По пути из аэропорта Джорджо подробно рассказывал обо всем, что произошло во время каникул. Джулия, не перебивая сына, слушала про штормовое море, про нахальных девчонок, которые вгоняли Джорджо в краску своими бесстыжими вопросами о его невинности. Застенчивый Джорджо терпеть не мог подобных разговоров. Еще Джулия узнала, что он благодаря врожденной дипломатичности избежал столкновения с агрессивно настроенными панками, что мистер Матту обыграл его в шашки, что Новый год они встретили очень весело и на ужин была жареная курица с соусом карри, рецепт приготовления которой Джорджо теперь отлично знал.
– А теперь рассказывай, как ты отпраздновала Новый год, – сказал Джорджо.
– Я? – переспросила Джулия, лихорадочно соображая, что бы такое придумать.
Не могла же она посвящать его во все тонкости своей болезни, рассказывать о радиотерапии, об аресте Гермеса, об обвинении его во всех смертных грехах. Все это слишком сложно для подростка, его психика не готова к таким испытаниям.
– Знаешь, – положив руку ей на плечо, сказал вдруг Джорджо, – зря я все-таки уехал, не надо было в праздник оставлять тебя одну.
– Ну что ты, мой мальчик. – Джулия готова была расплакаться от умиления.
– Мама, скажи, что-то случилось? Я чувствую, ты какая-то не такая.
– Какая это "не такая"? – все еще надеясь отшутиться, ответила Джулия вопросом на вопрос.
– Я уже не маленький, – сказал Джорджо серьезно. – Если что-то произошло, я должен об этом знать.
Джулия решила начать с котенка. Как он воспримет его гибель?
– Котенок убежал, – не отрывая глаз от дороги, сообщила она.
– Почему ты за ним не смотрела? – воскликнул Джорджо.
Иногда она замечала, что он становится похож на Лео: у того тоже первый порыв – обвинить ее, а потом уж разбираться, в чем дело.
– Я не думала, что он выскочит в окно, – сердито ответила Джулия.
– И что было потом?
– Ничего хорошего.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Он попал под машину, и когда мы с Амброй подбежали, он уже был мертвый.
– Нет! – в отчаянии закричал Джорджо и со всей силой ударил кулаком по приборному щитку.
– Прекрати! – строго сказала Джулия. – Я любила котенка не меньше тебя, и мне тоже его очень жаль, но в жизни иногда случаются неизбежные вещи, так что остается только смириться. Сколько ни стучи кулаками, котенок не оживет. Все, в конце концов, смертны, даже твоя мать.
– Но умер он, а не ты, – в его голосе Джулии послышался упрек.
Потрясенная такой чудовищной логикой, она чуть не наговорила ему обидных слов, но взяла себя в руки и смолчала. Мальчик искренне был привязан к котенку, его отчаяние вполне понятно. Лучше в такой момент удержаться от упреков, иначе все кончится скандалом. Амбра приготовила на обед любимое блюдо Джорджо – рис с шафраном и тертым пармезаном, но к еде никто не притронулся.
– Разогреем на ужин, – сказала Амбра, унося в кухню блюдо с аппетитным ризотто. Она не сомневалась, что через несколько часов к мальчику вернется потерянный аппетит.
Джорджо отправился в сад. Джулия сказала ему, что похоронила котенка в клумбе, на которой каждую весну зацветают синие крокусы. Поплакав там, он вернулся в дом и через десять минут уже уплетал за обе щеки свой любимый желтый ризотто.
Когда Амбра ушла, он позвонил сначала отцу, потом Матту в Уэльс, чтобы сказать, что долетел благополучно и уже дома. После этого он сел рядом с матерью и, прижавшись к ней, как в детстве, смущенно прошептал:
– Прости меня.
– За что? – тая от неожиданной сыновней ласки, спросила Джулия.
– Я знаю, ты не виновата, что котенок погиб. Ты из-за него была такая расстроенная?
