- Я настаиваю на том, чтобы меня сопровождал именно профессор Миллер, - ледяным тоном произнесла Смысловская. - Поскольку он сомневается в моей честности.
Миллер кинул на Саню умоляющий взгляд. И она, конечно, протянула руку помощи:
- Я тоже буду вас сопровождать. Как секретарь, я быстрее смогу найти нужные документы.
Смысловская пожала плечами и попросила всех выйти, чтобы она могла переодеться.
Медицинская униформа шла ей не меньше, чем деловой костюм, и Саня с завистью подумала: вот есть же женщины, на которых любые вещи сидят как парижские туалеты. Наверное, это особый дар - уметь носить одежду. А может, никакого дара нет. Достаточно иметь точеную фигурку и стройные ножки…
Смысловская так быстро шла по коридору клиники, что Сане просто виделся след, оставляемый ею в воздухе. Они с Миллером бежали за ней на расстоянии нескольких шагов, что позволяло им шепотом обмениваться впечатлениями и прогнозами.
- В палаты поскакала, - шипел Миллер.
- Как там у вас пациенты? Не продадут?
- Не должны. Только за одну бабку вредную не ручаюсь.
- Хотите, наркоз ей дам? - предложила Саня.
- Дайте. Но не бабке, а этой… - Он бросил выразительный взгляд на безупречную спину впереди.
Прошерстив несколько палат и услышав от пациентов только положительные отзывы, "эта" многозначительно хмыкнула и отправилась на сестринский пост. А вот за этот участок работы они были достаточно спокойны - ведь недаром Криворучко убил несколько часов на учения под названием "встреча комиссии по тревоге". Теперь весь сестринский состав, даже разбуженный ночью, вскакивал и лихо рапортовал: отделение нейрохирургии, второй пост, медсестра такая-то!
Вот и сейчас дежурная сестра вытянулась по стойке "смирно" и, кивнув головой в безупречном колпаке, отбарабанила заветные слова - в полном соответствии с постулатом Суворова "тяжело в учении, легко в бою".
- Министерство здравоохранения и социального развития, инспектор Смысловская. Вольно! - в том же тоне прозвучал ответ.
От неожиданности Саня хихикнула. И почувствовала к инспекторше симпатию.
Но радоваться было рано. Пост подвергся доскональной и жесточайшей проверке. Было ясно, что свое дело Вероника знает и все слабые места в так называемой первичной документации ей прекрасно известны.
- В операционном журнале нет номеров историй болезни, - говорила она. - Почему не вписываете?.. Вот здесь, смотрите, движение не отмечено: выписан больной или умер? Или он у вас без вести пропал?.. А почему в протоколе переливания крови не отмечена температура через час после гемотрансфузии?..
Через сорок минут Смысловская оторвалась от документов. Вид у нее был удовлетворенный, как у упыря, проведшего ночь на станции переливания крови.
- А вы думали: соорудили липовые отчеты - и порядок?
Саня с Миллером переглянулись. Именно так они и думали.
- Нет, дорогие мои, - продолжала Смысловская, - в первую очередь я оцениваю те документы, которые действительно необходимы в работе учреждения. У вас они ведутся небрежно. А вот дисциплинированные сестры и опрятный вид отделения - это радует. Но чтобы составить реальное представление о клинике, мне необходимо как минимум посетить операционный блок, понаблюдать за ходом операции, поприсутствовать на лекциях. Скажем, на одной лекции профессора Криворучко и на одной вашей, Дмитрий Дмитриевич. Надеюсь, в течение этих двух дней вы предоставите мне такую возможность. Что же касается ваших отчетов, - тут Смысловская сделала паузу и усмехнулась, - можете…
- Не надо! - страдальчески скривилась Саня, потратившая на эти идиотские отчеты кучу времени. - Пожалуйста, не продолжайте!
