Я счастлив и благодарен судьбе, что так часто в жизни сводила она меня именно с теми, кого некогда называли "винтиками". Слово по существу уничижительное. Но убери винтик - и машина встанет. И держава рухнет. А она стояла благодаря таким "винтикам". Стояла, несмотря ни на что! Держалась потому, что в основе ее, несмотря на всевозможные перекосы, лежала объединяющая народ идея. Она выражала высокий нравственный идеал, по которому сверялись мысли и поступки людей и вокруг которого они и объединились.
Как можно забыть, что в Великой Отечественной войне именно партия была цементирующей силой на фронте и в тылу. Разве знаменитые слова "Коммунисты, вперед!" были для плаката? Без партии мы не поднялись бы из послевоенной разрухи, не создали бы мощную индустриальную державу, не сделали бы народ образованным. Именно она создала вторую сверхдержаву планеты. Об этом хулители партии предпочитают не помнить.
Никогда я не сомневался в простой истине: идея сама по себе не может быть виноватой, если, конечно, она не посягает на основы общечеловеческой морали. Идею возвышают или опускают исполнители. Люди. Гении или бездарности. Благодетели или преступники. Смотря кто ее понесет. Иначе ведь и христианство можно обвинить в страшных преступлениях инквизиции… Впрочем, об этом чуть подробнее - в следующей главе.
Я не отказался от идеи строительства общества социальной справедливости, не сдал партийный билет, когда началось массовое бегство из КПСС, не порвал его, не произносил покаянные речи для своего самосохранения. Я не отказывался и не отказываюсь от своего прошлого, от собственных убеждений в угоду тем или иным политическим соображениям…
В 1989 году политическая обстановка в стране резко изменилась. В начале лета состоялся Первый съезд народных депутатов СССР, образованный в соответствии с измененной Конституцией. В разгоряченной атмосфере съезда в адрес КПСС было высказано много претензий, тяжелых обвинений и призывов к возмездию. В выступлениях чувствовалась и гражданская, политическая незрелость ораторов, и их надежда помочь стране, освободив ее от "гнета КПСС", несли они в себе и справедливую критику, обнажающую реальные проблемы деятельности партии в обществе. Но были и вполне сознательные, хорошо срежиссированные акции по дискредитации партии, которая в результате исторического развития стала мощной политической организацией, глубоко интегрированной в государственные структуры. Именно поэтому было крайне опасно разрушать авторитет партии в интересах деструктивных сил. Но тот, кто дирижировал всем этим, знал, что для смены власти и общественного строя необходимо было подрубить этот партийно-государственный стержень, на котором держалась страна.
Были и объективные причины явно разрастающегося политического кризиса. После XIX партконференции и прихода к государственной власти новой структуры в виде Съезда народных депутатов и постоянно действующего Верховного Совета СССР партия должна была немедленно перестроиться, кардинально реформироваться. Необходимо было опережающими темпами готовить ее к работе в новых условиях - организационных, теоретических, идеологических…
Все эти субъективные и объективные факторы вызывали тревогу многих партийных организаций, от них поступали предложения о немедленном созыве Пленума ЦК, на котором надо было рассмотреть вопросы о характере деятельности партии в новых условиях, об изменениях в ней самой. Было уже очевидно, что если не выработать новую стратегическую линию деятельности партии, то вся перестройка может обернуться для народа небывалой бедой.
Вместо Пленума состоялось - 18 июля 1989 года - совещание в ЦК КПСС первых секретарей ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов партии. Обеспокоенный складывающейся ситуацией в партии и стране, я решил выступить на нем. Комментарии моего выступления наиболее объективно дал бывший работник аппарата ЦК Валерий Михайлович Легостаев в своей книге. Позволю себе взять из нее не очень большую выдержку:
"Два события на этом совещании привлекли внимание всей партии, вызвали обширные комментарии в партийной среде. Первое - выступление Н.И. Рыжкова, члена Политбюро ЦК, Председателя Совета Министров СССР. Оно было воспринято как наиболее смелое, принципиальное, наиболее партийное из всех, звучавших на совещании. В нем содержался точный анализ нарастания негативных явлений в КПСС, откровенно говорилось о том, к чему это может привести все общество. Косвенным, но достаточно ясным образом ответственность за подобное состояние партии возлагалась, наряду с Политбюро и уже не существовавшим тогда Секретариатом, и на Генерального секретаря: "Особо хотел сказать, что мы должны всячески содействовать, чтобы Генеральный секретарь ЦК М.С. Горбачев больше внимания уделял своим партийным обязанностям". В общем, Генсеку предлагалось заняться партией, доверив хозяйственные дела правительству.
