Плениснер исписал немало гусиных перьев, сочиняя записки и объяснения к тем данным, которые скопились у него в Анадырском остроге.
Америка от Азии токмо двумя лежащими островами, которые расстоянием друг от друга одного дня на байдарках переезда разделились", - писал Плениснер.
Он мечтал об исследовании Большой земли и утверждал, что тогда новые, никому еще не ведомые пространства "от самой Калифорнии даже до последних краев Северныя Америки под Российскую державу приведены быть могут…".
ГЕОДЕЗИИ СЕРЖАНТ СТЕПАН АНДРЕЕВ
Не одна пудовая свеча сгорела с тех пор перед прахом Ивана Бичевина.
Бывший узник бироновской каторги Федор Соймонов стал сенатором и в 1763 году покинул Сибирь.
Над бурным Байкалом пылал огонь маяка, построенного Соймоновым на пути в Китай. Оправившись от крыловского разорения, иркутские торговые люди везли морских бобров в Кяхту.
Работы Нерчинском экспедиции продолжал сын Соймонова, артиллерии майор Михаил Соймонов. При нем разведывался путь с Лены к Охотскому морю и велись съемки сухопутных границ России с Китаем, из Сибири, Федор Соймонов помнил о письме Михаилы Ломоносова: еще в 1761 году российский академик просил бывшего каторжника не жалеть бумаги для писем о северо-восточных путешествиях. Таким образом, вести из Сибири попадали не только в руки Г. Ф. Миллера.
Преемник Ф. Соймонова Денис Чичерин продолжал его дело. Федор Плениснер извещал нового губернатора об исследованиях на Северо-Востоке.
В 1763 году Плениснер послал геодезии сержанта Степана Андреева, обретавшегося при Анадырской команде, в устье Колымы. С Андреевым были четыре казака и юкагир-новокрещен Ефим Коновалов. Они проникли на Медвежьи острова и в мае возвратились на матерую землю.
В том же году перед Плениснером лежала новая цветная карта с подписью Степана Андреева. Это был плод тяжких заблуждений! Андреев придвинул окраину Северо-Западной Америки к Медвежьим островам, но замечательно, что обозначил крепость на Хевуврене, с той же вышкой и с теми же людьми, держащими копья. Только этих, дозорных стало не семь, а гораздо больше. На кровле крепости стояли уже не два, а четыре человека.
Андреев искал Большую землю к северу от Колымы! Он считал, что берег Северной Америки идет от Хевуврена сначала прямо на норд, а затем плавно поворачивает к западу, образуя большой мыс. Далее в море выдавались еще мысы: самый большой из них устремлялся к Медвежьим островам.
Если бы все это было так, как нарисовано Андреевым, в Северную Америку открывался бы путь из устья Колымы. "Чукоцкий нос" тогда и обходить было бы незачем!
Дауркин был еще на Чукотке, когда сержант Андреев чертил свою карту. Но и на карте Дауркина, составленной позднее, американское побережье тоже притянуто к Медвежьим островам. Все это происходило оттого, что Большую землю - Америку - объединяли с будущей Землей Врангеля. Как говорится, нет дыма без огня. У чукчей было предание о том, что когда-то старшина племени онкилонов, Крехай, ушел на морскую землю, которую иногда видели с мыса Якан. Земля эта - остров Врангеля. Вот откуда на тогдашних анадырских картах появилось местожительство загадочных "хрохаев" в стране Тикеген напротив Медвежьих островов,
Что было заманчивого в этом сказании?
Одно из племен "хрохаев" действительно состояло из бородатых людей, обличьем похожих на русских.
Нет ли здесь связи с Хевуврен-рекою, обиталищем белолицых копьеносцев?
На Медвежьих островах Степан Андреев нашел крепость, сооруженную на подпорках из огромных лиственничных бревен. Матерой лиственницы на островах, конечно, не росло. Ее могло принести только с Большой земли.
На материке, возле речки Чукочьей. отряд Степана Андреева встретился с Никитой Шалауровым. Отважный устюжанин с тремя спутниками шел из Нижне-Колымска в Якутск, волоча на себе нарту. На Чукочьей путники скоблили ножами тушу кита, вмерзшую в лед, ели китовое мясо и тем сыты были
По поводу встречи с Андреевым Никита Шалауров потом вспоминал, что он сам не раз ходил на судне и нартах возле Медвежьих островов. Четыре из них он положил на карту раньше Степана Андреева.
