Билл Хейли (1925–1981)
Билл Хейли известен как один из первых американских музыкантов исполнявших рок-н-ролл, а песня "Rock Around the Clock", записанная Хейли с группой "Comets", считается чуть ли не первой композицией в этом стиле.
Вильям Джон Клифтон Хейли (William John Clifton Haley) родился в городе Хайленд Парк (штат Мичиган), а вырос в Бутс Корнер (штат Пенсильвания). В результате неудачно сделанной в детстве операции Хейли ослеп на один глаз и потом прикрывал его своей "фирменной" челкой, которая станет важным элементом стиля первых рок-н-ролльщиков пятидесятых годов.
Во второй половине сороковых Хейли стал участником первой профессиональной музыкальной группы – "Down Homers", игравшей свинг и выпустившей несколько синглов. Уйдя из группы, Хейли сам собраk несколько составов, в том числе, "Range Drifters" и "Four Aces of Western Swing", а потом работаk музыкальным директором на радио WPWA. Следующая группа Хейли, "The Saddlemen", выпустила сингл на "Atlantic Records" – это было первая сессия звукозаписи Хейли на звукозаписывающей компании национального уровня.
В 1951–м году на Хейли обратил внимание продюсер Дэйв Миллер из звукозаписывающей компании "Holiday Records", и он записал на ней песню "Rocket 88" (изначально исполненной группой "Jackie Brenston and His Delta Cats"). Именно в те годы начал формироваться стиль Хейли, который тогда еще не имел названия: гибрид кантри и ритм энд блюза. Относительно неплохие продажи пластинок, записанных на "Holiday Records" показали, что он может иметь коммерческий успех. Тогда же появилось и окончательное название группы – "Билл Хейли и Его кометы" ("Bill Haley & His Comets") – навеянное кометой Галлея.
В 1953–м году для Хейли была написана песня "Rock Around the Clock", записанная только год спустя. Поначалу она ни произвела впечатления ни на слушателей, ни на продюсеров, но когда она прозвучала на титрах фильма "Blackboard Jungle", сингл с этой песней поднялся на вершину хит-парада "Биллборд", где оставался восемь недель и ознаменовал собой настоящую музыкальную революцию.
"Rock Around the Clock" стал первым синглом, проданным в количестве свыше миллиона копий в Британии и Германии, а в 1957–м году Хейли стал первым испонителем рок-музыки, совершившим гастрольный тур по Европе. Хейли продолжал записывать хиты на протяжении всех пятидесятых годов, в том числе, например, "See You Later, Alligator". Он также сыграл роли в первых рок-н-рольных фильмах "Rock Around the Clock" и "Don’t Knock the Rock". Пребывание Хейли на вершине рок-н-ролльной славы оказалось недолгим: скоро ему на смену пришли другие звезды, такие как более молодой и сексуальный Элвис Пресли. Но Хейли оставался очень популярным в Европе и странах Латинской Америки на протяжении шестидесятых годов.
Подобно многим своим "коллегам по цеху", Хейли не избежал проблем "рок-но-ролльного образа жизни". Много лет он страдал от алкоголизма и публично признался в этом в 1974 году. Несмотря на это, группа продолжала вести активную деятельность все семидесятые годы и начало восьмидесятых. В 1980–м у Хейли была обнаружена опухоль мозга, а годом позже один из первых рок-н-ролльщиков умер в возрасте пятидесяти шести лет.
Избранная дискография
1956 – Rock 'n' Roll Stage Show
1957 – Rockin' the Oldies
1958 – Rockin' Around the World
1959 – Bill Haley's Chicks
1959 – Strictly Instrumental
1960 – Bill Haley and His Comets
1960 – Haley's Juke Box
1961 – Twist
1961 – Bikini Twist
1962 – Twist Vol. 2
1962 – Twist en Mexico
1963 – Bill Haley & His Comets
1963 – Rock Around the Clock King
1963 – Madison
1963 – Carnaval de Ritmos Modernos (Orfeon 12340)
1966 – Bill Haley a Go-Go (Dimsa 8381)
1968 – Biggest Hits
1970 – Bill Haley Scrapbook
1971 – Rock Around the Country
1973 – Just Rock 'n' Roll Music
1974 – Live in London '74
1975 – Golden Favorites
1976 – R-O – C-K
1979 – Everyone Can Rock and Roll
Танцуем "стилем"
Стиляжная молодежь не только слушала джаз и рок-н-ролл, но и любила под него потанцевать. Возможностей для этого было не слишком уж много – вечеринки у тех немногих счастливцев, которые жил – хоть и с родителями, – но в отдельных квартирах, а не коммуналках и бараках, и полулегальные танцевальные вечеринки, организовываемые в школах, вузах, а то и научно-исследовательских институтах. На "официальных" вечеринках подобную музыку практически не играли.
