- Готовы?
Рита кивнула.
Она подняла глаза и встретилась взглядом с Виктором.
Он стоял, глядя на нее, серьезный и, как показалось Рите, немного печальный.
Рита попыталась улыбнуться ему.
Он грустно развел руками, точно признавался в беспомощности ее попытки развеять его душевную смуту.
"Похоже, у него неприятности, - подумала Рита. - Хотя… его самая большая неприятность - это, как ни прискорбно, именно я…"
Что-то в ней изменилось…
Он смотрел на нее - и не мог понять.
Она была грустна. И в то же время вся наполненная внутренним светом.
Грустна - и светла…
Именно так.
Отчего-то в мозгу всплыла строчка из детской песенки про лисенка и Тутту Карлсон: "У меня есть тайна цвета апельсина…"
Глядя на Риту, казалось, что у нее теперь тоже есть тайна. Она бережно спрятала ее там, на дне души, и, может быть, тайна эта не очень-то радостная, с оттенком печали и недоумения, и все-таки, все-таки, все-таки…
Он почувствовал раздражение и обиду. Кончики пальцев побелели. Виктор старался выглядеть безмятежным, спокойным - это удавалось ему, но так нелегко…
Она улыбнулась какой-то шутке Амиры; даже на Амиру Виктор сейчас смотрел с ненавистью и завистью - она сидела рядом с Ритой. Совсем близко. Она могла дотронуться до нее.
Рита как назло теперь сидела таким образом, что солнце освещало ее, рождая вокруг каштановых кудряшек что-то наподобие нимба.
Она смотрела в окно с нескрываемой грустью и - ожиданием.
Ожиданием чуда…
Мягкий солнечный свет коснулся ее щеки, делая это знакомое лицо странным, магическим, наполняя его своей энергией.
Теперь Рита показалась ему похожей на образ Богоматери, виденный им недавно в храме. Так же опущены глаза, свет продолжает играть с ее личиком, грустным и нежным… "Умиление" - вспомнил Виктор название иконы.
Рита удивленно вскинула на него глаза - и тут же опустила их снова.
"Она ведь просто читает текст, - напомнил он себе. - Бездарный, бессмысленный, пошлый… Так отчего же мне кажется, что она сейчас молится?"
Он испытывал состояние, близкое к шоку. Найти определение этому своему состоянию он не мог.
То, что еще вчера было простым, понятным, имело четкое определение - "влюбленность", или - еще вернее - "она нравится мне", теперь носило совершенно другое имя - короткое, грозное, сладкое…
Он еще не смел обозначить новое чувство этим словом. Он пытался убежать от него, пытаясь найти более близкое, более простое определение.
"Она должна принадлежать мне, - наконец нашел он компромисс. - Она просто должна мне принадлежать!"
Рита устала.
Текст был легким, но пришлось делать такое количество дублей, чтобы твои слова совпали с движениями губ заморской красотки… Рита понимала, что за это платят больше, и все-таки дни, которые Виктор и Миша считали удачными, ей не нравились.
Они с Амирой сидели в комнате, гордо именуемой "артистической". На самом деле комната напоминала чулан, заваленный под самый потолок разным хламом. Амира разлила кофе и теперь сидела на высоком стуле с сигаретой в руках.
- Аллах-Иисус! - простонала она. - До чего меня вымотали эти нечестивцы… Посмотри, Ритка, я похожа еще на женщину?
- На очаровательную женщину, - заверила ее Рита. - Только уставшую.
- Вот я и говорю, что похожа на старую проститутку, к тому же нажравшуюся абсента, - грустно констатировала Амира, поправляя перед зеркалом свои белокурые локоны. - Хочу домой. Хочу замуж за шейха… Или за олигарха. Чтобы не работать. Никогда вовеки. Только валяться на диване целый день, смотря сериалы и ток-шоу. Знаешь, почему я неудачница?
- Почему?
- Потому что я адская смесь, - ответила Амира. - Мать - мусульманка, а отец - христианин… Ничего хорошего не вышло из этакого союза. Какая-то непонятная деваха. Актриса получилась - полный идиотизм. Замуж никто не взял. Приличный, я имею в виду. Ни одного олигарха не встретила на нашей Большой Горной… Что уж говорить о шейхе?
