Борьба Москвы с Тверью (1305–1328 годы)
Самый, конечно, позорный и примечательный факт такого собирания земель – это история близких тверских родственников и москвичей, относящаяся к началу монгольского ига. Тверские князья считали, что смогут бороться с восточным захватчиком, московские решили для себя, что гораздо удобнее и выгоднее стать коллаборационистами. Ключевский так рассказывает эту поучительную историю: "Князь Юрий Московский оспаривал великое княжение у своего двоюродного дяди Михаила Тверского и погубил в Орде своего соперника, но потом сам сложил там свою голову, убитый сыном Михаила. Однако окончательное торжество осталось за Москвою, потому что средства боровшихся сторон были неравны. На стороне тверских князей были право старшинства и личные доблести, средства юридические и нравственные; на стороне московских были деньги и уменье пользоваться обстоятельствами, средства материальные и практические, а тогда Русь переживала время, когда последние средства были действительнее первых. Князья тверские никак не могли понять истинного положения дел и в начале XIV в. все еще считали возможной борьбу с татарами. Другой сын Михаила Тверского, Александр, призывал свою братию, русских князей, "друг за друга и брат за брата стоять, а татарам не выдавать и всем вместе противиться им, оборонять Русскую землю и всех православных христиан". Так отвечал он на увещание русских князей покориться татарам, когда изгнанником укрывался в Пскове после того, как в 1327 г., не вытерпев татарских насилий, он со всем городом Тверью поднялся на татар и истребил находившееся тогда в Твери татарское посольство. Московские князья иначе смотрели на положение дел. Они пока вовсе не думали о борьбе с татарами; видя, что на Орду гораздо выгоднее действовать "смиренной мудростью", т. е. угодничеством и деньгами, чем оружием, они усердно ухаживали за ханом и сделали его орудием своих замыслов. Никто из князей чаще Калиты не ездил на поклон к хану, и там он был всегда желанным гостем, потому что приезжал туда не с пустыми руками. В Орде привыкли уже думать, что, когда приедет московский князь, будет "многое злато и сребро" и у великого хана-царя, и у его ханш, и у всех именитых мурз Золотой Орды. Благодаря тому московский князь, по генеалогии младший среди своей братии, добился старшего великокняжеского стола. Хан поручил Калите наказать тверского князя за восстание. Тот исправно исполнил поручение: под его предводительством татары разорили Тверское княжество "и просто рещи, – добавляет летопись, – всю землю Русскую положиша пустуй, не тронув, конечно, Москвы. В награду за это Калита в 1328 г. получил великокняжеский стол, который с тех пор уже не выходил из-под московского князя".
Замечательно, не правда ли?
Но то, что получилось у Москвы с Тверским княжеством, не получилось с Рязанским.
Москва против Рязани (XIII–XVI века)
С этими князьями вообще была у москвичей одна морока. И сжигали эту Рязань, клеветали на ее князей так, чтобы осталось в веках, но все равно княжество смогло просущестовать до начала XVI века, когда под Москву легли все окрестные, и даже Господин Великий Новгород, и брат его младший Псков… Уж не знаю, как относиться к словам Ключевского, которыми он вроде бы отпускает грехи московских князей:
"…приобретение великокняжеского стола московским князем сопровождалось двумя важными последствиями для Руси, из коих одно можно назвать нравственным, другое – политическим. Нравственное состояло в том, что московский удельный владелец, став великим князем, первый начал выводить русское население из того уныния и оцепенения, в какое повергли его внешние несчастия.
Образцовый устроитель своего удела, умевший водворить в нем общественную безопасность и тишину, московский князь, получив звание великого, дал почувствовать выгоды своей политики и другим частям Северо-Восточной Руси. Этим он подготовил себе широкую популярность, т. е. почву для дальнейших успехов".
