* * *
– Госпожа Торн, распишитесь, пожалуйста, вот здесь. Спасибо. Поздравляю, господин Доминик, – сказал нотариус, ставя электронную печать на документ и протягивая его Ариэлю. – Вы теперь свободный человек. Пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату, вам сведут татуировки.
Мальчик вышел оттуда через пятнадцать минут. Лоб его теперь был так же девственно чист, как и при рождении, и с внутренней стороны запястья был удален регистрационный номер раба, проставленный в купчей.
Теперь, без рабского клейма, без вульгарных золотых браслетов, одетый в нормальную одежду, с волосами, стянутыми в хвост на затылке, он больше не выглядел как уличная шлюха, с одобрением отметила Нэлза. Она отсчитала нотариусу деньги, и они вышли на улицу.
Сообразно обстоятельствам, Ариэль должен был сиять, как начищенный медный триггер, но он был странно мрачен и молчалив. Наверное, еще до конца не осознал, что произошло, не свыкся с мыслью, что он свободен. С другой стороны, мальчику просто вернули то, что принадлежало ему по праву, неужели он должен прыгать из-за этого до потолка?
Они уселись в дальнем углу портовой кантины, подальше от пьяной толпы, и там Нэлза вручила Ариэлю небольшую пачку кредиток, нож и бластер в плечевой кобуре.
– Мой тебе совет – носи его незаметно, под курткой. Здесь на улицах полно сброда, готового прикончить тебя просто для того, чтобы забрать оружие.
Он тяжело вздохнул.
– Ну что еще опять, что за похоронный вид? Денег тебе хватит на пару месяцев, за это время, я думаю, ты найдешь работу…
– Госпожа Нэлза, пожалуйста, не оставляйте меня здесь.
– То есть? Не могу же я взять тебя с собой!
– Почему нет? Я буду вам помогать, я…
– Ариэль, прекрати. У меня тяжелый и опасный бизнес, я привыкла работать одна, а ты будешь только мешать. Сам подумай, у меня всего одна каюта, и вообще корабль для двоих не приспособлен.
– Это же грузовик класса "Трезубец", на нем всегда бывает две каюты, он рассчитан минимум на двух пилотов. Должно быть, вам временами бывает трудно с ним управляться…
– Погоди-ка, ты что, разбираешься в кораблях?
– Я родился и вырос на корабле, – ответил он с плохо скрываемой гордостью. – Правда, не на таком, как ваш, а на "Секире". И я могу быть пилотом, отец меня учил.
– Вот и прекрасно, значит, у тебя тем более не будет проблем с работой. Наймешься на любой корабль в порту. К сожалению, у меня нет тут знакомых, чтобы дать тебе рекомендацию…
– Вы, госпожа Нэлза, редко бывали на Эскузане и не знаете здешних нравов. Вся столица – просто один большой бордель. Здесь все продают себя за деньги или за еду, от поварят до корабельных юнг. Никто моложе тридцати не чувствует себя в безопасности, если у него нет семьи или покровителей. В первой же кантине, куда я зайду, мне подсыплют что-нибудь в питье, и очнусь я точно с такой же татуировкой на лбу.
Она тупо смотрела на Ариэля, начиная понимать, что все не так просто, как казалось ей поначалу.
Тебе не приходило в голову, что мало будет просто выкупить его и выписать вольную? Хотела бросить его прямо на улице, сунув в зубы пару кредиток, и улететь по своим делам? Если ты оставишь его на Эскузане, через три дня он окажется там, куда так боялся попасть – в публичном доме! Нэлза, ты просто свинья. У Альрика он был хотя бы накормлен и имел крышу над головой.
– Ну хорошо, – сдалась она. – Раз уж я связалась с тобой, то несу определенную ответственность за твою судьбу. Я отвезу тебя на Кендар, поскольку сама туда лечу. Там у меня есть друзья, и будет легче тебя куда-нибудь пристроить.
– Я бы хотел остаться с вами, госпожа Нэлза. Пожалуйста! – он поднял на нее свои синие глаза, в которых была мольба и печаль.