Заканчивая свое выступление, Н.И. Рыжков сказал: "Дело еще не дошло до того, чтобы правомерным стал лозунг: "Партия в опасности". Но, глядя правде в глаза, мы должны ясно видеть: такая возможность существует…" Слова эти, несмотря на смягчающую оговорку "дело еще не дошло", звучали из уст главы Правительства как очень серьезное предостережение".
Многочисленные отклики на это выступление, да и автор цитируемой книги делают вполне прозрачный намек, что на этом совещании появился новый Рыжков. Не забуду, что, когда я еще не сошел с трибуны, один из членов ЦК вскочил со своего места и закричал: "Почему товарищ Рыжков не говорит об экономике?" Я вынужден был ему ответить, что я часто с этой трибуны действительно говорю о проблемах народного хозяйства, но сейчас наступил тот момент в нашей жизни, когда надо говорить о партии. И я как член Политбюро сделал это.
Я понимал, что политическая обстановка требовала от меня активнее, настойчивее включиться в чисто партийную работу во имя самой партии, а в конце концов - и во имя страны. Но этим выступлением я не преследовал цель обеспечить себе путь для такой деятельности, хотя потом мне многие намекали на то, чтобы я возглавил партию. Но экономист во мне взял верх. Возможно, это было моей ошибкой! Ведь, сохранив партию, можно было сохранить и Союз. Боль и тревога и за партию, и за страну наполняли меня в тот момент. Да и сейчас они - боль и тревога - не утихают.
Это выступление мне тоже не простили, но громкого, как с Ельциным, спектакля устраивать не стали: время другое пришло.
Я только что написал, что партия своевременно не перестраивалась, не готовилась работать в новых условиях, когда многопартийность уже стала реальностью. Возникают вопросы: почему? Кто в этом виноват? Отвечу ссылкой на одну из известных газет, в которой появилось пространное интервью "деда эпохи" (так в тексте) А.Н. Яковлева. Он достаточно четко сформулировал стратегию разрушителей партии и Союза ССР: "Сначала тоталитарный режим надо было сломать через тоталитарную партию, другого пути не было… Потому что, только используя ее тоталитарный характер, выражавшийся как в организованности, так и в дисциплине и послушании, можно было сломать тоталитарный режим…" Полагаю, что именно этим и можно объяснить нежелание Горбачева, Яковлева и их единомышленников реформировать партию в условиях шквального изменения политической обстановки в стране, чтобы использовать ее как орудие изменения общественно-политического строя в СССР.
В начале июля 1990 года открылся XXVIII съезд КПСС. Это был последний Съезд партии. Ожидалось, что он пройдет сложно и непредсказуемо. Буквально за несколько дней до этого была образована Российская компартия. Она родилась по инициативе снизу и отражала растущие тенденции суверенизации России, что и произошло по государственной линии практически одновременно. После долгого сопротивления и маневрирования "верхов" республиканская компартия была создана, но это обстановку ни в КПСС, ни в обществе изменить уже не могло.
В последний предсъездовский год в партии практически произошел раскол. Такой же раскол произошел и в Политбюро. Прошли времена, когда в этом высшем органе партии в жарких дискуссиях находили компромиссные решения. Сейчас же ПБ состояло из нескольких групп, и они были непримиримы. С одной стороны - Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе, Медведев, с другой - Рыжков, Лигачев, Воротников, Слюньков, Зайков. Было, конечно, и "болото". К сожалению, и среди наших соратников не всегда было единство. Разногласия по отдельным, иногда даже частным, вопросам отражались на взаимоотношениях и вредили общему делу. К тому же Политбюро с начала 90-го года практически прекратило свою деятельность.
В предсъездовский период у высшего руководства партии не было серьезных проработок ее стратегии. Рассматривались спонтанно частные вопросы, отдельные проблемы. Видно было, что оно не в состоянии выработать ее четкую позицию в сложной политической обстановке. Слишком глубокими внутри него были разногласия, нередко - противоположными взгляды на происходящее. Остановлюсь только на двух моментах периода подготовки к Съезду.
Еще на XIX партконференции остро стоял вопрос о совмещении постов Генсека и главы государства. Я в то время был за это совмещение, так как считал, что партия должна быть авангардом реформ, что для этого у нее есть все. Но к 1990 году обстановка резко изменилась, да и мы окончательно сделали вывод, что Горбачев мало занимается партией и использует ее главным образом для своих личных целей, прежде всего для получения еще большей государственной власти.
Среди руководителей партии возникла идея предложить Горбачеву пост ее председателя с определенными ограниченными полномочиями, а руководство КПСС передать новому Генсеку. Сначала Горбачев согласился с этим. Но через несколько дней в категорической форме сказал мне, что не желает быть номинальным руководителем партии и не согласен с этим предложением. Кто над ним поработал в эти дни, мне до сих пор не известно. Я полагаю, его советники, а точнее советчики, опасались, что при другом руководителе КПСС найдет себя в новой политической обстановке, реформируется и обретет второе дыхание. Вот это и не входило в их планы. Выход для себя они нашли в создании поста заместителя Генерального секретаря.
