У нас было на сырой земле
Претворилися такие чудеса:
Растворилися седьмые небеса,
Сокатилися златые колеса,
Золотые, еще огненныя.
Уж на той колеснице огненной
Над пророками пророк сударь гремит,
Наш батюшка покатывает,
Утверждает он святой божий закон,
Под ним белый храбрый конь,
Хорошо его конь убран
Золотыми подковами подкован.
О грозном и зачастую опасном для человека характере Перуна говорит многое. Это и опасность быть убитым во время грозы ударом молнии, и показательное украинское выражение еще XIX в. "Шобъ тебе перун убивъ!", и отмеченный Адамом Олеарием новгородский обычай казнить тех жрецов, по чьей вине гас неугасимый огонь, горевший у идола Перуна. У южных славян языческому богу посвящался цветок, называемый в народе "перуник" или "богища" – "божий цветок", причем нецветение его считалось предвестником смерти. Как уже было показано в первой части, священным деревом Перуна был дуб, и в этой связи становится понятным происхождение выражения "дать дуба" в смысле "умереть".
Этот опасный для человека аспект Перуна усиливался еще и тем, что он был, насколько нам позволяют судить имеющиеся источники, единственным русским богом, которому регулярно приносились человеческие жертвы. Византийский историк X века Лев Диакон, описывая болгарские войны Святослава, так рассказывает о действиях русов в ночь с 20 на 21 июля 971 г.: "И вот, когда наступила ночь и засиял полный круг луны, скифы вышли на равнину и начали подбирать своих мертвецов. Они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили (несколько) грудных младенцев и петухов, топя их в водах Истра". Итак, массовое жертвоприношение было совершено в ночь после 20 июля – дня, который в языческой Руси посвящался богу Перуну, а с принятием христианства был, соответственно, приурочен к Илье-пророку. Выбор этой даты однозначно указывает на то, какому именно богу дружинники Святослава посвятили эту жертву. Важными моментами является связь посвященных Перуну человеческих жертвоприношений с похоронами (в первой части уже отмечалось, что и они рассматривались И.И. Срезневским, с которым солидаризуется В.В. Седов, как своеобразная "жертва" этому же божеству) и потоплением жертв в реке. То, что жертвоприношение произошло ночью, заставляет вспомнить, что в Индии Варуне принадлежала ночь, в то время как Митре – день. Ниже будет показано, что Перун был властелином загробного мира, однако с ним тесно соотносилось и ночное светило. Если в большинстве русских диалектов слово "луна" означает "небесный свод", то в смоленском оно значило "смерть", а в македонском языке, кроме того, – "гроза". В русском заговоре от зубной боли месяц посещает тот свет и видит там мертвецов: "Князь молодой, рог золотой, был ли ты на том свете?" – "Был". – "Видал ли ты мертвых?" – "Видал". Все эти данные позволяют констатировать связь с Перуном месяца, соотносимого одновременно и с морской глубиной (загробным миром), и с небесной высотой (в аспекте именно ночного неба).
Опасность стать жертвой Перуна для человека усиливалась еще и непредсказуемым характером этого бога. Непредсказуемость эта выражалась в том, что жертва Перуну не была установлена раз и навсегда, а каждый раз определялась метанием жребия. Это опять-таки специфическая черта Перуна, не присущая каким-либо другим богам. Рассказывая о первых на Руси мучениках-христианах, Нестор пишет: "В лѣто 6491 (983) иде Володимеръ на ятвагы, и побѣди людми своими. И рѣша старци и боляре: "Мечемъ жребий на отрока и дѣвицю; на кого же падеть, того зарѣжемъ богомъ"". Жребий пал на сына варяга-христианина. Когда посланные от киевлян пришли к нему, он отказался отдать им сына да вдобавок посмеялся над славянскими богами, за что и был убит. Хотя имя бога, которому предназначалась эта жертва, в летописи не упоминается, речь идет о Перуне. Как установил А.А. Шахматов, память варягов-мучеников отмечается православной церковью 12 июля, то есть всего за восемь дней до Перунова дня. Можно предположить, что человеческие жертвоприношения регулярно совершались и ранее, но поскольку проходили без каких-либо событий, не интересовали летописца, зафиксировавшего только рассказ о христианах-мучениках.