Тащить нарту на лямках - занятие нелегкое. Шалаурову пришлось снимать с нее все лишние грузы. На реке Крестовке он закопал в мерзлую землю даже деньги - двадцать один рубль медной мелочью.
На берегах Шкулевки путников настигла страшная снежная буря. Шалауров двое суток лежал, засыпанный снегом, познобил руки и ноги. Но люди добрели до Алазеи, где нашли свежую оленину в охотничьей юрте. Это их и спасло.
ВЕДОМОСТЬ НИКИТЫ ШАЛАУРОВА
Возле устья речки Вшивой Шалауров встретил людей, ехавших на собачьих нартах в Русское Устье. С этими попутчиками он прибыл на Индигирку, откуда перешел на Яну, а потом в Якутск
Там Шалауров безуспешно хлопотал о выдаче муки, соли, вина и масла и неводной пряжи "для окончания экспедиции вокруг Чукотского носу неизвестного морского пути".
Ничего не добившись, он распродал все, что мог, и двинулся в Тобольск, где еще застал Федора Соймонова.
Но в тобольской губернской канцелярии денег было мало, и морехода отпустили в Москву для хлопот перед Сенатской конторой. В Москву отправился и Федор Соймонов.
На счастье Шалаурова, петровский адмирал был назначен для присутствия в Сенатской конторе по всем делам Сибирской губернии. "Тобольская секретная и о заграничных обращениях комиссия", в которой легко узнать былую Нерчинскую экспедицию - детище Федора Соймонова, - немедленно отправила в Москву извлечения из "дела" Шалаурова и "сказки" анадырских служилых о Чукотке и Большой земле. К тому времени была готова и карта шалауровского похода 1761–1762 годов.
В Москве Шалаурову пришлось потрудиться, чтобы доказать всю пользу дела, предпринятого отважным мореходом. Он засел за сочинение "ведомости" о Чукотке и чукотском народе. Никита Павлович кратко описал и Анадырский острог, где в последний раз он побывал в 1761 году.
Шалауров отыскивал анадырских служилых, ходивших еще с Павлуцким в землю сидячих чукчей, чтобы установить связь со "сказками" этих анадырских солдат и казаков, поведавших в 1762 году о Большой земле, о "зубатых людях" на островах против Чукотского носа.
Возможно, что их, благодаря хлопотам Шалаурова, и вызывали в Охотск для записи показаний о Большой земле.
Когда Шалауров был на Анадыре в 1761 году, там видели "зубатых людей", живших в качестве невольников-военнопленных у чукотского князьца Хергепиня, в урочище при устье реки Красной. Старослужилый солдат Леонтий Вершинин, сопровождавший поручика Кекерова в походе на Красную, собрал в стойбище Хергепиня сведения об Аляске как материковой земле.
Все эти данные были приобщены к бумагам Шалаурова, изучением которых и занялись сенаторы. Федор Соймонов горячо хлопотал за мореплавателя. Осенью 1763 года в Сенате был написан указ о выдаче
Шалаурову хлеба, соли и других припасов из якутских амбаров.
Федор Соймонов написал от имени Сената наставление путешественнику, предлагая плыть из Нижне-Колымска "в определенный путь к Щелагскому мысу". Шалауров должен был также провести к Чаунской губе с полдесятка шитиков со зверобоями для начала охоты на китов и моржей.
На пути к Большой земле надлежало построить небольшую крепость в Чаунской губе, где и основать стоянку зверобойных судов.
На участке от Шелагского мыса до Чукотского носа исследователи были обязаны приискивать пресную воду, описывать побережье, измерять глубину, изучать донный грунт, осмотреть низовья рек, впадающих в море. С особливым прилежанием Шалауров должен был исследовать острова "зубатых людей" и от них склониться к Большой земле, чтобы ее "обстоятельно осмотреть".
Оттуда корабль Шалаурова "Вера, Надежда, Любовь" возьмет направление "до параллели ширины устья Анадыря реки", поднимется к северу и, обходя Чукотку, возвратится в колымское устье.
Сенат предлагал Шалаурову после завершения плавания двигаться в Москву для отчета перед Сенатской конторой.
Федор Соймонов отчетливо указал мореходу цель его похода - достижение Северной Америки и закрепление подступов к ней со стороны Колымы.
Все это считалось настолько важным, что из Москвы вместе с Шалауровым поехал особый гонец - прапорщик Анадырской партии Заев. Ему было поручено доставить в Москву донесение Шалаурова после того, как "Вера, Надежда, Любовь" распустит паруса, поднимет якорь и двинется на северо-восток для обхода мысов, лежащих на трудной дороге к берегам Северной Америки.