– Разговор окончен, – сказала она сквозь зубы. – До сих пор я работала без партнеров, и так будет продолжаться и дальше.
Нэлза оставила Ариэля на "Авроре", вручила ему ведро и тряпку для мытья пола, а сама отправилась навестить пару нужных людей. Вернувшись, она убедилась, что он не врал насчет своего опыта: мало того, что полы и стены сияли чистотой, так еще он умудрился починить проводку в коридоре, до которой у нее уже месяц руки не доходили, выправил несколько вмятин на переборках и перебрал заедающий механизм двери в рубку.
Тем же вечером они вылетели на Кендар – прибежище наемников и контрабандистов со всей галактики.
* * *
Чем больше Нэлза присматривалась к Ариэлю, тем более приятное впечатление он производил. Как только кончилось действие наркотика, исчез и блудливый огонек в глазах, и легкая развинченность движений, и эмоциональная неустойчивость. Мальчик снова стал таким, каким и должен был быть: спокойным, уравновешенным, сосредоточенным. Правда, Нэлза сомневалась, что он во всем остался прежним. Он не шутил и не улыбался, и вряд ли такая серьезность могла считаться естественной в его возрасте.
Она удивлялась самой себе: так быстро привыкла к нему, что его присутствие практически перестало нервировать. Он был молчалив и почти никогда не заговаривал первым, дожидаясь, пока она сама обратится к нему. В разговоре был сдержан и лаконичен, а речь его была классически правильной, от произношения до построения фраз, как у образованного человека. И кроме всего прочего, у Ариэля действительно были задатки пилота: Нэлза устроила ему маленький экзамен и была просто поражена результатами. Пара лет опыта – и он сможет брать призы на косморегатах!
Прекрасно воспитан, хорошие манеры, не болтлив, знает свое дело. Нэлза, он просто идеален.
Ариэль кратко пересказал ей историю своей жизни. Как она и предполагала, он родился свободным. Родители его были родом с Тары, из аристократических, но обедневших семей. Нэлза ожидала чего-то в шекспировском духе, например, два враждующих рода или суровый отец, решивший выдать дочь за другого. Но все было гораздо проще и банальнее: молодые люди просто поженились, купили новенький космогрузовичок и отправились путешествовать, зарабатывая себе на жизнь торговлей и проводя иногда пару лет на твердой земле приглянувшейся планеты. Мальчик действительно родился на борту корабля, в буквальном смысле, когда они были в открытом космосе. Он рос, окруженный любовью и заботой, мать учила его читать и писать, а отец – разбираться в навигационных приборах и держать в руках инструменты. Весь мир мог убираться к чертям – трем счастливым людям на "Зарнице" он был не нужен. Но по всем законам жанра идиллия не может продолжаться долго – и вот несчастный случай унес жизнь матери Ариэля, а потом, когда отец и сын только-только оправились от горя, большой мир ворвался в их жизнь и разрушил ее самым жестоким и беспощадным образом.
Ей повезло. Она умерла мгновенно. Ее смерть не была бы такой легкой, останься она с ними до конца. Может быть, когда мальчика тащили на пиратский корабль, он первый и единственный раз в жизни порадовался, что ее уже нет в живых. Но ты не будешь спрашивать его об этом, Нэлза.
Прежде чем он упомянул о том, как попал в рабство, она ловко перевела разговор на техническое оснащение их "Зарницы". Мальчик был рад отвлечься от грустных воспоминаний. Глаза его заблестели, когда он с воодушевлением начал рассказывать обо всех усовершенствованиях, которые они с отцом сделали своими руками. Она снова перевела разговор на другое, прежде чем он вспомнил, что корабль, бывший их домом, захватчики развеяли в пыль, сгрузив с него все ценное.
Ариэль еще ни разу не произнес слова "пираты", однако для Нэлзы все было очевидно с самого начала. Как еще свободнорожденный юноша из хорошей семьи может оказаться в таком положении, в каком она его нашла? Она не хотела, чтобы он говорил об этом. Пару раз ей приходилось вести дела с пиратами, так что нравы их знала не понаслышке, а о том, что они вытворяют на захваченных кораблях, ей рассказывали предостаточно. Мальчику, может быть, и полезно выговориться, излить душу, по крайней мере, так сказал бы психолог или исповедник, но ради всего святого, я не хочу об этом слышать, подумала она.
