Страна готовилась к Съезду партии. Горбачев готовился к Съезду партии. Совет Министров тоже готовился к Съезду партии, ибо для нас, экономистов, главным вопросом XXVII съезда КПСС был вопрос хозяйственный. Вспомните решение Пленума. Вопрос формулировался так: "Об основных направлениях экономического и социального развития СССР на 1986–1990 годы и на период до 2000 года".
Так же, к слову, назывался и мой доклад на Съезде. Не считаю нужным утомлять вас экономическими подробностями, тем более что газеты и брошюры с текстом доклада из библиотек пока не изъяты.
До меня с политическим докладом выступил Генеральный секретарь ЦК КПСС. Речь шла о демократизации общества, международных отношениях, партийных вопросах. О новой редакции Программы КПСС, наконец. И опять ничего особо революционного, что появится в выступлениях Горбачева позже, тогда еще, в феврале - марте 1986 года, не прозвучало. Идея ускорения социально-экономического развития по-прежнему оставалась коренной. Принятая Съездом Программа характеризовалась как "программа планомерного и всестороннего совершенствования социализма, дальнейшего продвижения советского общества к коммунизму на основе ускорения социально-экономического развития страны".
Я выступал через несколько дней после Горбачева и, по сути, наполнил конкретикой и анализом провозглашенные политические декларации. Это была двенадцатая пятилетка, ставшая, как показала жизнь, пятилеткой перестройки, пятилеткой реформ. Бросался в глаза слишком большой экономический раздел в докладе Генсека. Но если вынуть из Отчетного доклада ЦК КПСС экономическую часть - что останется? В политике-то особо нового, повторяю, не появилось, время не приспело, все новое в экономике сосредоточилось.
Между тем экономику откровенно, беззастенчиво политизировали. Во всяком случае, такой процесс Горбачеву очень по душе был. Конечно, это - в разной мере на разных этапах - в нашей стране всегда существовало. Политика и экономика действительно в условиях планомерно организованного хозяйства связаны неразрывно. Наше общество успело накопить огромный (и, кстати, успешно используемый в развитых капиталистических странах) опыт государственного управления экономикой. В нем было много положительного и немало отрицательного. Но, пожалуй, никогда еще не было такого перекоса в сторону политики, ее сиюминутных, зачастую конъюнктурных задач, столько непродуманных по их экономическим и социальным последствиям предложений и требований со стороны Генсека, как во времена Горбачева. Видимо, сказались и обкомовская закваска, и деятельность на посту Секретаря ЦК по сельскому хозяйству, и стремление сосредоточить все нити управления в своих руках. Как бы то ни было, но ему очень хотелось быть и "ведущим экономистом". В то время, когда партия постепенно теряла свои позиции в обществе, когда реформы в ней самой все больше отставали от требований времени, лидер не думал ни о ее возможностях, ни о путях ее модернизации, ни о ее роли в обновляющемся обществе, ни о ее авторитете. О себе он думал.
Впрочем, это - отдельный разговор. В этой главе я предъявил высшим функционерам партии достаточно горькие обвинения. Выходит, и мой голос - голос коммуниста с тридцатипятилетним стажем - присоединился к хору тех, кто сегодня стремится добить поверженную партию? У нас любят бить упавших. Издеваться над свергнутыми. Толпой топтать тех, кто не в силах ответить на удары. Поэт-современник как-то признался: "Если сотня будет бить кого-то, сто первым я не буду никогда". Согласен с ним! Унизительно и подло поддаться всеразрушающему чувству стадной злости, охватывающей толпу, даже если оно, это чувство, изначально справедливо. Даже если оно направлено против преступника. И я не буду сто первым. Но не только по этой причине. Главное - в другом. Партия - это многие миллионы людей, пришедших в нее с высокими помыслами, с чистыми руками, с горячим желанием сделать все возможное для счастья народа, для расцвета Родины. О ней, о партии, я и хочу сказать свое слово.
Глава 7. Раскол в КПСС
Скажу сразу: датой, с которой демократию в России беззастенчиво, ни от кого не скрывая, начали убивать, считаю 6 ноября 1991 года. В этот день "самый демократический" Президент в мире подписал Указ о запрещении на территории республики Коммунистической партии. Невольно напрашиваются слишком, к сожалению, прозрачные аналогии с действиями властей в Италии или Германии в 30-х годах, где официально загоняли коммунистов в подполье.
Мне могут возразить, что партия была атакована двумя с половиной месяцами ранее, когда ее деятельность тот же человек "для разрядки" приостановил на сессии Верховного Совета республики. И немедленно следом толпы "неореволюционеров", только-только выбросивших партийные билеты, начали растаскивать ее имущество.