Нет, я бы этих грехов не отпустила. Орда ослабела и разрушилась вовсе без участия этих диких князей, погубивших всех, кто желал ее конца, когда все только еще начиналось. Да, Ключевский приводит слова летописца, что с 1238 года "бысть оттоле тишина велика по всей Русской земле на сорок лет и престаша татарове воевати землю Русскую" – до времени, когда в 1368 с запада пойдет воевать Москву Ольгерд. Хороши, однако, были эти спокойные годы.
Москва и хан (1238–1480 годы)
Калита заплатил Орде за этот якобы мир и покой усиленной данью, чего не отрицает и Ключевский:
"Вокруг Москвы со времени великокняжения Калиты образуется княжеский союз на более прочных основаниях, руководимый самим московским князем. Сначала этот союз был финансовый и подневольный. Татары по завоевании Руси на первых порах сами собирали наложенную ими на Русь дань – ордынский выход, для чего в первые 35 лет ига три раза производили через присылаемых из Орды численников поголовную, за исключением духовенства, перепись народа, число; но потом ханы стали поручать сбор выхода великому князю владимирскому. Такое поручение собирать ордынскую дань со многих, если только не со всех, князей и доставлять ее в Орду получил и Иван Данилович, когда стал великим князем владимирским. Это полномочие послужило в руках великого князя могучим орудием политического объединения удельной Руси. Не охотник и не мастер бить свою братию мечом, московский князь получил возможность бить ее рублем. Этот союз, сначала только финансовый, потом стал на более широкое основание, получив еще политическое значение. Простой ответственный приказчик хана по сбору и доставке дани, московский князь сделан был потом полномочным руководителем и судьею русских князей".
Нет, это ведь превосходно, а главное точно – никем иным, кроме как простым приказчиком ордынского хана, Иван Данилович и не был, он исправно выполнял работу, от которой с омерзением отказались бы другие, менее дальновидные князья.
"Летописец рассказывает, что, когда дети Калиты по смерти отца в 1341 г. явились к хану Узбеку, тот встретил их с честью и любовью, потому что очень любил и чтил их отца, и обещал никому мимо них не отдавать великого княжения, – добавляет Ключевский, – старшему сыну Семену, назначенному великим князем, даны были "под руки" все князья русские. Летописец прибавляет, что Семен был у хана в великом почете и все князья русские, и рязанские, и ростовские, и даже тверские, столь подручны ему были, что все по его слову творили. Семен умел пользоваться выгодами своего положения и давал чувствовать их другим князьям, как показывает присвоенное ему прозвание Гордого. По смерти Семена в 1353 г. его брат и преемник Иван получил от хана вместе с великокняжеским званием и судебную власть над всеми князьями Северной Руси: хан велел им во всем слушаться великого князя Ивана и у него судиться, а в обидах жаловаться на него хану. В княжение Иванова сына Димитрия этот княжеский союз с Москвою во главе, готовый превратиться в гегемонию Москвы над русскими князьями, еще более расширился и укрепился, получив национальное значение. Когда при Димитрии возобновилась борьба Москвы с Тверью, тверской князь Михаил Александрович искал себе опоры в Литве и даже в Орде, чем погубил популярность, какой дотоле пользовались тверские князья в населении Северной Руси. Когда в 1375 г. московский князь шел на Тверь, к его полкам присоединилось 19 князей. Многие из них, например князья ростовский, белозерский, стародубский, все потомки Всеволода III, были давнишними или недавними подручниками московского князя; но некоторые из них добровольно примкнули к нему из патриотического побуждения. Таковы были князья черниговской линии Святославичей: брянский, новосильский, Оболенский. Они сердились на тверского князя за то, что он неоднократно наводил на Русь Литву, столько зла наделавшую православным христианам, и соединился даже с поганым Мамаем. Наконец, почти вся Северная Русь под руководством Москвы стала против Орды на Куликовом поле и под московскими знаменами одержала первую народную победу над агарянством. Это сообщило московскому князю значение национального вождя Северной Руси в борьбе с внешними врагами. Так Орда стала слепым орудием, с помощью которого создавалась политическая и народная сила, направившаяся против нее же".
Увы, картина, нарисованная Ключевским, печальна.