Вспомним и описанный византийским императором Константином Багрянородным остров Хортица, на котором отправляющиеся в Константинополь русы у священного дуба бросали "жребий о петухах: или зарезать их, или съесть, или отпустить их живыми". О том, что на этом острове русы молились Перуну, говорит рассмотренное выше его положение на торговом пути, дуб, бывший деревом громовержца, и стрелы, бывшие его оружием. Этот участок Днепра назывался "Перуня рень", поскольку туда, по преданию, доплыл киевский идол Перуна, сброшенный по приказу Владимира в реку. Вполне возможно, что топоним этот, как предполагает Ю.Г. Ивакин, более раннего времени, чем введение христианства, и был лишь приурочен летописцем к событиям 988 г. После этого острова русов ждало "мучительное и страшное, невыносимое и тяжкое плаванье" по Черному морю, завершавшееся в болгарской области Месемврии. Предпоследним пунктом их путешествия являлась Дичина, а между ней и Месемврией было село Волос, где в древности находилось святилище Волоса. Таким образом, святилища двух верховных языческих богов находились на противоположных концах этого чрезвычайно важного для Древней Руси торгового пути, что еще раз подчеркивает их неразрывную связь. Следует отметить, что капища Перуна и Волоса стояли вместе и в двух основных центрах Древней Руси – Новгороде и Киеве.
Данное описание Константина Багрянородного подводит нас к еще одной ипостаси Перуна как владыки мировых вод. Если в данном контексте от него зависело успешное плаванье по морю, то как бог грозы он одновременно являлся и богом дождя, поскольку в его власти находилось послать или не послать живительную влагу на поля земледельцев. Магический ритуал вызывания дождя в Сербии и Хорватии назывался прпоруша, а в Болгарии – пеперуна или папаруна. Примечательно, что в последней стране еще в XVIII в. народ во время засухи призывал языческого бога: "И сего Перуна болгары почитают: во время бездождия, собираются юноши и девицы и избирают единого, или от девиц, или от юношей, и облачают его в мрежу, аки в багряницу, и сплетут ему венец от бурянов в образ краля Перуна, и ходят по домам, играюще и спевающе часто поминающе беса того, и поливающе водами и Перуна того, и сами себя; людие же безумнии дают им милость". После насильственной христианизации Руси эта чрезвычайно важная функция закономерно перешла от языческого бога к Илье-пророку, о котором в народной молитве говорится: "Илия словом дождь держит на земли, и паки словом с небеси низводит". Народные заговоры рисуют более красочную картину: "На море на окияне, на острове на Буяне гонит Илья-пророк в колеснице гром с великим дождем. Над тучею туча взойдет, молния осияет, дождь пойдет". Соловецкий сборник фиксирует представления, согласно которым дождевая вода была связана с морской, которая, следовательно, также находилась в распоряжении громовержца: "Богословъ, съ небеси жъ страсти, громи и тресканiе з мол (молния?). Егда громъ гремитъ, высокiи царь ходяй по земли въ грому, обладая молнiями и призывая воду морскую, проливая на лице всея земли дождь, – о великiй и страшный Боже, самъ суди врагу дiаволу!". Об этой же неразрывной связи между земными и небесными водами говорит и более ранняя "Беседа Григория Богослова об испытании града": "Овъ въ требоу створина стоуденьци, дъжда искы отъ него, забывъ яко Богь съ небесе дъждь даеть; овъ не сущимъ богомъ жьреть и бога створышаго небо и землю раздражаеть". Как видим, желая получить дождь, славяне умилоствляли земную воду, что воспринималось проповедником как жертва несуществующему (с христианской точки зрения) богу. И тем, и другим полноправно распоряжался Перун, владыка мировых вод.
