- Слушай, Дим, у меня девки такие продвинутые! Я говорю им: "Отведите младших в душ", - а Ленка мне: "Ты, Ян, прямо как цыган из анекдота. Не знаешь, то ли этих детей помыть, то ли новых сделать".
Колдунов снова рассмеялся, видно, грубая шутка показалась ему очень веселой, и полез в плащ за сигаретами.
- Так ты что домой не идешь? Случилось что-нибудь?
Миллер отрицательно покачал головой. Необходимо было срочно пресечь дальнейшие колдуновские расспросы, но в голову ничего не шло. Чтобы выиграть время, он закурил и лишь тогда спросил:
- А почему дети называют вас по имени?
Ответ его нисколько не интересовал, общество Колдунова становилось уже невыносимым, но Миллер твердо решил соблюсти приличия. Наверняка Колдунову долго рассиживать некогда. Сейчас быстро покурит и побежит к жене… К беременной жене, которая никогда в жизни не снималась голая для мужских журналов.
- У нас старшие девчонки приемные. И кстати, ты, Дима, тоже, пожалуйста, зови меня по имени и на ты. Раньше, когда ты был у меня на практике, твое "вы" имело педагогический смысл, а теперь-то какой?..
- Хорошо, Ян.
- И все-таки, что же ты не идешь домой? - не унимался Колдунов. - Ты же спешил, говорил, что у тебя девушка больная…
- У меня больше нет девушки, - мертвыми губами и чужим голосом выговорил Миллер.
- Что?! Дима! - На лице Колдунова отразился неподдельный ужас.
Миллер догадался, что коллега воспринял его сообщение в том смысле, что девушка умерла. На него напал нервный смех. При виде такого зрелища глаза Колдунова стали вылезать из орбит, и это заставило Миллера взять себя в руки.
А потом он неожиданно для себя выложил Колдунову правду.
Некоторое время оба молча курили.
- Тяжело тебе, - сказал наконец Колдунов, задумчиво глядя в небо. - Но в принципе ты делаешь из мухи слона.
- Ты так считаешь?
- Это ее работа. Ты же не запрещал ей быть моделью.
- В том-то и дело! Она всегда говорила, что отказывается от съемок… такого рода. И все фотографии, которые она мне показывала, были приличными. А теперь я понимаю, что она показывала мне не все!.. Я же не слежу за этим. То, что я увидел этот снимок, чистая случайность. Я вообще не хотел сегодня идти на этот совет! Стоило ей попросить, и я бы остался и никогда в жизни не увидел бы…
- Ну, так и считай, что ты ничего не видел! Кто тебе мешает? В самом деле, Дима, не сходи с ума. Да и никакая это не порнуха, в конце-то концов!
- Кому ты это рассказываешь?! - Миллер высокомерно вскинул подбородок, но тут же сник. - Да и не в этом дело, - тихо сказал он. - Совсем не в этом… Главное, что она обманывала меня все это время! - Его голос трагически зазвенел. - Ты думаешь, я был в восторге от ее работы? Уверяю тебя: нет! Но я никогда не считал себя вправе указывать, как ей жить… Знаешь, она родила без мужа, в семнадцать лет и, не имея никакого образования, растила сына в одиночку… И я уважал ее за это. Я думал, что, несмотря на все сложности, она сумела найти свое место в жизни и остаться при этом порядочной женщиной. - Он криво усмехнулся. - Это я так думал!.. На самом деле она изображала передо мной заботливую мать, а потом бежала сниматься голой! Торговала телом, как проститутка…
- Знаешь, ты полегче, - прервал его монолог Колдунов. - В каждой работе есть аспекты, которые при желании можно раскрутить до чего угодно. Ты ходишь отрабатывать на трупах оперативные приемы? Давай назовем тебя за это некрофилом. А еще больные у тебя иногда умирают…
- И за это ты запишешь меня в киллеры? Ян, вот только не надо делать из меня полного идиота! - Миллер собрался вскочить со скамейки, но Колдунов удержал его, тяжело опустив руку ему на плечо.
- Дима, я говорю с тобой совершенно серьезно. Забудь и прости. …Ну, если уж тебя очень распирает, поддай ей пару раз этим самым журналом, ей-богу! И все дела. Ты же врач, Дима! Ты все время видишь чужое горе и должен понимать, что имеет значение, а что нет.
Миллер молча курил, глядя в землю. Может быть, Колдунов прав?..
Прийти к ней сейчас, нет, не сейчас, а когда Петька уже заснет, сунуть ей под нос эту фотографию, а когда она начнет плакать и оправдываться, обнять ее и заняться любовью… Но как желать ее тела, зная, что его видели и желали тысячи других мужчин?..
