Некоторые современные историки, говоря о роли Кутузова в организации пожаров, приводят немало весьма оригинальных и замысловатых аргументов. Оказывается, что семья Голенищевых-Кутузовых была тесно связана с масонско-розенкрейцеровскими кругами. Масоном был и сам фельдмаршал. При посвящении в 7-ю степень шведского масонства он получил орденское имя Зеленеющий Лавр. По мнению некоторых рьяных сторонников этой версии, именно от своих тайных начальников он получил приказ оставить Москву без боя. Следующий и самый главный пункт этого приказа – провести магический ритуал, превратив в магический алтарь огня всю российскую столицу, принеся в жертву не только огромное количество имущества, но и ее православные святыни, и часть населения. Якобы для того, чтобы французы не смогли помешать этому магическому действу, и был вывезен из Москвы весь противопожарный инвентарь. Для максимального эффекта завоеватели во время проведения ритуала должны были находиться как можно ближе к жертвенному огню. С этой целью для них оставили в качестве дополнительной приманки ценности Монетного двора и оружие в Арсенале. И хотя сам по себе гигантский пожар, уничтоживший до 2/3 города, ощутимого ущерба французской армии не нанес, его карающая магическая сила уничтожила ее боевой дух. В качестве еще одного аргумента в пользу этой версии указывают на герб Голенищевых-Кутузовых, на котором изображен орел – один из символов огня в магии и мистике.
Что ж, "магическая версия", как и многие другие, имеет право на существование. Однако, некоторые ее сторонники идут дальше, утверждая, что Россия в Отечественной войне 1812 года одержала победу именно с помощью магии и мистики. Такие заявления не что иное, как очередная попытка конъюнктурщиков от науки принизить и патриотический дух русского народа, и полководческий гений фельдмаршала Кутузова. Здесь стоит вспомнить слова, сказанные им самим во время переговоров с французским посланником Лористоном:
"Я хорошо знаю, что это сделали русские, проникнутые любовью к родине и готовые ради нее на самопожертвования, они гибли в горящем городе".
Безусловно, и М. И. Кутузов, и граф Растопчин были незаурядными личностями, которые не боялись принимать тяжелейшие решения и брать на себя всю ответственность за их последствия. Каждый из них на своем месте делал свое дело. Кстати, именно московский губернатор одним из первых ратовал за назначение Кутузова главнокомандующим. Но затем произошло охлаждение в их отношениях. Дело в том, что перед Бородинским сражением Растопчин пообещал фельдмаршалу выслать к нему 30 тысяч ополченцев и еще около 80 тысяч вольной московской дружины, но слово свое не сдержал, чем очень его подвел. Вот почему Кутузов категорически не пожелал видеть губернатора на военном совете в Филях. Когда русская армия, отступая, подошла к Москве, то обнаружилось, что этих войск не существует. Узнав об этом, обиженный фельдмаршал даже разговаривать с Растопчиным не стал и настоял на его удалении от штаба. Тот, в свою очередь, возмутился тем, что его не пригласили на совет, да еще и приняли на нем решение, прямо противоположное тому, в чем он до этого убеждал москвичей. И губернатор перешел в оппозицию к Кутузову. Он даже писал письма царю, полные клеветы на действия фельдмаршала. Положение графа при армии стало просто нелепым. Дойдя до своего имения Воронцово, он сжег его и уехал во Владимир.
"Цивилизованные" грабители
Еще не успели утихнуть пожары, как наряду с огненной стихией Москву охватила стихия воровская. Но если поджогами занимались русские, то разграбление города целиком на совести французов. Надо сказать, что Наполеон пытался упредить такое развитие событий. Уже через неделю после вторжения в Россию он подписал приказ по армии: арестовывать всех солдат, уличенных в грабежах и мародерстве, предавать их военно-полевому суду и в случае обвинительного приговора расстреливать немедленно. "Железный маршал" Даву неукоснительно исполнял этот приказ. Но даже частые казни не помешали разграблению городов. О других корпусах армии и говорить не приходится. Восхищавшая всех прежде дисциплина наполеоновских войск куда-то исчезла.
Характерно, что когда наполеоновская армия занимала столицы европейских государств – Берлин, Вену, Мадрид и Варшаву, случаев грабежей, мародерства и насилия над местными жителями не наблюдалось. Командование делало все возможное, чтобы сохранять в занятых городах спокойствие и порядок. Для этого оно весьма активно сотрудничало с местными властями. В России же такого сотрудничества не было, как и регулярного обеспечения войск всем необходимым.