Под джаз танцевали "стилем", имитируя движения, которые видели в западных фильмах, либо изобретая свои собственные, которые, казалось, должны подходить к этой музыке.
Алексей Козлов писал в своих мемуарах о трех названиях "стилей": "атомном", "канадском" и "тройном Гамбургском": "первые два мало чем отличались друг от друга и, как выяснилось лет через тридцать, отдаленно напоминали модные в Америке в до-рок-н-рольные времена такие танцы, как "джиттер баг", "линди хоп" и "буги-вуги". А "тройной Гамбургский" был медленным танцем с особыми движениями телом, с особым покачиванием головой и, главное, партнер и партнерша тесно прижимались друг к другу."
Отдельно стоит упомянуть "буги-вуги" – один из самых популярных танцев эпохи джаза. Изначально термином Boogie Woogie называли стиль игры на фортепиано (синонимы Barrelhouse и Honky Tonk – по названию баров, в которых этот стиль впервые начали практиковать в 1870–х годах чернокожие пианисты штата Техас)
Много позже, в 1927–м году вышла классическая "буги" – запись Альберта Эммонса" Honky Tonk Train Blues", а "официальное" появление стиля Boogie Woogie – 29 декабря 1928–го, день выхода" Pinetop’s Boogie Woogie" Клэренса Смита. Кстати, на сленге 20–х годов словом" boogie" обозначали чернокожих, но уже десятилетие спустя появилось и несколько новых значений – "танцевать", "развлекаться, получать удовольствие", "делать что-либо быстро".
В тридцатые годы термином Boogie Woogie начали называть любой свинговый танец, исполняемый в быстром темпе. В годы второй мировой войны американские солдаты завезли в Европу так называемый "East Coast Swing" – "Свинг Восточного побережья", который был крайне популярен в сороковых и начале пятидесятых годов. Считается, что нечто подобное на "Свинг Восточного побережья" танцевали и стиляги в СССР.
Александр Петров:
Старый коллекционер музыки мне рассказывал, что в тридцатые годы запрещали танцевать танго на танцах. И когда люди начинали его танцевать, то подходили и разбивали пары: танцуйте вальс, более скромные танцы, но ни в коем случае не сентиментальное и эротичное танго.
Валерий Попов:
Сейчас так не танцуют, сейчас дискотеки какие-то бесконтактные. А тогда надо было обязательно прижать – и с выпадами, заломать ее до пола. Помню, такой был Хавский – он показывал, как красиво танцевать. У него был парик прилизанный, какой-то фрак потертый и орден Красной звезды.
Тогда такая была интересная идеология: не называлось это буги-вуги, а молодежный танец. Как-то советская власть приспосабливалась к этому. Или – "спортивный танец". Рок-н-ролл назывался "спортивный танец". И вот Хавский – ему, наверно, лет девяносто было, супруге его лет семьдесят или восемьдесят – и они изображали, как правильно танцевать рок-н-ролл, показывали, что он может быть красив, что он не должен быть эротичен и преступен. И они такие два маленькие, худенькие… А комсомольцы потом закрывали клубы, пытались прибрать к рукам.
Я помню, однажды оказался в молодежном лагере около Сочи, и там как-то разорился, все прогулял и поступил в джаз – и там на маракасах. Целый месяц прожил в какой-то халупе с джазистами. Замечательное было лето. И там поляки, венгры, чехи, немцы… Вольница такая была нравов… Побеждала свобода и демократия. Но это уже были шестидесятые.