В каком же состоянии должна была находиться Северо-Восточная Русь, если как величайшее благо рассматривалась русскими дарованная Ивану судебная власть, а высшей апелляционной инстанцией признавался хан? И каков же это был патриотический союз князей, которые служили с радостью московскому князю, который с таким же рвением и радостью служил ордынскому хану? Как хотите, но темны воды этой нашей истории, где черное называется белым, а белое черным.
Москва и церковь (XIV век)
Еще одним очень интересным моментом, возвысившим Москву в глазах соседей, было то, что все тому же дальновидному Ивану Калите удалось обаять тогдашнего киевского митрополита Петра, и тот стал гостевать у Ивана все чаще и чаще. Митрополит, хоть и считался киевским, с 1299 года проживал в городе Владимире, потому что на юге было очень неспокойно, да и несколько голодно. Митрополит Максим собрал весь свой клир и перебрался в северо-восточный Владимир. Когда он умер, на смену ему пришел Петр. От Москвы до Владимира расстояние незначительное. Так что Петр стал частым гостем у Ивана. А однажды он так загостился, что заболел вдруг и умер в Москве. Для митрополита в Москве был выстроен целый митрополичий городок, так что и погребли его останки в Москве. Преемник Петра Феогност и вовсе не раздумывал, где быть митрополичьей кафедре, – там, где тело Петра, так что просто и ко всеобщей радости решился вопрос с кафедрой. Москва получила митрополита, а Владимир кукиш. А поскольку митрополит теперь сидел в Москве, то Москва стала церковной столицей Северо-Восточной Руси. Если бы покойник Петр не был уже в преклонных годах, я бы решила, что Иван Данилович покормил своего гостя чем-то нехорошим. О, Иван понимал, как хорошо стать церковной столицей! Если прежде на него смотрели свысока и не каждому слову верили, то теперь, после согласования слов с Феогностом, все получалось лучше некуда. Теперь-то все были уверены, что князь действует с благословения митрополита, а если он так действует – то сам митрополит велел не восставать против захватчиков и смиренно платить дань. Кто кого был больше достоин – князь митрополита или митрополит князя, вопрос спорный. Но то, что на всем протяжении чужеземного владычества московская церковь ратовала за смирение и покорность – это факт. Бунтовщиков и патриотов клеймили как еретиков и отлучали от церкви. Таковы факты. Их не переделаешь.
Итак, делает вывод Ключевский, в продолжение XIV века к московскому князю на северо-востоке установилось особенное отношение. На него стали смотреть как на рачительного хозяина русской земли, старшего великого князя, а на само княжество – как на источник спокойствия и мира на всей земле, более того, князя стали воспринимать как защитника Руси и вождя в борьбе против иноземного завоевания, а Москву – как виновницу первых успехов в борьбе с литовцами и монголами, и ко всему прочему стали видеть в московском князе настоящего сына русской церкви, который действует по ее воле, а в Москве город, на котором лежит благодать Божья. Впрочем, слова, которые историк записал после этого итога, тоже о многом говорят:
"Такое значение приобрел к половине XV в. удельный москворецкий князек, который полтораста лет назад выступал мелким хищником, из-за угла подстерегавшим своих соседей".
Для меня этого вывода вполне достаточно!
Торжество посредственности
Вполне вероятно, что во времена чужеземного владычества, кроме Московского княжества не было другого претендента на точное исполнение ханской воли. Увы, таковы факты. Другие князья так и не поняли, что с завоевателями не нужно бороться, их нужно терпеть и использовать. Другие князья и проиграли свою схватку с Москвой, постепенно подчиняясь ей и переходя от ощущения равенства к ощущению зависимости. Москва росла, поднималась, поглощала другие княжества, одновременно поднимался и авторитет старшего московского князя. Мы знаем московских Даниловичей, но это были вовсе не единственные князья Московского княжества, существовали кроме великого московского князя и князья удельные. Ближайшие его родичи, удельные московские князья, становились зависимыми от Москвы, они как бы прекращали быть родственниками, на место этого становились другие отношения – слуги и господина.
