И слышно, как она замирает на том конце провода в предвкушении. Да, я забыла уточнить: когда я говорила, что драю квартиру, только когда жду гостей, я имела в виду гостей определенного сорта. Вернее, определенного пола. Мужского, если уж быть до конца честной. Визит девчонок – не повод для капитальной уборки. А вот для мужиков я рассыпаюсь в пыль. Жаннета вечно ругает меня: "Нет чтобы провести день перед визитом в парикмахерской или косметическом салоне, а потом встретить его пренебрежительно-томно, всем видом демонстрируя, что он удостоился великой чести быть принятым и обласканным, так нет – она носится со стоящими дыбом волосами по квартире и намывает ее до блеска. Скажи, пожалуйста, кому нужна твоя квартира? Да еще потом стоит у плиты и жарит-парит чертову тучу всего". Кстати, насчет жарит-парит – надо бы что-то приготовить, верно?
А мама тем временем ждет моего ответа, и пауза уже слишком затягивается.
– Да, – нехотя подтверждаю я ее догадку, – знакомый приезжает…
– Откуда? – ликующим голосом подхватывает мама.
– Из Москвы.
– Из Москвы? – озадачивается она. – Кто же это? Игорь?
Боже мой! Не думала, что у моей мамы такая хорошая память. Игоря она видела ровно один раз мельком, дайте вспомнить, да, двенадцать лет назад.
– Нет, мама, – скриплю я, – какой Игорь? Этого ты не знаешь. Да и вообще…
– Что вообще? – невинно интересуется мама.
– Вообще-то он мне никто, просто знакомый…
– Все они сначала нам никто, – перебивает меня мама.
– Подожди, – начинаю закипать я, – ты дослушай до конца, потом будешь комментировать.
– Хорошо, хорошо, – покладисто отвечает мама.
– Кроме того, – продолжаю я, возвращаясь в ванную и беря в руки тряпку, – ему всего двадцать восемь.
Мама молчит, но – я уверена – напряженно размышляет над тем, как превратить этот явный недостаток в преимущество. Я улыбаюсь. Мама все же молодец – она никогда не сдается.
– Но, – прорезается ее голос в эфире, – это даже хорошо…
Ну, что я вам говорила? Сейчас она выдаст что-нибудь совершенно невообразимое.
– …В твоем возрасте…
Господи, ну при чем здесь мой возраст?
– …тебе нужен мужчина помоложе, – заканчивает свою мысль мама.
– Зачем это? – любопытствую я, натирая зеркало.
– Секс, – выстреливает в меня мама.
– Секс? – изумляюсь я. – А что, мужчины помоложе, они…
– Да, – вздыхает мама, – пик женской сексуальности приходится на тридцать-сорок лет, а мужчины в эти годы уже не так активны. Поэтому молодой партнер – это очень неплохо.
– Мама, – не выдерживаю я, – ты где этого начиталась?
– Почему обязательно начиталась? – обижается мама.
– Не сама же придумала, – усмехаюсь я.
– Не сама, – сдается мама. – Прочитала, в журнале. Но ведь это правда.
Голос ее звучит как-то странно, как будто она сильно смущена. Я оставляю в покое зеркало. Неужели мама говорит о себе? Мама и сексуальная жизнь? Но в конце концов, я же как-то появилась на свет. Почему же я всегда считала, что мама и вопросы секса – понятия несовместимые? Потому что она никогда толком не разговаривала со мной на эти темы? Но – впервые пришло мне в голову – может, она просто стеснялась? Как стесняюсь ее я. Мне проще выложить все про свою интимную жизнь подругам или малознакомым людям, чем исповедоваться маме.
– Не знаю, – отвечаю я в замешательстве, – в любом случае, об этом рано говорить.
– Рано так рано, – примирительно говорит мама, -но, на самом деле, то, что ему двадцать восемь, тебя не должно смущать. Это такая чепуха!
Мы прощаемся. Я отключаю трубку и окидываю взглядом ванную. Порошочек уже сделал свое дело, и теперь можно поелозить щеткой. "Тебя это не должно смущать" – вот только я не уверена, что меня смущает именно его юность. Но если нет – тогда что?