"Я не хочу об этом слышать!" – хотелось ей завизжать, когда несколько часов спустя глухой прерывистый голос мальчика в темноте каюты вонзался ей в уши, когда она прижимала к груди его голову, и на руки ей капали горячие слезы, непонятно – его или ее собственные.
Была ночь по корабельному времени, все огни потушены, двигатели ровно гудели, и Нэлза лежала на койке, вслушиваясь в темноту и гадая, что ее разбудило, как вдруг звук повторился – шорох, тихий стон, всхлип, снова шорох. Парню приснился дурной сон, подумала она, не шевелясь, надеясь, что он сам успокоится и заснет, она же не воспитательница в детском саду, чтобы гладить его по голове и подтыкать ему одеяло… Снова стон, и теперь можно различить слова:
– Пожалуйста, не надо, не трогайте меня, пожалуйста, нет, не надо…
Услышав сдавленные рыдания, Нэлза срывается с постели и наклоняется над мальчиком. Он ворочается, из-под закрытых век струятся слезы, прочерчивая на щеках мокрые дорожки, он продолжает умолять, и голос его во сне звучит совсем по-детски, беспомощно и жалобно:
– Не надо, нет, нет, пожалуйста…
– Парень, проснись, черт тебя дери!
Нэлза трясет его за плечи, он открывает глаза – совершенно безумные от ужаса, с воплем отталкивает ее руки, пытается вырваться, твердя все те же слова, как заклинание; она блокирует его сопротивление, прижимая его к себе крепко, но осторожно, и говорит на ухо ровным спокойным тоном:
– Ариэль, это сон, это всего лишь сон, ты меня слышишь? Никто тебе ничего не сделает, успокойся, все в прошлом, их здесь нет, тебе приснился кошмар, ты слышишь меня, Ариэль?
Дрожа всем телом, он обхватывает себя за плечи и прячет лицо у нее на груди. И машинально Нэлза поднимает руку и проводит ладонью по его волосам – интимный жест, какого она не позволяла себе многие годы. Она успевает удивиться самой себе, как вдруг мальчик начинает говорить, голос хриплый и полный страдания, и когда смысл слов доходит до нее, сердце отзывается болью:
– Они убили моего отца, и я думал, что это худшее, что случилось со мной, что ничего не может быть хуже… его поставили к стене и расстреляли из бластеров, но уже через пару часов я мечтал о такой смерти для себя, я просил проявить хоть каплю милосердия и убить меня, но они только смеялись…
– Перестань, перестань, ты не должен рассказывать, – твердит Нэлза, но он ее не слышит, он еще не совсем очнулся от кошмара и не понимает, где он и с кем говорит, воспоминания язвят его, и он не может замолчать, не может остановиться, его всего трясет, это похоже на лихорадочный бред:
– Я был не готов к такому, я не подозревал, что так может быть, мне никогда не говорили, я даже не понял, что они хотят делать, когда они сорвали с меня одежду и голого притащили в каюту… Их было семеро, семеро, я считал, чтобы не свихнуться, я представлял, что это происходит не со мной, будто я наблюдаю со стороны… Они меня били, чтобы я не сопротивлялся, насиловали и снова били, и под конец я делал все, что они хотели, все, даже брал в рот, когда они приказывали, и это было даже лучше, потому что по-другому было больно, очень больно, они разодрали мне там все в кровь… вначале я думал, что не буду унижаться, кричать, просить, но было так больно, что я кричал почти все время, пока мог, и умолял их отпустить меня или хотя бы убить… но они только смеялись и наваливались на меня один за другим, или даже двое сразу, и когда последний закончил со мной, первый снова был готов… и я молился о том, чтобы потерять сознание, чтобы перестать чувствовать, чтобы умереть, но судьба не была милосердна ко мне… они еще несколько раз притаскивали меня в каюту и пускали по кругу, пока летели на Эскузан, но я почти все время был не в себе и ничего не помню до того момента, как очнулся в доме Альрика и узнал, что я теперь раб, собственность, что меня продали ему, как скотину, как вещь…
Знал бы он, у кого ищет сочувствия, а, Нэлза? Его рассказ не вызовет ли к жизни твоих собственных демонов, которые начнут терзать тебя по ночам, как десять лет назад? Не начнешь ли ты снова просыпаться от своих же воплей, вся в слезах, как раньше?