ЧЕРТЕЖ ПЕТРА ШИШКИНА
В 1763 году Степан Глотов достиг острова Кадьяк, лежащего "в боку с полдни".
Петр Шишкин, что был "правителем бота" при Степане Глотове, отделился от него в Большерецке и пошел на корабле "Николай" в сторону "большого острова" на восток от Алеутской гряды.
Хрустальная алеутская стрела уложила его на подступах к Большой земле. Могила тотемского "работника" затерялась на острове Унимак. Оттуда было рукой подать до земли, которую Шишкин называл "Алахшак".
Он изобразил эту землю на карте, оставленной год назад в Большерецком остроге, где карту рассматривали поручик Недозрелое, писарь Иван Рюмин и другие сведущие лица.
"Алахшак. Людей весьма много ту [т] зимовало судно купца Бичевина…" - написал Шишкин на изображении большого острова восточнее Унимака. Край же Северной Америки, обращенный к азиатскому побережью, а на юге касающийся широты Командорских островов, был нарисован им в виде длинного острова. "Сия земля якуцкого дворянина", - уверял тотемский посадский Петр Шишкин. Он где-то видел, очевидно, копию карты "якутского дворянина" Ивана Львова с его Большой землей, выгнутой как сабельный клинок. Только у Шишкина лезвие этого клинка почему-то стало волнистым.
Так Шишкин показал Северную Америку дважды на одном и том же чертеже.
В Большерецком остроге Степан Глотов и Петр Шишкин оставили не только шишкинскую карту, но и записанный Иваном Рюминым "Реэстр дальних островов".
Кроме того, Глотов, Соловьев, Лисенков, Дружинин и Панков растолковали какому-то большерецкому составителю, какие сопки и заливы есть на Уналашке и Умнаке. "Всегда огонь горит", - надписал на изображении огнедышащей горы этот неизвестный создатель одного из первых чертежей Алеутских островов. Карты и записи рассказов Глотова было решено отправить с оказией в Тобольск. Как раз на Камчатке в это время оказались "господа компанионы" Илья Снигирев, Иван Буренин и Семен Шергин. Последний был земляком Шишкина. Карту тотемского посадского "компанионы" свернули в трубку, и изображение "земли якуцкого дворянина" начало свое путешествие в Тобольск - к Денису Чичерину.
В год гибели Шишкина у островов Алеутской гряды побывали Петр Башмаков, Коровин и другие мореходы.
АЛАЯ КНИГА ЛОМОНОСОВА
В то время, когда гонцы везли в Северную Пальмиру вести из Анадырского острога и Большерецка и новые карты, на которых была изображена Северная Америка, Михайло Ломоносов завершал свой исполинский труд
В 1763 году было создано "Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию".
Путь на восток через льды прокладывается неутомимыми трудами народа, говорил он.
Ломоносов вспоминал Ермака и Семена Дежнева, Атласова и Афанасия Шестакова. Он не сомневался, что Дежнев "доказал проход морской из Ледовитого океана в Тихой". Подвиг Михайлы Гвоздева вселял в Ломоносова надежду, что против Чукотского носа лежат острова или матерая земля. "Неоспоримо, что все оное принадлежит Америке!" - восклицал былой мореход с галиота "Чайка".
Листая рукопись в алом сафьяновом переплете, он перечитывал места, которые особенно привлекали его внимание и требовали дополнений в близком будущем.
Об Америке в "Кратком описании" говорилось немало. Ломоносов пророчески указывал, что против низменного, тундрового берега Сибири находится крутой и приглубый американский берег. Предвидение русского гения предвосхитило открытие великих рек Аляски; он указал на огромный источник пресной воды "в северо-западном углу Америки". Это были воды Юкона.
Не был забыт и тот сосновый и еловый плавник, который пригоняло волнами к камчатским берегам. Ломоносов повествовал и о том, как и какой лед родится у американских берегов.
Кола, или Архангельск - Новая Земля - Чукотский нос - Камчатка - вот намеченная Ломоносовым морская дорога. Он считал самым лучшим "уповательным" проходом в Индию и Америку путь мимо Чукотского носа.
В будущем плавании, говорил Ломоносов, следует дать особо ценную награду тому, кто первым увидит Чукотский нос. Если корабли минуют его и войдут в новое море, тогда надо будет отпускать легкие суда "в левую руку на восток" на сто - двести верст для отыскания островов или твердой земли Северо-Западной Америки.
"Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений Европейских в Азии и в Америке", - говорила алая ломоносовская книга. В ней были изложены до мельчайших подробностей условия будущего похода во льдах.
