В Русской Правде указано, что "Аже закупъ бежить от господы, то обель; и деть ли искать кунъ, а явлено ходить, или ко князю или к судиям бежить обиды деля своего господина, то про то не робять его, но дати ему правду", то есть если закуп убежит от своего господина, то автоматически становится полным (обельным) холопом. Причем если с разрешения господина он отправится искать денег на выкуп личной свободы или же из-за нестерпимых обид от хозяина отправится к князю искать правду, то ему следует дать эту правду, что подразумевало в древности – дать ему суд, который чаще всего решал дело закупа в пользу его господина, так закуп из свободного состояния легко переходил в рабское. Причем рабом мог стать даже не какой-то простой крестьянин закуп, а именитый купец, если, по несчастью, он вдруг терял доход и становился банкротом. С этим делом в древности все было просто. Переход закупа в холопство тоже был очень прост. Стоило закупу совершить правонарушение – украсть что-то или взять на время, испортить имущество хозяина, тот имел право превратить его в холопа или продать другому хозяину, после чего закуп терял право на внесение выкупа.
О холопах Русская Правда говорит так:
"Холопьство обелное трое: оже кто хотя купить до полу гривны, а послухи поставить, а ногату дасть перед самемъ холопомъ.
А второе холопьство: поиметь робу без ряду, поиметь ли с рядомь, то како ся будеть рядилъ, на том же стоить.
А се третьее холопьство: тивуньство без ряду или привяжеть ключь к собе без раду, с рядомь ли, то како ся будеть рядилъ, на том же стоить.
А въ даче не холопъ, ни по хлебе роботять, ни по првдатьце, но оже не доходять года, то ворочати ему милость; отходить ли, то не виноватъ есть".
Суть этих статей Русской Правды в путях перехода свободного человека в холопы. Существовало три пути, как стать обельным холопом или рабом: "если кто купит (поступающего в холопы) до полгривны в присутствии свидетелей (сделки) и ногату (княжескому судье) заплатит перед самим холопом, если кто женится на рабе без договора (с ее владельцем), а если с договором (рядом), то как договорились, так и будет, если кто поступит в тиуны или в ключники (господина) без договора с ним, если же с договором, на том и стоять, а за ссуду хлебом с любым придатком человек не становится холопом, но если он не отработает долга (в течение условленного срока), то обязан возвратить полученное; если же отработает, то ничем больше не обязан, если не отработает и долга не отдаст – путь в холопы открыт". Боярские тиуны и ключники считались высшими холопами, но были лично несвободными, только заключение договора с господином давало возможность не попасть в рабскую зависимость. В холопы приходилось продавать себя и смердам, и горожанам, если они были разорены и лишены средств к существованию, сделка проводилась при свидетелях, но сути это не меняет. Такая же рабская судьба ожидала и тех, кто брал в жены рабыню. Только чуть позже в законе появилось дополнение, гарантировавшее личную свободу рабыне после смерти ее хозяина, да и то в том случае, если она прижила с ним детей. Правда, дети от хозяина и рабыни не считались рабами, хотя женщина продолжала оставаться в рабстве. Дети от таких союзов носили название рабичичей. Именно так называет наша летопись князя Владимира, рожденного от брака Святослава с рабыней Малушей. На самом деле переход в холопство, причем полное, мог происходить не только по трем названным выше причинам -
"…неволя возникала и из других источников, из некоторых преступлений "разбоя, конокрадства^, из торговой несостоятельности, а из других памятников знаем, что холопство создавалось еще пленом и княжеской опалой, не говоря уже о происхождении от холопа".
Интересно, между прочим, что имущество в Правде ценится гораздо выше жизни человека, даже свободного человека, а не холопа. Самые тяжелые выплаты вменяются не за убийство, а за поджог и конокрадство. Это дало повод Ключевскому сказать, что "произведение труда для закона важнее живого орудия труда – рабочей силы человека".
"Личность человека, – говорит он, – рассматривается как простая ценность и идет взамен имущества. Мало того: даже общественное значение лица определялось его имущественной состоятельностью".
Вот почему смерд, простолюдин, работающий на земле, который имеет хоть какое-то имущество, ценится больше, чем раб, не имеющий ничего, – все, чем он обладает и чем пользуется, автоматически считается имуществом его господина, включая его самого.