Чрезвычайно ценное свидетельство содержится в старинном апокрифе "Хождение Богородицы по мукам", где говорится: "Нъ забыша Бога и вероваше, юже бе тварь Богь на работоу створилъ; то то они все богы прозваша: солнце и месяц, землю и водоу, звери и гады; тосетьнее и человчьска (и) мена то оутрия Троюна, Хърса, Велеса, Пероуна на боги обратиша, бесомъ злышимъ вероваша; да и доселе мракъмь злышмъ одьржими соуть; того ради сде тако моучаться". Острие критики автора обращено против людей, обоготворивших созданные христианским богом природные стихии и давших им имена, за что они и мучаются в аду. Солнце здесь соотнесено с Трояном, месяц – с Хорсом, земля – с Велесом, а вода – с Перуном. Ценность этого отрывка определяется не только тем, что Перун и Велес здесь поставлены рядом, но и тем, что они соотнесены с водой и землей, что в точности соответствует соотношению ведийского Варуны и Митры. Подобное распределение объясняется тем, что вода была более переменчива и непредсказуема, более далека от древнего человека, чем земля. Путешествуя по морю, он мог в любой момент погибнуть, утонуть, и поэтому человек в своем сознании отождествлял воду с грозным Перуном на Руси и не менее грозным Варуной в Индии. Отнести возникновение связи между водой и этими божествами к эпохе индоевропейской общности позволяет не только генетическое родство русско-индийских мифологических сюжетов, но и то, что следы этого зафиксированы в языке тех индоевропейских народов, в мифологии которых не сохранились эти или похожие имена божеств. В ирландском языке вода называется словом dobrun, а одна из главных рек недавних афганских язычников-кафиров, по имени которой названа целая группа их племен, носит имя Парун (левый исток реки Пич, Восточный Нуристан). Когда персы завоевали Египет, они назвали Нил – самую великую из виденных ими рек – Пираном, как гласит надпись Дария из Суэцкого канала. Возвращаясь к соотнесению Перуна и Волоса с водой и землей, следует отметить, что противопоставление-характеристика обеих стихий сохранилось у восточных славян даже тогда, когда память о языческих богах уже исчезла. Следы весьма архаических представлений всплывают в приуроченных к вербному воскресенью народных обрядах, о которых исследователи говорят так: "…Смысл обряда заключался не в этих поздних напластованиях, возникших под церковным воздействием, а в прикосновениях вербой к людям и скоту. Древнее дохристианское происхождение этого обычая несомненно. Ясен и его смысл – здоровое, расцветающее дерево должно было как бы передать здоровье, силу и красоту человеку или животному. ‹…› Смысл наносимых вербой ударов ясно раскрывается в украинских приговорах, окончание которых звучит как заклинание:
…Будь великий, як верба,
А здоровый, як вода,
А богатый, як земля.
Сходные приговоры были и у белорусов…". Как видим, вода соотносится здесь с понятием здоровья (а именно от Перуна зависела продолжительность человеческой жизни), а земля – с богатством (вспомним характеристику Волоса как "скотья бога"). Их противопоставление в данном контексте явно не носит антагонистического характера; наоборот, обе стихии и символизируемые ими жизненные блага в равной степени нужны для благополучия и процветания человека.