Московские духовные грамоты
Порядок наследования в этом княжестве хорошо изучен, поскольку от московских князей осталось почти два десятка духовных грамот (то есть завещаний). Само существование таких грамот показывает, что в Москве практически не было передачи власти по порядку, то есть исходя из правил, устанавливающих однообразный и обязательный переход имуществ независимо от усмотрения наследователя, хотя бы и вопреки его воле, как поясняет Ключевский. Если существуют грамоты, то наследство передавалось по воле умирающего, игнорируя такие правила, а это говорит, что либо старые правила игнорировались, либо никаких правил не имелось. В то же время это показывает, что князь передавал личное имущество, тут можно увидеть, каковым было это имущество и как оно распределялось, причем в раздел входили только вотчина и московские примыслы, Владимирская волость из раздела исключалась. Эта Владимирская волость отходила старшему сыну, но старшим сыном признавался не официально старший в роду, а тот, кого признает старшим хан. По московским духовным грамотам наследниками считались "прежде всего сыновья завещателя, за отсутствием сыновей – его братья, наконец – жена, одна или с дочерьми, даже при сыновьях и братьях". Если у князя оставалась вдова, она получала особое наследство: опричнину (личное владение княгини) и прожитки (владение, которое давалось только пожизненно, без права передачи по наследству). Интересно, что наследные земли князья получали не едиными большими кусками, а чересполосицей, поскольку само Московское княжество складывалось из присоединения "лоскутов" земли, как это шло исторически, так и распределялось в завещаниях.
Завещание Дмитрия Донского (1363–1389 годы)
В завещании Дмитрия Донского эти земли распределены по разрядам:
"…город Москва, дворцовые села подмосковные, дворцовые села в чужих, не московских уделах и в великокняжеской области Владимирской, затем остальные владения, города и сельские волости, притом сначала владения московские старинные и, наконец, позднейшие внемосковские приобретения. Каждый наследник получал особую долю в каждом из этих разрядов московских владений, точно так же, как он получал особую долю в каждом разряде движимого имущества завещателя. Как всякому сыну отец-завещатель назначал из своей домашней рухляди особую шапку, шубу и кафтан с кушаком, так каждый наследник получал особый жеребий в городе Москве и в подмосковных дворцовых селах, особую долю в старинных московских владениях и в новых примыслах. Отсюда и происходила чересполосица княжеского владения".
Завещания обязательно составлялись при свидетелях и подписывались митрополитом. Историк сделал вывод, что после изучения московских завещательных грамот великого князя "нельзя признать государем в настоящем политическом смысле слова по двум причинам: пространство Московского княжества считалось вотчиной его князей, а не государственной территорией; державные права их, составляющие содержание верховной власти, дробились и отчуждались вместе с вотчиной наравне с хозяйственными статьями". То есть земли и сундуки с платьями завещались так, словно не различались по ценности. Однако интересно, что город Москва отдавался в общее владение сыновей, хотя один из них имел великокняжеский титул. Получившие наследство княжичи владели своими землями безраздельно, независимо, не оглядываясь на ближайших родичей, как записали в грамоте Дмитрий Донской и Владимир Андреевич Серпуховский: "Тобе знати своя отчина, а мне знати своя отчина". Границы земель князья блюли от своего соседа, даже проезда на охоту через его земли нужно было испрашивать, мог и не разрешить. Однако при такой чересполосице были ситуации, когда владения (деревни) одного князя находились на землях другого.
"Положение таких сел, – объясняет Ключевский, – определялось условием договорных грамот, которое имело характер обычного правила: "судом и данью тянуть по земле и по воде", т. е. такие села были подсудны и платили дань, прямой поземельный налог, местному территориальному владельцу, в уделе которого они находились, а не своему князю-собственнику, который довольствовался получением с них частного владельческого оброка. Впрочем, и это правило допускало исключение: иногда села князя, находившиеся в чужом уделе, только данью тянули к местному территориальному владельцу, а по суду зависели от своего князя-собственника".