Еще одной причиной можно считать то, что привыкшие к строгой дисциплине французы теперь составляли в армии меньшинство, а преобладали итальянцы, поляки, немцы, голландцы, португальцы, испанцы и швейцарцы с хорватами – понемногу от всех государств, где доселе воевал Бонапарт. Все чаще ему поступали и доклады о дезертирстве, беспорядках в некоторых частях. Были случаи, когда солдаты даже организовывали целые шайки, которые мародерствовали по всему пути следования армии. Эти "солдаты удачи" разграбили Минскую губернию, Смоленск и другие российские города. Что касается Смоленска, то Наполеон объяснял это так: "Трудно было избавить от грабежа город, взятый, можно сказать, на копье и брошенный жителями; все, что в нем оставалось, сделалось добычею моих воинов, ожесточенных долговременными лишениями первейших потребностей жизни". И вот теперь настал черед Москвы. Как только "великая армия" заняла город, он немедленно был объявлен трофеем. Французы даже внесли известный порядок в его разграбление: частям назначались свои дни и часы, даже районы, где они могли заниматься таким промыслом. Сохранились воспоминания очевидцев тех событий: "В первый день грабила Старая гвардия; в следующий – Новая, а в третий – корпус маршала Даву и так далее". И здесь у Наполеона нашлось оправдание: его армия считала Москву огромным лагерем, брошенным неприятелем.
Прошло пять дней, но вакханалия разграбления пылающего города продолжалась. Император сделал попытку прекратить этот беспредел, издав приказ о прекращении мародерства, но это не помогло. Солдаты продолжали бесчинствовать. Гвардейцы Лефевра и Мортье, солдаты корпусов Мюрата и Даву врывались в пустующие дома, магазины, кладовые и погреба, забирая из них ценные вещи, одежду, картины, продукты и прочее. По улицам русской столицы беспорядочно шлялись расхлябанные и хмельные вояки. Свои ноши они тащили под мышками и на плечах, и просто волоком. Г. П. Данилевский так описывает эти события: "Грабеж продолжался в безобразных размерах. Солдаты сквозь дым и пламя тащили на себе ящики с винами и разной бакалеей, церковную утварь и тюки с красными товарами. У ворот и входов немногих еще не загоревшихся домов толпились испачканные пеплом и сажей, голодные и оборванные чины разных оружий, вырывая друг у друга награбленные вещи. На площадях в то же время, вследствие наступившего сильного холода, горели костры из выломанных оконных рам, дверей и разного хлама. Здесь толпился всякий сброд".
Подвергся разграблению и Кремль. На его территории французы наскоро соорудили несколько горнов и печей. В их котлы они бросали взятую в кремлевских соборах и окрестных церквях серебряную и золотую утварь и посуду, оклады с икон и образов, кресты из драгоценных металлов. Так вандалы переплавляли русские святыни в слитки из золота и серебра. Были выкинуты на пол мощи святителей Алексея и Филиппа. Наполеон посчитал необходимым вмешаться в сбор трофеев, сделав его организованным. Он велел изъять из церквей и соборов Московского Кремля все самое ценное и снять с колокольни Ивана Великого гигантский крест, который русские считали главным символом православия и связывали с ним благополучие своей страны. Он планировал водрузить его в Париже над Домом инвалидов. Когда французы попытались снять крест, произошел загадочный случай. Вдруг колокольню окружили стаи ворон. Они неистово каркали и беспрестанно кружили над ней. Это привело Наполеона в раздражение: он предположил, что стаи этих зловещих птиц пытаются защитить крест, и приказал рассеять их ружейными залпами. Снять эту священную реликвию с колокольни французам все-таки удалось.
Забегая вперед, скажем, что в целом французская армия пробыла в Москве 34 дня. Но за это время она не отдохнула и не оправилась от долгих переходов, как того хотел Наполеон. Напротив, она разложилась, становясь день ото дня все менее боеспособной. В подтверждение этого А. Манфред приводит выдержки из письма от 4 октября военного интенданта Анри Бейля, более известного миру как Стендаль: "Я пошел с Луи посмотреть на пожар. Мы увидели, как некий Совуа, конный артиллерист, пьяный, бьет саблей плашмя гвардейского офицера и ругает его ни за что ни про что… Маленький г. Ж., служащий у главного интенданта, который пришел, чтобы маленько пограбить вместе с нами, начал предлагать нам в подарок все, что мы брали и без него… Мой слуга был совершенно пьян; он свалил в коляску скатерти, вино, скрипку, которую взял для себя, и еще всякую всячину. Мы выпили немного вина с двумя-тремя сослуживцами". "Эти темы – грабеж и пьянство – проходят через все письмо Стендаля из Москвы", – заключает А. Манфред.
Наполеон хочет мира
Оценив ход последних событий и их вероятные последствия, Наполеон пришел к выводу, что оставление русскими Москвы никак не повлияло на их решимость продолжать борьбу с захватчиками. А ведь именно в этой древней столице он хотел заставить их подписать мир. Не меньше императора этого желала и вся его армия – от маршалов до солдат.