- Все еще впереди, - постаралась успокоить ее Рита. - Поедешь отдохнуть в Турцию…
- На что? На что я туда рвану? - простонала Амира. - Может быть, почку одну продать? Чтобы до Турции добраться? А если я эту самую почку продам, а в Турции, как назло, ни одного тебе олигарха?
Рита включила погромче радио, нашла "Шанс".
Влад с Машкой вели концерт по заявкам. Машка постоянно прикалывалась, сидя на телефоне.
- Охота тебе была, впереди целая ночь…
- Я люблю эту работу, - сказала Рита.
Почему-то ей сегодня туда очень хотелось.
- В принципе я говорю там то, что думаю, - сказала она. - Конечно, иногда приходится подыгрывать… Но ночью большинство идиотов спят.
- Мне кажется, идиоты не дремлют и секунды, - выдохнула Амира, подкрашивая губы.
Она была готова.
- Пошли?
- Да, сейчас…
Рита поднялась, потянулась - "жизнь прекрасна, я полной грудью насыщаюсь ею, у меня появляются силы…", - потом оделась и кивнула Амире:
- Пошли…
Глава шестая
ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ
Ночь опустилась на город. Покрыла дома и улицы своим бархатным покрывалом. Спите, спите… Где-то вдалеке залаяла собака. Потом проехала машина - свет фар достиг Сережиной комнаты, осветив на мгновение фотографию Тани.
Он сидел в темноте, как всегда, погруженный в себя. Тихо играла музыка из приемника. По ночам даже музыка соответствовала его настроению.
Под окном прошла веселая компания.
Там - жизнь. Здесь - смерть.
- "А у реки…" - горланили под окнами "носители" жизни. Голоса у них были отвратительными, надтреснутыми и резкими.
- "Вниз по теченью, вниз по теченью неба…" - пел по радио грустный женский хрустальный голосок.
- "Гуляют девки и гуляют мужики…" - продолжали там, на улице, блеять голоса "жизни".
- Ты сам видишь, - прошептала тишина голосом Тани. - Смерть прекрасна. Она утонченна. Возвышенна. Жизнь не принадлежит тебе, так возьми в свои ладони…
- Доброй ночи вам, мои бессонные друзья, - заговорил голос по радио. - Это я, ваша ночная бабочка. Ваша Марго.
Сергей поднялся с кресла, подошел поближе. Увеличил громкость. Словно пытался удержаться. Схватиться за этот нежный, хрипловатый голос. Как за жизнь. Как утопающий за соломинку.
- Сегодня я задумалась, кстати, о ночных бабочках… Грустная история, друзья мои! Живут они всего одну ночь. Если им не встретится на их коротком жизненном пути яркий свет лампы. Я подумала: почему эти глупышки летят на ее свет? Как вы думаете, знают ли они, что последует за коротким мигом счастья? Блеск, вспышка, ослепление - и гибель… Они обжигают свои крылышки. Они погибают… И все-таки ночная бабочка никогда не откажется от последнего полета. Странно! Может быть, они думают, что лампа - это луна? Или - солнце? Я не могу объяснить этого. Я тоже ночная бабочка. Лечу к солнцу, но потом понимаю, что это только лампа дневного света… "Уже поздно, - говорю я себе, видя, как сгорают мои хрупкие крылья. - Надо было думать раньше…" Кажется, я плохо рассказываю вам о своих чувствах. Но куда мне, косноязычному земному Икару? "Пинк Флойд"…
Заиграла музыка, и голос ее растворился.
Сергей стоял, всматриваясь в ночь, словно пытался увидеть ее в темноте. Маленькую бабочку с чудесными крыльями. Прекрасного "косноязычного Икара", летящего слишком близко к солнцу.
И ее голос, и музыка были гармоничны и - оставляли место для него.
Он закрыл глаза.
"Кто ты, - спрашивал он пустоту. - Как ты выглядишь? Почему твои мысли такие грустные?"
Он потянулся к мобильнику, лежащему на столике.
