– Ну, если что нужно, ты звони, ладно? – Алексей вопросительно взглянул на Сергея, прекрасно понимая, что тот явно чего-то не договаривает. – И, кстати, может, снова к нам на дачу с Аней приедете? Наташке моей она очень понравилась.
– Да, конечно, – фальшиво обрадовался Сергей, обнял Лешку и заторопился: – Спасибо еще раз. Мне ехать надо, а на днях созвонимся.
– Ну, давай, – согласился Алексей. И после того, как Сергей отъехал, еще постоял несколько минут, задумчиво глядя ему вслед.
* * *
Все это было вчера. А сегодня он вел свой микроавтобус по маршруту номер двести двадцать пять, и отстраненно думал, что несмотря на тянущееся, как резина, бесконечное время, он все равно четко укладывается в график – ну просто секунда в секунду, – ай да Никольский, ай да молодец! Через четыре остановки у него будет по графику конечная остановка и пятнадцать минут законного отдыха. То есть, ровно через девять минут он должен принять решение: так себе постановил. Но на самом деле он уже знал, какое решение примет.
– Я отказываюсь от денег. Мало того, буду настаивать, чтобы мы с Аней строили жизнь самостоятельно, без вашей помощи. Если у вас возникают еще вопросы, отвечу заранее: я собираюсь сделать ей предложение. И уверен, что она согласится. А если по-прежнему считаете, что мне нужны только деньги, то знайте: вы ошибаетесь. Очень, очень ошибаетесь!
Сергей даже яростно замотал головой из стороны в сторону, упорно повторяя в своем мысленном страстном монологе "очень, очень!", словно убеждая весь мир в том, что он сам именно так и думает. Что все, что он собирается сказать Аниному отцу, – правда.
И тут, как по волшебству, позвонила Аня.
– Сережа, мы уезжаем завтра с мамой на операцию, – возбужденно сообщила она. – Боюсь, даже не успеем до отъезда увидеться…
– Ты не хочешь меня видеть? – испугался Сергей.
– Ты с ума сошел! – закричала она, испугавшись почти до обморока – а вдруг он сейчас повесит трубку и будет, действительно, – все?! – Я люблю тебя. Господи, Сереженька, я так тебя люблю! – Аня заплакала, но продолжала говорить: – Никогда, слышишь? – никогда я не откажусь от тебя. Мы все решим, я обещаю, я готова уйти из семьи и оставить все, только бы быть с тобой… Ты слышишь меня? – она вдруг испугалась, что связь прервалась – такой пустой была тишина в трубке.
Сергей достал сигарету, открыл окно и закурил. Он наблюдал, как на остановке потихоньку собираются люди, и чем больше их становится, тем чаще их косые взгляды в сторону маршрутки становятся требовательными, недобрыми; простоять дольше на пять минут – и начнется скандал. Блин, до чего же достало его это все – и нахмуренные пассажиры, и слякотная зима, и бесконечные семейные проблемы, и гад-братец, и маршрут этот, надоевший до смерти двести, блин, двадцать пять!
– Да, Аня, я тебя слышу, – вздохнул Сергей.
– Ты… – она хотела спросить "… любишь меня?", но почему-то испугалась и спросила другое:
– Ты будешь ждать меня?
– Конечно, Анюта. Все будет хорошо!
– Это ненадолго. Сначала мне нужно распрощаться с болезнью, и после операции, после того, как я буду знать, что самое страшное – позади, мы преодолеем все! Правда?
– Правда…
* * *
Легко сказать – "буду ждать тебя". Сергей не находил себе места; все валилось из рек; пока, наконец, он не понял, что просто не переживет ожидания и ему необходимо увидеть Аню. Он должен быть рядом, когда ей сделают операцию. И Сергей решил ехать в Германию.
Правда, понадобилась такая мелочь, как деньги. Ну и, конечно, загранпаспорт, которого у Сергея не было.
В конце смены зашел к Прилипко и написал заявление на отпуск – на неделю, и снова за свой счет. Начальник удивился:
– Ты же недавно в отпуске был, целый месяц прогулял. Или деньги уже не нужны?