23 августа на "трибуне позора" в Верховном Совете России униженный президент СССР, только что привезенный из форосского 72-часового "заключения", еще пространно отстаивал идеи социализма и свою веру в реформированную партию. А на следующий же день он сложил с себя обязанности Генерального секретаря ЦК КПСС. В заявлении по этому поводу он путанно говорил о своей обязанности защитить коммунистов как граждан страны от необоснованных обвинений и в этой связи о самороспуске партии.
Круг замкнулся. Рано или поздно это должно было произойти - пути Горбачева и партии должны были разойтись. Но до сих пор остается загадкой, почему его рекомендации Центральному Комитету о роспуске партии многие восприняли как уже свершившийся факт. Думаю, что подсознательно сработала воспитанная десятилетиями вера в безусловную правильность действий ее лидера - Генерального секретаря.
Это были дни пьянящей эйфории у победителей и тех, кто всегда стремительно примазывается к ним, к власти - какой бы она ни являлась. Собственные убеждения у приспособленцев всегда начисто отсутствуют. Счастливые победители, всерьез считающие себя единственными в стране демократами, должны были упавшую им в руки власть употребить. Поручить столь же демократической прокуратуре начать следствие против тех, кто - как они считали - за семьдесят лет привел страну к унизительному и нищенскому существованию. Ведь именно "демократы" начали благороднейшую борьбу с беззаконием, за построение в стране истинно правового общества!
Но взамен родился абсолютно беззаконный и антидемократический Указ о запрете партии. Всей партии! Девятнадцать миллионов коммунистов оказались вне закона. Пожалуй, редкая из газет в то время удержалась, чтоб не обозвать этот Указ подарком Ельцина поверженным коммунистам к их празднику. Они, правда, забыли, что в течение многих десятилетий это был самый главный праздник государства, всего народа.
Как известно, я не юрист по образованию, но многолетняя работа в хозяйственных и государственных органах заставила меня разбираться в основах этой ныне модной науки. Я хочу остановиться на правовых мотивах скоропалительного указотворчества Президента России.
Допустим, что сама партия - а я здесь употребляю те формулировки, которые гуляют по документам и газетным публикациям, - и только партия виновата в бедах и пагубах народа и страны. Допустим, что она семьдесят с лишним лет грабила, грабила, грабила, что все это понимали и терпели. Но со времен Древнего Рима выражение "все это понимали" не считается доказательством. Партия грабила? Ее имущество ворованное? А как насчет презумпции невиновности? Не партии следует доказывать, что она невиновна, а тем, кто ее обвиняет. Докажите. Поднимите документы - с самых первых дней!
Позвольте, яростно скажут мне, да неужели вы сами не назовете десятки, сотни, тысячи преступлений, творившихся от имени партии?! Назову. Увы - легко. Первые, пришедшие на ум: расстрел царской семьи, массовое раскулачивание, жестокое "расказачивание", цинично инсценированные политические процессы 30-х и более поздних годов, переполненные лагеря, глумление над советскими воинами, попавшими в плен, гонение на интеллигенцию…
Но ответьте, юристы, если вы - юристы, а не политики: разве можно эти преступления отнести именно к партии? Нет, в каждом отдельном случае преступления совершали конкретные лица - пусть даже лидеры РКП(б) - ВКП(б) - КПСС, но - с именами, фамилиями, должностями.
Уголовная ответственность строго индивидуальна, это знает любой мало-мальски грамотный юрист. Если уж решено объявить, что ответственность за преступления несет целая организация, то следует доказать, что все ее члены виновны в их совершении. В нашем случае - все девятнадцать миллионов. Так по закону. А на деле?
Все, что я здесь написал, элементарно и известно каждому, кто в своей профессиональной деятельности сталкивался с вопросами государства и права.
Так вот, если бы все делалось по закону, то заняло бы, полагаю, очень много времени. Что и подтвердилось потом, через год, на Конституционном суде по "делу о КПСС". Да и с лидерами августовской попытки "переворота" вот как вышло: думали, раз - и приговор, по-революционному суровый. Ведь выступил же в те дни господин Силаев, премьер-министр России, с предложением расстрелять виновников "августа" как преступников. В верноподданническом экстазе или с перепугу, что ли?! Но как бы тогда выглядели наши "демократы" в глазах страны и мира? Пришлось все-таки завести следствие, адвокатов к нему подключить… И всего-то с десяток обвиняемых. А здесь - девятнадцать миллионов!
Нет, не мог Президент России и стоящие за ним персонажи дать партии столько времени, сохранить за ней столько полагающихся по закону прав, чтобы она смогла к защите подготовиться. Что революционное, что контрреволюционное сознание помутилось на одном и том же - на полном, открытом и массовом беззаконии и циничном попрании самых элементарных норм общечеловеческой морали. С этим, мне думается, разобрались.