Отдернул руку, встретившись глазами с Таниными, на фотографии. Она смотрела так, что по коже пробежали мурашки. На мгновение ему даже показалось, что ее глаза сузились. "Не звони", - приказывала Таня с жестокой неумолимостью.
Он положил телефон обратно. Замер.
- Вот так, друзья мои, - грустно проговорила Марго. - Я недавно обнаружила, что все красивые мелодии печальны. Почему? Давайте поговорим об этом. И - о ночных бабочках. Может быть, кто-нибудь из вас такая же ночная бабочка? Вместе мы придумаем, как нам долететь до солнца и не спалить наши крылышки…
Он усмехнулся этим словам, пытаясь защититься от их доверчивой и ясной простоты с помощью иронии.
Долетим-с… Вопрос только - каково оно, это самое солнце?
Ему захотелось набрать номер, прямо сейчас. Немедленно. Сказать ей, этой девушке, чей голос так притягателен, а душа - наивна и немного напугана, как у ребенка, заблудившегося в темном городе: "Здравствуй, это я… Давай сделаем так - я возьму тебя за руку и постараюсь удержать, когда ты захочешь приблизиться к палящему солнцу слишком близко. Так близко, что оно спалит твои крылья… Я удержу тебя, чтобы их сохранить".
Но черт побери, он же не ребенок! Он уже знает цену словам - "мысль изреченная есть ложь"… Люди прекрасно научились скрывать истинное лицо за нагромождением красивых фраз. "Брось, друг, не надо вести себя как последний кретин…"
Эта девушка просто еще одна восковая фигура в музее. Не более того…
Он бросил трубку-телефон.
Прошел на кухню. Туда не долетал ее голос. Тишина. И в этой тишине журчание воды из-под крана вернуло его к реальности. К тому самому восприятию мира, когда становится ясно - все неизменно. Секунды превращаются в минуты, минуты в часы, часы в дни и так далее… Не успеешь оглянуться - мир треснул. Приблизилась финишная ленточка…
И он будет так же никому не нужен, как теперь…
- Последний романтик, - пробормотал он и швырнул стакан, наполненный водой, об стену. - В мире нет ничего чистого. Даже вода с хлоркой…
Звонок в дверь. Он поднял голову, удивленно глядя в сторону коридора. Стрелки на часах-будильнике показывали половину первого.
Ночи…
Он осторожно подошел к двери, посмотрел в глазок.
Открыл ее.
- Простите ради Бога, Сережа, - взволнованно проговорила с порога Анна Владимировна. - Я вас уже измучила, наверное, своими проблемами… Но Риты нет дома, и я очень боюсь… Ник весь горит. И у него что-то странное… Он весь опух. Пожалуйста, Сереженька, помогите мне!
Она пыталась справиться с обидой. "В конце концов, - говорила себе Рита, - он мог быть занят собственными проблемами. По его глазам можно догадаться без особого труда, что его жизнь не так уж и благополучна… Мало ли какая беда приключилась!" И тут же вспоминалось, как они разговаривали - так просто, задушевно, о вещах, на которые оба смотрели одинаково… Музыка, книги… "Как с Сережей, - вспомнила она. - Даже молчание вдвоем напоено пониманием. И зовут его так же. Может быть, это подарок судьбы? Вознаграждение за мои беды?"
А потом в памяти возникла полутемная лестница в подъезде и его удаляющаяся спина.
- Дура ты, Рита Прохорова, - с горечью прошептала Рита. - Когда наконец-то ты повзрослеешь и начнешь смотреть на вещи реально? Любовь - это сказка для девочек-подростков. А если кому-то везет и он на самом деле встречает ее на пути - никто не обещает хорошего конца…
Почти смирившись с этим, Рита даже почувствовала невероятное облегчение - что ж, раз все именно так, ее незадавшаяся судьба не портит гармонии мира…
Раз так - надо смириться. Говорят, когда человек понимает, что смерть неизбежна, он испытывает нечто похожее на счастье. Он освобождается от страхов. Так и она, Рита, освободившись от иллюзий, просто обязана почувствовать себя спокойной и счастливой.