"Если бы она действительно любила меня, то не смогла бы так над собой надругаться. Не смогла бы демонстрировать всем то, что было нашей прекрасной тайной".
- Молодой ты еще, - сказал Колдунов, поднимаясь, - многого не понимаешь. А когда поймешь, будет поздно. Сигарет оставить?
Миллер машинально взял протянутую пачку.
Выкурив из нее половину, набрал Наташин номер.
- Не жди меня сегодня, - сказал он, услышав ее "алло", и выключил телефон.
Глава 11
Митя не появлялся и не звонил уже несколько дней, но Наташа не слишком волновалась. Она привыкла к таким его внезапным отлучкам, часто следовавшим после бурного проявления нежности. "Наверное, хочет перед свадьбой расставить акценты, показать, кто в доме хозяин", - решила она, но на всякий случай поинтересовалась у Сани, здоров ли ее жених, и, получив утвердительный ответ, стала спокойно его дожидаться.
Митя приехал утром, пока Петька был в школе. Наташа потянулась целоваться, но он довольно грубо отстранил ее и, не раздеваясь, прошел в комнату.
- Узнаешь? - Он бросил на стол журнал. - Думаю, комментарии излишни. Сейчас я соберу вещи и уйду. Об отмене свадьбы ты оповестишь своих друзей, а я - своих.
Он открыл шкаф, достал оттуда кожаную куртку и стал неловко укладывать в пакет.
- Я помогу, - прошептала Наташа, чувствуя, как внутри ее разливается серная кислота.
- Спасибо, справлюсь сам.
- Митя, прошу тебя, давай поговорим…
Он пожал плечами:
- О чем говорить? Или ты хочешь рассказать, что сделала это ради спасения ребенка от голодной смерти? А как еще можно оправдать тебя, я не знаю.
- Голодная смерть Петьке не угрожает, но я действительно сделала это ради него! Не хочу, чтобы он нуждался…
Не зря ей так не хотелось сниматься в этой рекламе!.. Но ей и в голову не приходило, что фотографию может увидеть Митя!
Наташа села на диван и закурила. Ей хотелось закричать, броситься Мите под ноги, не выпустить его из дома, но она знала: все это бесполезно.
Какая ужасная насмешка судьбы! Если бы Митя решил уйти от нее хотя бы на месяц раньше, до того как сделал ей предложение! Если бы у них не было последних недель, как солнечным светом, наполненных нежностью! Она узнала, что такое счастье, только для того чтобы немедленно потерять его.
- Митя, прости меня, - тихо попросила она.
Он уставился в распахнутый шкаф.
- Ты ни в чем не виновата, - глухо сказал он, не оборачиваясь. - Просто раньше я не знал, что ты способна сниматься в порнухе, а теперь узнал. И принять этого не могу. Я очень прошу тебя, Наташа, обойдемся без истерик. Что бы ты ни сказала, это не изменит моего решения.
Сейчас он был прежним Митей, холодным и безжалостным человеком, тем мужчиной, с которым она познакомилась и которого полюбила. Словно и не было в нем никогда этой нежности последних недель, когда он целовал Наташин живот, смеялся и шептал, как сильно любит ее… Неужели все это ей просто приснилось? Тот Митя простил бы ее. Или тогда он примерял на себя чей-то чужой облик и прикидывал, сможет ли измениться, стать таким на самом деле?..
Докурив, она поднялась с дивана и достала из шкафа аккуратную стопку отглаженных Митиных рубашек. Сложила в дорожную сумку, сверху положила его рабочие бумаги.
- Спасибо.
- Митя, умоляю тебя, - не выдержав, Наташа схватила его за руки, - если ты хоть немного любишь меня…
Он отвернулся и поджал губы.
- Еще раз прошу не устраивать сцен. Поверь, я хотел простить тебя, правда, хотел. Но не смог.
Он стряхнул с себя Наташу, взял сумку и вышел в прихожую.
Она побежала за ним, но Митя шел прямо к двери.
Когда дверь за ним захлопнулась, Наташа увидела оставленные у зеркала Митины ключи от ее квартиры. Она села на пол и дала волю слезам.
Нарыдавшись, Наташа немножко побилась головой о стенку, чтобы прийти в себя. Ей было нечем дышать, казалось, что из квартиры внезапно выкачали воздух. А ведь нужно было идти за Петькой, кормить его, слушать рассказы о школьной жизни и при этом улыбаться! Вместо этого ей хотелось выть, может быть, кататься по полу, царапая себя за горло… Наверное, тогда ей стало бы легче, но ничего подобного она себе позволить не могла.
Как сомнамбула, она добрела до кухни, достала из холодильника бутылку какого-то алкоголя и сделала несколько больших глотков.
…Нет, сейчас она никого не может видеть!