Далее. За несколько дней до XXVIII съезда было созвано Политбюро. Заседание проходило в Ново-Огареве. Там Горбачев готовил свой доклад Съезду. Никто из моих соратников не принимал участия в его подготовке. Не было и традиционного тщательного обсуждения на ПБ предстоящего доклада.
В процессе обсуждения некоторых съездовских проблем встал вопрос о будущем составе новых Политбюро и Секретариата. Кто-то из присутствующих к тем кандидатурам, которые были уже названы, внес предложение ввести в состав ПБ меня и Лукьянова. Мы с ним понимали, что в сложившейся обстановке это принесет лишь вред партии. Президент страны - Генсек КПСС, Предсовмина и Председатель Верховного Совета - члены ПБ. Это даст противникам КПСС повод активизировать ее травлю, обвинить в монополизме и сосредоточении высших государственных постов в руках одной партии. Мне и Анатолию Ивановичу пришлось долго убеждать присутствующих в нецелесообразности подобного шага. А членами ЦК мы считали необходимым остаться, если нас изберут на Съезде.
Теперь о нем, о Съезде. Прошло пять лет между двумя съездами партии. Для нее и для страны это были годы взлета и падений, надежд и разочарований. Кризис охватил и партию, и страну. Конечно, он созревал уже давно, но Горбачев придал ему, прямо можно сказать, мощное ускорение. Вот в этом отношении оно ему, к сожалению, удалось.
Советская научная мысль хорошо изучила кризисы капитализма, но сколько-нибудь серьезных научных трудов о возможности кризиса в социалистическом обществе не существовало. Критика частностей подменяла глубокие исследования и выводы. Да их и быть не могло, поскольку коммунистическая идеология в принципе не признавала возможности кризиса нашего общества (как западная идеология не признавала достоинств его).
За последние годы возникло глубокое отчуждение между ЦК, его Политбюро и Генсеком, с одной стороны, и партийными организациями на местах - с другой. С каждым месяцем оно разрасталось. За полтора года до XXVIII съезда партия уменьшилась на миллион человек и насчитывала в своих рядах примерно 18 миллионов. Активно "пошел процесс" внутрипартийного брожения и размежевания в рядах КПСС по идейно-политическим и национальным мотивам. Слово "раскол" наполнилось реальным содержанием. Волна антикоммунизма, все выше поднимаемая так называемыми демократами, не встречала на своем пути никакого сопротивления. Наступило время, как говорили остряки, когда советский народ под руководством КПСС стал бороться против КПСС. И если в первой части этой формулы - народ - содержалось немалое преувеличение, то вторая, увы, была близка к истине: партию разрушали самые активные ее члены, пользовавшиеся слепотой, бездеятельностью, а то и попустительством и поддержкой ее высших руководителей. Миллионы покинули партию, когда пример подали их идеологические вожди. КПСС пала в результате беспрецедентного в истории человечества предательства.
О Съезде написано немало, и поэтому мне нет необходимости его подробно анализировать. На нем столкнулись в основном две силы. Одна - уже четко осознавшая, что перестройка предана и что она пошла по совершенно иному, по сравнению с провозглашенным, пути. Эти люди считали, что надо остановить разрушительные процессы. Их тут же окрестили "консерваторами". Вторая сила - "реформаторы", которые теперь уже не скрывали своей основной цели - разрушения КПСС и изменения общественного строя в стране.
На Съезде покинул не только ЦК, но и партию Ельцин. В ответ на выдвижение его кандидатуры в состав нового ЦК он сделал заявление о своем выходе из КПСС и ушел со Съезда. Это была подготовленная заранее его вдохновителями и дирижерами броская политическая акция, стимулирующая раскол партии и бегство из нее.
Для меня такой ход событий не был неожиданным. Я знал, что это произойдет, дело было лишь в выборе времени и места. Не могла эта публика не воспользоваться ситуацией для нанесения удара по ослабленной партии, в которой в то время она еще состояла. Позволю себе сделать здесь достаточно большое отступление. Возможно, оно поможет читателю прийти к некоторым выводам.
В предыдущей главе я писал о том, что в докладе Генсека на июньском 1985 года совещании по научно-техническому прогрессу было недвусмысленно сказано о лидерах московской и ленинградской партийных организаций. Было ясно, что здесь намечаются кадровые перемены, и в коридорах ЦК говорили об этом почти открыто.