Но душа отказывалась в это поверить.
А что с ней поделаешь?
Звонок телефона. Рита подняла трубку с молниеносной быстротой. Голосом, хриплым от волнения, прошептала:
- Алло…
На другом конце провода молчали.
"Это он!" - стукнуло радостно сердце. Тот человек.
Она снова повторила:
- Алло…
Там все еще молчали.
- Говорите же…
Она терпеливо ждала. Сейчас ее неведомый абонент соединился непостижимым образом с обоими Сережами. Но вот странно, если в случае с ними ей было важно, насколько они понимают ее, здесь было наоборот.
Она чувствовала - или придумывала это, - что она нужна этому неизвестному. И это было дорого ей. То, что там, в ночи, кому-то нужно ее внимание. Ее помощь…
- Алло, я слушаю вас.
Она говорила ласково, нежно - пытаясь хотя бы своим голосом, его тембром помочь "одинокому путнику".
- Ты навеки мо-о-оя…
Голос был гнусавый, отвратительный, и интонация, с которой были произнесены эти безобидные слова, была оскорбительна.
Рита привыкла к таким звонкам и все-таки сжалась, словно откуда-то потянуло холодом, мраком.
- Вы ошиблись номером, - сказала она, пытаясь сдержаться, чтобы не заорать во весь голос: "Ты, придурок, ненормальный урод! Неужели в тебе так много гнусности, что непременно хочется поделиться ею со всеми?"
- Не ошибся, ночная бабочка, - хохотнул неизвестный. - Знаешь, кого называют ночными бабочками? Хочешь встретиться? Я покажу тебе, на что способен мой…
Рита нажала на кнопку.
- Идиот, - прошептала она.
"Вот так, - грустно усмехнулась она, приходя в себя. - Ждешь от жизни пения ангелов - и получаешь отвратительную, бесовскую ухмылку!"
- О черт! - вырвалось у Сергея.
Лоб Ника напоминал раскаленную сковородку. Он определил температуру без градусника, одним прикосновением - за сорок… Аллергическая. Черт…
Глаза Ника были теперь похожи на глаза толстого китайца - все лицо опухло, покраснело, мальчику было трудно дышать.
- Воды, - попросил Ник хриплым голосом. - Ба, дай водички…
- Сейчас, милый…
- Анна Владимировна! Нет!
Он понял, что вышло резко, даже грубо, и осекся.
- Простите меня, - проговорил он. - Но ему нельзя сейчас воды… Это отек Квинки… Аллергическая реакция на какое-то лекарство. Пожалуйста, вызовите "скорую". И позвоните Рите. Где она?
- Сережа, Рита… Я не знаю, надо ли ее беспокоить?
- Анна Владимировна, позвоните Рите, где бы она сейчас ни находилась!
Она послушно отправилась к телефону, но он снова остановил ее:
- Сначала надо вызвать "скорую"…
- Сережа, они увезут его в больницу!
- Не увезут, - спокойно сказал он. - Я договорюсь с ними. Просто я сейчас не могу сделать ему укол дексамстазона и димедрола, понимаете? Они сделают. Чтобы отек спал… Звоните же!
Он дотронулся до горла мальчика - слава Богу, отек еще не опустился!
"Интересно, где Рита?.."
Сразу вспомнился тот шикарный тип, и сердце забилось. "Все женщины одинаковы, - подумал он, пытаясь своей прохладной рукой хоть немного сбить температуру. - Самки…"
Вернулась Анна Владимировна:
- До "скорой" я дозвонилась, а вот у Риточки занято. Сейчас еще перезвоню…
- Не надо, - поморщился он. - Не беспокойте… Сейчас приедет "скорая", сделает ему укол. Я посижу с мальчиком. Не волнуйтесь…
Рите и до этого было тревожно, а после этого звонка… Откуда приходит страх, ощущение, что непременно случится что-то плохое? Или чужое зло заразительно, как проказа?