– Нужны, дядь Саш. Надо просто некоторые семейные дела уладить.
Прилипко не верил в мифические "семейные дела", а верил в твердый заработок и в то, что при желании всегда можно совместить первое со вторым. Но заявление подписал, и Сергей был рад, что обошлось без нравоучительных проповедей со стороны начальника, по совместительству крестного.
Дома первым делом углубился в интернет-поиски ближайшей конторы, гарантирующей загранпаспорт за сутки. Оказалось, слишком дорого – четыреста долларов (Сергей аж охнул). Остановился на варианте "загранпаспорт за 3–5 дней", стоило это уже в два раза дешевле, да и еще давало ему время решить первый важный вопрос – финансовый.
А сколько денег-то нужно? Тысяча, две, три?
Нужно позвонить Аниной бабушке. Она поможет – Сергей в этом был почему-то уверен, и без смущения набрал номер.
Вера Николаевна откликнулась сразу, словно ждала звонка:
– Здравствуй, Сережа. Ты уже знаешь?
– Что Аня едет на операцию? Да, она звонила мне. Можем с вами встретиться? Срочно. Нужна ваша помощь.
Вера медлила. Какая помощь может понадобиться ему? Или… им? Может, она нужна им обоим?
– Давайте встретимся. Я буду готова через полчаса.
– Тогда через час – в "Пончиках", успеете? – Сергей торопился, боялся – вдруг она передумает, и тогда нужно будет искать другие варианты, терять время.
– Хорошо, – Вера согласилась, и у Сергея отлегло от сердца: он был уверен, что теперь все сложится хорошо.
Когда Вера вошла в знакомое кафе, Сергей уже сидел за тем же столиком, что и несколько месяцев назад; нервно курил и, заметив Веру, бросился ей навстречу с такой радостью, словно от ее появления зависели судьбы мира.
Помог ей снять пальто, отодвинул стул, сообщил:
– Заказал вам капучино. Сейчас уже принесут.
Тут же возникла официантка, поставила на стол чашку с кофе, чайничек с чаем, приборы.
Оставшись вдвоем, они ощутили неловкость – Сергей оттого, что придется обращаться с просьбой, а просить у кого-то что бы то ни было он терпеть не мог; Вера – оттого, что не понимала, зачем она Сергею понадобилась.
– Вера Николаевна, мне нужны деньги.
Вера удивленно подняла брови и внезапно испытала очень неприятное чувство, похожее на неприязнь – деньги? Ему мало? Или хочет все получить сейчас? Но при чем тут она?
– Сережа, – начала Вера, тщательно подбирая слова, – этим вопросом занимается Александр Петрович, и, думаю, тебе нужно обращаться к нему…
– Да нет же! – досадливо выкрикнул Сергей, но тут же спохватился: – Извините… Мне нужны не те деньги… Совсем другие. На поездку за границу. Ольховский против того, чтобы мы с Аней встречались. Сказал – или деньги, или Аня. Он считает, что я теперь не нужен, она найдет себе более достойного жениха – или они ей найдут, – горько, и от этого скомкано, непонятно рассуждал Сергей.
А Вера в смятении не могла успеть за его мыслями: жениха?! Другие деньги?! За границу?!
Он курил, нервно размахивая сигаретой, и Вера взяла его руку, вынула окурок и потушила в пепельнице, сжала ладонь:
– Подожди, Сережа. Я не понимаю. Тебе нужны деньги, чтобы сбежать с Аней за границу и там тайно пожениться?!
– Что? – он непонимающе уставился на нее, а, когда понял, сморщился и отмахнулся:
– Да нет, конечно же, нет! Куда сбежать – ей нужно на операцию… Я хочу лишь поехать к ней, поддержать. Нужны деньги на срочный паспорт, билеты. И вообще, я за границей никогда не был, виза еще потребуется – тоже срочная, как делать, не знаю… И сбережений у меня нет. Потратил их все, пока с Аней встречался… Вот я и обратился к вам – может, поможете?