Не дождавшись от русской стороны предложений о перемирии и не в силах вынести тягостное ожидание, Наполеон сам стал писать об этом Александру I и Кутузову, по сути, выступая в роли не победителя, а просителя. Трижды он пытался вступить в переговоры с русским монархом, но безрезультатно.
Между тем шанс на заключение мирного договора у него был. Ведь, как отмечали современники, после Бородинского сражения и оставления Москвы "в русской армии господствовало настроение печали и подавленности, причем на мир в ближайшем же будущем смотрели как на единственно возможный исход". Однако среди военного командования было немало и тех, кто считал, что с Наполеоном нельзя подписывать постыдного мира и что Москва должна стать для его славы последней могилой. Именно такую позицию занял и российский император. После гибели столицы Александр I решил "продолжать войну с Наполеоном до последних пределов возможного".
А тем временем пребывание в разграбленном и сожженном городе становилось для французов все более опасным. Наполеоновская армия не располагала ни продовольственными складами, ни запасами фуража, ни достаточным количеством снарядов и патронов. Она уже начала испытывать даже недостаток в продовольствии и теплой одежде, а ведь надвигались холода. Из-за нехватки фуража началась массовая гибель лошадей. Знаменитая французская кавалерия теряла их тысячами. Единственный путь, соединяющий армию со своими тылами, проходил по совершенно опустошенной войной местности. Москва постепенно превращалась для нее из победного трофея в мышеловку, которая вот-вот могла захлопнуться. Вскоре выяснилось, что пока французы занимались грабежами и мародерством, город оказался в полукольце русских регулярных войск и ополчения. Все чаще нападали на захватчиков и партизанские отряды. Все это могло привести французов к капитуляции.
Все, кто находился в это время рядом с Наполеоном, отмечали его особенную мрачность. Он словно был охвачен предчувствием надвигающейся гибели. "Наполеон находился в Кремле, – писал его адъютант, граф де Сегюр. – К унылому безмолвию мертвой Москвы присоединялось и безмолвие окружающей ее пустыни и еще более грозное молчание Александра. И слабый звук шагов наших солдат, бродивших в этой обширной могиле, не могут уже вывести Наполеона из задумчивости, оторвать его от ужасных воспоминаний и от еще более ужасного предвидения будущего". Большую часть времени он проводил с графом Дарю, которому сознавался, что хорошо понимает, в какое опасное положение попал в Москве. Под угрозой оказалась его репутация и престиж, как человека, не знавшего ошибок, главными качествами которого были упорство и настойчивость. Теперь он чувствовал, что русские его дурачат, но зашел уже так далеко, что не мог больше ни идти вперед, ни отступать, ни оставаться, ни сражаться с честью и успехом.
Наполеон словно хотел забыться. Часто он целыми часами в оцепенении полулежал на кушетке, а иногда проявлял интерес к совсем неожиданным вещам. Так, он посетил Преображенский скит с целью, чтобы поддержать раскольников. В его сознании возникали новые "идеи во спасение": отменить крепостное право в России и вызвать народное возмущение. Наполеон даже поручил своему близкому окружению собрать сведения о пугачевском бунте и разыскать одно из последних воззваний самозванца, где якобы были указаны фамилии знатных особ, имевших права на российский престол. Розыски ни к чему не привели.
Однажды в промежутке между чтением светской поэзии и романов Наполеон пригласил в Кремль продавщицу дамских нарядов с Дмитровки и стал обсуждать с ней вопрос об объявлении воли крестьянам. В другой раз он велел драматургу Боссе составить список тех артистов "Комеди Франсез", которых без большого ущерба для этого театра можно было бы вызвать из Парижа для концертов в театре на Большой Никитской. Впоследствии драматург с горечью заметил: "Разумеется, если бы он решился остаться в Москве, не случилось бы ничего хуже того, что случилось!"
Пытаясь остановить разложение в армии, Наполеон начал проводить в Кремле военные смотры. Он сформировал батальоны из кавалеристов, которые лишились лошадей, ежедневно издавал приказы с объявлением наград отличившимся на плацу. Но вскоре и смотрам пришел конец: вдруг выпал первый снег, который не только засыпал кремлевский двор, но и развеял последние иллюзии на спасение, которыми французский император старательно отгораживался от реальности. С той поры он уже думал только об отступлении из Москвы, хотя упорно не говорил ни с кем на эту тему.
