– Ну уж нет, Даррен, – решительно заявляю я и подталкиваю его к стойке бара, подальше от зоны действия суровых охранниц-вышибал. – Сюда заходят только один раз. Теперь просто жди, когда войдет кто-нибудь новенький. Таковы правила.
– Ух ты! – восклицает он с благоговением в голосе. – Тут, оказывается, и правила свои есть!
Мода вообще держится на правилах, как и модные места. Мы же не хотим выпивать в простом баре через дорогу от работы. Нам хочется, чтобы наш досуг выглядел совсем по-другому. А другим его делают как раз правила, именно они определяют этот размах, дают нам возможность сосредоточиться на чем-то еще, а не друг на друге. К тому же такой отдых престижен, он считается признаком успеха. Все хотят попасть сюда, все хотят шуметь и веселиться, тратить кучу денег на дорогущие напитки, пытаться танцевать между столами и падать на чьи-то колени. Мы становимся все пьянее и пьянее, у нас кончаются наличные, и в ход пускаются кредитные карты. Я курсирую между кучками людей, там и здесь поддерживая разговор – с кем-то похихикаю, от кого-то получу комплимент.
– Нет, это фантастика! – кричу я, посылая воздушный поцелуй в сторону видео, вернее, какому-то мужику на экране, который писает в туалете.
А уже в следующий момент, отхлебнув мартини из бокала Колина, вставляю свою фразу в его рассказ:
– Да они просто орали друг на друга!
И тут же, прикрыв рот ладонью, шепчу одной из моих новых подружек, с которой мы провожаем взглядом долговязую модель, томно скользящую в сторону дамского туалета:
– Действительно, страшна до блеска!
Все, что я изрекаю, произносится не иначе как с восклицанием. Подолгу я не разговариваю ни с кем, но так или иначе участвую во всех разговорах сразу. А вечером, когда держаться на ногах уже становится проблемой, мы сидим в обнимочку, уткнувшись носом друг другу "в жилетки", и со страдальческим видом признаемся в любви: "Я тебя обожаю! Нет, я правда тебя обожаю!" При этом каждый многозначительно смотрит в глаза собеседнику, что сделать тоже не так уж легко, потому что в глазах двоится.
На следующее утро я пытаюсь оправиться от похмелья, спасаясь чашечкой кофе и хлебцами, которые поджарила Риа. Вчера она не смогла пойти с нами. Я зашла за ней на работу, но в последнюю минуту она заныла и сказала, что у нее совсем нет настроения видеть всех этих людей и слышать этот шум.
– Ты так никогда ни с кем и не познакомишься, если будешь все время торчать дома, – назидательно произношу я, укоризненно грозя пальчиком.
Занятая чтением журнала, она переворачивает очередную страницу и говорит:
– А ты с кем-то познакомилась?
Я смутно припоминаю горластого менеджера, тащившего меня куда-то за рукав, женатого фотографа, собиравшегося "высокохудожественно" запечатлеть меня, еще одну девчонку и некоего бисексуала, бывшего военного…
– Не важно, – заявляю я, с трудом намазывая масло на хлебец, так как руки чудовищно трясутся. – Главное, что я куда-то хожу, в чем-то участвую. Тебе тоже нужно участвовать, Риа, а то ты, по-моему, засиделась. Явно от меня заразилась.
– Это точно, – бормочет она, переворачивая следующую страницу и улыбаясь, как Мона Лиза.
Она листает "Вог", и я краем глаза успеваю заметить с изрядной долей раздражения, что они начисто отказались от целого направления ретро "а-ля семидесятые", полностью заменив его на кричаще-молодежно-сумасшедше-роково-панковскую линию, а это означает, что все мое тщательно, с величайшими потугами подобранное шмотье теперь окажется никуда не годным. Сменились не просто линии, цвета, прически – полностью сменился стиль. Я сижу ни жива ни мертва. Как они могли так поступить?! Ведь я только-только научилась укладывать муссом волосы в гигантскую конструкцию!