Она с трудом вспомнила и набрала Санин номер. К счастью, подруга была не на дежурстве.
- Ты не могла бы сегодня забрать Петьку из школы и посидеть с ним? Я хочу напиться.
- Конечно, заберу. Что-нибудь случилось?
- Да… Митя меня бросил.
- Наташа!
- Я пока не готова это обсуждать. Поэтому без комментариев, хорошо?
- Ну конечно, Наташа!
- Спасибо.
Положив трубку, она допила то, что оставалось в бутылке, оделась и отправилась на улицу. Злосчастный журнал Наташа сунула в сумку. Чтобы он не попался на глаза еще и Петьке, она собиралась выбросить его в первую же урну.
Достав ключи от машины, Наташа повертела их в руках. Перспектива сесть за руль пьяной и попасть в аварию со смертельным исходом показалась ей очень заманчивой. Ведь жить с такой болью в сердце невыносимо!..
А что ее ждет в будущем? Одинокие дни и ночи, случайные ухажеры, безденежье, какая-нибудь дурацкая работа… Да, она отвечает за своего ребенка, но что она может дать ему теперь? А Елошевичи Петьку не оставят, за это она спокойна.
Но все же она была недостаточно пьяной, чтобы осуществить свое намерение. К тому же, если она устроит ДТП, могут пострадать другие люди - довольные жизнью и вовсе не собирающиеся сводить с ней счеты…
В результате она остановила такси и отправилась на Большую Конюшенную. Там было ее любимое тихое кафе, стилизованное под чайный домик и посещаемое в основном студентами. В этом кафе Наташа собиралась напиться.
Когда Саня позвонила ей на мобильный, Наташа, прежде чем найти его в своей сумке, несколько раз ее уронила. Судя по голосу, она была абсолютно пьяна. Все же Сане удалось выяснить, где находится ее подруга. Потом она перезвонила отцу и обрисовала ему ситуацию, правда, не объясняя причин Наташиного экстремального поведения. Анатолий Васильевич как раз принял душ и собирался усесться в халате перед телевизором, но, выслушав взволнованное сообщение дочери, только вздохнул и обреченно уточнил местонахождение Наташи.
Кафе располагалось в подвале жилого дома и имело очень скромную вывеску, поэтому Елошевичу пришлось побегать по кварталу, прежде чем он обнаружил вход.
Он опасался, что для возлияний Наташа выбрала какое-нибудь пафосное место с охранниками и фейс-контролем, куда его могут попросту не пустить. Но нет, по виду кафе оказалось не слишком дорогим, с уютным интерьером и тихой психоделической музыкой. Что-то похожее он видел в американских фильмах про Вьетнам.
Наташа сидела в углу. На столике перед ней стоял стакан, содержимое которого она не глядя яростно перемешивала соломинкой. Наташин взгляд был неподвижно устремлен вперед. Вместо глаз были две черные дыры.
Рядом с ней ерзал молодой, но уже потасканный хмырь. Повернувшись к Наташе, он что-то говорил, при этом избыточно жестикулируя. Судя по выражению Наташиного лица, она его не слышала.
Анатолий Васильевич пару минут понаблюдал за этой сценой и решительно подошел к столику.
- Отвали, убогий, - бросил он хмырю, сел и достал сигареты.
Наташа стала молча разглядывать Елошевича.
- Дядя Толя? Что вы здесь делаете? - нетвердо выдавила она из себя после продолжительной паузы.
После этих слов пребывавший в раздумье хмырь счел за лучшее тихо ретироваться.
- Я приехал за тобой. Собирайся.
Наташа откинулась на спинку кресла и вообще как-то растеклась по нему.
- Нет, я останусь здесь. А вы идите. От меня все уходят. Митя ушел… Так что свадьбы не будет.
- Все образуется. - Анатолий Васильевич так и думал, что Наташины "неприятности", как выразилась его дочь, связаны с женихом. - Это у него предсвадебная лихорадка, такое бывает. Побесится и вернется. Может, он уже ждет тебя дома, а ты здесь сидишь.
Она энергично покачала головой и в три глотка выхлебала содержимое своего стакана.
- Он не вернется. Никогда. И я сама в этом виновата… Пойду возьму еще выпить. Вы будете?
- Сиди уж, я сам принесу.
Подойдя к стойке, первым делом Анатолий Васильевич попросил Наташин счет и внимательно изучил его. Она весь вечер пила какие-то дикие коктейли, и сумма набежала большая. Вздохнув, Елошевич расплатился по счету и заказал сто граммов сухого мартини для Наташи и кофе для себя.
- Я снялась в порнухе, - с вызовом сообщила Наташа, когда он вернулся. - И Митя меня не простил.