Правда, и этот средневековый арендатор, смерд, на собственное имущество имел весьма относительные права. К тому же и права детей смерда на наследство, или задницу, как называлось оно в Древней Руси, были эфемерными: хозяин мог забрать это имущество после смерти смерда, чем и пользовался:
"Аже смердъ умреть, то задницю князю; аже будуть дщери у него дома, то даяти часть на не; аже будуть за мужем, то не даяти части им".
То есть, если смерд умрет, то его имущество отходит князю, только незамужним дочерям он должен выделить приданое.
"Смерд, работавший на княжеской земле со своим инвентарем, мог передавать дочерям только движимое имущество, остальное же, т. е. участок земли и двор, после смерда, не оставившего сыновей, наследовал князь".
Горожанин находился на ступеньке выше – он мог завещать имущество своим детям. Простолюдин, особенно городской, имел и право голоса на своем вече, у раба такого права не имелось. Зато и за все его прегрешения сполна расплачивался владелец – он платил за холопа, если тот что-то украл на стороне или испортил, не было и никакого спросу с хозяина, если он забил своего холопа до смерти, – с рабом он мог делать все, что ему заблагорассудится. Но любой свободный человек был куда как выше любого холопа. Если холоп имел несчастье ударить свободного человека, то мало того, что хозяин платил обиженному за оскорбление, так еще и этот обиженный имел полное право, встретив этого холопа, убить его. Закупы, стоявшие на промежуточной ступени между свободой и рабством, имуществом тоже не располагали, орудиями труда наделял их хозяин. С переходом в состояние закупа человек терял некоторые права свободного человека: теперь его могли подвергать телесным наказаниям, он больше не мог быть полноценным свидетелем на суде, если его в этом качестве привлекали, то лишь для решения по незначительным делам и только когда не было свидетелей свободных, он, как и холоп, не имел права отвечать за свои проступки: в случае кражи за него платил тот, кто его нанял. Закупы поддерживались в некотором искусственном состоянии, надеясь заплатить выкуп за свою свободу, но чаще вопрос решался в сторону несвободы.
"Ссуда делала закупов должниками владельцев и ставила их в личную зависимость от последних, – поясняет Ключевский, – сообщая им характер полусвободных людей. Такой характер этого состояния обнаруживался в том, что, во-первых, хозяин пользовался правом подвергать своего закупа телесному наказанию за вину; во-вторых, закуп мог быть свидетелем на суде только в незначительных тяжбах и при отсутствии свидетелей из свободных лиц; в-третьих, закуп не отвечал сам за некоторые свои преступления, например за кражу… Закуп по Русской Правде мог всегда прекратить свою зависимость от господина, заплатив ему долг, и закон ставил известные пределы судебной власти господина, как и его праву на труд закупа. Но те же ограничения свободы последнего указывают на усилия владельцев сравнять закупов со своими сельскими холопами. Наконец, боярские тиуны, оставаясь холопами, пользовались некоторыми правами свободных лиц и тем приближались к состоянию закупов: суд принимал их свидетельские показания "по нужде", когда не было свободных свидетелей; за убийство тиуна, как и свободного простолюдина, закон назначал сорокагривенную уголовную пеню, а не двенадцатигривенный штраф, как за убийство простого холопа. Итак, закон придавал неодинаковое юридическое значение лицам, различавшимся хозяйственным положением".
В целом, отмечает Ключевский, "различие прав вырабатывалось не из отношений общества к верховной власти, а из экономических отношений лиц между собою, из имущественного неравенства людей". Три этих класса – княжьи мужи, люди и холопы – к XII веку претерпели некоторое усложнение, и появилось шесть разрядов, различавшихся уровнем гражданских прав. Эти перемены произошли благодаря появлению новой религии – христианства. Новые церковные власти стали активно строить церкви, приобретать земли, возводить монастыри, и в отличие от князей, которым было мало дела до их временного владения, церкви и монастыри относились к своим владениям с полной серьезностью. Состав самих служителей церкви был очень пестрым: священником мог стать как решивший уйти от мира князь, так и бывший холоп: нередко сильные мира сего жертвовали монастырям своих холопов, которым церковь возвращала личную свободу и не препятствовала в продвижении по карьерной лестнице, если таковые склонности наблюдались. Выходцы из разных слоев населения тоже оказывались в монастырях, кто из нужды, кто из-за полученных увечий, кто из набожности. Церковь даже содержала особые митрополичьи дружины, которые под управлением митрополичьего воеводы ходили с князьями в походы, если возникала такая надобность. Церковное право в те времена было в целом прогрессивнее княжеского, поскольку предполагало все же личную свободу человека. Рабом он считался перед одним только Богом.