– Замолчи! – крикнула она, задыхаясь, чувствуя, как ее саму начинает охватывать предательская дрожь. – Замолчи!
Она не могла бы сказать, к кому обращены эти слова – к Ариэлю или к ее внутреннему голосу, язвительному и циничному альтер эго, донимавшему ее уже столько лет.
Мальчик вздрогнул и замолчал. Похоже, ее резкий окрик привел его в себя – он пошевелился, отстранился от нее и сел, избегая встречаться глазами.
– Простите, госпожа Нэлза, – произнес он тихо. – Это больше не повторится, если вы будете давать мне снотворное на ночь.
Она незаметно смахнула слезы и какое-то время сидела молча, стараясь проглотить комок, застрявший в горле. "Как я могу оставить его так, без утешения, без слова участия и поддержки? – билось в ее мозгу. – Как я буду смотреть ему в глаза и делать вид, что ничего не произошло?"
– Ариэль, тебе не за что извиняться, – заговорила она чужим, деревянным голосом. – Это всего лишь кошмарный сон. Если и есть в этом чья-то вина, то только моя, потому что я заставила тебя вспомнить о прошлом. И не думай, пожалуйста, что я стану презирать тебя за то, что с тобой случилось. Знаешь, жизнь очень жестока временами, и я встречала много людей, пострадавших еще хуже, чем ты…
– Да, наверное, в вашем мире такое не редкость. Вас трудно чем-то поразить, госпожа Нэлза, – сказал он с горечью, отворачиваясь.
Она выругалась про себя, понимая, что говорит не то, что надо, что ее слова только заставляют его замыкаться. Повинуясь какому-то неясному порыву, Нэлза взяла его за плечо и развернула к себе. Глаза его казались в полумраке совсем черными, уголки губ печально опустились вниз.
– Послушай меня, Ариэль. Тебе нечего стыдиться – ни того, что случилось, ни того, что ты был со мной откровенным. В том, что ты попал в руки подонков, нет твоей вины, и в том, что тебе снятся кошмары – тоже. Кошмары – это еще не самые худшие последствия, какие могли быть, так что считай, тебе повезло. Ты жив, ты свободен, ты теперь сам выбираешь свою судьбу. Не позволяй воспоминаниям испоганить душу, отравить твою жизнь! Такие вещи нельзя держать в себе, и приходит время, когда нужно выплеснуть их, рассказать кому-то, и это тоже не стыдно, поверь мне, мальчик. Время пройдет, и они потускнеют в твоей памяти и исчезнут почти без следа. Прими свое прошлое как данность, отбрось его, как змея сбрасывает кожу. Иначе эти насильники, эти пьяные отвратительные скоты с хлыстами всегда будут с тобой, до самой смерти.
Нэлза, о хлыстах он не говорил ни слова.
Он долго молчал. Она безуспешно пыталась придумать, что еще ему сказать, как его успокоить, как достучаться до него через ту стену, которой он отгородился от мира, когда он, наконец, взглянул ей прямо в глаза и сказал почти шепотом:
– Госпожа Нэлза, можно… попросить вас… дать мне вашу руку. Пожалуйста. Позвольте мне… прикоснуться к ней. Просто пожать.
Поколебавшись, она протянула ему раскрытую ладонь, и он накрыл ее своей и легонько сжал, совсем легко, еле заметно. Она вздрогнула, но подавила свой порыв и не отдернула руку. Прикосновение было даже в чем-то приятным, оно пробуждало давно забытое ощущение дружеской сопричастности, сопереживания, контакта. Ладонь его была больше, чем ее, отметила Нэлза, хотя его руки выглядели маленькими и изящными, не огрубевшими от тяжелой работы.