Смысловская носилась по клинике весь день, без перерыва на обед, хотя Тамара Семеновна неоднократно пыталась остановить ее и угостить на славу. Когда Саню потребовали в операционную, Вероника увязалась за ней и простояла рядом всю операцию, отпуская достаточно дельные замечания. Она аккуратным почерком переписала в блокнот все оборудование операционной, а также пожелания хирургов и анестезиологов по приобретению новых аппаратов ИВЛ и прибора для реинфузии крови. Оперировал Мирошниченко, но Миллер, который обычно по десять раз заглядывал в операционную, когда работали молодые хирурги, на этот раз растворился без осадка.
Поздно вечером Анатолий Васильевич позвонил дочери на мобильный и поинтересовался, где Смысловская. По ее указанию он подъехал к дверям клиники и уже около часа ждал в машине, но инспекторша все не спускалась.
- Ты ей интеллигентно намекни, что я до утра здесь сидеть не буду, - обиженным тоном сказал Елошевич и отключился.
Сожалея, что ей самой не удастся напроситься к отцу на борт и с комфортом доехать до дома, Саня поднялась к Криворучко. Дверь кабинета была полуоткрыта, поэтому она вошла без стука.
Хозяина в кабинете не было, зато возле окна стояли Миллер с Вероникой и глядели друг на друга с ненавистью, которой было невозможно не заметить даже с первого взгляда. На Саню парочка не обратила ни малейшего внимания.
Поняв, что появилась не вовремя, Саня сделала шаг назад и, закрывая за собой дверь кабинета, услышала, как своим обычным спокойным тоном Смысловская произнесла:
- Попробуй только дернуться, и я тебя раздавлю.
Саня выскочила в коридор, нервно шаря в кармане в поисках пачки сигарет. Значит, они знакомы, причем хорошо знакомы! Но что же это за отношения? Откуда такая ненависть? Неужели роман в прошлом? Как некстати это Миллеру! Перед самой свадьбой!
Задумавшись, она прямо с сигаретой в зубах прошла на сестринский пост. Проявив высокую бдительность, там у нее сигарету немедленно отобрали, но взамен предложили чашку крепкого кофе.
Придя в себя после нескольких глотков, она вспомнила о просьбе отца, но возвращаться в кабинет Криворучко не стала, а позвонила Миллеру на мобильный.
* * *
Подсмотренная мизансцена Миллер - Вероника Смысловская в кабинете Криворучко никак не выходила из Саниной головы. Ее мучило любопытство.
На людях эти двое вели себя прилично, и если бы Саня не оказалась случайной свидетельницей того разговора, то вряд ли обратила бы внимание на их поджатые губы и прищуренные глаза.
Прошло два дня, и Смысловская, успевшая перетряхнуть всю клинику, отбыла, обещав через месяц вернуться, чтобы ознакомить коллектив с результатами проверки. На радостях, что все позади, Криворучко с Миллером напились и напоили Елошевича.
Саня с Наташей ждали отца и жениха в Наташиной кухне, периодически прозванивая их телефоны и опасаясь, что гуляк заметут в милицию. Но, слава Богу, обошлось без эксцессов.
Когда Миллер возник на пороге квартиры, у Сани возникла было коварная идея, пользуясь его состоянием, выведать насчет Смысловской… Но в присутствии Наташи это было невозможно.
"Если и был у них когда-то роман, то теперь это не имеет никакого значения, - думала Саня, загружая Анатолия Васильевича в такси. - И у Наташи все будет хорошо".
Петькин класс часто ездил на всевозможные экскурсии, и родители по очереди должны были сопровождать процессию. Сегодня была Наташина очередь после уроков везти детей в Зоологический музей, а ей как назло с самого утра нездоровилось. Боясь разболеться перед собственной свадьбой, она позвонила Сане посоветоваться, какое лекарство принять, но трубку снял Анатолий Васильевич, который тут же безапелляционно заявил, что поедет с детьми сам, а после экскурсии привезет Петьку домой.
После этого известия Наташа сразу почувствовала себя лучше и, вместо того чтобы отлеживаться в постели, занялась готовкой. Елошевич любил греческий салат, и, к счастью, все продукты для него нашлись.
Наташа собиралась встретить мужчин в халате, шерстяных носках и с замотанной шеей, но перед самым их появлением неожиданно для себя побежала в ванную переодеваться и даже сделала легкий макияж.