Сурового дыхания новых стран Ломоносов не страшился. "Россиянам тамошний климат сноснее", - написал он в 1763 году.
Эта великолепная деловая проза перекликалась со стихами, которые писал Ломоносов в те годы: что "Хины, Инды и Японны" скоро увидят русских людей.
Сам Борей, отец густых снегов, шумя мерзлыми крылами, отворяет бесстрашным мореходам путь меж льдами!
ТОБОЛЬСКИЙ ЯМЩИК
Двадцать четвертого ноября 1763 года Александр Сумароков читал перед императрицей свою оду:
Из Амура Росс выходит,
Росские суда выводит
И к Нифону держит путь;
Бури моря не терзают,
Сильны ветры не дерзают
В паруса противу дуть.
Во края плывем Асийски
По восточным мы валам;
Пристают суда Российски
К Филиппинским островам.
Росску скипетру услуга
Трех частей земного круга
К миру и против врагов.
За протоком окияна Росска зрю американа
С азиятских берегов.
Тщетно глубины утроба
Мещет бурю, скорбь и глад;
Я у Берингова гроба
Вижу флот, торги и град…
"Росский американ" Сумарокова тоже не страшился "бури, скорби и глада" и по воле поэта уже воздвигал город и поднимал андреевский флаг над когда-то угрюмым островом Командора.
А камчатские "компанионы" достигли Тобольска, и вскорости Денис Чичерин принял их в губернаторском доме.
Чичерин, окруженный своими гусарами, скороходами, драгунами и гайдуками, подробно расспросил купцов и составил донесение в Петербург. Карту Петра Шишкина губернатор передал для исправления тобольским геодезистам.
Губернатору карта настолько понравилась, что он написал в донесении: "…сей до ныне скрытой талант подданных… выходит на театр чрез самых простых и неученых людей…".
За примерами недалеко было ходить. В самом Тобольске тогда жил и трудился самородок, необыкновенный ямщик Иван Черепанов. Он сетовал, что писатели его времени скупы на сведения "в рассуждении границ, которыми Азия взаимно отделяется от Америки; одни пишут, что между ними есть канал, который соединяет Льдяное море с Тихим; другие говорят, что никакого пролива морского нет, но из Азии перейти можно в Америку твердой землею".
Ямщик-летописец следил за всеми трудами о Камчатке, Алеутских островах, включая и журнальные статьи Миллера, в том числе за "Описанием морских путешествий по Ледовитому и Восточному морю с Российской стороны учиненных" (1758).
Черепанов знал о деятельности Владимира Атласова. Тобольский ямщик писал о походах сына боярского Тимофея Кобелева по Камчатке в 1700 году, приводил списки начальников камчатских острогов. Знал он о буйном проведывателе Японского царства И. Козыревском и о трудах экспедиции Чирикова и Беринга, Иван Черепанов в своей "Летописи Сибирской" упоминал о былых посольствах Ф. Байкова и Ф. Головина в Китай.
Камчатские "компанионы" в тобольской ямской избе нашли увлекательного собеседника в лице ученого ямщика, столь любопытствовавшего насчет границ между Азией и Америкой.
Чичерин дал купцам подорожную, провожатого из числа своих бравых драгун. Снигирев, Буренин и Шергин покатили в Петербург, куда прибыли в первые дни марта 1764 года.
ПОД ЗНАКОМ ЮПИТЕРА
К приезду купцов в столицу "Морская российских флотов и Адмиралтейского правления Комиссия" уже опросила вызванных в Петербург бывалых поморов, плававших на Грумант'и Новую Землю.
Из Архангельска приехал старый Амос Кондратьев Корнилов, заслуженный груманлан. Он десять раз ходил на Шпицберген из Архангельска и Мезени, был на Медведе-острове и на острове Пятигоре.
Когда-то Амос Корнилов спас и вывез со Шпицбергена зверобоев из отряда Алексея Химкова, проживших там шесть лет, и теперь, сидя за дубовым столом в доме Ломоносова, рассказывал ему все, что знал о природе морских льдов, ветров и северных сияний. Старый мореход некогда сам измерял высоту плавучих ледяных гор, наблюдал за направлением морских течений. Он посоветовал Ломоносову разузнать о десяти храбрейших и самых способных мореплавателях, шесть из которых жили в двух мезенских слободах.
После бесед с поморами за столом, уставленным блюдами с треской, олениной и янтарной морошкой, Ломоносов написал "Прибавление первое. О северном мореплавании на восток по Сибирскому океану".