– Из-за него тоже.
– А из-за чего еще?
Что-то она должна ему рассказать. Лучше про Гермеса, благо его уже выпустили из тюрьмы. Про свою болезнь она рассказывать не решалась, опасаясь испугать сына.
– Гермес находится под следствием, – сказала она спокойным голосом.
– Почему? – удивился мальчик, и в его золотистых глазах вспыхнули огоньки гнева.
– Его обвинили в том, будто он взял деньги с несчастного отца, у которого безнадежно заболел сын, и будто он лечил этого мальчика не так, как следовало, отчего мальчик умер.
– Это, конечно, все неправда, – без вопросительной интонации сказал Джорджо.
– Конечно, – все так же спокойно ответила Джулия. – Обвинения абсолютно беспочвенны.
– Он в тюрьме?
– Был несколько дней, но дело даже не в этом. Ему запретили работать, пока…
Джулия не смогла договорить и опустила голову на плечо сына.
– Не волнуйся, мамочка, – начал успокаивать ее Джорджо. – Гермес с ними справится, он сильный. Вот увидишь, все кончится хорошо. – И он, стараясь успокоить мать, погладил ее по волосам.
– Будем надеяться. Ты прав, он сильный, но отстранение от работы для него самое тяжелое наказание. Без своего дела он как рыба без воды.
– Ты его очень любишь, да, мам?
– Очень.
– Как меня?
– Это нельзя сравнивать, я люблю вас по-разному.
– А если я начну ревновать? – делая вид, что шутит, спросил Джорджо.
– У тебя нет ни малейшего основания для ревности.
– Есть, потому что с тобой мы знаем друг друга уже четырнадцать лет, а Гермес появился совсем недавно.
– А вот тут ты ошибаешься. Я познакомилась с Гермесом, когда мне было пятнадцать. Значит, сколько лет я его знаю?
– Ты никогда не рассказывала мне об этом, – растерялся Джорджо.
– Если хочешь, могу рассказать, – предложила Джулия.
– Расскажи.
Он уютно устроился на диване рядом с матерью, предвкушая длинную и интересную историю, как в детстве, когда неистощимая на выдумки Джулия каждый вечер рассказывала какую-нибудь занимательную сказку.
Вчера
1960 год
Глава 1
Простуда – вполне уважительная причина, чтобы остаться дома, особенно когда надо идти на мессу, – ничего скучнее на свете не бывает. Именно из-за утренних месс Джулия ненавидела воскресенья.
В этот день по заведенному раз и навсегда порядку семья де Бласко в полном составе отправлялась в церковь. Фальшивые улыбки приветствующих друг друга прихожан, последние сплетни, передаваемые шепотком, пока священник талдычит с амвона свои прописные истины, потом опять сладкие улыбки при прощании, потом бар на углу, где учитель латыни смакует свой неизменный кампари, Бенни с Изабеллой потягивают молодое вино, а Джулия, как самая младшая, довольствуется лимонадом. Перед уходом глава семьи просит завернуть ему с собой пять трубочек с кремом, которые будут поданы на десерт к воскресному обеду. Нет, уж лучше жестокая простуда, чем этот надоевший ритуал.
Джулия заболела скорее всего из-за резкой перемены погоды. Стоял июнь, но вдруг сделалось по-осеннему холодно, задул ледяной ветер, пошли дожди. Джулия и в самом деле чувствовала себя плохо: у нее слезились глаза, текло из носа, она беспрерывно чихала, но перспектива остаться в доме одной и в течение нескольких часов наслаждаться полной свободой радовала ее.