К сожалению, принцип "революционной целесообразности", всегда выступавший как прикрытие абсолютного беззакония, господствует и в "демократические" времена. Тот, кто уничтожил КПСС росчерком пера, вступил в нее тридцатилетним человеком и, как он пишет в своей книге - "исповеди", искренне верил "в идеалы справедливости, которые несет партия". Было это в 61-м, а с 68-го Б. Н. Ельцин - на партийной работе, где прошел все ступеньки, начиная от заведующего отделом Свердловского обкома до кандидата в члены Политбюро.
В октябре 1987 года открылся Пленум ЦК, который стал исходным пунктом дальнейших демократических изменений в жизни партии. Об этом Пленуме немало сказано и написано. К тому времени Ельцин уже почти два года проработал в должности первого секретаря Московского горкома КПСС.
О нем сложилось довольно противоречивое мнение. Многие обратили внимание на радикализм в действиях, особенно в кадровых вопросах, и вместе с тем отсутствие интереса к повседневной, будничной работе. При всей правильности самой постановки вопроса о необходимости борьбы с привилегиями, многие из которых действительно стали у народа бельмом на глазу, настораживали разухабистость его заявлений, от которых за версту несло явной саморекламой, и газетная трескотня вокруг него. Но тем не менее Правительство и, насколько мне известно, ЦК поддерживали его в решении жизненно важных для столицы вопросов.
В начале Пленума Ельцин попросил слово для выступления. Оно оказалось резким и не очень уместным (он, кстати, с последним в своей книге соглашается). Горбачев вынужден был зачитать его личное письмо, о котором даже члены Политбюро узнали только в этот момент. Бурное обсуждение и абсолютно бессмысленное избиение "ослушника" дало обратный эффект: как водится на Руси, возник миф о народном герое - гонимом "защитнике угнетенных".
Естественно, возникает вопрос, как выступление Бориса Николаевича, неглубокое, имевшее явный привкус личностного характера, могло вызвать такую реакцию? Этот феномен нельзя рассматривать в отрыве от реального положения, сложившегося в партии и стране.
В это время эволюционные преобразования в политике и в экономике постепенно переходили в радикальную плоскость. В связи с этим наметились серьезные разногласия в партии, началось, еще глухое, оппозиционное движение внутри и вне ее, которое и подхватило диссидентствующего лидера.
Потом, в 1988 году, была XIX партийная конференция, на которой Ельцин выступил хотя и не очень красноречиво, но на этот раз по делу. Если бы к нему тогда прислушались, может, и события в стране во многом пошли бы по-другому: Ельцин считал, что, начав перестройку, сама партия безнадежно и опасно отстает от событий. В финале же он униженно попросил "политической реабилитации". Иными словами - прощения. Однако большинство выступавших затем ораторов, думаю, не без подсказки Генерального и его присных, с привычным пафосом клеймили Ельцина, и в итоге вопрос о реабилитации тихо-тихо сошел на нет. Ореол гонимого народного героя вокруг него засиял еще ярче. Спустя короткое время он с гигантским отрывом от конкурента выиграл предвыборную гонку и стал народным депутатом, несмотря на совершенно глупейшие титанические усилия ему помешать. А ведь прости его конференция, может, и мешать-то не надо было. Более того, если учесть нашу российскую психологию, эта ситуация еще раз прямо помогла ему победить на выборах.
Я не о тактике "верхов" веду речь - верная она или ошибочная. Собственно, здесь ответ может быть только один: до идиотизма бездарная. К сожалению, сам Ельцин ничем от своих тогдашних "врагов" не отличался и даже написал в своей книге: "Я воспитан этой системой". Так это, могу подтвердить: я с ним еще по Свердловску знаком. И когда пришел срок, он попросту свел счеты со своими обидчиками, запретив партию и тем отняв у них должности, зарплату, кабинеты, машины, правительственные телефоны. То есть внешние атрибуты власти. Он ведь, Робин Гуд наш доморощенный, с партийной верхушкой сражался, которая его прилюдно секла. И победил. И унизил ее со вкусом и смаком. А то, что девятнадцать миллионов заодно в грязь положил, - это мелочи! А то, что законы попрал, - пустяки! Сейчас - он хозяин России, о чем, не стесняясь, прилюдно не раз объявлял…
Двадцать лет в аппарате партии - это огромная ломка характера. Я не знаю ни одного партийного функционера, на котором так или иначе не сказалось бы пребывание у власти. Она часто уродует души, убивает веру, идеалы, надежды. Если я еще могу поверить, что Ельцин "искренне вступал в партию" (его слова), то в искренность его картинного ухода из нее не верю. Потому что уйти - значит измениться, по-другому думать и действовать. А что изменилось в управлении нашей расколотой державой со смертью партии и воцарением у власти "демократов"? В лучшую сторону - ровным счетом ничего.