Вера задумалась. С одной стороны, от сердца отлегло: слава богу, он не строил нелепых авантюрных планов. А с другой… Помочь ему сейчас – значит, пойти на конфликт с семьей. Но главное, нужно ли это Ане? Вера была уверена: нужно.
– Я помогу тебе, Сережа. И с оформлением документов на поездку, и с деньгами. Только скажи мне сейчас, как на духу: зачем тебе это нужно?
Он даже не думал. Просто ответил:
– Я люблю ее.
Это решило все – и для Веры, и для Сергея. Времени было мало, нужно было спешить, и они сразу поехали в банк, потом в турагентство. В банке Вера сняла со счета все накопления, а именно шесть тысяч двести долларов. Значительная часть этой суммы ушла на решение вопроса с документами и срочной визой в агентстве, где директором была Рита, приятельница Вериной подруги Ленки. Остались формальности в посольстве, и, как сказали Сереге, можно было через несколько дней уезжать. После всей суеты Сергей подвез Веру к ее подъезду уже под вечер:
– Вера Николаевна, вы сегодня Аню увидите?
– Конечно. Сейчас соберусь и поеду к ним. Мы все-таки решили лететь все вместе. Я не могу оставаться дома, вы понимаете.
– Ничего ей не говорите пока что, пожалуйста… Удачи. И – спасибо вам.
– Не за что, Сережа. Это все я делала для внучки. Ты, главное, береги ее.
Он молча кивнул, сел в машину и уехал. Вера грустно посмотрела вслед удаляющимся огням: лишь бы уберег…
* * *
Самолет плавно зашел на посадку. Сергей смотрел в иллюминатор, и думал о том, что совершенно равнодушно воспринимает свой первый выезд за границу. Он вспомнил, как страстно мечтал когда-то о том, как он увидит другие страны, других людей и другую жизнь, где все не так, как дома. Теперь же его совершенно не волновали ни виды Баварии, которые вот-вот откроются взору, ни прелести сытой европейской жизни. Он хотел лишь как можно пройти паспортный контроль и попасть в клинику.
Достал из сумки русско-немецкий разговорник, открыл. Повторил фразу, которую знал уже наизусть: "Кёнэн зи михь цу клиника доктор Хартмана брингэн?" Сможет ли таксист его отвезти туда, где сейчас лежит Аня, и ждет его, и не надеется, что он появится когда-нибудь на пороге ее палаты?
И еще он обязательно сообщит таксисту: "Ихь хабэ эс айлихь". Я тороплюсь, скажет Сергей. И таксист, который тоже наверняка не слишком хорошо владеет немецким, потому что он, скорее всего, не немец, а какой-нибудь турок, обязательно его поймет. Потому что Сергей добавит: "Да майн фройляйн". Сергей не ручался за точность фразы; но она означала – там моя девушка; и турок, или серб, или араб, или даже немец – все смогут понять Сергея, потому что он обязательно положит руку на сердце, когда будет говорить эти слова: там моя девушка.
Таксист оказался пожилым немногословным немцем, он снисходительно выслушал корявое, хоть и тысячу раз отрепетированное Серегино "Кёнэн зи михь цу клиника доктор Хартмана брингэн", спросил про багаж. Серега слов не разобрал, но опытный таксист живо изобразил, словно несет тяжелый чемодан, и вопросительно посмотрел на Сергея. Тот энергично покачал головой из стороны в сторону, чтобы таксист наверняка понял: из багажа у парня лишь сумка на ремне; а потом еще и постучал пальцем по запястью левой руки – мол, тороплюсь, поехали уже. Таксист равнодушно пожал плечами (мол, все торопятся, никто не прилетает в страну, чтобы гулять в аэропорту), и сел за руль. Сергей с облегчением опустился на заднее сиденье, снял сумку и поставил рядом. Теперь уже совсем скоро…
Клиника доктора Хартмана оказалась не бетонной громадой с то и дело подъезжающими "скорыми", как воображал Сергей. Это был расположенный в глубине сада трехэтажный особняк, обнесенный, правда, высоким металлическим забором. Здание располагалось на тихой улице, и о принадлежности к учреждениям здравоохранения свидетельствовала лишь табличка с соответствующими надписями на немецком и английском языках.