Петька ввалился в квартиру, наполненный впечатлениями, вслед за ним вошел Анатолий Васильевич со скромным букетиком в руках - ровно таким, какие дарят заболевшим родственницам.
- Ну, как вы, дядя Толя? Устали, наверное, ужасно?
- В свое время я по тысяче человек пополнения перевозил, - важно сообщил он. - А тут-то всего ничего! Построил взвод на три отделения, назначил командиров… И никаких вопросов! - Он собрался уходить, но Наташа стала насильно снимать с него куртку.
- Ничего не хочу слушать! Мыть руки и обедать.
Анатолий Васильевич легонько провел пальцами по Наташиному лбу.
- Э, да у тебя жар. Давай-ка наоборот: ты ляжешь, а мы с Петькой займемся обедом. И тебя покормим, и сами поедим. Иди ложись, не стой на сквозняке. Ты что, забыла, что у тебя свадьба на носу?
- Но не могу же я при вас лежать в постели! Это просто неприлично.
- Не выдумывай. Ложись.
Пришлось ей снова облачаться в халат и носки и устраиваться на диване под пледом. Прислушиваясь к доносящимся из кухни голосам и звяканью посуды, она внезапно почувствовала, что засыпает.
- Я не буду обедать! - успела она крикнуть, перед тем как погрузиться в то странное состояние между сном и реальностью, которое бывает при высокой температуре: слышишь и понимаешь все, что происходит вокруг, но не можешь ни открыть глаза, ни пошевелить губами.
- Уснула бедняжка, - тихо произнес в комнате Елошевич, и по его голосу Наташа поняла, что он улыбается. - Вот и хорошо, во сне болезни быстрей проходят.
Вместо того чтобы спокойно пообедать на кухне, они зачем-то устроились в комнате, и теперь Елошевич поминутно шикал на Петьку, который слишком громко стучал вилкой по тарелке.
- Вы мне нисколько не мешаете, - с трудом пробормотала Наташа и повернулась на другой бок.
Некоторое время они пытались соблюдать тишину, а потом, убедившись, что Наташа спит, потихоньку завязали беседу.
- Дядя Толя, а что такое похоть? - вдруг спросил Петька.
"Начинается!" Вообще-то ему уже пора было заинтересоваться вопросами пола, и Наташа, уверенная в том, что на этот счет мальчика должен просвещать мужчина, хотела попросить Митю как-нибудь ненавязчиво этим заняться. Но вот не успела.
- Похоть, Петька, это когда ты бегаешь за девушками без любви, - вздохнул Анатолий Васильевич.
- Как это?
- Тебе сколько лет? Десять? И ты будешь говорить мне, что не знаешь, откуда берутся дети? - строго спросил Елошевич. - Я в твоем возрасте уже был в курсе.
Петька смущенно захихикал, а Наташа подумала, не пора ли ей проснуться.
- Ну вот. Когда ты хочешь делать это не потому, что любишь, а просто для удовлетворения физиологической потребности, это и есть похоть. Твое, Петька, тело еще не готово к тому, чтобы все это почувствовать, и, наверное, тебе не совсем понятны мои объяснения, но подожди годика четыре…
"Всего четыре года! А может, и меньше, и Петька станет взрослым. Господи, какие страсти будут в нем бурлить! Дай Бог, чтобы дядя Толя помог ему тогда разобраться в собственной душе! Все-таки Митя для этого слишком замкнутый человек…"
- …И тогда я все тебе объясню, - заключил Елошевич, словно подслушав ее мысли.
- А похоть - это плохо?
- Это очень грустно. Ты чай будешь?
Хлопнула входная дверь. "Митя пришел, надо проснуться!" Но ей так не хотелось открывать глаза.
- Анатолий Васильевич, рад видеть вас живым!
Сквозь сон Наташа удивилась такому странному приветствию, но потом вспомнила, что Елошевич несколько дней трудился личным шофером проверяющей из министерства, а про эту даму обычно сдержанный Миллер говорил такое, что если бы его речь передавали в эфире, большую часть пришлось бы заменить на "пи-пи-пи".