С рабством по княжескому закону церковь всячески боролась, и ей тут удалось достичь некоторых побед. Благодаря церковным понятиям в княжеском праве появилось освобождение рабов по завещанию после смерти господина. Считалось, что при таком стечении обстоятельств требуется освободить часть челяди, чтобы она молилась по душе усопшего. Благодаря церковному вмешательству постепенно стали отпускать после смерти господина его жен-рабынь, приживших детей.
В античном праве -
"…если родители были люди разных состояний, между которыми закон допускал брак, то дети наследовали состояние отца; в противном случае – состояние матери. Так, закон не допускал правильного брака свободного лица с несвободным; поэтому дети свободного и рабы рождались рабами, дети свободной и холопа – свободными".
В церковном праве упор делался на соблюдение чистоты семейных нравов. Русское общество начальной истории было совершенно варварским и по церковному разумению аморальным: женатый господин не гнушался предаваться плотским радостям со своими холопками. Чистотой семьи тут и не пахло. Поэтому-то церкви и удалось если не истребить полностью это безобразие, то хотя бы немного смягчить, навязав княжескому праву освобождение холопки с ее детьми после смерти фактического мужа, освобождение из рабства холопки, над которой насильничал свободный мужчина, освобождение из рабства холопов любого пола, если господин нанес им тяжелые увечья.
Впрочем, у княжеского права, помимо вопросов о месте рабства в раннесредневековом обществе, было множество гораздо более животрепещущих тем для размышлений. Установление порядка населению было не самым актуальным. Куда как более важным было установление порядка между самими князьями.
Княжеская чехарда (XI век)
Наследство Ярослава Мудрого
Последним князем Днепровской Руси, которому удалось держать свое государство твердой рукой, был самовластец Ярослав Мудрый. После него сыновья перессорились, и начался процесс, который называют феодальной раздробленностью, то есть власть более не сосредоточивалась в одних руках. Все хотели получить заповеданный Киев, но никто не мог в этом Киеве удержаться. Виноват в таком положении вещей был особый порядок наследования, сложившийся на Руси. После смерти Ярослава его единое владение поделили между собой сыновья. Сыновей было много. Наследство они делили по правилам. Но потомкам Ярославичей было уже куда как труднее. У каждого из сыновей появились свои сыновья, у каждого из этих сыновей – свои, и так далее, пока порядок дележа наследства вовсе не стал кошмаром и головной болью.
В первоначальном дележе наследства Ярослава участвовало шесть князей – пятеро сыновей самого Ярослава и один внук от умершего раньше отца старшего сына Владимира. Кроме самого Ярослава были еще живы его братья и дети от его братьев, но эти князья в дележе наследства участия не принимали, потому что еще при жизни Ярослава успели получить свое наследство, на долю детей Ярослава и его внука они не претендовали (речь идет о полоцких Изяславичах). По словам Летописи, наследство Ярослава было распределено им таким образом:
"Еще при жизни дал он наставление сыновьям своим, сказав им: "Вот я покидаю мир этот, сыновья мои; имейте любовь между собой, потому что все вы братья, от одного отца и от одной матери. И если будете жить в любви между собой, Бог будет в вас и покорит вам врагов. И будете мирно жить. Если же будете в ненависти жить, в распрях и ссорах, то погибнете сами и погубите землю отцов своих и дедов своих, которые добыли ее трудом своим великим; но живите мирно, слушаясь брат брата. Вот я поручаю стол мой в Киеве старшему сыну моему и брату вашему Изяславу; слушайтесь его, как слушались меня, пусть будет он вам вместо меня; а Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Владимир, а Вячеславу Смоленск". И так разделил между ними города, запретив им переступать пределы других братьев и изгонять их, и сказал Изяславу: "Если кто захочет обидеть брата своего, ты помогай тому, кого обижают". И так наставлял сыновей своих жить в любви".
