Часть обвиняемых расстреляли, часть получили сроки. Самого Рамзина отправили в шарашку. Он считался выдающимся теплотехником. Это он создал новинку – прямоточный котёл. Было странно, что его пощадили, затем выпустили, а затем, к всеобщему удивлению, стали награждать. Талант его расцветал. Сталинская премия первой степени, ордена, должности, одна за другой. Выдвинули в Академию наук, но тут сорвалось. Академия единодушно забаллотировала его. Проявила, к удовольствию Антона, свою независимость. Видимо, Академия не желала иметь в своём составе провокаторов, да ещё сталинских любимцев. Ещё сохранялась некая щепетильность, нравственные требования не рухнули. Антон не понимал, ведь Сталин не мог оценить преимущества прямоточных котлов, тут было что-то другое.
Что именно, историк бы выявил, но Антон так и оставил этот вопрос открытым, для интриги.
Заказчик был доволен, Антону хотелось самому опубликовать свою работу, но, как говорится, уговор дороже денег.
Ему нравились истории изобретателей, приключения мысли, драмы идей. Он поразился, узнав, что его профессор Лосев считает одним из самых успешных русских учёных Сергея Лебедева, того, что изобрёл синтетический каучук.
* * *
Они пришли сюда незадолго до её отъезда. Старинный Сампсониевский собор, построенный в память Полтавской победы.
Магда стала обходить приделы. Постояла перед иконостасом. Осматривала икону за иконой.
Антон пошёл купить свечку, поставить в память о матери. Когда вернулся, Магды не нашёл. Отыскал её в правом приделе. Она молилась. Кланялась опять и опять перед какой-то иконой, говорила, говорила. Он разобрал только: "…Ну, помоги, подскажи…" Лицо её было мокрым от слёз. О чём она молилась? Он ждал. Она обернулась к нему, стала руками вытирать лицо, улыбнулась виновато.
На улице он всё же не утерпел, спросил. Она затрясла головой, чтобы молчал. "Не хочу… Не хочу", – повторяла сдавленно. Видно, боялась разрыдаться. Ходьба немного успокоила её.
Получив премию, Антон, как положено, устроил мальчишник. Нынче втроём. Это было всё, что имелось в наличии. Мальчишник состоял из школьных друзей, это самое прочное, что остаётся навсегда. Сидели Антон, Арсений Балаян, Рувим Гринберг. Собрались у Гринбергов. Его Броня наготовила им винегрет, голубцы, каждый принёс спиртное, было ещё виски.
Прощались с прошедшим годом, строили планы. Антон мечтал наконец закончить свою работу над устойчивостью. Когда-то профессор Лосев привлёк его к созданию регулятора частоты. Вскоре это надоело, тем более что энергетики считали эту проблему академической. Да и заработок не устраивал, он ушёл в "Гидропроект". Однако проблема поселилась в нём, не давала покоя. Появился вариант регулятора многообещающий.
– Откладывал-откладывал, а теперь доконаю! – объявил он с торжеством.
– Что-то похожее было уже в прошлом году, – напомнил Арсений. – Обычные новогодние мечтания.
– Хочу заняться личной жизнью, – объявил Антон, – лыжи, филармония. Стоят собрания сочинений Диккенса, Гончарова, никак не доберусь до них. Начну читать – думаю, нет, это не срочно, надо заняться делом, как будто это не дело. Сяду работать – думаю, а ведь мечтал ходить в бассейн.
– Я ставлю себе маленькие цели, – сказал Рувим. – Удалось ликвидировать помойку возле двенадцатой больницы – я доволен. Теперь возьмусь за свалку в Шувалове.
– А я вообще не собираюсь вкалывать на эту власть, – сказал Арсений. – Они стараются только для себя, любимых. Элитные дома, яхты, самолёты, всё супер, люкс. Все эти депутаты, министры… Как все пели раньше: "Владеть землёй имеем право, Но паразиты – никогда!" Фиг получилось.
– Да, страну, конечно, грабят, – сказал Антон, – мало честного осталось. Такую страну угробили!
– Зато доктора наук размножаются, – вставил Гринберг.
Главное было держаться друг за друга. Их дружба была лучшим приобретением. То, что произошло у Антона с Магдой, не обсуждалось. Объяснить толком Антон не мог, не хотел. Просто – не получилось.
Арсений был уверен: если бы она не уехала, Антон уже отпал бы от неё, всё дело в разлуке, разлука раздувает чувства, разлука украсила их роман, по сути, обычный роман, таких у Антона хватало. Но тут, конечно, всё красиво: их отцы – враги, отцы воевали друг с другом, дети влюбились. Вопреки своим народам.
Арсений, человек деловой, считал, что Антон должен взять отпуск, слетать в Берлин, и, как говорил поэт: "Ты прилетишь, и ты найдёшь совсем не то, что ты оставил". Наверняка будут довольны.