– И с чего они взяли, что люди все бросят и начнут покупать себе такую пошлятину, причем за бешеные деньги?! – ворчу я. – Неужели они не понимают, что такое барахло не приживется? Через несколько месяцев об этих фасонах никто и не вспомнит. Кто будет тратить по семьсот фунтов на шмотку, если точно такую же можно за пару недель найти на вещевом рынке за тридцать пять? Передай мне, пожалуйста, сахар.
Не отрываясь от журнала, Риа подталкивает ко мне сахарницу.
– Нет, я серьезно! Какой смысл во всем этом? – не унимаюсь я, злобно насыпая в кофе несколько ложек сахару. – Кто станет тратить столько денег только для того, чтобы считаться модным?
– Знаешь, – спокойно говорит Риа, отхлебывая свой чай, – во-первых, мода и стиль – это разные вещи. А во-вторых, человек запросто может потратить семьсот фунтов на вещь, если она по-настоящему хорошая.
– По-настоящему хорошая?
Интересно, откуда у нее этот снисходительный тон?
– А что значит, по-твоему, по-настоящему хорошая вещь? – спрашиваю я и чувствую, что настроена воинственно, – в конце концов, кто-то должен заплатить мне за то, что я столько времени угрохала на охоту за тряпками.
– Настоящая вещь всегда вне моды. Она остается актуальной, даже если мода проходит, – отвечает Риа, наливая себе еще одну чашку чая. – Настоящая вещь отличается собственным характером. Например, это хорошо сшитые брюки, или идеально сидящий костюм, или черный кашемировый джемпер…
– А-а, ну конечно!.. Ты имеешь в виду всякую скучную одежду! – восклицаю я, огорченная свыше всякой меры тем обстоятельством, что мои новые красные полусапожки из змеиной кожи теперь никому не нужны и что о каком-то черном джемпере она говорит так, словно это последний писк моды.
– Я имею в виду классику, – парирует она.
Я изумленно смотрю на нее. Неужели она прочла мою книжку? Или наладила какие-то другие каналы с мадам Дарио? Не иначе.
– Классика – это для тех, кто завязал, – изрекаю я. – Завязал выходить в люди, завязал танцевать и тусоваться, для тех, кто перестал быть модным. Если ты хочешь быть молодой и сексуальной, то должна быть модной. – Она окидывает меня ироническим взглядом. – Или, быть может, для тех, кто уже повзрослел.
В воздухе повисает тяжелое молчание. Я ненавижу ее. И презираю черные шерстяные свитерочки.
– Так как все-таки вчера повеселились? – спрашивает Риа, резко меняя тему.
Я оставляю за ней последнее слово – в конце концов, решаю я, она-то уж точно принадлежит к тем, кто завязал, и продолжать спор было бы грубо.
– Ой, вчера было просто отлично! Правда, очень хорошо! Там были все – Колин, Сэнэм, Нельсон, Даррен. – Я захлебываюсь от восторга, перечисляя своих друзей. – Тебе нужно обязательно в следующий раз пойти. Мне кажется, вы с Дарреном очень подружитесь.
Она чуть морщит носик.
– Не знаю, не знаю…
Я пожимаю плечами.
– Нет, правда! Может, пойдешь в следующий раз?
И я задумываюсь о том, какой степенной и положительной выглядит Риа со своими домашними обедами и горами художественных каталогов, которыми она обложила себя со всех сторон. Интересно, она хоть понимает, что часики-то тикают? Я дружески поглаживаю Риа по голове перед тем, как умчаться на свой любимый вещевой рынок – искать новые шмотки, которые хотя бы смутно будут походить на свежие изыски "Вог" и которые я смогу надеть в следующую пятницу вечером.
Как-то однажды в воскресенье мы с Риа оказываемся дома одни. Мучаясь противной неотвязной простудой, я с большой неохотой отменила все свои воскресные планы, чтобы, уткнувшись носом в подушку, дрыхнуть целый день на диване. В состоянии, напоминающем кому, я лежу большую часть времени, пока солнце не начинает клониться к закату. Решив наконец состряпать себе какой-нибудь ужин, я плетусь на кухню, куда с той же целью уже пришла Риа, проведшая весь день за чтением.