- А где Наташа?
- Спит. У нее, кажется, высокая температура. Я тут немного похозяйничал, ничего?
- О чем речь!
Наташа почувствовала прикосновение твердой и холодной щеки. Не открывая глаз, она заворочалась, наугад протянула руки и обняла Митю.
Он приложился веком к ее лбу. Митя считал, что именно кожей века можно наиболее точно определить температуру.
- Черт, я с улицы, не могу понять… Тридцать восемь наверняка есть. Наташа, ты спишь?
Ей самой было непонятно, зачем она притворялась спящей. Но вместо того чтобы встать и накормить Митю, она только засопела и уткнулась носом в его шею.
- Жаль, что ты спишь, я соскучился…
Он хотел подняться с дивана, но Наташа удержала его за руку.
- Я уже не сплю. Сейчас встану…
- Нет-нет, лежи. Тебе сильно нездоровится?
- Да нет, ничего страшного. А когда ты рядом, я вообще чувствую себя прекрасно. Поцелуемся? Или боишься грипп подхватить?
- Ты не представляешь, какая ты сейчас красивая! - Убедившись, что Петьки с Анатолием Васильевичем нет в комнате, Митя жадно поцеловал ее в губы.
- А что ты так рано?
- Вообще-то я забежал на пятнадцать минут, переодеться перед ученым советом. Но если тебе нехорошо, могу остаться.
Наташа подумала, что ослышалась. Или что она все-таки спит и видит прекрасный сон, потому что в реальности Митя произнести таких слов не мог. Чтобы он отказался от служебных дел ради ее недомогания? На всякий случай она ущипнула себя за руку.
- Что ты сказал?
- Спрашиваю, не нужна ли тебе моя помощь?
Соблазн сказать, что нужна, был велик. Но вдруг этот ученый совет имеет для Мити большое значение? - тут же засомневалась Наташа. Зачем создавать ему проблемы? Ради того, чтобы получить лишнее доказательство его любви?
- Нет, Митя, все в порядке. Пожалуйста, иди. В крайнем случае, если будет плохо, я Сане позвоню.
- Вот ей только гриппа не хватает для полного счастья! - сварливо сказал Митя. - Она и в реанимации пашет за троих, и эту сучку Смысловскую ублажает… Дай, короче, человеку отдохнуть. Лучше мне на мобильник звони.
- Хорошо. Ну, иди переодевайся. Если ты не хочешь, чтобы я тебя кормила, попей чаю с мужиками.
Они еще раз поцеловались.
- Что принести больному другу? - спросил Митя с порога.
* * *
Во время ученого совета профессор Миллер в последнем ряду бился в шахматы с профессором Колдуновым. Победила дружба, поскольку до конца заседания закончить партию не удалось. Колдунов предложил записать позицию, чтобы доиграть на следующем совете, но подошел мэтр Литвинов, которому из президиума было прекрасно видно, чем они занимаются, смел фигуры и произнес несколько слов насчет молодых хулиганов, предающихся азартным играм, пока старшие товарищи отдуваются за них в президиуме.
- Хотя должно быть наоборот, - заключил Литвинов, многозначительно подняв палец. И, выдержав паузу, предложил: - Ну, пошли ко мне?
- Да у меня, понимаете, невеста заболела… - начал было Миллер, но его прервал Колдунов.
- У всех дела, - сурово отрезал он, - но на десять минут подняться нужно. Это традиция.
Все же Миллер позвонил Наташе, но она сказала, что чувствует себя гораздо лучше. С чистой совестью он поднялся в кабинет Литвинова.
- Давайте, ребятки, хозяйничайте, - суетился мэтр.
Колдунов раздавал рюмки, а Миллеру, как самому молодому, пришлось откупоривать бутылку.
- Чай, кофе кто-нибудь будет? - кричал Литвинов. - Если да, я позвоню, чтобы сделали.
В кабинете собралось человек пятнадцать профессоров, и все они чувствовали себя как дома: знали, где взять пепельницу, а где шоколадку для закуски. Миллер был в компании новичком, и завсегдатаи поглядывали на него с интересом, но немного свысока.