Рувиму не нравилось, что она немка. Среди антисемитов немцы для него были самые неисправимые. Арсений допытывался, что за семья.
– Кто у неё отец, он воевал?
– Наверное.
– Ты с ним общался?
– Нет.
– Почему?
– Не пришлось.
– Напрасно не общался, всё же это много значит – родители, родословная.
– А ты свою Юлю оформлял в отделе кадров?
– Не смешно. Ты мне не безразличен, ты уверен, что её отец не нацист?
Антон улыбнулся:
– В этом уверен. Но это ничего не меняет. Я её люблю, этого достаточно.
Арсений внимательно разглядывал его:
– Что-то ты темнишь, парень.
Антон никому не мог толком объяснить, почему они с Магдой расстались. И ничего нельзя исправить, с этим надо примириться. Так и останется: он – тут, она – там. Постепенно всё зарастёт, ибо всё зарастает.
Новый год встречали у Гринбергов. Компания была небольшая. Все парами. Антон пригласил Лизу, но она давно договорилась со своим Серёжей. В самый канун он извинился, сообщил, что с родителями летит в Лондон, отца пригласила какая-то корпорация. Лиза расстроилась, никого видеть не желала, уехала к маме в Боровичи.
У Гринбергов было хорошо и немного грустно, как бывает в новогоднюю ночь. С каждым пришла печаль несбывшихся надежд. Поскольку Антон единственный был одинок, Юля пригласила свою подругу Азу. Шепнула Антону: "Не будь с ней букой, она умница". Аза старалась его накормить, усердно накладывала фаршированную рыбу, хвалила салаты, паштеты. Ничего купленного, всё домашнего приготовления. Сейчас это редкость, хозяйки не хотят возиться, купят готовое в магазинах, и ладно. Да и вообще больше зовут не домой, а в ресторан.
С этого у них завязался разговор. Аза поделилась своими наблюдениями. Как меняется уровень женщин в последние годы. Им, психоаналитикам, заказали об этом исследование. Цифры поражали Антона. Посещение выставок, театральных премьер, концертов – всюду женщин больше, чем мужчин. Они читают больше, их всё больше в туристских группах. Среди потребителей культуры процент мужчин быстро уменьшался. Почему?
Тут их прервало выступление президента.
Президент задушевно повторял то же самое, что и в прошлый год, говорил то, что до него говорили другие начальники, – те же пожелания, те же достижения, обещания, всё идёт наилучшим образом и будет ещё лучше.
– Так что никаких надежд, – подвёл итог Арсений.
Тем не менее все весело чокнулись, шумно поздравляли друг друга. Вручали подарки. Надежда не покидала их. Иначе им было бы не прожить.
Главным угощением был гусь с яблоками. Антон наслаждался чревоугодием. Коньяк был настоящий. Елка стояла настоящая. И торт, изготовленный женщинами, был настоящий. Сказочно украшенный. Кофе сварен по всем правилам.
"Достаточно иметь совсем немного друзей, когда они настоящие, – думал Антон. – Их можно любить, и терпеть, и доверять".
Кто-то вспомнил про сочельник, и, хотя до сочельника была ещё неделя, затеяли гадание. Вызвалась Аза. В Японии у отеля, где она жила, сидели хироманты. У них она выспросила, как гадать по ладони.
Все уселись кружком. Каждому она нашёптывала на ухо что-то конкретное – кто-то смеялся, кто-то удивлялся, иные погружались в задумчивость. Юля всплеснула руками, вскрикнула: "Спасибо!" Антона поразило, как она разом похорошела. Он никогда не мог понять, как они сошлись. Арсений был "жгучий красавец", спортсмен, отличный инженер с математическим даром, Юля – выше ростом на голову, добрейшая клуша, хохотушка, модница. "А как Адам выбирал Еву? – сказал Арсений. – Бог не предоставил ему выбора. Взято было ребро, очевидно, из нижних рёбер, из него приготовил Адаму супругу. Господь тоже не имел большого выбора. Брак, дорогой мой, создаётся из двух субъектов, система не просчитывается, смотри теорию самоорганизации".
– Спасибо, разъяснил, – сказал Антон. Он давно в этом убедился.
Друзей надо себе изготовлять терпеливо, уступая, прощая, помогая им оставаться другими. Другой имеет право быть другим – золотое правило.
Очередь дошла до Антона. Аза взяла его руку, но он сжал пальцы в кулак.
– Не стоит.
– Я никому не скажу.
– Мне скажете?
– Конечно.
– В том-то и дело, а я знать про себя не хочу. Судьбе не надо мешать.
Не выпуская его руки, она села рядом. К ним подошла Юля, принесла кофе.
– Женщину украшает не ум, а заботливость, – сказал Антон.