Мы хлопочем и суетимся между плитой и столом, натыкаемся друг на друга, таскаем друг у друга посуду, разговариваем по мере надобности и с удовольствием молчим, когда говорить не нужно. Я поражена легкостью этого молчаливого спокойствия, которое так радует меня в общении с ней.
Мы включаем телевизор, и, к нашему великому удовольствию, там как раз начинается первая серия какой-то долгоиграющей красочной костюмной эпопеи. Угнездившись на просиженном диване, мы предаемся созерцанию вздымающихся пышных грудей и лопающихся корсетов.
У нас возникает жаркий спор относительно того, следовало ли несчастной девственнице носить челку, а кроме того, мы никак не можем прийти к общему мнению по поводу сексуальности главного героя. (Вопрос стоит так – возможно ли полюбить мужчину, у которого волосы длиннее, чем у тебя? Я считаю, что нельзя, однако Риа утверждает, что все дело в том, как ты относишься к пропорциям.) Зато мы безоговорочно сходимся на том, что в постановку явно не нанимали статистов со стороны и что на заднем плане в кадре маячат люди из съемочной группы, переодетые в соответствующие костюмы.
В конце вечера я с удивлением обнаруживаю, что чувствую себя гораздо лучше, чем за все то долгое время, что провалялась в постели, хотя мы в общем-то ничего не делали, никуда не ходили и даже разговаривали мало. Я ловлю себя на том, что думаю, как проведу следующее воскресенье и даже воскресенье, следующее за ним.
Постепенно воскресные дни становятся для меня самыми желанными на неделе.
Пролетел год, и скоро Риа будет отмечать день рождения. Колин, его новый бойфренд Энди и я приглашаем ее на праздничный ужин. На мне красное платье от "Джозеф" и любимый кашемировый пиджачок. Этим летом я надевала его тысячу раз, но он так идеально сидит на мне и так мне идет, что мне абсолютно наплевать, видели его на мне уже или нет.
Риа уже ждет возле нашего любимого ресторана "Вилландри". Они с Энди и Колином потягивают из бокалов шампанское и мило щебечут, греясь на теплом предзакатном солнышке. В руках у нее цветы, которые ей подарили на работе, и она выглядит свеженькой и нарядной в своей белоснежной льняной блузке и брюках. Это не какая-то многолюдная вечеринка – только мы четверо, – но ее лицо лучится от счастья, когда я вылезаю из такси, и она так взволнована, что даже не может есть, когда мы наконец садимся за столик. Я заранее заказала поварам торт, который нам подают вместе с кофе. Это внушительных размеров, почти непробиваемый слиток чистого шоколада с единственной изящной свечкой и сделанной кремом надписью "С днем рождения, Риа!". Когда мы поем "Happy Birthday", Риа краснеет и начинает плакать.
С тех пор как я познакомилась с ней, мы узнали друг друга настолько хорошо, что каждая из нас может закончить за подругой любую фразу. Я вручаю Риа свой подарок – книгу Барбары Хепворт, о которой она так давно мечтала. Уж я-то это знаю, что она хочет получить эту книгу. Я также уверена, что закуску она закажет рыбную и основное блюдо тоже рыбное. Я не сомневаюсь, что она выпьет всего один бокал шампанского, потому что, в сущности, не пьет, и что она души не чает в своей белоснежной накрахмаленной блузке, которую носит уже сто лет. Мне известен размер ее обуви, я в курсе, что она недолюбливает метро, а также, что любая красиво сделанная вещь может вызвать у нее слезы.
Она и сама та самая по-настоящему хорошая вещь. Та самая классика. Тот самый черный кашемировый джемпер, который согреет тебя, как настоящий друг.
И вообще жизнь действительно слишком коротка для чего-то другого.
Рестораны
Вопрос "Куда, мы пойдем сегодня вечером?" никогда не бывает праздным. Он содержит ценную информацию, которая позволит, вам привести свою внешность в соответствие с обстановкой предстоящего вечера, и для элегантной женщины, так, же немыслимо прибыть на ужин в ресторан, в неподобающем наряде, как, например, опоздать.