И все-таки 4 октября (20 сентября) Наполеон предпринял еще одну, последнюю попытку договориться с русскими о перемирии. В письме Александру I он описал гибель столицы от пожаров, учиненных русскими, изложил предложения компромиссного мира, а в случае их неприятия пригрозил, что "Петербург испытает ужасы Москвы". В своих мемуарах де Сегюр писал, что эта угроза Наполеона была лишь вспышкой гнева и отчаяния, попыткой запугать русских. В начале он хотел отправить на переговоры своего высшего офицера Армана де Коленкура, который нравился Александру I и пользовался некоторым влиянием на него. Между Наполеоном и Коленкуром состоялась длительная и напряженная беседа. Император заявил ему, что будет просить русских о том, чтобы у него потребовали мира так, словно он сам соблаговолил даровать его. Он напомнил ему, что готов идти на Петербург. При этом не преминул лестно отозваться об Александре I: "Его характер отвечает нашим интересам. Никакой другой государь не мог бы заменить его с пользой для Франции".
Но прямой и упрямый по характеру Коленкур был не способен на лесть. Он открыто заявил Бонапарту, что к русским с такими предложениями обращаться бесполезно, пока французские войска окончательно не покинут Россию. Они уже осознали свое преимущество и видят, что мир нужен именно Наполеону. Поэтому офицер отказался вести переговоры. Тогда император решил послать Лористона. Тот также попытался возразить ему и высказал свое мнение: предложил начать отступление на Калугу. Но Наполеон не терпел возражений и сказал, что пойдет по этой дороге лишь в случае заключения мира с русскими. Он показал Лористону письмо к Александру I и приказал срочно отправиться к Кутузову и получить от него пропуск в Петербург. На прощание император сказал ему: "Я хочу мира! Мне нужен только мир, и я непременно хочу его получить! Спасите только честь!"
На переговоры с Лористоном явились адъютант Александра I князь Волконский и начальник штаба русской армии Беннигсен, а Кутузова там не было. Между тем по инструкции, данной Лористону Наполеоном, переговоры должны были вестись лично с фельдмаршалом. Поэтому французский посланник с высокомерием отклонил всякое посредничество и хотел уже прервать переговоры и вернуться в Москву. А тем временем Беннигсен встретился с Мюратом и договорился о прекращении военных действий.
Только в полночь начались переговоры с Кутузовым. Начало было плохим. Лористону не понравилось, что кроме фельдмаршала на встрече присутствовали Волконский и Коновницын, и он потребовал их удалить. Просьбу его удовлетворили. Лористон вручил фельдмаршалу личное послание Наполеона, написанное в льстивой и ласковой манере: "Князь Кутузов! Посылаю к Вам одного из моих генерал-адъютантов для переговоров о многих важных делах. Хочу, чтобы Ваша светлость поверили тому, что он Вам скажет, особенно, когда он выразит Вам чувства уважения и особого внимания, которые я с давних пор питаю к Вам. Не имея сказать ничего другого этим письмом, молю Всевышнего, чтобы он хранил Вас, князь Кутузов, под своим священным и благим покровом. Наполеон". Затем посланник изложил главнокомандующему русской армии цель и мотивы переговоров и попросил пропуск в Петербург. Их беседа, во время которой фельдмаршалу было интересно узнать настроения, царившие в армии противника, и усыпить его бдительность, длилась около часа. Возможно, что в ходе ее обсуждался и "вариант Клебера", который предусматривал эвакуацию французов. Поняв, что Наполеон требует мира любой ценой, Кутузов дал понять Лористону, что теперь цену будут назначать русские. Зная, что французский император – мастер на хитроумные комбинации, он постарался смешать планы противника: что касается выдачи пропуска, то это, дескать, превышает его полномочия, поэтому лучше поручить Волконскому отвезти письмо Александру I, а до его возвращения от государя заключить перемирие. Игра в кошки-мышки продолжалась… Посланника такой вариант, конечно же, не устраивал, но он ничего не мог поделать. Было ясно, что его миссия провалилась.
Фельдмаршал задержал Лористона в своей ставке, а сам с курьером отправил письмо царю, в котором настойчиво советовал ему не идти ни на какие переговоры с Наполеоном. И Александр I этот совет принял. Да и как было его не принять, если после сдачи и сожжения Москвы армия и дворянство в большинстве своем не поддерживали идею мира с Наполеоном. И не считаться с этим царь, потерявший уважение и популярность после многих военных неудач, не мог. Наполеон, рассчитывавший на его слабость и безвольность, ошибался. Теперь Александр I хорошо знал о его безвыходной ситуации и потому был настроен непримиримо: "Не надо малодушного уныния! Поклянемся удвоить мужество и настойчивость! Враг находится в пустынной Москве, точно в могиле… Половина этой армии уже уничтожена железом, голодом и дезертирством, и в Москве у него только ее остатки. Он находится в самом центре России, но еще ни один русский не повергнут к его стопам!.. Благословим руку, избравшую нас как первую нацию для защиты дела добродетели и свободы!"