Связь Перуна с водой подтверждается и археологическими данными. Его святилище в виде восьмилепесткового цветка стояло близ Новгорода, на берегу реки Волхов, у ее истока из озера Ильмень, и почти до XX века дошел древний обычай бросать в воду монету (так называемую жертву Перуну), проплывая мимо этого места. Первоначально это совершалось для обеспечения безопасного плаванья. Косвенным подтверждением данной связи является и тот факт, что при крещении Руси и в Киеве, и в Новгороде идолы Перуна были низвергнуты в реку, в то время как идолы других богов были "овые иссещи, а иныя ижжеши". В Киеве, согласно "Житию Владимира", кроме Перуна единственное исключение составил идол Волоса, который также был сброшен в реку. Данный факт в очередной раз подтверждает тесную связь, существовавшую между двумя верховными богами русского языческого пантеона. О связи какого-то языческого бога с морской стихией свидетельствуют и верования западных славян. Титмар Мерзебургский так рассказывает о деятельности колобжегского епископа Рейнберна в польском Поморье: "Он разрушил и сжег языческие капища, а море, почитавшееся из-за демонов, очистил, сбросив (туда) четыре камня, помазанных святым елеем, и (окропив его) святой водой". Указание на то, что Балтийское море почиталось язычниками из-за демонов (то есть славянских богов), позволяет предположить, что они там и обитали. Немецкий автор не потрудился назвать их имена, однако об одном из них косвенно говорят упомянутые четыре камня. Славяне на Эльбе называли четверг perundan и считали его посвященным этому великому богу. Именно четыре кабаньи челюсти были врезаны в священный дуб под Киевом. С Перуном связываются и производные от четверки числа: 8 (восемь костров около его идола в Перыни; число дней, отделявших выбор человека в жертву от заклания его в Перунов день; остров Хортица, на котором русы приносили жертвы, описанные Константином Багрянородным, также является восьмым по счету после семи порогов); 12 (12 июля в Киеве метали жребий о том, кого принести в жертву; киевское святилище Владимира, в котором Перун был главной фигурой, было окружено 12 кольями; а когда его идол влачили в реку, 12 специально приставленных мужей били его жезлами); 20 (на это число в июле падал Перунов день). Ниже будет показана связь Перуна с княжеской властью, в связи с чем можно вспомнить сорок наложниц и четыреста дружинников киевского князя, упоминаемых арабскими авторами. Все эти данные свидетельствуют о том, что четверка была священным числом громовержца, и именно он, по польским представлениям, обитал в море.
О правильности подобной интерпретации говорит фольклор той части восточного славянства, которая теснее других была связана с Балтийским морем. Речь идет об уже упоминавшейся в книге ""Голубиная книга" – священное сказание русского народа" новгородской былине о Садко, в которой под незначительными христианскими напластованиями сохранился древний языческий миф, восходящий своими корнями еще к индоевропейской общности. Морской царь в былине обладает целым рядом черт, характерных именно для Перуна. Он может быть благосклонен к человеку и дарит бедному гусляру Садко, угодившему ему своей игрой около Ильмень-озера (близ которого стояло святилище Перуна в Перыни; сама игра на гуслях у воды, представленная в былине как случайная, является отголоском культового служения этому божеству), три чудесные рыбины с золотыми перьями, научив при этом, как с их помощью разбогатеть: пойти на пир к новгородским купцам и побиться с ними об заклад, что в Ильмене водится небывалая рыба с золотыми перьями. В обеспечение правдивости своего утверждения Садко поставил на кон свою буйну голову, а купцы – шесть лавок с товарами. Царь морской не подвел и послал в сети Садко трех чудесных рыб. Став купцом, Садко отправился торговать в далекие заморские страны и преумножил свое богатство. Но вот однажды на корабли Садко в открытом море обрушилась буря, не давая им плыть дальше. Гусляр-купец сразу понял причину бури:
Ай да ты, дружина хоробрая!
А и как сколько ни по морю ездили,
А мы морскому царю дани да не плачивали.
А топерь-то дани требует царь морской-то
в синем море.
Чтобы умилостивить морского царя, в море кидают бочку с золотом, бочку с серебром и бочку жемчуга, но буря не стихает. Данный обряд напоминает об обычае бросать монету в жертву Перуну, проплывая мимо его святилища на Волхове. Увидев, что богатства не удовлетворяют морского царя, Садко понимает, что он требует человеческой жертвы. Суть воззрений славян по этому вопросу, опять-таки связанных с Перуном, точно описал византийский историк VI века Прокопий Кесарийский: "Они считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды. Судьбы они не знают и вообще не признают, что она по отношению к людям имеет какую-либо силу, и когда им вот-вот грозит смерть, охваченным ли болезнью или на войне попавшим в опасное положение, то они дают обещание, если спасутся, принести богу жертву за свою душу; избегнув смерти, они приносят в жертву то, что обещали, и думают, что спасение ими куплено ценою этой жертвы. Они почитают реки, и нимф, и всякие другие божества, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят гадания". Бог-творец молний Прокопия – это Перун, и, таким образом, данный отрывок является первым упоминанием о нем. Показательно, что вслед за почитанием громовержца византийский автор упоминает о почитании рек, равно как и отмечает связь жертвоприношения с гаданием.