Если вас пригласили, скажем, на романтический вечер в модное бистро, то приготовьтесь к тому, что угощения там не будут особенно изысканными. Зато публика оденется по последней моде. Вы будете чувствовать себя уютно, если по примеру остальных наденете в этот вечер что-нибудь нарядное и броское – какое-нибудь черное платьице-мини и модные современные аксессуары к нему. Однако, если ваш спутник выбрал для ужина респектабельное торжественное место, тогда я бы посоветовала, вам остановиться на чем-нибудь консервативном, роскошном и, пусть даже чуточку банальном. Если есть возможность, набросьте на плечи норковую накидку и наденете бриллианты – это непременно порадует вашего спутника. И кроме того, ваш более авангардный, стильный ансамбль скорее всего попросту затеряется среди пожилой состоятельной публики, пришедшей, туда, именно чтобы поесть.
Не следует забывать, что вы одеваетесь к ужину не только для себя, но и чтобы доставить удовольствие и радость джентльмену, пригласившему вас. Когда мужчина тратит за вечер такие большие деньги, ему конечно же, хочется красивой обстановки, изысканной кухни, а, главное, ему будет приятно, если окажется, что его дама всем, своим обликом идеально соответствует и тому, и другому.
Наконец это случается. После того, как я оставила в почтовом ящике ту незабвенную записку, прошло много месяцев, и все это время Оливер Вендт почти не появлялся в вестибюле. И вот однажды я, стоя на четвереньках возле открытого шкафа в фойе и пересчитывая программки, вдруг чувствую за спиной запах горящей сигареты. Оборачиваясь, вижу его – он стоит, прислонившись к дверному косяку, выдувая кольца серого дыма, клубящегося в лучах солнечного света, пробивающегося сквозь заляпанное стекло двери. Загорелый и отдохнувший, он одет в светло-голубую рубашку и джинсы.
– Наверное, в "Ритц" придется надеть галстук, – говорит Оливер, задумчиво разглядывая медленно растворяющиеся в воздухе кольца и привычным движением стряхивая пепел в побитую медную урну.
Глотая вставший в горле ком, я мысленно успокаиваю себя: "Спокойно, детка, только спокойно! Не суетись и будь равнодушной!"
– Думаю, да, – отвечаю я, кокетливо изогнув бровь. – То есть если, конечно, человек действительно собирается в "Ритц".
Я застенчиво улыбаюсь.
Он застенчиво улыбается мне в ответ.
И тут у меня начинают дрожать руки. Жутко покраснев и пытаясь скрыть волнение, я хватаю пачку программок. Но этим я не только не помогаю себе, напротив – делаю еще хуже. Мои руки совсем меня не слушаются – у них, оказывается, своя жизнь, – и только глупо улыбаюсь, когда пачка внезапно падает и рассыпается по полу.
– Ч-черт! – говорю я как можно спокойнее и равнодушнее и принимаюсь собирать программки.
Оливер улыбается, аккуратно передвигает сигарету в угол рта и наклоняется, чтобы помочь мне.
– А вы ловко обращаетесь с неодушевленными предметами, – замечает он.
– Обычно я не такая криворукая, – оправдываюсь я, лихорадочно сгребая программки. Мне хочется провалиться на месте. – Не знаю, поверите вы или нет, но иногда я бываю очень даже грациозна.
– Тогда будем надеяться, что пятница как раз один из таких дней, – говорит он, сгребая программки в стопку и бросая их в пустую коробку.
Я ни жива ни мертва.
– Пятница? – Я стараюсь говорить спокойно и непринужденно, но голос мой как назло дрожит, словно у Эдит Ивенс в той сцене, когда она приносит ту знаменитую сумочку в комедии "Как важно быть серьезным".
Оливер притворяется, что не замечает моего волнения.
Когда программки собраны, он берет коробку в руки и, будто не слыша моего вопроса, спрашивает:
– Куда их теперь?
– А-а… – Я пытаюсь сообразить. – А-а… Да вот сюда.
– Вот сюда, – повторяет он, глядя на меня.