Второй телефонный звонок раздается, когда я, покончив с ванной и туалетом, ползаю с пылесосом по спальне.
– Да! – рявкаю я в трубку.
– Звонила твоя мама, – не утруждая себя приветствием, сообщает Галка, – спрашивала, что за кадр должен к тебе прибыть. Я, между прочим, тоже не против узнать.
Что это еще за новая мода появилась у мамы: звонить моим подругам и расспрашивать о моих личных делах? Я выключаю пылесос и ворчу:
– Она с ума сошла, что ли?
– Да вообще-то, – хихикает Галка, – она позвонила уточнить, где мы покупали свой диван, ну а попутно мы зацепились языками за тебя, вот она и выдала мне твою страшную тайну. Давай, колись, кого ждешь?
– Какая там страшная тайна, – мычу я. – Альбертино приезжает завтра утром.
– Опа! – восклицает Галка. – Вот это номер! Просто так, без предупреждения?
– Абсолютно без всякого, – подтверждаю я. – Прислал эсэмэску с номером поезда и вагона.
– Не стал звонить, чтобы, не дай бог, ты не отказалась от такой радости, – понимающе комментирует Галка.
– Точно.
– Эсэмэска с номером поезда и вагона… – задумчиво тянет Галка. – Стой! – оживляется она. – Но ты же не поедешь его встречать?
– Ну…
– Позвонит, когда приедет, – назидательным тоном говорит Галка. – Раз шлет эсэмэски, значит, умеет пользоваться мобильным телефоном. И нечего его баловать!
– Да ладно, – бормочу я.
– Лелька, ты неисправима! – возмущается Галка. – Он, не спросив тебя, прется в гости… Кстати, а где он собирается жить? Неужели у тебя?
Вопрос, конечно, интересный. Я возвращаюсь к нему постоянно с той самой минуты, когда получила эсэмэску. Хорошо, если у Альбертино здесь есть знакомые, но что-то мне подсказывает, что вряд ли. Что он там говорил про свой прошлогодний визит в Питер? Что-то по поводу того, что не было компании. Любопытно, вот он сходит с поезда, я спрашиваю его: "Где ты остановишься?" – а он отвечает: "У тебя". И что я буду тогда делать?
– Даже не думай! – как бы подслушав мои мысли, верещит по телефону Галка.
– Но если ему и вправду негде жить? – мямлю я.
– Он должен был думать об этом до того, как купил билеты, – отрезает Галка. – Вы почти незнакомы, и на тебе – он мчится в Питер, как будто ты его невеста и сидишь у окошка все дни напролет в ожидании его персоны. Что за манера появилась у мужиков?
– И что с ним делать, если ему и вправду негде жить? – упрямо спрашиваю я.
Галка тяжело вздыхает:
– Лелька, ты неисправима.
– Знаешь, – с вызовом говорю я, – у меня еще куча дел.
– Понятно, – Галка вздыхает еще раз, – уборка. Как обычно. Ну, давай, удачи. Звони, если что.
К черту, к черту всех, думаю я, возя тряпкой по полу. Легко им раздавать советы направо и налево. А как можно не помочь человеку, который ничего плохого тебе не сделал? Хотя, конечно, человек этот мог бы позвонить. Эсэмэска – это уж совсем как-то походя…
– Я все знаю, – журчит в трубке Жаннета уже почти в одиннадцать. – Просто поразительно, как мало нужно времени иногда, чтобы в жизни произошли события. Я оставила тебя с вашей уникальной Аленой за деловой беседой, а через десять минут – я правильно понимаю? – тебе открылись перспективы уик-энда с очаровательным Керубино.
– Ты правильно понимаешь, – с благодарностью отвечаю я.
Нет ничего живительнее в пиковые моменты, чем Жаннетино участие. Вот уж кто всегда знает меру. Ситуацию уже не изменить. Альбертино уже трясется в ночном поезде Москва-Санкт-Петербург. Поэтому что тут воздух сотрясать наподобие Галки? От этого только ломота в зубах и обида в душе.