Такси остановилось аккурат напротив кованой калитки. Сергей дал водителю двадцать евро в надежде, что тот уж как-то даст знать – достаточна ли сумма. Оказалось, что нужно еще столько же; Серега наконец расплатился и помахал таксисту – мол, пока, спасибо, что подвез, хоть и за безумные деньги. Все-таки, таксист был первым жителем далекой страны, с которым его свела судьба.
Хотя судьба его вела, конечно, не к случайным людям. Судьба его была здесь, за этим высоким забором, за этой ажурной калиткой – она была всего в нескольких десятках метров, и Сергею вдруг стало страшно. Зачем он это делает? Но рука уже сама потянулась к неприметной кнопке звонка, и нажала ее – тут же раздался откуда-то сверху голос, что-то спрашивающий на немецком. Сергей поднял голову и сразу увидел камеру видеонаблюдения.
– Майн наме ист Сергей Нокольский, – он быстро заглянул в онлайн-переводчик, и, надеясь, что произносит правильно, медленно проговорил: – Их вил сехен Анна Ольховская.
Камера что-то быстро "ответила", Сергей понял только "найн" и то, что дальнейшее общение будет сильно затруднено. Отчаянно жестикулируя, он спросил без особой надежды:
– Их аус россии, жеманд сприхт руссиш?
По ту сторону камеры что-то радостно сообщили про неведомую Галину и отключились; Серега стоял возле калитки, совершенно не понимая, что делать дальше. Но минут через пять прибор снова включился, и женский голос на чистом русском спросил:
– Вы кого-то ищете?
Серега обрадовался так, словно свершилась мечта коммунистов и русский на самом деле стал единым языком "международного общения", и доверительно сообщил:
– Здравствуйте! Я приехал к Анне Ольховской, мне очень нужно ее увидеть!
– Есть ли вы в листе посещений? – бесстрастно спросил голос.
– В листе посещений? Не знаю. Я приехал, не договариваясь. Как сюрприз. Я ее жених! – уточнил, испугавшись, что иначе его примут за неизвестного пациентке злоумышленника.
– Мы должны согласовать с пациентом и опекунами, можно ли вас пропустить.
– С какими опекунами? – опешил он. – Можно только с пациентом, с пациенткой то есть? Она ведь совершеннолетняя! – заволновался Сергей. Мысль о том, что его могут попросту не пустить в клинику, даже не посещала – издали все казалось таким простым! Он сделал загранпаспорт за сутки, за трое оформил визу, раздобыл денег, пролетел пол-Европы – а его не пустят в клинику? Наверное, выглядел он настолько потерянным, что сердце обладательницы приятного женского голоса смягчилось (явно вопреки инструкциям).
– Как вас зовут?
– Сергей Никольский, – повторил он.
– Сейчас попытаюсь выяснить, что можно сделать. Никуда не уходите!
Потянулись минуты. Сергей хмыкнул, повторив про себя: "Никуда не уходите!" Словно он мог куда-то уйти. Даже если бы было, куда – он бы не ушел. Остался бы здесь жить – спать вон на той скамейке и ждать, пока Аню выпустят домой. И когда она выходила бы из калитки – подошел бы и спросил: "Аня, ты выйдешь за меня?"
Прислонившись к забору, Серега живо представил, как он укладывается на ночлег, положив под голову сумку; к нему тут же подходят полицейские и уводят в ближайший участок для выяснения личности…
Видение прервала пара – охранник и медсестра подошли к калитке. Женщина (очевидно, та самая Галина) обратилась к Сергею:
– Вы Никольский?
– Да, я! – Сергей обрадовано протянул ей документы, которые держал наготове – и загранпаспорт, и отечественный, и даже билеты на самолет!