– Да, сюда, пожалуй, будет нормально.
– Но вам потом придется их нести.
– О да… Тогда, может быть, вон туда? – Я показываю в другой угол фойе. – Давайте отнесем их туда.
Он несет коробку на указанное место и ставит ее там.
– Большое вам спасибо! Коробка такая тяжелая! – говорю я.
Теперь мне придется подождать, когда он уйдет, чтобы оттащить их обратно.
– Да не за что. – Оливер глубоко затягивается сигаретой.
Несколько мгновений мы стоим над коробкой и смотрим на нее.
– Итак, пятница, – начинает он, и теперь уже его голос дрожит, как у Эдит Ивенс. Он переминается с ноги на ногу. – То есть, конечно, если у вас нет других планов.
– Нет. – Я стою как истукан, боясь стошнить или бухнуться в обморок. – Нет, – еще раз повторяю я, делая вид, будто мысленно перебираю предстоящие дела и планы. – Кажется, в пятницу я свободна.
– Значит, в пятницу. За вами заехать? – Оливер произносит это на одном дыхании.
– Нет, нет, – спешу сказать я в ужасе от одной только мысли, что он увидит мой дом, особенно мою захламленную спальню и собранную Колином подозрительную коллекцию предметов искусства. – Лучше встретимся там.
– В семь?
– В семь просто прекрасно, – с трудом выговариваю я пересохшим ртом.
– Тогда до встречи, – прощается он и направляется в зрительный зал.
Внезапно меня одолевает чувство обреченности.
– Да, но где именно? – кричу я ему вслед.
Он оборачивается и улыбается.
– Там, где я еще никогда не был, Луиза. В "Ритце".
С этими словами Оливер Вендт исчезает. Испаряется. И только коробка с аккуратно сложенными программками и крошечные кучки табачного пепла на полу заставляют поверить, что он был здесь.
– Думаю, если идешь в "Ритц", то нужно надеть что-нибудь по-настоящему шикарное, – с порога заявляю я Колину, с горящими глазами ворвавшись в дом в тот вечер.
Он вытирает по всему дому пыль, в частности со своей любимой коллекции фарфоровых статуэток. Сейчас они аккуратно выстроились в ряд на обеденном столе – шаловливые пастухи и пастушки, тигр в прыжке, тощий долговязый Дон Кихот, сражающийся с ветряной мельницей. Колин отрывается от своего занятия и смотрит на меня.
– Если в "Ритц"; то да, дорогая. Парни вроде меня предпочитают для ужина местечко покруче. – И, лукаво глядя на меня, он спрашивает: – И кто же, позвольте узнать, пригласил мою американочку в "Ритц"?
С ликующим видом я несусь в свою комнату.
– Так, никто. Скажу только, что его имя на "О", а фамилия – Вендт!
– Бог мой, да он сразу в дамки! Ай да Узи! Моя маленькая Узи! – Он театрально прижимает к груди тряпку, которой стирал пыль. – Моя маленькая девочка, оказывается, выросла! Вот так да! Теперь ты точно уйдешь от меня!
– Кол, хорош паясничать, лучше иди сюда и помоги мне.
– А почему бы мне не попаясничать? – добродушно огрызается он. – Никогда не даешь закончить сценку.
Через минуту он просовывает голову в дверь, застав меня за следующим занятием – я вышвыриваю всю свою одежду из гардероба на постель.
– Так что же ты наденешь? – спрашивает Колин, оглядывая мою комнату. Памяток-липучек теперь нигде нет, но это не единственное, что вызывает у него беспокойство. – Боже! Да ты хоть когда-нибудь вытираешь пыль? – в ужасе восклицает он, когда на глаза ему попадается моя заваленная всякой мелочью тумбочка. Покачав головой, Колин присаживается на край постели и с тихим смирением начинает вытирать мои парфюмерные флаконы. У моего друга есть такой пунктик – он просто не может пройти мимо ни одной поверхности.
не исследовав ее на предмет пыли.
– Даже и не знаю… – жалобно сетую я. – У меня ничего нет… абсолютно ничего! – Я швыряю новую порцию барахла на постель.