Такая же тупая, примитивная борьба с инакомыслием: гэкачеписты прикрыли "Куранты" и "Независимую", демократы - немедленно "Правду", "Советскую Россию" и "Рабочую трибуну". Так было в том, 91-м. Повторилось это же и в октябре 93-го. Вдумайтесь в короткую справку: "Правду" закрывали шесть раз при царе и три - при демократах. Плюрализм в действии! Хитрая система поддержки средств массовой информации позволяет четко управлять их направленностью. Желаешь быть верноподданнейшей проправительственной газетой - получай деньги "на прокорм", не соглашаешься - погибай. Вот так просто и вполне "демократически".
Как здесь не вспомнить 1989 год, когда на наше Правительство обрушился шквал критики и решений ЦК по обеспечению прессы газетной бумагой. Что бы нам в то время увеличить цены на бумагу, а потом денежными подачками воспитывать у органов информации чувство уважения к дающему?! Мы же стремились обеспечить одинаковые стартовые условия для всех. Хотели погасить пожар и обеспечить материальными ресурсами информационный бум. Покупали бумагу в Финляндии для газет - чтобы нас же в них "плюралистично" избивали. Сейчас у этих газет тираж упал в десятки раз. У них отобрали и Дом прессы, а они только слегка повизгивали. Жаловаться ведь некому, да и опасно…
Или безудержное расширение бюрократического, чиновничьего аппарата. А ведь нынешних чиновников народу содержать потруднее прежних. Во-первых, они расползлись, как злокачественная опухоль, в больном организме страны: в России их стало в три раза больше, чем было во всем Союзе. Да это видно и по их "среде обитания": теперь они и в Кремле, и на Старой площади, и в Белом доме, и в здании СЭВ, и в бывших Госплане и Госстрое…
Надо полагать, наступит время, когда предадут огласке, во что обошлись переделка зданий, дорогостоящая мебель, мощные ограды от собственного народа. Пока же "храбрая" пресса молчит - ведь можно лишиться "вспомоществования".
Во-вторых, у нынешних аппетиты просто непомерные. По всей стране в коридорах "супердемократической" власти царят откровенное вымогательство, взяточничество, коррупция - куда там коммунистам! Раньше-то хотя б парткомов боялись, да и собственной совести тоже. А разве плохо, когда у человека есть сдерживающие моральные нормы? Нынешним же все дозволено, да и собственных "тормозов" никаких нет…
И, наконец, они, не церемонясь, без всякого угрызения совести, поскольку ее у них, очевидно, и не было отроду, циничной, наглой, тотальной ложью оболванивают триста миллионов жителей бывшего СССР, немалая часть которых поначалу поверила с детской наивностью, что стоит запретить Коммунистическую партию - и жизнь пойдет по-другому: лучше, чище, честнее, гуманнее, справедливее и к тому же, конечно, богаче…
И впрямь на наивных людей это рассчитано. Ибо какой же мало-мальски умный не понимает, что власть во всех эшелонах захвачена теперь как раз теми, кто вчера называл себя правоверными большевиками и боролся с антипартийными явлениями, мешающими строить светлое завтра. Но всегда найдутся те, которые представят их миру (да они и сами не стесняются говорить о себе так) великими и гуманными реформаторами. "Без лести преданные" появляются не только в Бетховенском зале.
У меня в семье не было коммунистов. Отец работал в шахте, мать воспитывала меня и брата, они о членстве в партии не думали. Брат тоже не вступил. А я вступил. В 50-м пришел на Уралмаш после техникума, стал работать сменным мастером в сборочно-сварочном цехе, потом дорос до начальника участка. Тоже о вступлении в КПСС не помышлял. Не потому, что не верил или считал, как принято было говорить, себя недостойным. Просто существовали мы - партия и я - в каких-то разных плоскостях и не пересекались. Она была сама по себе, я - сам по себе. В 56-м состоялся XX съезд, и я впервые душой услышал партию. И голос ее прозвучал так громко, так честно, с такой болью и откровенностью, что я не счел для себя возможным оставаться по-прежнему сам по себе. В декабре 56-го меня приняли в КПСС.
Разные были люди в большой партийной организации Уралмаша. Я постепенно, пока дорос до директорских погон, узнал многих. Были карьеристы, которые старались воспользоваться причастностью к партии, чтобы решить свои проблемы, удовлетворить свои личные амбиции. Но костяком организации оставались, как принято говорить на производстве, работяги. Не обязательно рабочие - работягами и инженеры бывают, и начальники.
Старики в большинстве своем вступали в партию на фронте и на заводе в годы войны, достаточно велик был и "призыв XX съезда". Ни в какие верхи, ни в какие президиумы эти люди не рвались, никто не платил им больше, чем беспартийным, никто не оделял их квартирами и машинами, да и ордена с медалями на Уралмаше вешались на грудь отнюдь не по партийному признаку. Просто все они, все мы работали не за страх, а за совесть.