Много таких было точек – я их прохожу с волнением. На Большой Морской, где я живу, был дом культуры работников связи. "ДК случайных связей" мы его называли. И там тоже такое было "гнездо разврата". Там шарик под потолком крутился из зеркальных кусочков, гасили свет – и такие снежинки по залу крутились. Такая была атмосфера полутьмы. Сейчас дискотеки не сравнишь – как-то они там вихляются поодиночке и расходятся поодиночке – как пришли, так и расходятся. А тогда надо было кого-нибудь подцепить, куда-то затащить, в какой-нибудь подъезд, там долго стоять, не выпускать ее из цепких объятий, потом она вырывалась, убегала в общагу или к маме. То есть, жизнь была чрезвычайно такая агрессивная и густая, я бы сказал, вязкая. Все время думал – чтобы суббота, и на танцы. Бодро, интересно. По-моему, сейчас приглаженнее жизнь, и нет такого.
Был оркестр под управлением Атласа и [оркестр] Лундстрема еще – они все эти буги изображали как сатиру и сопровождали "разоблачительными" текстами, но все плясали, между тем – то, что надо. "Может, он больной, бедняга, может, просто – напросто стиляга". Такой сатирический текст, но это было самое настоящее буги-вуги. Но содержание – идеологически выдержанное. Песня была очень заводная, и все знали, что как только начинается вступление – нужно хватать барышню и изображать буги в центре зала. Мы все пытались, а в середине – кружок, и четыре пары виртуозов. Алик Фишер такой был – впоследствии большой ученый – вот он потрясающий был рок-н-роллист. Девушки у него летали просто как куклы – чуть не до потолка. Он кидал их, и все сходилось – такая акробатика была потрясающая: бросить, поймать, снова перекрутить. Она у него колесом ходила, солнышки делала, сальто, и Алик успевал ее подхватить. Азарт был такой, что это мы гуляем, наша взяла. Все эти вечера совершенно были волшебные.
Валерий Сафонов:
И рок, и твист – плясали, можно сказать, все штатники. И все стиляги. Я не мог, к сожалению – вероятно, у меня данных не было для плясок. Вот твист я разучил – он попроще. Но редко кто умел красиво, по-настоящему, танцевать рок-н-ролл.
Рок-н-ролл танцевать не возборонялось. Я не помню, чтобы где-то это запрещали. Но и редко рок-н-ролл танцевали, потому что редко кто умел. Танец довольно сложный все-таки.
Олег Яцкевич:
И как всегда у нас: хотели как лучше, а получилось как всегда. На танцах раз – и запретили джазовую музыку. Па-де-катр танцуйте, па-д-эспань. Такие танцы бальные – я их до этого никогда не знал. Польку танцуйте. И в конце вечера, который два раза в неделю в мраморном зале ДК имени Кирова на Васильевском острове, собирался весь молодняк туда постоянно, только объявляли: медленный танец. Это танго было. И тут надо было уже шустрить – девочек и все прочее.
Были еще "ночники", где собирались, в том числе, и стиляги. Это уже покруче, таинственно все. В актовых залах школ – двести шестая на Фонтанке была очень известна этими "ночниками". Туда приезжал оркестр. Саксофонист Кондат, бывший утесовский. Он уже пожилой дядька тогда был, халтурил. Тромбонист Давид, который внешне – как две капли воды похож на Гленна Миллера, только, может быть, росточка меньше. Коля Носов – трубач. И так далее, и так далее. И они приходили, и попасть на этот ночник было – как на прием к Путину. Это было почти нелегально. Я точно не знаю, почему возникали эти "ночники", причем не только в школах. В кинотеатре "Художественный" – как сейчас помню. Их называли "ночники". На самом деле они кончались в час или в два, но все равно не в семь начинались, а в десять. Ну и там, конечно, была гуляй-нога.