Она сунула руку под матрац и вытащила книгу. Это был запрещенный в Италии роман Генри Миллера "Тропик Рака", который вчера ей дала подруга. В школе Джулия не отличалась особым прилежанием, зато к чтению у нее была настоящая страсть. Благодаря деду и вопреки отцу она прочла всего Сальгари, Жюля Верна, Рафаэля Сабатини и Джека Лондона. Чтобы не уснуть во время воскресной мессы, она под монотонный голос священника воображала себя то спутницей Красного корсара, то попадала в плен к пиратам в бурном Карибском море, то обедала с легендарным капитаном Немо на его "Наутилусе". Когда она подросла, на смену приключениям пришли французские и русские романы, которые были в их домашней библиотеке. Год назад она открыла для себя американскую литературу, правда, Генри Миллер писал уж слишком смело, некоторые места романа приводили ее в смущение.
Закутавшись в теплую шаль, Джулия открыла книгу и нашла место, на котором вчера остановилась. Углубившись в чтение, она как раз дошла до очень откровенной сцены, когда услышала какой-то непонятный шум. Она закрыла книгу и прислушалась. Шум доносился из сада. Значит, она не одна, кто-то остался дома.
Спрятав роман под подушку, Джулия вылезла из теплой постели и подошла к окну. Стук повторился, на этот раз гораздо громче. Откинув занавеску, Джулия увидела по пояс голого молодого человека, который, легко взмахивая тяжелым топором, рубил сосну. Сосна недавно засохла, и Витторио де Бласко вынес ей смертный приговор. Похоже, что этот сумасшедший, скинувший рубашку в такой холод, как раз и приводил этот приговор в исполнение. Склонная к фантазиям, Джулия уже начала входить в роль леди Чаттерлей, но любопытство взяло верх, и она стала гадать, кто этот храбрый вояка, который сражается в их саду с бедным беззащитным деревом.
Когда молодой человек повернулся лицом в ее сторону, она узнала его: это был Гермес, сын женщины, которая изредка, когда в семье появляются лишние деньги, приходила к ним помогать по хозяйству. Фигура у Гермеса была просто потрясающая. Их школьная учительница по рисованию наверняка сравнила бы его с Аполлоном Праксителя.
Джулия стояла и смотрела на красивое сильное тело, и в ней поднималась волна раздражения. "Ну и тип, – с неприязнью подумала она, – размахался тут топором у всех на виду!" Ее даже передернуло от отвращения.
Кутаясь в шаль, она вернулась в постель, намереваясь продолжить чтение и больше не отвлекаться на всякую ерунду. Она открыла книгу, стараясь вникнуть в мелькавшие перед слезящимися глазами строчки, но ей трудно было сосредоточиться. Голова гудела, как пустой котел, дышать было трудно, в глазах появилась резь. Она прикрыла воспаленные веки, и тут же перед ее закрытыми глазами возник Гермес, совершенный в своей красоте, как греческий бог.
Джулия снова встала и подошла к окну. Мысль, что она может смотреть на мужчину, оставаясь при этом незамеченной, взволновала ее. Гермес время от времени прерывал работу и вытирал с лица пот.
Несколько дней назад он заходил к отцу, после чего Витторио де Бласко устроил за обедом разнос ее старшей сестре Изабелле.
– Стыдись, лентяйка! – с пафосом говорил он. – Аристократка по крови, ты живешь в культурной среде и не можешь одолеть латынь даже в рамках школьной программы! А вот юноша из нищей, неблагополучной семьи, сын простой малограмотной служанки выучил древние языки так, как я их не знаю, всю жизнь проработав в школе. Вот с кого надо брать пример!
– Если он все знает, зачем же ему с тобой заниматься? – язвительно спросила Изабелла, которая готовилась к экзаменам на аттестат зрелости спустя рукава.
– Затем, что он хочет поступить в университет и получить стипендию – у него ведь нет денег на обучение. А за мою помощь он расчистит наш сад.
Глядя из-за занавески на Гермеса, Джулия вспомнила этот разговор слово в слово, хотя тогда за обедом и не придала ему большого значения. Сердце ее вдруг бешено заколотилось, она поняла, что Гермес ей нравится.