Не зная, что сказать на это, Елошевич погладил Наташу по руке. Он всегда знал, что карьера модели до добра не доведет, но какой смысл говорить это теперь?
- Не рассказывай, если не хочешь.
- Да что там! Я еще и показать могу! - Неловким жестом она выхватила из сумочки журнал.
Услышав слово "порнуха", он ожидал чего-то гораздо худшего, чем эта фотография в журнале. Но, взглянув на нее, почувствовал настоящую боль. Он и не подозревал, что ему будет так больно на это смотреть…
Неужели на фотографии та самая Кузя, Наташка Кузнецова, подруга его Саньки, тощая большеротая девчонка с круглыми глазами и длинными, как у насекомого, ногами?..
"Если бы Тоня не умерла так рано, она не допустила бы превращения Наташи в шлюху. Но Тони не стало, а я был слишком поглощен своим горем, чтобы как следует заботиться о девочках. Я всегда говорил, что считаю Наташу за дочь, а что я сделал для нее? Только позволял ей ухаживать за собой и за Саней. Но о том, что творится в ее душе, я ничего не знал и не хотел знать…"
- Ну как? - с усмешкой спросила Наташа.
- А что, красиво. Можно, я оставлю себе?
Елошевич принужденно улыбнулся и спрятал журнал во внутренний карман куртки.
Без его помощи Наташе вряд ли удалось бы сесть в машину. Но и так она умудрилась удариться лбом о крышу.
Устроившись наконец на переднем сиденье, она сняла туфли, положила ноги на торпеду и заявила:
- Я немного подшофе.
- А то я не вижу! Вон как стекло запотело, - сердито сказал Елошевич, возвращая Наташины ноги в стандартное положение.
Она закурила и мстительно выпустила дым ему в лицо.
- Черт, куда же тебя такую девать?
- Знамо дело. Мешок на голову, и в воду!
- Молчи, дура! Я имею в виду, что ребенок не должен видеть мать пьяной. Уже половина второго, до утра ты вряд ли проспишься… Знаешь, поехали ко мне. У меня две комнаты, так что я вполне могу тебя приютить. Сейчас позвоню Сане, скажу, чтоб утром Петьку в школу отвела. А ты спокойно придешь в себя, опомнишься… Да?
Она махнула рукой:
- Делайте что хотите, мне все равно!
Елошевич представил, как изумятся соседи, если увидят его среди ночи с красивой и абсолютно пьяной девушкой, и нажал на газ.
- Извини, у меня не убрано…
Анатолий Васильевич слегка покривил душой: у него как раз было убрано, но аккуратистка Наташа никогда не признала бы его интерьеры образцом чистоты и порядка.
Однако сейчас ей было все равно. Прямо в сапогах и куртке она уселась на стул и смотрела, как Анатолий Васильевич застилает диван.
- В ванной постарайся не шуметь. Вот тебе халат, тапочки. Да сапоги-то сними! Или ты уже не в состоянии?
- Я не такая уж и пьяная, - глухо сказала Наташа. - Просто мне очень плохо. Так чего-то хочется умереть.
- Да ладно тебе! Все еще наладится…
Она отрицательно покачала головой.
- Ну, хочешь, завтра возьмем Петьку и поедем на недельку в Синя вино? Я буду топить печку, а ты гулять по берегу Ладоги… Или поезжай одна в какой-нибудь Египет, мы с Саней за Петькой присмотрим.
Она опять мотнула головой.
- А зря! Смена впечатлений помогает… Ну скажи, чем тебе помочь?
- Пристрелите меня!
Наташа, как пингвин в холода, стала хлопать себя по бокам в поисках сигарет. Не обнаружив их в куртке, полезла в задний карман брюк, приподнялась со стула и тут же завалилась на пол.
- Не каждый день приходится слышать такие сочные матюги, - одобрил Елошевич.
Он опустился на колени, чтобы помочь ей подняться. Взял Наташу под мышки, потянул… Не обретя равновесия, она качнулась к нему… Губы их случайно встретились.
Это была такая же ужасная случайность, как падение горящей сигареты в бочку с бензином, как неправильный перевод стрелки на железнодорожной развязке, когда два поезда несутся навстречу друг другу. И наступает момент, когда ничего уже не исправить.
…Над узкой кроватью Елошевича вырастал ядерный гриб, и планету разносило на куски. А потом эти куски, кружась в темноте и безмолвии, соединялись снова, и, откуда ни возьмись, появлялся воздух…
И вот уже робкая жизнь выглядывала из-за камня зеленой ящеркой, распускалась в расселине первым блеклым цветком… А потом шумела вода, отовсюду поднимались зеленые побеги, и кричали птицы. Проходили грозы, и воздух звенел хрусталем, и пахло яблоками…