– Счастливая ты девушка, Олька, – сообщает мне Жаннета. – Как весна, так у тебя обязательно какое-нибудь любовное приключение.
– Оно еще не любовное, – сопротивляюсь я.
– Не смеши публику, – фыркает Жаннета. – Мчался бы он сюда на всех парах, если бы не запал на тебя?
Н-да… Вот только нужно ли мне это?
– Так, – неожиданно Жаннета переходит на деловой тон, – поезд во сколько?
– В 11.15, – растерянно отвечаю я.
– Значит, я у тебя буду в 10.45.
– Чего? – удивляюсь я.
– Встретим твоего Альбертино, – поясняет Жаннета.
– Жанка, – зачем это тебе?
– Надо же тебя поддержать в сложной жизненной ситуации.
Я молчу. Сказать нечего. Жанка – настоящий друг.
– А насчет вашего М.А., – говорит в завершение разговора Жаннета, – Алена-то, конечно, ничего собой, но, Олька, неужели ты считаешь, что ты хуже?
Какая глупость! Я не хуже Алены. Это она лучше меня.
На следующее утро мы едем на вокзал почти в полном молчании. Мы обе еще не проснулись. Жаннета тоже принадлежит к славному племени "сов", так что разговаривать мы начинаем только тогда, когда выходим на перрон. На часах 11.06. На табло сообщение о том, что поезд, в котором едет Альбертино, прибывает по расписанию на платформу номер шесть, левая сторона.
– На сколько дней он приезжает? – интересуется Жаннета, запахивая зябко пиджачок.
– Не знаю.
– Ты что, не спросила у него? – изумляется она.
– Я ему не звонила, – пожимаю я плечами.
– Но почему?
Смешно, но я сама не понимаю.
– Думаю, – говорю я, – что он пробудет тут выходные, – и добавляю: – Во всяком случае, я на это надеюсь. То"есть надеюсь на то, что визит его не затянется.
Мы подходим к платформе номер шесть, левая сторона, и видим, как змея поезда тихонько выползает из-за горизонта.
– Трусишь? – спрашивает Жаннета.
– Ага, – отвечаю я.
Трушу. Взрослая женщина, а трушу. Любой бы трусил на моем месте. Зачем он едет? Почему сообщил в последний момент? Не люблю неизвестности. А в зарождающихся отношениях с мужчинами все – неизвестность. И от этого сводит челюсти и внутри трепыхается нечто холодное. Ой, что это я сказала? Зарождающиеся отношения? С чего бы это? Не иначе мамин гипноз. Или Галкин.
Альбертино выпадает из вагона номер двенадцать прямо в наши объятия. Фигурально выражаясь. На самом деле руки мы с Жаннетой держим в карманах, потому что утренний холодок ощутимо покалывает все части тела, выступающие из-под одежды.
– Привет, – говорю я, стараясь придать своему приветствию максимум добросердечия.
– Привет. – Альбертино расплывается в улыбке.
Хорош, черт возьми. И ночь в поезде на нем почти не сказалась. Конечно, тут же услужливо напоминает мне внутренний голос, ему же всего двадцать восемь. В двадцать восемь и на тебе не особо сказывались полубессонные ночи в поездах. Но все равно он – красавчик. Черные волнистые волосы, светло-зеленые глаза и – как это я раньше не обратила внимания – шикарный разворот плеч и длинные ноги. У меня слабость на мужиков с хорошей фигурой. Впрочем, как говорит Галка, это нормальное женское отношение к предмету. Конечно, безмозговых красавчиков мне даром не нужно, но когда у мужика даже умеренное наличие мозговых клеток и превосходная фигура, он имеет хорошие шансы на внимание с моей стороны. Беда только в том, что многим явным красавчикам я совершенно без надобности – у них же тоже есть свои пожелания к женскому полу. Так что, может, мама и девчонки правы: зацепился за тебя такой Альбертино, надо бы его брать, такой материал на дороге не валяется. Да и вообще, это все ведь на пару дней, верно? Я чувствую, как Жаннета тычет локтем в мой бок, мол, одобряю, и горделиво задираю нос.