– Тогда пойдемте.
Охранник с невозмутимым лицом открыл замок, калитка распахнулась, и Серега прошел на территорию больницы.
Пока шли по тропинке, Галина рассказывала, заинтересованно поглядывая на посетителя:
– Операцию сделали два дня назад, и пациентка все еще в реанимации, но уже пришла в себя. Рядом с ней родственники, сейчас как раз бабушка, и она подтвердила, что вас можно пропустить.
Он знал, что операция уже позади; мало того – знал, когда она проходила, и все эти восемь часов он не спал, не ел и ничего не делал, только курил на своем балконе и молился, как умел. Сергей радовался, что сейчас рядом с Аней оказалась Вера Николаевна. Конечно, на оформление документов ушло не пара дней, а больше недели; он писал Вере отчаянные смс-ки, она отвечала, была в курсе его передвижений. И сейчас Сергей с благодарностью думал об этой женщине: ведь наверняка не просто так она сейчас оказалась в палате. Представил, каких ухищрений стоило ей сплавить куда-то приторную Анжелику. И понадеялся, что мудрая Вера Николаевна тоже сейчас отошла куда-нибудь – да хотя бы к кофейному автомату…
… Аню он сразу даже не узнал – наверное, из-за трубок, торчащих из ее невесомого тела. Да, пожалуй, из-за ослепительно-белой повязки на голове. И еще, может, потому, что Аня спала. Но когда медсестра остановилась напротив одной из палат и показала сквозь стекло рукой – мол, смотри, вон твоя фройляйн, Сергей послушно остановился. Вдруг Аня открыла глаза – и тут уже не узнать ее было невозможно: невозможно было не узнать ее шоколадные, влажные родные глаза… Она что-то прошептала, и Сергей прочитал по губам: "Сережа"…
Глава 14
…Когда Ане было четырнадцать, в мае она заболела ангиной – да так тяжело, что пролежала в больнице две недели, а потом еще столько же долечивалась дома. Их педиатр, пожилая и категоричная Римма Георгиевна, безапелляционно заявила:
– Если не хотите подорвать ребенку иммунитет, отмените в этом году свои вояжи в экзотические страны.
– Но я так хочу к морю… – Чуть не плакала Аня, и врач милостиво море разрешила:
– К морю можно, но без резкой смены климатических поясов – максимум в степную зону. Можно, например, в Евпаторию, и хотя бы на месяц.
У мамы была почти истерика – она никак не могла представить себя на "плебейских пляжах грязного Крыма", а папа, скрепя сердце, забронировал двухкомнатный "люкс" в клубном отеле на окраине города. Там Аня вдвоем с бабушкой и провели восхитительные три летних месяца, и там она окончательно и ясно утвердила свои стандарты счастья.
Нельзя было не обратить внимания на эту пару – сначала Аня приняла Дмитрия за одного из аниматоров, так активно он участвовал во всех мероприятиях, начиная от зарядки на пляже (на которой в основном одни аниматоры и резвились) и заканчивая детским караоке у бассейна. Он был не столько красив, сколько харизматичен, хотя тело выглядело безупречно (наверное, не только благодаря зарядке). Невысокого роста, поджарый, с немного удлиненным лицом, со светлыми, почти прозрачными, но удивительно живыми глазами, в неизменной темно-синей бандане, из-под которой выглядывали светлые вьющиеся волосы, он все время попадался Ане на глаза. А, может, ей подсознательно хотелось попасться на глаза ему.
И лишь после того как он приветливо кивнул ей за завтраком на второй день их с бабушкой пребывания в отеле (узнал! – замерло Анино сердце), она увидела его жену, которую тут же возненавидела.
Жена была совершенно не "под стать" Дмитрию. Как раз стать ее была богатырской, в сравнении с мужем; стрижка – чересчур простой и короткой; темные, почти черные глаза – маленькими и невыразительными. Больше всего раздражал Аню короткий, аккуратненький нос "уточкой", который выглядел чужим на широком лице жены.