Держа ее руку в своей, он вдруг спросил, так же мягко и кротко, без тени любопытства, без намерения смутить или озадачить:
– Это ведь шрамы от хлыста у вас на шее?
Она вырвала руку и встала на ноги.
– Уже очень поздно, Ариэль. Нам обоим пора спать, – холодно сказала она. – Надеюсь, остаток ночи обойдется без эксцессов.
И все-таки последнее слово осталось за ним. Когда она дошла до своей кровати, с другого конца каюты донеслось тихое:
– Спасибо вам, госпожа Нэлза, – и она не ответила ничего.
* * *
Единственный город на планете тоже назывался Кендар, для удобства. Сколько Нэлза его помнила, он никогда не менялся. Самый большой и самый захламленный космопорт галактики, разномастные корабли в ангарах и доках, разношерстный сброд на улицах, в кантинах, в увеселительных заведениях. Бывало, здесь в одной подворотне заключали сделку на сотню тысяч, а в другой резали прохожих за пару кредитов и красивую куртку.
Когда она собиралась уходить, Ариэль снова завел тот же разговор. Наверное, надеялся, что за эти пять дней ее сердце смягчилось. Но Нэлза не привыкла менять своих решений: парень останется на Кендаре, и точка. Ее не тронули ни умоляющие синие глаза, ни даже слегка подрагивающие губы, когда он с горечью сказал:
– Лучше мне по-прежнему быть рабом, но остаться с вами.
– Не говори глупостей, Ариэль. Я не оформляла над тобой опеку, только освободила тебя из рабства, и теперь ты пойдешь своей дорогой, а я своей. Все. Ни слова больше.
Однако все оказалось не так просто. Старые друзья и знакомые как будто сговорились не дать ей исполнить задуманное. Томпсон месяц назад улетел к Триадам, Шедар продал корабль и подался в наемники, Эррера укатил по делам бизнеса в Ньюарк, а его компаньон отказывался до его возвращения нанимать персонал. Выслушав очередное "Нэлза, ну ты меня тоже пойми…" от Хейксиса, владельца кантины, она тяжело вздохнула. Никто не горел желанием нанять на работу неизвестно откуда взявшегося парня, за которого непонятно почему хлопотала известная авантюристка. Ему даже подзатыльник лишний раз не дашь, вдруг он ее внебрачный сын или любовник. Нэрган бы ей не отказал, нашел бы место для парня на корабле, не задавая никаких вопросов, но о нем вот уже полгода не было ни слуху ни духу, с тех пор как его "Ипполита" пропала в районе Эстирского скопления. Годы идут, друзья приходят и уходят, а враги накапливаются…
Одолеваемая невеселыми мыслями, Нэлза пробиралась сквозь толпу, привычным жестом положив руку на рукоять бластера. Она не собиралась надолго задерживаться на Кендаре. Если в ближайшую неделю не найти Ариэлю подходящего места, парень превратится в проблему.
В чем, собственно, проблема? У мальчика золотые руки, Нэлза. А ты, между прочим, не молодеешь, и в одиночку действительно трудно управляться с твоей красавицей. Вспомни Триады. Вспомни Аллелуин. Как тебе тогда пришлось побегать между пушкой и пилотским креслом, а, Нэлза? Кронос-два, Ньюарк, Теночтитлан… Кто-нибудь тогда прикрывал твою чертову спину, любительница приключений?
Заткнись, просто заткнись.
Разговариваешь сама с собой, как тихо помешанная? А все от долгих лет одиночества. Скоро начнешь говорить вслух, потом тебе начнут мерещиться шаги в трюме, а потом прямая дорога – в психушку.
Заткнись. Я не стану терпеть на борту своего корабля никого, а уж тем более этого мускулистого ангелочка.
Ах, вот в чем дело? А если бы он был девочкой, а не двуногим животным в штанах?
Все равно. Мне никто не нужен. Если бы я искала второго пилота, то предложила бы это место Лианоре.
Да ну? Ты сама знаешь, что пилот из нее хреновый. И разве ты ей когда-нибудь по-настоящему доверяла?
Можно подумать, этот парень больше заслуживает доверия.