"Мраморный" – это танцевальный зал ДК имени С. М. Кирова. Он состоял из трех частей, условно разделенных колоннами. В центральной части собирался молодняк общегородской – из любого района. Здесь же сидел эстрадный оркестр, который мог исполнить, если бы разрешили, любой фокстрот или танго, но… Но па-де-катр, па-д-эспань, краковяк и полька главенствовали в программе. Левая часть зала "принадлежала" курсантам, в основном, морским. А в правом зале собирался Васильевский остров. Самая шпана была там. Тут надо было разбираться, чтобы морду не набили, если ты не ту девушку взял. В основном, танцевали девочки, а когда в конце играли медленный и быстрый танец, тут уже включались все. Какая-то отдушина. Дадут слегка "подышать", и аут! Бывали там и молодые мужчины, прошедшие войну. Ну, относительно молодые, – тридцать, – сорок лет.
Со мной работал бывший танкист, у него было обожженное лицо. Он был холост и постоянно ездил в "Мраморный". Утром на работе спрашивает: "Ты был вчера в "Мраморном"?" – "Да, был". – "И, как тебе?" А я гляжу на него, и с моей двадцатилетней точки зрения – это пожилой человек, а он бегает на те же танцульки и клеит там кого-то и водит к себе.
После войны была катастрофическая недостача мужчин – все-таки, двадцать миллионов положили за четыре года. Со мной работали молодые ещё женщины, потенциальные мужья которых полегли на полях войны.
Анатолий Кальварский:
Были несколько человек – устроителей вечеринок. В основном, это было в политехническом институте. Очень часто там было. Или в помещении школы – я не помню номер, напротив училища Штиглица. Потом – в двести шестой школе на Фонтанке. И еще какие-то техникумы. Потому что во дворцах или домах культуры такое нельзя было проводить. Под видом комсомольских вечеринок – придумывали какие-то подоплеки. Это все халтуры были левые, конечно. Я не помню, за счет чего мы получали какие-то небольшие деньги. Видимо, устроители продавали какие-то билеты. Все это стоило очень дешево, и мы тоже зарабатывали какие-то смешные деньги. Но дело было не в деньгах, нам хотелось поиграть джаз, а тем, кто нас слушал, получить удовольствие и потанцевать. Это не могло быть полностью подпольно, потому что [среди приходивших] была масса осведомителей, которые об этом говорили. Но, видимо, как-то не доходили руки, не считали все это серьезным. Но потом – мы не играли откровенно американскую музыку. Мы играли танцевальную музыку. Просто, мы, может, играли чуть-чуть лучше, чем все эти ужасные оркестры, которые работали в "отделе музыкальных ансамблей". Была такая система "отделе музыкальных ансамблей" при ленгосэстраде. Это был целый отдел, который находился в доме культуры работников связи. У них был свой штат оркестров, которые работали по домам культуры или по танцевальным площадкам. Они получали зарплату, там продавались билеты. Но тогда они играли только сплошные бальные танцы и, если мне не изменяет память, за танцевальный вечер можно было исполнить один быстрый фокстрот и два медленных. Все остальное были польки, шмольки, краковяки и какие-то придуманные танцы типа па-де-гра. Какие-то чудовищные названия. А оркестры левого толка играли просто или медленные фокстроты, или быстрые фокстроты. И никаких бальных танцев. Бальные танцы – только, может, для проформы, в первом отделении.
Трофейное кино
Западные фильмы, такие как "Серенада Солнечной Долины" Брюса Хамберстоуна, "Джордж из Динки-джаза" Марселя Варнеля, "Девушка моей мечты" Георга Якоби, во многом способствовали появлению стиляжного движения, показав советской молодежи какой-то другой мир, казавшийся "волшебным" по сравнению с убогой советской послевоенной реальностью.
Конечно, реальная жизнь в Америке и Европе отличалась от мира, созданного "фабрикой грез", как отличались от реальной жизни в Советском Союзе фильмы, снятые в тридцатые годы – "Веселые ребята", "Цирк", "Волга-Волга". И все же, мир, созданный Голливудом, оказался более привлекательным не только для американцев, но и для зрителей во всем мире, включая СССР.
Интересно, что среди фильмов, которые попали в СССР во время войны и сразу после нее, были не только американские и британские, но и немецкие – те, конечно, в которых не содержалось никакой нацистской пропаганды, как например, "Девушка моей мечты". Ирония в том, что искусство смогло сделать то, что не удалось армии: завоевать советских людей.