Большую часть собравшихся составляли военные врачи, однако военной дисциплиной в кабинете и не пахло - наоборот, здесь царила полная анархия: пили маленькими группками, чокаясь по углам, без тостов.
Чувствуя себя не слишком уютно, Миллер, оставшийся в одиночестве, примкнул к компании Колдунова. Здесь с интересом разглядывали какой-то глянцевый журнал.
Порнуха, решил Миллер. В последнее время в этой среде стало модно быть немножечко растленным, любить непристойные фотографии и нестандартный секс. Как все изменилось! Во времена миллеровской юности из сексуальных тем у них принято было обсуждать только собственную потенцию и тело партнерши. Признаться в пристрастии к порнофильмам или порножурналам означало подвергнуть себя публичному осмеянию.
Сам Миллер вообще был в этих вопросах пуританином: в кругу сотрудников он немедленно пресекал скабрезные разговоры и, уж конечно, никогда не откровенничал сам. Но в кабинете Литвинова он был гостем, новичком, к тому же самым младшим по возрасту. И ему ничего не оставалось, кроме как взять журнал, с улыбкой протянутый малознакомым общим хирургом.
- Посмотри, Дима, какая прелесть! Изъял сегодня из комнаты дежурного врача.
Стоявший рядом Колдунов усмехнулся:
- У тебя что, извращенцы работают? Проводить ночь в клинике, набитой молодыми симпатичными сестрами, и изучать порнуху…
- Да что вы заладили: порнуха, порнуха! - возмутился владелец журнала. - Вполне солидное издание типа "Космополитен", только для мужчин. Но снимочки, да, действительно… На первый взгляд вроде бы все прилично, а если приглядеться, то хо-хо! Дай-ка я найду… - Он забрал журнал, полистал его, открыл на нужной странице и сунул обратно Миллеру. - Как тебе вот это?
На фотографии, в которую тыкал пальцем ценитель, была Наташа.
Каким-то чудом ему удалось тонко ухмыльнуться, неторопливо закрыть журнал, запомнив обложку, залпом выпить причитающийся ему коньяк и покинуть собрание, сославшись на заболевшую невесту.
В первом же киоске он купил журнал. Дойдя до ближайшей скамейки, сел, закурил и только после этого открыл. Сердце дико колотилось, когда он смотрел на Наташу, свою невесту.
Она лежала на красном кожаном диване в позе "Обнаженной махи" Гойи, правда, в отличие от той обнаженной не была. Напротив, надетая на ней комбинация была достаточно скромной… Но поза… тень между бедрами… краешек розового соска, очень тонкий, однако сразу заметный мужскому взгляду… И самое ужасное - рот, приоткрытый Наташин рот с распухшими, словно от поцелуев, губами. "Я готова для любви", - говорил этот рот.
Фотография проходила как реклама белья, но само белье, эта злосчастная комбинация, выглядело на Наташе только как досадная, но временная помеха. Именно так ее воспримет любой мужчина, у которого будут деньги и желание купить журнал. Но никто, кроме него, Миллера, не узнает в девушке на фотографии свою невесту!..
Он застонал сквозь зубы, свернул журнал в трубочку, ударил им по скамейке… Хотел выбросить в стоявшую рядом урну, но зачем-то засунул за пазуху.
Профессор Миллер выбрал самое неподходящее место для своих страданий: скамейка находилась как раз на пути между академией и метро. Но он осознал это только тогда, когда к нему быстрыми шагами подошел Колдунов и, доставая из кармана мобильный телефон, уселся рядом.
- А вроде ты домой торопился… - пробормотал он, тыкая пальцем в кнопочки, и тут же его тон сделался озабоченным: - Лена, это ты? Бабульки ушли уже? Ужином вас покормили? Что?.. Уложите мелких? Ну, спасибо! Вы их под душем вымоете? А?.. - Наступила пауза, после которой Колдунов захохотал: - Ладно, девчонки, не наезжайте. Если вы с малышами разберетесь, я тогда к Кате зайду, хорошо?.. Ну, звоните, если что.
Он убрал телефон и повернулся к Миллеру.