Шмыгая носом и время от времени чихая, она быстро оделась, сбежала вниз и распахнула дверь в сад. Гермес, стоя к ней спиной, наносил по дереву ровные ритмичные удары, и на его плечах под блестящей от пота кожей перекатывались мощные мускулы. Ей пришлось несколько раз окликнуть его, пока он, наконец, не обернулся. Джулии почудилось или в его голубых глазах действительно загорелись радостные искры? Джулия залюбовалась его чудным лицом с правильными, почти классическими чертами, его красивым разгоряченным телом.
– Что тебе? – спросил он, опуская топор.
– Кричу, кричу, а ты не слышишь. Кофе хочешь?
– Не откажусь. – И он улыбнулся ей мягкой ласковой улыбкой. – Позови, когда будет готово.
Подняв топор, Гермес возобновил свой поединок с обреченной сосной, а Джулия, которая все это время теребила от волнения свою косу, вспыхнув, пошла на кухню.
– Иди, готово! – крикнула она через минуту, задетая его спокойным и уверенным тоном.
Гермес надел майку и вошел в дом. Они сели за стол.
– Папа сказал, что тебе уже двадцать, это правда? – спросила Джулия.
Он медленно потягивал кофе, наслаждаясь каждым глотком, и смотрел на нее рассеянно, словно не видя. В эту минуту для него, казалось, не было ничего важнее этой маленькой чашки, наполненной крепким, горячим, ароматным напитком.
– Папа очень хвалит тебя, – не дождавшись ответа, снова заговорила Джулия. – Говорит, что с латынью и греческим у тебя полный порядок.
– Твой отец – добрый человек.
– Нет, правда, если у тебя не было проблем с учебой, почему ты только сейчас получаешь аттестат зрелости?
– Я пошел учиться с восьми лет.
Джулия чихнула в носовой платок, постаравшись сделать это как можно тише и незаметней.
– Почему? – спросила она гнусавым голосом.
– Что почему?
– Почему ты пошел в школу с восьми лет?
– Потому что моей матери было не до того. Да и сам я не горел желанием просиживать штаны в школе.
Мать Гермеса Катерина пила. С помощью алкоголя ей удавалось забыть на время о нищете, о безнадежном положении семьи. Ее муж не вылезал из тюрем, оказываясь там всякий раз из-за пустяковых краж. Трезвая Катерина была доброй женщиной и хорошей матерью, но когда она напивалась, то теряла человеческий облик.
Джулия внимательно слушала Гермеса. Теперь она поняла, что имел в виду отец, когда говорил о нищей и неблагополучной семье своего трудолюбивого ученика.
– А почему тебя зовут Гермесом? – продолжала свой допрос Джулия.
– Фантазии моего отца. "Гермес – посланник богов", – любил он повторять, но какой же я посланник богов, я просто сторожевая собака.
С детской непосредственностью он аккуратно собрал ложечкой остатки нерастаявшего сахара со дна кофейной чашки и, вскинув на Джулию свои голубые глаза, с улыбкой сказал:
– Спасибо. Пора за работу.
Он вышел в сад, и Джулия как завороженная последовала за ним. "Какой он красивый, – подумала она, – самый красивый на свете! И как это я раньше не замечала?"
Ветер стих. Дождя уже не было.
– Почему ты сторожевая собака? – задав очередной вопрос, Джулия громко чихнула.
– Ты не пробовала принимать панадол? – вместо ответа спросил Гермес.
– Бесполезно. Пока само не пройдет, никакие лекарства не помогут. Ответь все-таки, почему ты назвал себя сторожевой собакой?
Гермес взмахнул топором и вонзил его в надрубленный ствол. Потом разогнулся, поплевал на ладони и задумчиво потер их.
– Ты не хочешь отвечать?
– Это не очень интересная история. – Он посмотрел на нее в упор. – Думаю, тебе знать ее совсем не обязательно.
– Ошибаешься. Я очень люблю всякие истории, и твоя история мне очень интересна.