Рите казалось, что даже свет в комнате стал тусклым, неприятным, как в больнице, когда умирал отец. Словно бы этот человек с измененным голосом проник сюда, зашел в Ритину душу, как в собственную комнату, и принялся обклеивать стены голыми красотками из бульварных журналов…
Когда снова зазвонил телефон, Рита испытала сначала испуг - а если снова звонит этот тип?
Но звонил не этот телефон. Служебный.
Она схватила трубку, заранее предчувствуя беду. Кто позвонит тебе ночью, если ничего не случилось?
- Да, - сказала она.
- Рита, у нас неприятности… Сережа не велел тебе звонить, но я сама уж решила…
Стало жарко, кровь прилила к голове…
- Мама, что случилось? Какой Сережа?
- Рита, мы вызвали "скорую"…
- Мама! - почти крикнула Рита. - Тебе что, плохо?
- Рита, прости, в дверь звонят… "Скорая", наверное, приехала. Рита, я тебе перезвоню потом!
В трубке раздались короткие гудки.
Если было плохо маме, то почему она позвонила? Ей надо лежать!
При чем тут Сережа?
Ник…
- Ник!
Она вскочила.
Что делать?
Машка…
Она набрала Машкин номер.
Сонный голос не сразу откликнулся.
- Да…
- Машка, у меня беда, - проговорила Рита. - Что-то случилось с Ником. Ты не можешь меня подменить?
Машка некоторое время молчала.
- Знаешь, я сейчас им перезвоню. Или заеду… И потом решим.
Верная подружка повесила трубку.
Сейчас она приедет…
- Все будет хорошо, - пробормотала Рита, пытаясь взять себя в руки. - Все будет хорошо…
"Скорая" приехала быстро.
Сергей даже присвистнул от удивления - и только потом сообразил, что дом расположен близко от их пункта. Вот и разгадка…
Пожилой врач страдал астмой. Дышал он тяжело, с характерным присвистом - видимо, подъем на четвертый этаж без лифта дался ему с трудом. Медсестра была дамой "бальзаковской", пышненькой и уютной, с добрым улыбчивом лицом.
- Где мать? - поинтересовалась она.
- На работе, - пояснила Анна Владимировна.
- Значит, придется говорить с отцом, - проговорил врач-астматик. Голос у него был гулкий, басовитый и успокаивающий. - Мальчика надо в больницу… чтобы присмотр был врачебный.
Укол они уже сделали, и Ник дышал ровнее. Лицо было еще опухшим, и все-таки уже не было красного, почти багрового оттенка.
- Я врач, - сказал Сергей.
- Что же вы, папаша, если врач, не знали - у мальчишки реакция на аспирин, - укоризненно проговорила медсестра.
- Не знал, - согласился Сергей. - Так вышло…
- Угробили бы пацана.
Анна Владимировна смотрела на них с ужасом, боясь и слово вымолвить. Это она, она виновата! Сергей постарался успокоить ее взглядом - в конце концов, об аллергии, увы, узнаешь именно таким путем - опытным; черт бы не ведал эти опытные пути.
- Теперь не угроблю, - принял он на себя удары. - Может быть, оставите его под мою ответственность? Я считался хорошим врачом!
- Считались? Значит, теперь уже не считаетесь?
- Теперь я вообще…
Он хотел было уже сказать, что теперь он вообще никем не считается - даже человеком, но промолчал. Откровенности было и так чересчур много.
- Теперь я писатель, - проговорил он.
- Прямо Чехов, - хмыкнула неодобрительно сестра. - Где работали? Участковым?
- Нет, - покачал он головой. - Я работал в клинике. Онкологической… Может быть, слышали о хосписах?
Врач поднял глаза, посмотрел на Сергея. Удивление во взгляде сменилось невольным уважением.
- А что же в писатели ушли? - спросил он тихо. - Работа показалась тяжелой?
"Потому что не имел права!" - хотелось ответить Сергею, но он снова сдержался.
Промолчал.
- Что будем делать? - спросил врач у сестры.
Та пожала плечами:
- Если отец берет на себя ответственность… Детям в больнице не сладко…
- Давайте так, - сказал Сергей. - Мы подождем до утра. Если эксцессов не будет, останемся дома. Я сам прослежу за ним. Можете мне поверить, я справлюсь!