Альбертино тем временем роется в пакете, который держит в левой руке, и достает оттуда – что бы вы думали? – цветы! Да-да, он приехал ко мне с цветами! Букетик фиалок, специально упакованный в коробочку, перевязанную парадной ленточкой. Альбертино протягивает мне его и застенчиво усмехается, косясь на Жаннету:
– Это тебе.
Жаннета наблюдает за происходящим с раскрытым ртом.
– Втюрился, – шепчет она мне, когда Альбертино наклоняется за своей сумкой, стоящей у его ног.
– Я готов, – объявляет он, забрасывая сумку на плечо.
– Тогда пошли, – решительно говорит Жаннета.
Альбертино с вежливым удивлением смотрит на нее, и тут я соображаю, что до сих пор не представила их друг другу.
– Это Алик, – говорю я Жаннете, вроде как она этого не знает, потом поворачиваюсь к Альбертино: – А это моя подруга Жанна.
– Очень приятно, – кивает Жаннета, Альбертино в ответ делает полупоклон, и мы направляемся в сторону здания вокзала: Жаннета чуть впереди, мы позади.
– Старший товарищ? – тихонько говорит мне Альбертино, показывая глазами на Жаннетину спину.
– Почему старший? – так же тихо отвечаю я. – Мы с ней вместе учились в институте.
Он недоверчиво смотрит на меня. Он же не знает, сколько мне лет, вдруг доходит до меня. Наверняка думает, что до тридцати. Мужики вообще плохо определяют женский возраст. Конечно, восемнадцатилетку он от меня отличит, но вот Лену из их офиса, скорее всего, посчитает за мою ровесницу. Да, это единственное объяснение того, почему он ко мне прицепился. Я не льщу себя надеждой, что выгляжу моложе своих лет, просто у него еще нет опыта в определении возраста. А я всегда выгляжу на свои. В шестнадцать на шестнадцать, в двадцать пять на двадцать пять, в тридцать пять я не изменила себе и считала, что выгляжу на тридцать пять. Хорошо, но что с ним тогда делать? Сразу развеять заблуждения или погодить?
– Куда едем? – спрашивает Жаннета, когда мы подходим к стоянке.
– А где тут гостиница "Москва"? – Альбертино смотрит на нас своими обалденными глазами.
Мы с Жаннетой переглядываемся. У нее плещется в глазах: "Прошел третий тест на пригодность". Это после внешности и фиалок. А я думаю, что, пожалуй, пока повременю со своими откровениями насчет возраста. Пусть думает, что это Жаннета так плохо выглядит.
– Рядом, – отвечает Жаннета и лезет в машину.
– И до меня недалеко, – тихо добавляю я.
– Правда? – радуется Альбертино.
Правда. Через мост. Можно сказать, рукой подать.
Мы едем к гостинице и болтаем о погоде. Англичане были не дураки, когда ввели в правила хорошего тона разговоры о погоде – тема неисчерпаемая. Альбертино заселяется в забронированный номер, мы с Жаннетой стоим рядом и внимательно наблюдаем за процессом оформления. Просто потому что не знаем, чем занять себя.
– Вы торопитесь куда-нибудь? – спрашивает Альбертино.
– Нет, – хором говорим мы.
– Тогда, может, – он мнется, – я приму душ и переоденусь с дороги?
– Отлично, – Жаннета берет бразды правления в свои руки, – мы с Ольгой пока посидим в баре и выпьем кофе.
– Да, – добавляю я, – не спеши.
Он удаляется. А мы еще пару секунд завороженно смотрим ему вслед.
– Очень даже, – объявляет мне Жаннета. – И знаешь, Лелька, он не выглядит полным идиотом, как это можно было подумать, послушав твои рассказы о нем.
Не выглядит. Согласна. В Москве он показался мне совсем ребенком. Может, оттого, что в московском офисе – он самый юный и вынужден этот имидж поддерживать? А на дискотеке мы изрядно выпили. Да и вообще, дискотека – это место, где танцуют, а не физиогномикой занимаются.