Итак, старший Изяслав получил Киев, Святослав – Чернигов, Всеволод – Переяславль, Игорь – Владимир Волынский, Вячеслав – Смоленск, а внук-сирота – Ростов. Но кроме названных городов были и "довески": Изяславу кроме Киева достался Новгород, Святославу кроме Чернигова – Муром, Рязань и Тмутаракань, Всеволоду кроме Переяславля – Суздаль и Белоозеро. Части своей земли Ярослав роздал по принципу старшинства: важный Киев и Новгородскую землю получил именно старший сын. Точно по старшинству меж братьями были распределены и Чернигов, и Переяславль, и Владимир Волынский, и Смоленск. Захудалый Ростов, к тому же и в переяславльской земле, получил внук, как имеющий наименьшее право претендовать на приличное наследство. Но, как пишет Ключевский, завещание Ярослава в Летописи дано неполно, точнее без одного важного дополнения, помещенного в сказании о Борисе и Глебе. Дополнение может показаться незначительным: князь завещает наследство и право на киевский стол только трем своим старшим сыновьям, которые должны сменять друг друга по очередности рождения.
"Это – известная норма родовых отношений, ставшая потом одной из основ местничества. По этой норме в сложной семье, состоящей из братьев с их семействами, т. е. из дядей и племянников, первое, властное поколение состоит только из трех старших братьев, а остальные, младшие братья, отодвигаются во второе, подвластное поколение, приравниваются к племянникам: по местническому счету старший племянник четвертому дяде в версту, причем в числе дядей считался и отец племянника", – отмечает ученый.
Завещал Ярослав соблюдать порядок наследования и не нарушать наследного права, указывая, что отец говорил при жизни своему любимому сыну Всеволоду, что если тому будет суждено занять киевский стол без насилия, то есть после смерти его старших братьев, тогда может он, чувствуя свою кончину, попросить похоронить себя рядом с гробом его, Ярослава. Однако порядок наследования был сложным, и вовсе не все были им довольны, скоро появились ущемленные и негодующие: когда в 1057 году умер смоленский князь Вячеслав (четвертый сын Ярослава), его сына не посадили в Смоленске, туда перевели с Волыни Игоря, а на Волынь – ростовского князя, племянника Ростислава. Когда скоро умер смоленский Игорь, то Смоленск не достался ни его сыновьям, ни Ростиславу. Ростислав, ожидавший, что его переведут с Волыни в Смоленск, оскорбился и… отправился в Тмутаракань собирать войска. Между тем раздоры поселились и между тремя старшими братьями. Святослав и Всеволод по какой-то причине изгнали старшего Изяслава из Киева, на его место сел Святослав. В свободный от князя Чернигов перешел Всеволод. Через три года Святослав умер, на его место в Киеве сел Всеволод. Однако не усидел: из Польши с войском выдвинулся законный киевский князь Изяслав, Всеволод предпочел решить дело миром и отдал ему Киев. Но против этого возмутились племянники, началась междоусобица, в одном из боев Изяслав погиб. Тогда в Киев снова сел Всеволод (он из сыновей Ярослава теперь остался один).
После его смерти в 1093 году на стол претендуют уже внуки Ярослава. Стол занимает старший сын старшего сына Ярослава – Святополк Изяславич, вошедший в историю как Святополк Окаянный.
Система наследования (XI век)
Устанавливается очень сложная система наследования, которая еще понятна при сыновьях, но уже проблематична при внуках и правнуках. По этой системе наследование происходит исходя из старшинства, но никто из князей не получает своего владения навсегда, напротив, все эти владения перераспределяются постоянно, согласно вакантным "столам", приближающим князей к заветной точке наследования – городу Киеву и званию старшего над всеми князьями. По этой системе считается, что никакой части от общего государства оторвать нельзя, все это государство – единое наследство, части в нем могут только перераспределяться, но не выключаться из распределения. Передать таким образом свой город и свое право на власть прямым порядком от отца к сыну и от сына к внуку – нельзя. Наследование возможно только в порядке очередности. Само собой, при такой системе наследования недовольных была масса, но пойти против такого порядка наследования практически никто не решался. Через век Рюрик Смоленский, внук Владимира Мономаха, дабы обезопасить себя от притязания черниговского князя Ярослава, выдумает несуществующее завещание Ярослава: будто бы тот разделил специально своих сыновей Всеволода и Святослава Днепром, дабы "не искать вам Киева и Смоленска под нами, ни под нашими детьми, ни под всем нашим Владимировым племенем", хотя, как от души веселился Ключевский, владения Всеволода и Святослава находились на одной стороне Днепра, правой. На эту явную ложь Рюрика черниговский князь только и смог воскликнуть, что "если ты велишь нам отказаться от Киева навсегда, то ведь мы не угры и не ляхи, а единого деда внуки: пока вы оба живы с Рюриком, мы не ищем Киева, а после вас – кому Бог даст".
Ключевский называет этих вечно перемещающихся из владения во владение князей подвижными владельцами.