Настойчиво муссировались слухи, что только случайность не позволила Г. В. Романову стать Генсеком. На мой взгляд, это были хорошо инсценированные домыслы. Позже они были использованы для демонстрации, о чем я уже говорил, "трудной борьбы" за власть. Но в то время по поведению Романова подобные выводы нельзя было сделать. Думаю, он реально оценивал свои возможности. Ну а вскоре, в июле 1985 года, на Пленуме он был освобожден от обязанностей Секретаря ЦК и члена ПБ и отправлен на пенсию. Лидер Ленинграда Л.Н. Зайков на этом же Пленуме стал Секретарем ЦК с тем же кругом обязанностей - курирование ВПК.
О В.В. Гришине, лидере столичной партийной организации, тоже было достаточно много разговоров как о претенденте на высший партийный пост. Надо полагать, что фраза Лигачева на XIX партконференции об "абсолютно других решениях" касалась и Гришина, который являлся одной из ведущих фигур брежневского "ядра". Прошло немного времени, и в декабре того же года он тоже был отправлен на пенсию, а его пост занял Ельцин, до этого недолго проработавший в должности заведующего Отделом строительства, а затем ставший Секретарем ЦК.
Как ни парадоксально, но первую скрипку здесь сыграл Лигачев. Именно он настоял на переходе в Москву своего будущего злейшего и непримиримого врага. Став Секретарем ЦК и занимаясь партийными кадрами, Лигачев посетил Свердловск. Ему очень понравился энергичный секретарь обкома КПСС, и по приезде он настойчиво, со свойственной ему напористостью начал убеждать, что именно такой тип руководителей необходим для перестройки. Безусловно, он убедил в первую очередь Черненко и Горбачева. Со мной, да и с другими секретарями ЦК, по этому поводу никто не советовался. Я часто задаю себе вопрос, почему так произошло? Почему именно Егор Кузьмич стал инициатором перевода Ельцина в Москву и сумел вывести его на всесоюзную орбиту? Думаю, потому, что в их характерах много общих черт. И, как одноименные заряды, они обязаны были рано или поздно оттолкнуться друг от друга. Так оно и произошло.
После любых общественных потрясений и государственных катаклизмов мы часто спрашиваем себя и других, а что было бы, если бы… Была бы революция 17-го, если бы не было Ленина? Пошла бы страна по пути Сталина, если бы жил Ленин? Был бы период так называемого застоя, если бы Брежнев ушел в 75-м, и была бы перестройка, о которой сейчас идет речь, если бы не Горбачев встал во главе партии? Что было бы с Советским Союзом, если бы Ельцин остался на Урале? О роли личности в истории написано немало теоретических трудов, начиная с древних философов. Об этом писали и основатели марксизма, народники, великое множество известных и безвестных авторов. По-моему, последние полтора-два десятка лет нашей истории дали более чем выразительный материал для анализа и новых выводов философам и социологам…
Но возвратимся в 1985 год. Как-то поздним вечером раздался звонок прямого телефона Генсека (я еще работал в ЦК). Он попросил срочно зайти к нему, и через несколько минут я был уже у него. По кабинету ходили, что-то обсуждая, Горбачев и Лигачев. По первым же фразам я понял, что речь идет о смене Гришина.
- Ты ведь знаешь, что настало время укрепить руководство столицы. Мы с Егором сейчас обсуждаем возможную кандидатуру на пост первого секретаря Московского городского комитета. Хотели бы посоветоваться с тобой, - начал Горбачев. - Я надеюсь, что у вас есть уже предложения?
- Да. Нам нужен туда крепкий и боевой товарищ. Наше мнение с Егором Кузьмичем, что это должен быть Ельцин. Ты его знаешь, твое мнение? Откровенно говоря, до того я не очень задумывался над этим кадровым вопросом - у меня своих, экономических забот хватало. Но на такое предложение я не мог прореагировать положительно. Оно было для меня не только совершенно неожиданным, но и непонятным, удивило и поразило меня.
- Да, я знаю Бориса Николаевича и считаю, что он абсолютно не годится для этой роли. Не забудьте, что речь идет об огромной столичной организации, где сосредоточена масса заводских рабочих и основная научная и творческая элита страны. Здесь должен быть умный, гибкий, интеллигентный руководитель. Ельцин же человек другого склада: хотя он и строитель, но по своей натуре - разрушитель. Наломает дров, вот увидите! Ему противопоказана большая власть. Вы сделали уже одну ошибку, переведя его из Свердловска в Москву, в ЦК, не делайте еще одну, роковую.
Мои доводы не были восприняты. Решение ими было уже принято. И мне оставалось только сказать:
- Я вас не убедил, и вы пожалеете об этом. Когда-то будете локти кусать, но будет уже поздно!