Валерий Попов:
Один из любимых фильмов – "Серенада солнечной долины". "Читанога Чуча". "Скажи мне, друг, когда поезд на Читанога Чуча"… Даже не зная английского, было упоительно повторять эти звуки. Даже без смысла было лучше. Таинственнее.
Это была глупость советской власти – очень много фильмов было взято в качестве трофея – американские фильмы, взятые у немцев в качестве трофея. Под такой лояльной подкладкой, например, прорвался "Тарзан". Я помню, что даже раньше "Серенады Солнечной Долины" – мы еще школьниками ходили. Тоже идеологический враг номер один, а как у нас его полюбили. Эти "тарзаньи" прически – слово нарицательным стало. "Зарос, как Тарзан". И огромное количество появилось этих лиан. На деревья вешали веревки и прыгали с них в воду – как обезьяны.
Первый враг Хрущева – Тарзан. Гораздо больше урона нанес… Вестмюллер, чемпион по плаванью, и девушка его – Джейн. Потом фильм переделывали несколько раз, но это все было не то. И обезьяна Чита. Разбился самолет, Джейн попала к Тарзану, начинается красивая любовь – и тут Чита, обычная макака. Она тоже была очень в моде – ей подражали в жестах. Даже у меня в институте был один друг по кличке Чита. До чего разложили советскую идеологию – что даже обезьяне стали подражать американской. Фильм чрезвычайно подействовал. Там серий десять было "Тарзана". Это была диверсия настоящая. Были очень хорошие военные фильмы, но мы их уже отсмотрели, а потом пошла эпоха Тарзана и "морального разложения". Тогда был гениальный Голливуд, совсем не такой, как сейчас. И он нам ударил по мозгам чрезвычайно сильно. Когда Тарзан приехал в Нью-Йорк, одел галстук – все одевались только как он. Он галстук одел какой-то обезьяний – и мы все одели такие же галстуки. То есть кино – это было да, сильнее всего. Потом "Судьба солдата в Америке" – такой был знаменитый фильм. Эдди Нельсон – такой мужественный, небритый. Тогда как раз небритость входила в моду. И он там бил всех негодяев. Американское кино – это было наше все. Важнее ничего не было. И оно было позитивным в целом там не было какой-то чернухи в те годы, там были мужички такие мощные, красавицы… Добрые чувства, не было такой резни, как сейчас. И это, в общем-то было и хорошо. Может быть, его и пустили, чтобы нас как-то воспитать. Своего кино не было, а вот эти фильмы шли потрясающие просто.
Мы жили у брата в деревне под Москвой и шли километров двенадцать до клуба – посмотреть "Тарзана". И туда толпы шли просто – с разных деревень стекались. Это было Внуково, дом отдыха летчиков. Это – то, что нас сложило. Все остальное плохо помню – что там в школе проходили. А Тарзан – это навсегда.
Олег Яцкевич:
В пятьдесят шестом году, на олимпийских играх в Мельбурне, американцы исполнили буги-вуги. И у нас все сошли с ума. Наши [газеты] тут же написали: это очень похоже на тренировку упражнений барьеристов – чтобы как-то унять. Но тут вышел фильм "Чайки умирают в гавани". Пустяковый такой супер-модернистский фильм, где нету текста вообще, никто ничего не говорит, чайка, обмакнутая в нефть, умирает в гавани, и пара, по моему, гомосеков, танцует в баре буги-вуги. А мы уже были киношкой избалованы, потому что начиная с сорок третьего года у нас пошли в кинотеатрах американские фильмы. Первый фильм американский, который я увидел, это – "Северная звезда" с Робертом Тейлором, а он – звезда первой величины голливудская. А потом пошли "Серенада Солнечной Долины", "Джордж из Динки-Джаза", "Сестра его дворецкого", "Девушка моей мечты", "Большой вальс", где великолепная штрауссовская музыка. То есть, мы уже много видели. Мы смотрели и "Пархоменко", и "Котовский", и "Секретарь райкома".