– Отец сам выбрал для меня такую роль. Он хотел, чтобы я приглядывал за матерью. Дело в том, что, когда он сидел в тюрьме, мать каждый раз беременела. Нас у нее шестеро, и все от разных отцов.
Гермес покраснел. В уголках его мягких, красиво очерченных губ появились горькие складки. "Зачем я откровенничаю с этой несмышленой девчушкой?" – подумал он, невольно любуясь ее блестящей черной косой и глубокими бархатными глазами.
Джулия тоже смутилась. Нет, она не находила ничего шокирующего в признании Гермеса, просто ей стало стыдно, что она вызвала его на откровенность, заставила признаться в том, в чем ему явно признаваться не хотелось.
– Какая же я идиотка! – с искренним отчаянием воскликнула она. – Задаю тебе дурацкие вопросы… Лучше бы молчала!
Гермес легонько хлопнул ее по плечу и улыбнулся.
– Ничего страшного! – словно подбадривая ее, сказал он. – У нас в квартале все об этом знают, хотя и не подают виду. И то, что моя мать пьет, тоже ни для кого не секрет. Конечно, я мог бы тебе что-нибудь наврать, но мне не хочется. Ты такая… непосредственная, что тебе грех врать. Что касается моих родителей, я их очень люблю – и мать, и отца тоже. Да, несмотря ни на что, Корсини я считаю своим отцом, и должен тебе сказать, он не такой уж плохой человек, хотя и не может похвастаться благородным происхождением.
– Происхождение тут ни при чем! – горячо перебила его Джулия, которая терпеть не могла отцовские разглагольствования о благородстве и знатности их рода.
– Вот и я говорю, ни при чем! – подтвердил Гермес.
– Папа говорит, что ты способный и много знаешь, – решила переменить тему Джулия.
– Послушай, детка, мне надо закончить работу и идти домой заниматься. Ты не против, если мы продолжим наш разговор после моих экзаменов?
– Дедушка говорит, что я часто сама не знаю, чего мне хочется. Зато я знаю, что если мне чего-нибудь хочется, то сразу, сейчас. В июле меня здесь не будет, я уеду в Модену.
Гермес отложил топор, взял в руки ее лицо и поцеловал. Для Джулии это было полной неожиданностью.
– Ты не такая, как другие, Джулия, – сказал он, глядя ей прямо в глаза. – И хотя у тебя распухший нос и красные глаза, ты очень красивая. Ничего, что еще девочка, зато все понимаешь, как взрослая. И еще ты очень милая.
Джулия вспыхнула.
– А ты умеешь вгонять женщин в краску. – В ее улыбающихся глазах стояли слезы, и причиной их на этот раз была вовсе не простуда.
– Жаль, что у меня нет времени на девушек, особенно на таких, как ты.
– А чем я такая особенная?
– Отвлекаешь человека от работы.
– Просто я тебе не нравлюсь.
– Ты мне очень нравишься.
– Докажи!
Гермес склонился к ней, приблизил свои губы к ее губам, и она почувствовала прикосновение его языка. Впервые в жизни ее, пятнадцатилетнюю девочку, целовал мужчина. Целовал по-настоящему, не то что Заира.
– Теперь во мне миллионы твоих вирусов, – со смехом сказал Гермес. – Через два дня я буду чихать, как и ты. Довольна?
– Гермес, ты чудо! – прошептала Джулия.
Красноносая, со слезящимися глазами и гнусавым от насморка голосом, она чувствовала себя в эту минуту самой счастливой и самой красивой на свете – ведь она нравилась такому замечательному парню!
– Иди в дом, здесь холодно, – заботливо сказал Гермес и направился к дереву, а Джулия опрометью бросилась в свою комнату и заперлась изнутри. Ей надо было побыть одной, еще раз вспомнить и прочувствовать то, что с ней случилось, – ведь это был ее первый любовный опыт.
Через несколько минут в саду раздался треск – упало срубленное Гермесом дерево.