Альбертино возвращается через двадцать шесть минут. В темно-синих джинсах, белом свитере, держа в руках кожаную куртку.
– У вас, похоже, здесь не жарко, – говорит он, набрасывая куртку на плечи.
– Север, – пожимает плечами Жаннета, – что поделаешь.
– Ты, кстати, надолго? – Я наконец-то набираюсь смелости задать беспокоящий меня вопрос.
– У меня обратный билет на вечер понедельника.
Я киваю. Ясно. Жаннета прячет смешок и, поднимаясь из кресла, спрашивает:
– Куда вас везти?
Глава 23
До секса дело не дошло. Разочарована? Скорее нет, чем да. Положа руку на сердце – сейчас прыгаешь в постель к малознакомому мужчине не так резво, как в двадцать с небольшим. Тогда проблем не было. Ни сомнений, ни метаний морального характера. Наоборот, проблемой казалось не прыгнуть – а вдруг впоследствии пожалею? Не хочу сказать, что все всегда проходило гладко. Бывало и так, что приходилось жалеть о скоропалительном сексе. Но – а как иначе осуществить качественный отбор? Вот так и вышло, что количество в "скорые на решения двадцатые" плавно переросло в качество в "рассудительные тридцатые".
Рассудительность вовсе не означает утрату интереса к сексу как к процессу. А между прочим, в двадцатые именно из-за этого и была вся суета. Казалось, что нужно успеть все сделать до того горького момента, когда грянет тридцать и уже не захочется абсолютно ничего: ни тусовок в дискотеках и клубах, ни новомодных шмоток, ни постельных забав. Насчет тусовок и шмоток мои ожидания, пожалуй, в основном подтвердились. Нет их – и вроде не сильно нужно. Но вот что касается секса… когда его нет, знаете ли, это не лучшие периоды в жизни.
Нет, я, конечно, не выскакиваю на улицу с бешено горящими глазами: "Подайте мне – и немедленно!", но озабоченное воображение услужливо поставляет мне эротические сны в больших количествах и заставляет обращать внимание на вещи, мимо которых в "неголодное" время я проскочила бы на полном ходу.
"А с виду такая незаинтересованная в этом деле", – удивленно протянула Галка, когда я однажды в припадке откровенности высказалась о насущном. С виду мы все незаинтересованные. Я не имею в виду мужиков, профессионалок и – опять же – двадцатилетних. Не принято как-то признаваться, что секс в моей жизни есть. Мало того, он занимает довольно высокую позицию в перечне моих жизненных потребностей. Что там впереди него? Воздух, вода, еда, кое-что еще… Словом, физиология. Ну а потом секс. Карьера? Увы! Уступает. Наверное. Я не современна. Сейчас секс принимает новые обличья. Карьера – одно из них. А я все ряжусь в консервативные тряпки, то есть когда говорю о "сексуальном удовлетворении", то это переводится не как "заключила многомиллионный контракт" или "получила третье высшее", а именно как "сексуальное удовлетворение".
Ну, это так, небольшое отступление. Суть которого сводится к тому, что и в тридцать секса хочется. И в тридцать пять. Здесь моя мама, как ни странно, права. Но – оговорюсь – секса хочется уже не абы какого, а хорошего. Не пятиминутки на ходу, а процесса в удовольствие. Что однозначно исключает секс с малознакомыми мужчинами, когда они приезжают в город всего на три неполных дня.
Альбертино мне почти незнаком. И – подозрителен. Чем? Своей молодостью – раз, своей прыткостью – два. Хотя первое предопределяет второе. Значит, главный его недостаток – молодость. Это только мама вправе не придавать восьми годам разницы никакого значения. В шестьдесят, я думаю, их и не почувствуешь. Но мои почти тридцать шесть протестуют против соблазнения малолетних.
Жаннета, однако, рассудила иначе.
– Ты просто стесняешься себя, – заявила она, когда я отчиталась ей о первом дне пребывания Альбертино в Питере.
– Я? Стесняюсь? – поразилась я. – Чего именно?
– Не знаю, – задумчиво сказала Жаннета, – наверное, своего целлюлита…